Записки новообращенного. Мысли 1996—2002 гг.

14 декабря 1995 года

…Каждый человек измеряется тем опытом Света, который он пережил, ибо человек призван хранить верность этим минутам. Эти мгновения прожигают его существо, и если он сохраняет им верность, они подчиняют себе всю его жизнь. <…> Я <грешный, обременённый многими согрешениями> знаю, как должно быть, я предощущал это сердцем, и даже то, что мы переживали с тобою, лишь приближается к моему знанию. Вся эта жизнь настолько противоречит тому свету, что самым естественным было бы плакать все дни и ночи напролёт, как плакал Симеон Новый Богослов, когда Свет покидал его. Но по-настоящему нет ничего, кроме этого Света. Так что когда он уходит от нас, мы погружаемся в небытие, и только воспоминание о нём да ещё живое сердце, еле бьющееся где-то там, в глубине, связывают нас с жизнью. И наша верность Свету – это реальный путь к жизни. Свет придёт так же, как мы явились друг другу.

15 декабря 1995 года

…Многое тогда было видно такое, что сейчас уже сокрылось, но что и теперь всегда с нами. Я помню, что много раз приходило на мысль, и мы говорили об этом вслух, – как же любит нас Тот, Кто создал нас друг для друга, какова же должна быть Его любовь!

20—21 августа 1997 года

Мы в этом мире болеем. Мы болеем хотя бы тем, что живём здесь, в этой грубой смертной плоти, с душой, страдающей язвами греха. Мы болеем душевным холодом и духовной слабостью, и всё существо наше пронизано тоской и томлением по родным райским обителям, по мирам иным. И стремление туда, в миры близости Божьей – это всё для нас. Именно это отправная точка всего, что мы делаем, всего, что мы думаем, всего, что желаем. С этого наша жизнь здесь началась, этим она здесь и кончится. А вернёмся ли – Бог весть. На это уповаем. В душе своей нужно сначала вместить эти обители, ещё в этой жизни, в этих днях исполниться их светом. А иначе идти будет некуда.

20—21 августа 1997 года

Смерть и посмертье – реальность, в которой и сейчас живёт наша душа. И за всякой вещью в этой жизни стоит либо жизнь, либо смерть; либо рай, либо ад. Только нужно смотреть не на внешность, а на внутреннюю суть, которую ощущает душа. Опять же, тут многое зависит от опыта света: есть ли человеку, с чем сравнивать. Может быть, он так уже привык жить во тьме и душевной муке, что стал как крот, ничего не знающий о свете. Тут важно верить себе, ощущениям души. Если душе темно и безрадостно, значит, это тьма. Не необходимость, не дела, не житейские заботы, не работа, не досуг, не чтение книги или, чего пуще, газеты, а тьма, подлинная и кромешная, из которой можно выбраться, если очень захотеть. Если с ней не мириться. Если искать.

Равнение на смерть как на некий предстоящий опыт показывает человеку истинную меру значимости происходящего, открывает ему масштаб жизни, достойный имени духовного существа, трезвит, бодрит и освобождает.

21 августа 1997 года

…Учиться выстаивать службы было трудно. Первые разы болело всё, ступни горели, как на сковородке, но к концу литургии каждый раз, за исключением всего одного или двух, лучик благодати касался души, и в неё входила тишина, усталая, смиренная, вымученная и всё же радостная. Что-то настоящее, здоровое, трезвое и крепкое просветляло душу. Стояния эти нужны. И службы долгие нужны. (Впрочем, это только нам, далёким от истинного молитвенного духа, они кажутся долгими.) У нас окаменевшие, ничего не чувствующие души. Эту косность не пробить сразу, играючи. Нужен труд. Присутствие на богослужении, участие в церковной службе – огромный и тяжкий труд. Но благодатный, с настоящими результатами, глубоко изменяющими душу. Это добрая, питательная пища света. Всегдашнее освобождение от тёмных сил, от мрака душевного, уныния, тяжести, свербения внутреннего. А потом и стоять легко становится, и всё легче, и легче. И в церковь как домой приходишь. Потом состояния таинственные начинают посещать в церкви. Хорошо плакать, животворя душу…

27 августа 1997 года

…Сомнения в святом и высоком несут с собой смерть.

