Записки новообращенного. Мысли 1996—2002 гг.

Часть I. Мысли 1995—2000 гг.

Сердце несовершенно и может ошибаться, говорить невразумительно или просто молчать в тупом равнодушии. И здесь вступает в силу доверие. Человек должен довериться чему-то большему и лучшему, чем он сам. То лучшее, что есть в нём, в его сердце, в какой-то момент, один из самых важных моментов в жизни, должно передать человека из рук в руки, должно санкционировать послушание тому, что вдруг предстало перед ним как Истина и мощь правды, как то, что близко и родственно свету в тебе, но ярче, чище и неизмеримо мощнее. И если ты волевым импульсом доверия, подтверждённым конкретными, нешуточными действиями, свободно впустишь в себя это Начало, оно начнёт в тебе действовать, тебя направлять и вести изнутри тебя, а не только извне. Оно очистит и твоё сердце, приведёт в гармонию весь твой внутренний состав, приобщит тебя к высшей, неведомой дотоле жизни. И спасёт тебя.

10.07.1997

Настоящий ум предполагает ещё и трезвость, когда опьянение вином гордыни не больше, чем ощущение духоты безблагодатности, гордынею консервирующейся.

10.07.1997

Мне совсем не нравится слово «нравственность». В этом слове уже чувствуется какой-то «научный» подход. В этом слове нет жизни. Жизнь есть в слове «любовь». В понятии «нравственность» есть какая-то объективация, это внешность. Нравственность без любви вырождается в лицемерие, чаще всего поддерживаемое гордыней. И эта смесь ближними не принимается, какие бы благородные предлоги она ни имела. Внешнее мертво без внутреннего. Человеку нужно то сокровенное, сердечное, что стоит за внешними действиями, – этим отогревается его душа. Иначе, без этого, всё превратится в оскорбление, плевок в душу.

2.08.1997

Одной нравственностью сыт не будешь. Душа просит тайны, свежести, прохлады, пространства… Ответов, может быть, сразу и не нужно.. Но ощущение смысла, тайны, глубинной и бесконечной жизни необходимо. Иначе не будет сил ни на какую нравственность, душа станет сухарём безжизненным. И вот это ощущение подлинной глубины и тайны дарует нам религия. Молитва приводит к таинственнейшему, реальнейшему, более реальному, чем вся остальная жизнь, живительному Богообщению, общению с Богом. Так что стена постепенно перестаёт быть стеной, мягчеет, теплеет, опрозрачнивается. Какие-то таинственные токи проходят уже сквозь неё. И уже что-то смутно можно различить из того, что за нею. И сам ты через эти токи просачиваешься на ту сторону, и вот ты уже и здесь, и там, и постепенно стирается различие между «здесь» и «там», и ты ощущаешь единую бессмертную жизнь. Вот слова Чаадаева: «Бессмертная жизнь – это не жизнь после смерти, это жизнь, в которой нет смерти.»

2.08.1997

Мало одного доброго усилия. Чтобы оно не было вымученным, чтобы вдохнуть в него жизнь, нужна сила свыше, которая тебе не принадлежит. Положим, ты хочешь добра. Но во имя чего? До тех пор, пока за твоими добрыми усилиями скрывается желание самоутверждения, титаническое стремление к самодостаточной божественности собственного света, никакой санкции свыше на твоё добро не будет, и будет оно у тебя бессильным, лицемерным, а где-то там, в твоей глубине, подспудно и постепенно будет расти что-то страшное, тяжёлое, мрачное, холодное, каменное, циничное и безысходное. Вот что такое безблагодатное добро грешного человека. Сначала – страх Божий, смирение, покаяние, отсечение своей воли, воли отдельного существа, принадлежащего небытию. А потом – самозабвенное служение, забвение о себе, смерть «само» и воскресение в благодатную жизнь на земле, с которой и начинается жизнь вечная.