17 декабря 1995 года, 3 апреля 2000 года

Алесенька очень остро ощущает и любит всё то хорошее, что есть в этом мире, земное и тёплое: природу, простые добрые отношения, семья, Чехов, Флоренский (это уже стык земли и Неба), домашний уют, красоту, готовка пирогов и «чего-нибудь такого вкусненького»… Эта её черта имеет ту опасность, что она чревата примирением с миром, который «во зле лежит» (по слову Иоанна Богослова), болотом, самодовольством, забвением Бога. Бог, конечно, есть во всём этом хорошем, но Он больше, и Он зовёт нас к чему-то неизмеримо большему. И это только крохи его даров, которыми нам негоже довольствоваться. Кроме того, на земле нет ничего совершенно чистого. Во всём земном таятся ловушки, опасности подмены, таится изнанка тёмных сил, «миродержателей тьмы века сего». Поэтому нельзя привязываться ни к чему земному. Привязанность к земному гибельна. Но, благодаря Бога за все Его земные дары, мы должны стремиться в Его вечные обители, где будет оправдание и восполнение всего земного и жизнь бесконечная, во всём бесконечном множестве своих измерений.

31 августа 1997 года

…В тебе и во мне есть нечто единое, но ты женщина, в тебе и так слишком много Неба, и ты устремляешься к земле. А я мужчина, во мне слишком много непроглядного земного мрака, и я весь устремлён к Небу. Ты видишь моё Небо на земле, а я вижу твою землю в Небе. Счастье на земле возможно, но лишь тогда, когда Небо воцарится в наших сердцах, Царство Божие будет в нас. И тогда это счастье станет прелюдией и предощущением счастья запредельного. А если запредельного счастья нет <как говорил или мог говорить в то время в глубине души Алеси некий червячок>, то не нужно никакого, и встретились мы зря, и родились по чьей-то злой шутке, и я тебе никто. <…> Мы сможем быть счастливы на земле, только храня верность запредельному нескончаемому счастью. Без этого будет только ложь и обман.

19 декабря 1995 года

После грехопадения женское начало соотнесено с ведьминским, стервозным и нужен великий подвиг веры, кротости и доброты, чтобы эту ведьму и стерву из себя женщине изгнать.

14 сентября 1997 года

Природа физической близости, конечно, глубоко двойственна. С одной стороны, это естественное продолжение любви мужчины и женщины, это, действительно, сближает ещё больше, до уровня телесной жизни, то есть до самого сокровенного. Но при такой близости неизбежно переходит друг на друга и тот грех, та нечистота душевная, которую грешный человек в себе носит. Я чувствую ещё, что это также связывает с матерью-землёй. Но можно сказать и так, что это сбрасывает на землю. У Микушевича есть такая мысль: «Секс – это не грех, это падение», то есть это перемещение на более низкий уровень бытия, когда ты идёшь на поводу своей естественной немощи, слабости. Если это с женой и в меру, то от Бога ты не отпадаешь, но и никакого скорого духовного подъёма не будет. Мера здесь жизненно необходима. Это таинство. Если приступаешь к нему недостойно и неподготовлено, то оно опалит твою душу огнём, растлит, разорит и опустошит тебя. Никакая легкомысленность здесь недопустима. Ещё это смиряет. <…>

Отец Виктор говорил, что «половая жизнь» – это означает, что вся радость в пол уходит (и он показывал при этом пол под ногами). Высшие миры, которые только и радуют человека, когда нисходят в его душу, удаляются. Не навсегда. И даже не надолго. Но на некоторое время человек остаётся наедине с миром. А в мире царит отчуждение и нет романтики. Повседневность, будни, страхи, заботы… Любовь подвергается испытанию. И нужно хранить верность.