2.08.1997

Все мы живём в страшном унижении видимого мира. Мы, созданные Богом для высокой и мощной жизни, как насекомые, возимся вокруг самих себя и своего затхлого муравейника, кушаем кислые щи прозы и обыденщины, не знаем поэзии жизни, не знаем, где высокая правда, а где низкая ложь. И в этом положении любая яркость для нас прельстительна и в соблазн. Многие благородные души во время своего становления искушаются злом и некоторые прельщаются им. Своим служителям зло возвращает некоторую долю их первозданной свободы. Бесы как бы на время несколько отходят от них и отступают поодаль. Это нужно, чтобы человек сохранял приверженность злу, якобы освобождающему его. Но это всего лишь «длинный поводок». Остаются магистральные страсти, главная из которых – гордыня, которые и движут человеком. Но Господь Бог, который единственный и есть освободитель, обращает зло на добро. Человек идёт путём, не лишённым своеобразной красоты и благородства, которые, конечно, сильно извращены. Тем не менее он растёт. Тёмные силы заинтересованы в мощной марионетке, подобной Ставрогину, руководящей во зле более мелкими орудиями зла. (Есть очень слабые и жалкие люди, могущие быть очень сильными во зле. Это как одержимость бесами. Это как какой-нибудь следователь НКВД с бесцветными глазами. Эти души совсем некрасивые, типа того же Верховенского или Федьки-каторжника. Они просто растлеваются злом, прельстившись самим состоянием одержимости, или некоторыми особенностями подлости и беззакония, которые они считают преимуществами.) В конце концов происходит попытка обращения заблудшего. Ему может открыться подлинная природа зла в каком-нибудь настоящем злодеянии, на котором сломается его душа. Так было со Ставрогиным (Матрёша); возможно, со Свидригайловым (его умершая жена, являвшаяся ему после смерти), даже со Смердяковым. Так было с героем фильма «Отходная молитва», которого сыграл Микки Рурк. Будет раскаяние и будет жестокое и безысходное отчаяние. Ставрогин пришёл к Тихону, Свидригайлов – к Дуняше, отдаёт ей ключ от комнаты, в которой запер её с собой, отдаёт свои деньги тем, кто в них очень нуждается, Смердяков взялся за Исаака Сирина, герой Микки Рурка явился в католический храм на исповедь. Злодей просит помощи у светлых сил, он перестаёт быть злодеем. Нужно заметить, однако, что все три героя Достоевского кончают Иудиным грехом – самоубийством. Диавол не хочет отпускать свою жертву и удерживает её в своих руках отчаянием. Если грешник поддаётся отчаянию, он гибнет, подобно Иуде. Если же до конца продолжает искать помощи тех, кого когда-то предал, обратившись ко злу, он не может не получить эту помощь и залог спасения вместе с ней. Так было с героем Микки Рурка. (Очень сильный и трогательный фильм.) Обращение может произойти и через встречу с настоящей красотой и духовной силой, быть может, даже со святостью. Во глубинах зла Сам Бог может обратить сердце заблудшего. Так или иначе, после покаяния начинается действие таинственной спасающей силы Божией, продолжающееся, я верую, и в загробных мирах. И Церковь говорит, что тех, кто умирает с начатками покаяния, не успев принести его достойных плодов, она, Церковь, отмаливает и выводит из того ада, в котором при жизни пребывали души этих людей.

23.08.1997, 2.01.2000

Сами по себе слова мертвы. Они должны быть подкреплены силой, заключённой в них, которая взращивается молчанием и образом жизни, достойным этих слов.

23.08.1997

Обращаться к людям можно только изнутри, от сердца к сердцу, вопреки всем внешним этикетам и условностям, сразу входя с ними в реальность жизни души. И будет отклик. Ибо каждый человек – он не чужой, он не вне. Он внутри тебя. Ты его там, внутри, знаешь. И он очень важен для тебя. Он тебе нужен, ты без него не можешь жить. То, что нас так много и мы такие различные, – это великая радость для нас. Это залог высшей и полной жизни, жизни человечества как единого организма, когда с каждым ты находишься в самых близких отношениях, когда каждый восполняет тебя, как сейчас восполняет возлюбленная, лучший друг, мать, отец, любимое дитя. Другие Я – это восполнения твоего Я. А то плохое, связанное с ними, что является нам сейчас извне (страсти, непонимание, холод, равнодушие, низость, лицемерие, отчуждение), это случайные и временные элементы, которые будут сожжены в огне времени, в иных мирах, в грядущей реальности. Этими немощами человеческими не нужно обманываться. Они на поверхности и на небольшой глубине. Сущность людей иная, родная нам. От слова «род». Мы родные, мы одного рода. Мы по-настоящему, сердечно родные друг другу существа. И когда дым рассеивается, когда иллюзорная пелена чуть спадает, суета отступает, перед лицом чего-то настоящего люди просыпаются от своего забвения, пробуждаются от забытья и начинают ощущать себя родными друг другу. Так бывает в тяжёлых совместных испытаниях, на войне, перед лицом смерти, у постели умирающего, в храме. Нечто подобное, только в меньшей степени, бывает и в лесу, на природе. Так, и ещё больше так, будет на грани иных миров… Мы войдём друг другу в души, в которых уже не будет ничего мрачного и нечистого, ощутим и познаем всю несказанную первозданную красоту друг друга и, главное, до тонкости, до последней глубины познаем, ощутим, вкусим и увидим любовь каждого к нам, любовь, не знающую ни дна, ни конца, ни границ. Вот будет блаженство, радость, свет!… И это только одна грань бесконечногранного Царствия Божия.

24.08.97

Желание властвовать – не от Бога. Это сатанинское начало говорит в человеке. Но и самообладание не есть бесспорное благо. Гордый человек может достигнуть самообладания, но он будет в плену своей гордости, своей самости, самообожествления даже, может быть. Гордыня – царица страстей, владычица бесов, демонская твердыня. Ради неё, трепеща перед нею, все остальные страсти, все остальные бесы могут отступить от человека и оставить его в покое. Человеку будет дан глубокий и тонкий ум, постигающий многое, ощущение внутренней силы, безгневие. Могут быть и какие-то восторги, постижение тайн и откровение глубин. Но всё это будет суетно и бесполезно для человека. Лелея его гордыню и утверждая его в ней, все эти дары будут уводить человека всё дальше от Бога, а потом окажется, что дары эти фальшивые и не могут помочь человеку действительно освободиться от тёмных сил. Ибо сама эта концентрация на себе есть концентрация не на себе, не на своём Я. Местоимения «само» и «себя» суть проявления главной болезни падшего человека, откуда и производится понятие «смерть». Себялюбие – это любовь не к своему Я, не к образу и подобию Бога, которое и есть ты. Себялюбие направлено на существо отдельное от Бога. Но это существо не есть человек. Это другое существо, мрачное, угрюмое, безблагодатное, которое на человеке паразитирует. Оно-то и обладает человеком в этом самообладании. Не во всём, конечно, иначе человек начал бы что-то подозревать; но в кардинальном, жизнеопределяющем. Человек свободен от чуждых начал лишь тогда, когда над ним безраздельно владычествует Бог. Когда он не думает о себе. Человек не может думать о себе: он себя не знает. То, что он за себя принимает, не есть он сам. Он сам – нечто бесконечно более глубокое и таинственное. Вот он смотрит внутрь себя и думает, что чувствует в себе Бога.. Но истинный Бог несоизмерим с этими ощущениями. А соглашаясь на этого «Бога», который так близок и понятен, человек отгораживается от истинного Божества, перед Которым – благоговение, страх и трепет. И от которого – благодать, жизнь и спасение. Бог должен стать близким и понятным, настолько, насколько ты сможешь Его вместить, но начало премудрости – страх Божий.