14 сентября 1997 года

Однажды ты сказала: «Испытание счастьем…» Но это не есть счастье. Именно от такого «счастья» человек становится по-настоящему несчастлив: имея любящую жену, хороших детей, достигнув вершин этого мира. Земное страдание гораздо ближе к подлинному счастью, чем так называемое «земное счастье». Поэтому это не есть испытание счастьем, это испытание болота мягкости мира сего. Счастье – в тайне, в бесконечности, когда нельзя определить точно, что происходит, но когда сердце трепещет и ликует, раскрываясь свету небесному.

20 декабря 1995 года

Иной раз бывает так, что люди ближе друг к другу на больших расстояниях друг от друга, чем когда они день и ночь сидят вместе в одной комнате. Пространственная близость ещё не есть настоящая близость. Бывает, что нужно не обращать как будто бы друг на друга внимание и заниматься каждый своим делом, чтобы быть вместе, находясь рядом друг с другом.

сентябрь 1997 года

…Я глубоко травмирован атмосферой этого мира. Иногда душа моя напоминает мне одну большую и ноющую рану.

25 декабря 1995 года

Господи, я дерзок и заносчив, я слаб и ничтожен без Тебя. Прости меня.

25 декабря 1995 года

Полное примирение с этим бытием возможно только ценой твоего полного небытия. Есть в этом мире нечто, а вернее ничто, компромиссы с которым приводят к тому, что живая и трепетная душа мертвеет. Каменеет. Александр Мень говорил по этому поводу так (цитируя при этом Святых Отцов): «Принимать, отрицая, и отрицать, принимая». Вот отношение к этому миру и к этой жизни. Есть здесь много такого, что можно принять только для бескомпромиссной борьбы с ним, до последней капли крови. (И самое мощное оружие в этой борьбе – смирение, терпение, неосуждение других; для кого-то – забитость, для нас – победа, которую никто не отнимет у нас.) Серафим Саровский говорил: «За уступки миру многие погибли». Это его подлинные слова. Жизнь есть борьба и если борьба прекратится, то наступит смерть.

26 декабря 1995 года, 9 апреля 2000 года

Этого мира не существует без иных миров. Всё самое хорошее здесь – это веяние высших миров, нашей настоящей Родины. А всё плохое – это ад сквозит сюда. Этот мир не автономен, он не существует сам по себе.

26 декабря 1995 года

Есть такая боль, которая не предназначена человеку, он не должен её выносить. Он может только погружаться в неё как в тяжёлый мираж, как в небытие. Такова боль безверия: страх смерти, утеря умершего близкого человека «совсем и навсегда»…