24.08.97

Власть – это попытка осуществить то, что обещал змий в раю, это попытка присвоить себе Божественное свойство и самому стать как бы суверенным божеством. Микушевич говорит, что человек похож на Бога, но не Бог, в этом его главная беда; он даже говорит, что в этом и заключается первородный грех. В раю это положение, сопутствуемое полной гармонией с Божеством, порождает ни с чем не сравнимую радость, лучистый и волшебный, безудержно радостный райский смех. Здесь же, у тех, кто выбирает зло, это вызывает желание и впрямь стать Богом, подчинив себе всё. «Есмь я и есть не-я, – если не говорит, то чувствует он в самом себе, – все не-я должны стать мною». Так пишет Даниил Андреев о демонах. Это и есть начало тирании. «Как это так? Я есмь, я сущий – как же это есть что-то вне меня, да я ещё должен с этим считаться, Я, единственно реально существующий!» Но на самом деле, другое – это твоё восполнение, дополняющее тебя до целого. И полнота твоей жизни зависит от гармонии с другим, со всем тем другим, что так же реально существует, как и ты. Существует таинственно для тебя. Вместе мы – целое, один ты – член целого.

Если ты захочешь встать на место целого, захочешь поглотить всё собою, ничего не получится, кроме уродства. Тебе же самому будет плохо, скучно и душно, как всегда было всяким тиранам, властителям и деспотам, с которыми никто не осмеливался заговаривать на равных. Их непомерно раздувшаяся гордыня льстиво ублажалась придворными и подданными, и эту гордыню жалкие властелины, духовные карапузы, ни на что бы не променяли, но душе их было душно. И так всегда. Гордость порождает духовную духоту, отрезая человека от реальности, от Церкви Божией, которая и есть наше общее Целое, Невеста Божия. «Смирение есть открытость перед реальностью», – говорил Бердяев. Только в смирении человек преодолевает собственную ограниченность, выходит из одиночества и изоляции к мощным ветрам и течениям реальности, открываясь Откровению Божию, которое и есть наша жизнь.

6, 7.09.97

Совесть есть голос Божий в человеке. Но совесть, во-первых, нуждается в раскрытии, углублении, опрозрачнивании, в чём человеку помогают книги, общение с лучшими, чем ты сам, людьми, внутренний разговор с Богом, посещение церкви и участие в церковных таинствах – как опыт ощущения высшего и святого. Во-вторых, совесть ограничена, и по силе своей, и по существу. Совесть не может оградить от утренней тяжести и вечерней тоски. Совесть не есть также высшая форма Богообщения. Совесть не может избавить человека от внутреннего одиночества. Совесть приводит человека в Церковь. В этом, быть может, главное её предназначение. В этом смысле, следование совести всё-таки спасает человека. Но если совесть становится идолом, заслоняющим живого Бога – Творца видимого и невидимого миров, Подателя животворной благодатной силы, Личность, стоящую за нашей жизнью, тогда совесть перестаёт быть совестью. Не во имя совести человек отгораживается от Бога и Его Церкви, а во имя гордости.

Не может совесть рассказать о Богочеловеке Иисусе Христе, научить совершать литургию, продиктовать Священное Писание. Указания Церкви не противоречат совести, но это именно та инстанция, которая помогает ей во всех жизненных частностях. Церковь заодно с совестью. Если угодно, это то, что соответствует совести, символизирует совесть во внешнем мире, это проекция совести вовне. Церковь и совесть – гармония внешнего и внутреннего; и то, и другое пронизано правдой.