26 декабря 1995 года

…В то время Алеся читала «Иконостас» Флоренского. Она захотела показать мне его портрет, напечатанный в начале книги. Помню это удивительное, сказочное, такое необычное, неправильное лицо с длинным добрым носом, вьющимися волосами и мудрыми небольшими глазами. Как-то особенно я его в тот момент почувствовал. Как будто что-то ёкнуло в глубинах души. С Флоренским у меня отношения были сложные. Всё началось с «Розы Мира» (в 1991 году), где было сказано, что Флоренский, спустя всего лишь лет десять-пятнадцать (по земным меркам) после смерти, взошёл в своём посмертии на исключительную высоту, что вызывало удивление и у самого Даниила Андреева. Позже я столкнулся с Флоренским в «Самопознании» Бердяева (в 1992 году), на тот момент сверхъестественно близкого мне по духу. И я помню, что Бердяев отзывался о нём с неприязнью. Я читал работу Флоренского «Имена» (1990, 1992—93 гг.), и она мне не понравилась. Чужой дух. Казалось странным, что моё имя, которое носят ещё тысячи отличных от меня людей, может так много для меня значить. Пробовал я начать читать его воспоминания «Детям моим». И опять разочарование: скучно, слишком много подробностей, ничего для меня не значивших. Все эти ракушки, запахи, дяди и тёти… Я не смог дочитать даже до религии в детстве Флоренского. Гораздо позднее я понял, что его мироощущение по своей тонкости почти женское, это какое-то женственное мироощущение, более всего женщине и должное быть понятным. И встретив Алесю, а также пройдя через воцерковление, я стал больше понимать и ценить Флоренского. Помню, что ещё на семинаре по философии году в 94-м преподавательница показывала нам лагерную фотографию Флоренского, напечатанную в каком-то журнале. Он там стоит в какой-то белой рубахе, подпоясанный, в грубых сапогах, широко расставив ноги. Глаза спокойно и мудро смотрят из-под небольших кругленьких очков. Меня поразило, какой силой веяло от этой хрупкой тонкой фигуры в больших грубых сапогах. Он стоял как столп. Я почувствовал очень многое: и его страдание, и его служение, и то, что это служение он уже не мог осуществлять, потому жизнь его приняла уже какие-то нечеловеческие формы и подходит к своему концу, причём концу мученическому. Я почувствовал, как спокойно, тяжело и страшно мощно он идёт к этому концу. В Православии к нему относятся с огромным уважением. Из всех наших религиозных писателей конца XIX – начала XX веков только о нём и, пожалуй, о Достоевском, я не слышал нареканий в уклонениях от Православия. (Последнее оказалось не совсем точно. По «Радонежу» говорили, что именно некоторые неправославные мнения в сочинениях священника Павла Флоренского препятствуют его канонизации, за которую ратует некая группа верующих. А вообще-то он новомученик ведь… И ещё мне встречался уничтожающий отзыв о Флоренском, правда, только один, – диакона Андрея Кураева. – апрель-май 2000 года) О Флоренском часто говорят как о новомученике, в том числе и священники. Розанов буквально вцепился в отца Павла в последние годы своей жизни, имея большие подозрения в том, что этот человек – святой. Есть известия, что в лагере личность Флоренского производила глубочайшее впечатление на заключённых, и гроб с его телом они встречали на коленях, все, включая уголовников… О Бердяеве таких известий нет…

7 ноября 1997 года

Характер есть сформировавшаяся воля, как говорил, кажется, Новалис. То есть истинный характер есть результат постоянного действия доброй воли человека, и он твёрд и силён. То же, что называют дурным характером, не является характером человека, а есть всего лишь игрище различных страстей, чуждых самому человеку. А чтобы избавиться от дурных черт своего душевного облика, нужно, по-моему, одно: нужно научиться не прощать себе вспышек зла и холода и после каждого такого предательства самого себя и Бога научиться честно признавать самого себя подлецом и жестоко, горько, надрывно раскаиваться в содеянном, сказанном или помысленном. К самому себе нужно уметь относиться безжалостно. (Тогда Господь всё простит и омоет душу, и даст мир, покой и тихий свет радости душе твоей.)

4 января 1996 года, 6 января 1998 года

На земле мужчина ведёт женщину, муж ведёт свою жену. Но на самом деле невидимо женщина ведёт мужчину, и там это станет явным. Женщина – более небесное существо, чем мужчина, она ближе к небу, хотя мужчина – творец. Жена создана как помощница мужу. Но и Ангелы – служащие духи. Женщина близка к ангелам. И потому, если она неверна своей светлой природе, она страшно глубоко и тонко демонизируется, перенимая бесовскую лукавую природу. Женщина создаёт атмосферу – и дома, и в учреждении. Мужчина так ничему не отдаётся, как она. Уют – это женщина. Мать – это Ангелы, заботящиеся о младенце. Жена-советчица – это образ твоего Ангела-Хранителя. По-моему, женщина вообще не совсем человек. Она очень близка Ангелам. Потому женщина ведёт на небо своего возлюбленного. Муж должен благоговеть перед женой в сердце своём. Но по-земному она духовно беспомощна и только в кротости и смирении может обрести себя. На земле муж должен вести её, хотя сам невидимо наставляется (или вдохновляется) ею же.

10 января 1998 года

Слёзы – это что-то святое (если они, конечно, не злые), они не могут быть выдуманными, нечестными, это святая правда души. Они очищают душу, изгоняют из неё всякую грязь, они являют самые глубины души, таинственные, живые. Нужно уметь плакать. <…> Проза жизни освещается поэзией реальности, которая глубоко трогательна.

7 января 1996 года

Перед Светом ты должен быть как малое дитя, но перед тьмой ты воин.