7.09.97

В этом мире можно действовать только изнутри самого себя, не равняясь на внешнее, как действуешь ты, скажем, в своей семье, со своей женой. Пока мы здесь, мы обручены душе этого мира, которая стенает и мучается под властью дьявола. И всякий раз, выходя на люди, мы чувствуем этот дьявольский гнёт, обжигающий душу и спирающий дыхание, мы чувствуем, с какой холодной, насмешливой и злобной силой мы вступаем в соприкосновение. То же самое бывает при ухаживании за невестой. И вот нужно восстановить правду, всего лишь. Ту правду, которая реально существует, но к которой и сам ты должен быть причастен в сердце своём. Нас окружает тьма. Единственный способ борьбы с ней – самому стать источником света и разгонять этим светом обступающую тьму. Ты образ и подобие Божие, то есть как бы маленький Бог, как сказал мне Юра Чичкин. «Проси силы и света у большого Бога и, я думаю, Он не откажет тебе, даст», – добавил он. Разделение на внешнее и внутреннее – ложное разделение. Вовне – только тьма внешняя, которой нет, – область обитания адских духов. Всё, что есть, что реально существует, обретается внутри нас. В этом смысле я очень хорошо понимаю слова Бердяева, когда он писал, что всегда ощущал жизнь общества и судьбы мира как часть своей личной внутренней судьбы. Бог вездесущ, у него везде центр. Так и я центр Его присутствия. Великие изменения внутри меня изменят весь мир. То, что не изменится и не преобразится вместе со мной, останется во тьме внешней, ибо это процесс синхронный: преображаюсь не я один, преображается вся Вселенная, подвластная, как и я, Суду Божьему. Нет внешних действий, всё совершается внутри, поэтому всё должно идти изнутри – от сердца к сердцу, к другим сердцам, ибо все эти люди – внутри тебя.

8.03.98

Как говорит митрополит Антоний Сурожский, когда Бог творил нас, призывая из небытия в бытие, Он возлюбил и возжелал нас. «Гряди в бытие, – сказал Он. – Без тебя Моё творение будет неполно, без тебя ему будет тебя не хватать». Это значит, что без каждого из нас не было бы Вселенной, не было бы бесконечности и неисчерпаемости творения Божия. И первое, что увидела сотворённая душа, сотворённый человек, – это бесконечно любящее Лицо Божие. Христос воплотился и пострадал ради каждого из нас, говорят Святые Отцы. Он претерпел бы те же самые муки и смерть, если бы в мире жил всего только один человек, любой из нас. Такова любовь Бога к человеку, к каждому конкретному человеку. Это сверхинтимное, сокровенное, глубиннейшее отношение. И любит Господь до ревности и готов защитить возлюбленное Своё творение и наказать обидчика, даже если творение это само отступило от своего Создателя и забыло о своём бесконечном достоинстве, которым наделил его Сам Бог. Таковы, например, женщины, выставляющие напоказ своё тело, опустившиеся до уровня предмета, годного лишь на одно известного вида употребление. Жестоко оскорбляет Бога всякий, кто смотрит на них именно так, даже если бы они сами этого хотели. Бог сказал: «Что сделали вы одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне». Более того, в зависимость от этого Он ставит судьбу каждого из нас в вечности. Вот с какими материями, вот с Кем мы имеем дело ежедневно и ежечасно, соприкасаясь и сталкиваясь с другими людьми.