8 января 1996 года

…О главном обязательно нужно думать. Ибо в Боге всё по-другому, в Нём все проблемы враз разрешаются. И всё недостойное при мысли о Нём отпадает.

10 января 1996 года

Все эти непонятные люди, которые неизвестно чем живут (и живут ли вообще?), – они не в пустоте существуют, не в полной заброшенности. У них есть своя совесть, перед которой они в ответе (и все они знают об этом), их всех, так же, как и нас, ведёт Бог по этой жизни и ведёт наилучшим для них образом, согласуясь с их собственными свободными волеизъявлениями, зачастую тёмными и разрушительными. А у нас есть своя совесть – наше высшее мерило и наш высший судья. И пусть не смущают нас эти непонятные люди: мы знаем наш путь. И ничто не должно заставить нас предать это знание. И ещё. Мы не можем заглянуть внутрь человека. Каково ему там, в этой его непонятной приземлённости? <…> Откуда мы что знаем? Мы видим человека (который, кстати, считает нас совершенно чужими ему людьми, недостойными ни его откровенности, ни его настоящей доверчивости), мы видим человека «трезвым» днём, в железных тисках повседневной необходимости, оторванным от дома и родных, в холодном и чужом для него мире. И гораздо больше смысла верить в его братскую человеческую душу, чем судить о нём по самым внешним и самым косным его проявлениям вовне. Ведь он же человек. Ведь и мы иногда проявляемся вовне самым косным, холодным и недостойным образом…

12 января 1996 года

Тебя окружает то, чего ты достоин, то, что должно тебя окружать и тебя изменять к лучшему. <…> И именно потому, что твоё окружение обращено именно к тебе, оно предназначено для тебя, чтобы ты был в нём здесь и сейчас, именно поэтому оно может вызвать в тебе самые глубокие мысли и чувства.

12 января 1996 года

Нужно не просто стремиться к истинному и вечному, нужно задыхаться без него и нужно ощутить в нём жизнь, ту жизнь, которой нет у тебя в этой смерти.

Всё раскроется, и не сразу, постепенно, но только если желать это, как воздух, и стремиться к этому, как к Солнцу. А если ничего не желать, то ничего и не придёт, а придёт только то, чего ты никак не хочешь (но к чему ты сам последовательно шёл в своей лености и духовной апатии) и что заставит тебя возжелать.

12 января 1996 года

Гордыня надломлена, эта могучая гора, демонская твердыня, отделяющая человека от Бога, поколебалась. И на её место ринулись страсти и страстишки всех видов и мастей, иногда кажется, что потеряна сущностная нить. Бóльшая часть прошлых стимулов побледнела. Гордыня – королева страстей. Другие страсти её боятся и перед ней отступают. Но ведь гордыня – глубинная причастность дьяволу, который, будучи Денницей, через неё пал. Гордость делает человека бесстрастным, спокойным, даже сильным, «хозяином самому себе», но на самом деле хозяйничает здесь не он, а она, ибо гордость не коренится ни в какой реальности, это фантом, не имеющий отношения к истинной человеческой природе. Свою суть человек обретает в смирении, это его достоинство, это его красота. Гордость отсекает человека от Бога, источника жизни, обезвоживает его, мертвит и губит.

Теперь моя жизнь заключена в молитве. (Нет молитвы – нет жизни.) Только она даёт опору и уверенность в бытии. Молитва – это и есть я, только в ней я становлюсь самим собою, изо всех сил стремясь к Богу, всё время познавая, кто я (и где я) и Кто Он. Это целый океан разнообразнейшего общения с Богом. Сама возможность обращаться к Нему уже есть общение с Ним. Память о Нём, мысли о Нём, веяния Его Духа, изнутри и извне, Церковь земная, всё то, что даёт ощущение связи с Ним, что направлено и устремлено к Нему, – в этом жизнь. Он есть. Он личность, живая, у каждого с Ним свои отношения. Моя жена – таинственное существо, которое Он мне дал через Церковь Свою, – это Его слово, спасительное слово, обращённое лично ко мне.