8.03.98

В каждом, в любом человеке живёт и действует наш союзник и наш близкий родственник – совесть этого человека и поднимающаяся от неё добрая воля. Это начало есть в каждом, в самом закоренелом преступнике, в маньяке, в цинике и злодее, продавшем свою душу дьяволу. Каково там, в этом человеке нашему другу и брату? Это есть голос высшего, подлинного Я человека, его небесного Ангела-Хранителя, держащего за человеком его место на небесах, в Доме, в раю. Это есть исток человека, его корень, он сам, посланцем которого является здесь его низшее, ограниченное и замутнённое «я». Высшее Я не может погибнуть, это чистый свет. Но грех, в котором все мы здесь пребываем, состоит также и в том, что целостность, иерархичность и преемственность человека нарушена. Мир должен был быть продолжением тела, абсолютно гармонирующим с телом. Но мы видим его большей частью неприветливым, хмурым, холодным или жарким, промозглым или душным, лишённым света или нещадно, истинно по-адски бьющим им в глаза. Плоды деревьев не свешиваются над нами, хлеб не растёт из земли, земля же рождает «волчцы и тернии», непригодные в пищу. Это следствие первородного греха человека. Чтобы получить от мира то, что потребно для нашего тела, нужно трудиться «в поте лица», нужно работать в атмосфере косности и холода, в атмосфере каторги. Ведь работа – это каторга, и это следствие разлада между телом и миром. Мир должен был быть подчинён телу. Но, увы, тело подчинено миру (техника ведь тоже часть мира, и техника закабаляет и мертвит), а мир – это, как мы знаем, вотчина «князя мира сего». Такая вот вырисовывается иерархия. А тело уже, как у скотов, норовит подчинить себе всего внутреннего человека. Здоровье, еда, жилище, тупые чувственные наслаждения – из этого состоит жизнь многих и многих. Но даже если человек поднимается над скотством, душа его подавляет дух. Тщеславие, пустые и приземлённые мудрования, самые различные суетные и бессильные душевные переживания, «романы», ложно понятая и ущербно принятая культура, лёгкая и неглубокая или тяжёлая и недобрая музыка – всё это подавляет дух, отнимая у него исконную его свободу, всё это отгораживает от Бога, лишает дух его основной идентификации – благоговения перед Богом и живого общения с Ним. Здесь и кроется корень греха: порвана связь духа человеческого с Богом. Отсюда и погода плохая, отсюда косные и тяжёлые телеса, отсюда уныние, скука и окамененное бесчувствие, смерть души. Повреждение сложного и строго иерархичного человеческого устроения приводит к возможности отказа низшего человеческого «я» от собственного прообраза, от своего истока, от которого только и исходит санкция на бытие этого низшего «я». Отказываясь от высшего Я, от совести, противостоя ей, не слушаясь её, пытаясь от неё избавиться, человек отказывается от санкции на собственное земное бытие, выбирает небытие, и теперь его земная жизнь поддерживается силами зла и устремляется в ад. Одновременно она теряет силу реальности и становится подобной сну, который потом превратится в кошмар. Такая метаморфоза свершается с каждым из нас, когда мы грешим, а мы живём в духе греха, так что всё это, в общем-то, относится целокупно ко всей земной жизни каждого из нас. Единственный выход из этого нарастающего кошмара заключается в покаянии как взгляде на себя и на эту жизнь. Даже в добре надо каяться, потому что оно соприкасается со злом, а потому непотребно. («Не может из одного и того же источника течь сразу и горькая, и сладкая вода», – говорит апостол Иаков.) для нас, как и для Самого Бога, приемлем только совершенный Свет, который ничего о зле не знает, в котором всё и всякое зло предано забвению. Зла нет, и если для нас оно есть, то наша жизнь вся, целиком нуждается в полном перерождении, в преображении. Вот к преображению и направлено покаяние. Покаяние – это экзистенциал. Покаяние – это истинное отношение человеческого духа к этой жизни, к той жизни, в которой все мы, каждый из нас себя обнаружил. В покаянии восстанавливается (постепенно) нарушенная связь человека с Богом и совершается спасение человека и мира силой Божьей. Поэтому земная жизнь – это поприще покаяния. А каяться нужно так, как будто сейчас ты умрёшь. Бойся, человек. Тебе угрожает нечто грозное, жуткое и вечное. И это есть то, что, оказывается, всю жизнь ты сам себе выбирал. Надо развеять этот кошмар.

15.03.98

Совесть близка к Богу, она ближе к нему сознания нашего. И Суд Божий подобен осуществлённому суду совести. Злодей, убитый на месте злодеяния, убит своей совестью. Потому и Микушевич говорил, что нет греха, если ты убьёшь человека, покушающегося, скажем, изнасиловать ребёнка: этот человек сам убил себя, свою душу, решившись на это страшное преступление. Герой, карающий мерзавцев, – это также образ их совести. Совесть не милует и не прощает. Милует и прощает Бог, предающий забвению наши грехи, сглаживающий их страшные, болезненные рубцы с нашей совести. В Его же руки да предадим себя во всякий день и час, наипаче же в тот день и час, когда будет душа наша разлучаться с бренным сим телом.