† январь 1998 года, 10 августа 2000 года

Что есть страдание? Ничто, ущерб бытия, дырка от бублика, абсолютный мрак, который, правда, обращается для человека, для грешного и мрачного человека, дорогой к Свету. Обращается Богом. Что есть радость? Настоящая радость (не злорадство, не слепни-смехунчики, не отупляющая истома) есть бесконечное восполнение бытия в Боге. Страдание конечно: и по глубине, и по продолжительности. Радость же уходит в бездонность и имеет силу по началу неуклонно возвращаться как непреложное обетование грядущей Победы, а потом прийти навсегда. Радость – это просвет Домой. Радости не верить нельзя. Это обещание, имеющее исполниться.

12 января 1996 года

Где нет трагедии, торжествует пошлость. Или спасение.

19 января 1996 года, 21 мая 2000 года

У нас, так сказать, продолжался «медовый месяц». Теперь я знаю, что каждая пара знает, что это такое. Идёт первое насыщение после долгого воздержания. Потом всё становится спокойнее. Более того, потом только и начинается настоящее воздержание… А в то время я ещё помнил всё своё прошлое надрывное самосовершенствование, ту опасную и скользкую тропинку, по которой я шёл, – между пропастью падений и бездной превозношения, гордыни. Там и воздержание было в соблазн. Теперь же пришло время познавать свою немощь. Дутое было воздержание. Вот оно и лопнуло. Мать-Земля раскрыла мне свои объятия. И я начал падать. С тем, чтобы потом никогда не опускаться. И идти к Небу через ад, не отрываясь от земли. А сила Божия ведь в немощи совершается. Ты упал, а Он тебя поднял. Ты снова упал – Он снова тебя восставил. И так бессчётное количество раз: падение – мрак – смиренная и тёплая молитва – прощение Божие и новые благодатные силы. Бог всё даёт. Он Сам тебя спасает. Сам в тебя входит, всё в тебе Сам освящает, согревает, переиначивает. А тебе нужно только впускать Его в себя через молитву, но впускать непрестанно. Он ведь не насильник. Ты сам должен насиловать и побуждать себя. И дорога к святости ни для кого не закрыта. Это близко. Ближе, чем можно об этом подумать. Потому что Бог близко. Слишком много людей ломятся в открытую дверь. Таков был и я. Дверь к Богу – храм и Православие. Зачем пробивать стену? Ведь вот же дверь открытая. Молитвы в молитвослове. Просфорочки, святая водичка, субботние всенощные и воскресные литургии, батюшка с крестом, разговор с ним на исповеди, причащение Святых Тайн. Ведь так всё просто!

3 февраля 1998 года

Я чувствую, что спасение уже началось. Оно трудное, оно в тишине и безмолвии, даже музыка уже излишня, потому что оно настоящее.

11 февраля 1998 года

Можно умереть и при жизни. Можно разучиться плакать, забыть о волшебных далях, погрязнуть в грубом, поверхностном, обыденном, холодном, мёртвом.

2 февраля 1996 года

Любовь раскрывается в своей глубине перед лицом смерти. И мысли о смерти всегда сопутствуют любви.

15 февраля 1998 года

Непосредственно сам я ничего выходящего за рамки привычной данности (кроме снов) не испытывал. (А у жены было.) Прорыва отсюда, ни в памяти, ни в опыте у меня не было. У меня другой путь. Сама данность начинает прорываться из самой себя, начинает перерождаться. Оказалось, что здесь есть Церковь, спасительный стержень действительности, освящающий и перерождающий её. Церковь восполнила меня семьёй, я теперь цел, не разорван. Выяснилось, что всё может быть таким неслучайным, что может приходить такая благость, мир, тишина и радость не от мира сего. Что есть святость. И так явственна забота Бога обо мне. Нужно было только позволить ему войти в свою жизнь и в себя и самому войти в Его Церковь. А молитва покрывает жизненный мрак и отгоняет демонов от сердца и души – как горящий факел, которым ты тыкаешь в морды ночных хищников, и они отступают от тебя.