26.03.98

Земная внешняя красота двойственна и может служить как добру, так и злу. Поэтому вкус – явление поверхностное. Совесть неизмеримо глубже. Вкус – это инструмент, совесть – мерило. Бывает, что совесть заставляет пренебрегать вкусом.

26.03.98

В этой жизни мы недостойны красоты, нам даются только её начатки, семена, которые мы должны защищать, холить и лелеять, поливать и ухаживать за ними, верить в них и их любить, чтобы они дали всходы на закате жизни и принесли плоды в иных мирах, куда все мы с вами держим свой путь. А в этом мире красота часто бывает приманкой, завлекающей в духовную и нравственную западню. Всё-таки нужно быть аскетичным в эстетизме, потому что падкость на внешнюю красоту таит в себе грозную опасность для нашего жизненного пути. Надо быть чутким к красоте внутренней, её чтить и за ней следовать: уж она-то не обманет. А там, где нет ничего чужого и внешнего, где тьма внешняя предана забвению, где царит гармония, там то, что теперь внутреннее, станет и внешним, и не будет ни внутреннего, ни внешнего, а всё будет единым в любви, проникновении и гармонии.

26.03.98

Наш мир перевёрнут. Всё внешнее ущербно. Красота внешнего только лишний раз напоминает о нашей обездоленности. Истинная красота – внутренняя, духовная. А внешняя – только намёк и обещание.

28.03.98

Нужно быть довольным тем, что есть, и благодарить Бога и за хорошее, и за плохое, ибо «всяк дар совершен свыше есть, сходяй к нам от Отца светов», всё ведёт нас к той блаженной сверхкрасоте. Всему своё время. Совершенство достигается терпением. Чтобы прийти к красоте, нужно увидеть много некрасивого и всё покрыть верой и сокровенной любовью. Грязь внутренняя изничтожается грязью внешней. Вот Серафим Саровский, когда увидел небесные обители, говорил о неизреченной красоте. Говорят, чтобы спастись, достаточно благодушно, сохраняя в сердце веру и любовь, донести свой крест до конца. Надо хотя бы ползком доползти до той черты, не сходя только с пути, предуказанного нам, с того пути, на который мы позваны, каждый знает как.

29.03.98

Только тогда очищается чувство, когда соприкасается с красотою высшей, с красотою идеала. Достоевский

В человеке всегда живёт стремление к совершенному, но он перестаёт мириться с несовершенным лишь тогда, когда однажды хотя бы краешком соприкасается с сиянием ослепительного света. Потом ему уже не забыть этот свет. Всякое помрачение будет видеться ему кощунством.

лето 1995 года

Мы не знаем, с чем сравнивать нашу жизнь, у нас нет такого опыта, и потому наша жизнь может казаться нам нормальной. И только неистребимая сердечная тоска будет говорить, что что-то главное всегда не так. Мы не знаем, что единственно возможная мера – совершенный свет, сияющий, сверкающий, блистающий в Царстве Божием. Это золотой фон православной иконы, это немолкнущий фон полного счастья нормального бытия. Вот это и есть мера. По-нашему, спасение. На этом фоне всё здешнее добро, вся здешняя красота, всё здешнее благородство – всё сплошь непотребно. Непотребны мы сами, живущие здесь. Вот откуда идёт покаяние. Было бы с нами всё хорошо, не было бы у нас такой жизни, не было бы всего того мрачного и горького, что нам приходится переживать, а был бы тот совершенный свет. Искреннее покаяние приходит только через касание к нему. Поэтому в покаянии действует животворная надежда. Покаяние рождает истинную радость, чистую радость, которую все мы так ждём. Покаяние покрывает всё. Оно растворяет собою всю жизненную горечь, оно есть непрестанная связь с Божеством, мост отсюда в райскую вечность. Покаяние рождает прощение и нелицемерную любовь, даже к людям нехорошим, обидевшим нас. Покаяние упраздняет обиду. Оно есть сокрушение сердца, та жертва, которая благоугодна Богу. Покаянием человек снискивает спасающую Божью благодать.

29.03.98

Всё в жизни нужно мерить не по тому, как было или как могло бы быть, а по тому, как должно быть. А должно быть идеально (вернее, сверхидеально): именно идеал (сверхидеал) должен воплотиться в жизнь.

лето 1995 года

Вот что пишет отец Сергий Булгаков в своей книге «Православие»: «Нельзя отрицать, что всякий максимализм труднее минимализма, и в своих неудачах и искажениях может вести к худшим последствиям. Однако негибка и максималистична сама истина <курсив мой – Э.В.>, которая терпит неполноту своего осуществления, но не мирится с умалением и полуистинами».. Если ты любишь Истину, ты ничем в этой жизни не должен удовлетворяться, а должен с великою ревностию искать, просить, стучать и идти без устали, каждый день, с первого мгновения после пробуждения и до последнего мгновения перед засыпанием (а потом, даст Бог, даже и во сне), падая и снова поднимаясь без счёта, молясь непрестанно этой Живой и Личностной Истине. Величайшая подлость, а вместе с тем и пошлость, всякое чувство удовлетворения, соединённое с самодовольством. Только Сам Бог, иногда, вместе с чувством усталости, может давать облегчение касанием животворной Своей Силы и какое-то преддверие покоя в Духе Святом. Но тогда никакое самодовольство невозможно. Внутренний компромисс с несовершенством этой жизни заключает в себе грозную опасность для души человека, подрезая ей крылья, закрывая врата в Царствие Божие. Кесарю кесарево – мы здесь живём, но Богу Богово – Истина должна оставаться Истиной и должна признаваться единственно должной, со всеми вытекающими отсюда следствиями в жизненных установках и практических предпочтениях, не говоря уже о душевных расположениях и устремлениях. Нужно буквально хвататься за воздух, дышать ароматом поэзии, питаться отсветом правды Божьей. Тому, кто желает жить по правде Божьей, Бог даёт ощутить поэзию жизни, даёт быть пьяным без вина, даёт упиваться восторгом Своей правды, правды иных миров. Это героизм. Это подвиг веры, огонь, долженствующий охватить всю жизнь и всего человека. А потом тот воздух, за который ты хватался, станет землёй, на которую ты твёрдо встанешь, той новой землёй, которая обещана нам через Апостола Иоанна Богослова. А то невидимое Небо, к которому ты стремился, станет тем новым небом, под которым ты будешь жить и в которое вечно будешь погружаться.

29.03.98

Есть подлинный личный духовный опыт, который разум не может судить, а может только осмысливать. Тот, кто не знает, что это за опыт, пусть молчит в тряпочку, ибо и ему также двери открыты, но он не хочет идти, не хочет искать, не хочет стучать, не хочет просить. Ну и сиди, где сидишь.

30.03.98

Бог – это не внешнее. В глубинах совести и в основаниях всяческой правды, в том числе и твоей личностной правды, надо искать приближения к Богу. Покорность совести, её голосу – рабство ли это? Страх Божий, ощущение благоговения перед Ним и страх чем-либо Его оскорбить – это высшее достоинство человека, проявление его духовной природы. Самое страшное наказание заключается в потере чувства святыни, когда душа человека попадает в такой мир, где нет ничего святого, и то, что раньше было свято, становится пустым и мёртвым. Это самое страшное наказание, отлучение человека от лица Божия, это внутренняя катастрофа. Безбожники живут так всю свою жизнь. В лучшем случае вместо святыни творят себе идолов, перед которыми и благоговеют.. Таким единственным чёрным идолом может стать смерть, которая одна бывает способна пробить коросту очерствевшей души безбожника. Но душа может умереть и вовсе, и уже ничего не будет трогать её.