21 марта 1998 года

Достаточно просто молча несколько секунд посмотреть в глаза другого человека, чтобы ощутить нерасторжимую связь с ним. А слова, манеры и даже серьёзные поступки, как будто бы проявляющие его суть и его отношение к тебе, – это уже дело второе, зыбкое, эфемерное, меняющееся, поправимое.

10 февраля 1996 года

Если верить плохому, страстям и похоти, тогда не останется хорошего. А если ты поверишь хорошему и обопрёшься на него, только на него, тем самым помогая ему, то оно уже само справится и со страстями, и с косностью. По крайней мере, может справиться. Всё равно: в хорошее нужно верить, а плохое не замечать, не верить в него, или прощать, если уж нельзя не заметить. И опираться на хорошее, забывая о плохом, не поддаваясь на провокации плохого. И так до самой смерти. И будешь прав.

10 февраля 1996 года

Вера и верность – перед Богом это почти одно и то же. Вера в Бога – это верность Богу.

11 февраля 1996 года, 1 июня 2000 года

Легко научиться скрывать свои чувства. А потом, когда нужно будет их проявить – где они? Чувства должны быть проявляемы, мы так устроены, мы должны быть цельными. Отрезая от душевного мира своё тело, своё лицо, мы делаем ущербным и душевный мир. Человек должен быть прозрачным. Другое дело – плохое, что есть в нас. Но ведь это и не наше, это наветы, «приражения» врага. Зачем же их проявлять? Их нужно осудить и выбросить из себя вон – вот и весь разговор.

11 февраля 1996 года

Говорят ведь от избытка сердца. Когда невозможно так говорить, то лучше молчать.

конец марта – начало апреля 1998 года

Мы должны не измениться, нет. Перемены грядут серьёзные, перевернётся всё. И ведь и нас-то ещё на самом деле нет. Нет нас. И только когда Бог войдёт в нас, тогда мы станем. И будет в нас жить Бог, а Им и мы будем жить. И сознание наше изменится. Новый будет человек. Хоть имя другое давай.

Я знаю, что всю жизнь можно перенести в измерение света. Можно жить в спасённом состоянии. Там открывается безмерное, необъятное поле для деятельности и бесконечный путь для подъёма и совершенствования. И проблемы уже будут другие. Человек перестаёт думать о себе. Теперь он болеет за других и в них полагает всю свою цель. Всё делается во славу Божию. И кажется мне, что самосознание претворяется в Богообщение.

14 февраля 1996 года

Трудно быть адекватным самому себе. Даже наедине с самим собой.

14 февраля 1996 года

Я согласен с тем, что не стоит с кем угодно и когда угодно делиться сокровенным. Но нельзя разделять дурной тон разговора. Злобный, или пошлый, или же просто пустой. Если нельзя придать разговору хороший тон, то лучше уж помолчать. Ничего, что человек обидится. Эта обида пойдёт ему на пользу. (Это не означает, что можно кого угодно обижать, разбирая при этом кому это полезно, а кому нет.) Потому что когда человек плох, находится в плохом расположении души, в тёмном, лучше, чтобы ему не было при этом хорошо, а вернее, чтобы ему не казалось, что ему хорошо. Иначе ты просто потворствуешь его греху.

Твёрдость есть величайшее милосердие. Ибо это уважение к духу.

14 февраля 1996 года

(Алесе.) … Постепенно что-то как будто начинает уясняться мне. По-видимому, это что-то в женственности есть такое – сохраняющее, тёплое, покойное. Глубокое. Этому началу не очень-то нужно движение, простор космических тайн, призыв в какую-то бездонную мистическую глубину. Мне-то этого сохраняющего начала мало. И я, конечно, не понимаю его так глубоко, как ты. Наверное, мужественность – это сила движения, активности, сила, стремящаяся к выходу за пределы рамок. Но единому целому не обойтись ни без того, ни без другого. Это как река. Должна быть сила, стремящая её вдаль. Иначе будет болото (сначала, конечно, прелестная заводь, прудик такой, а потом всё зацветёт, и будет болото). Но должна быть и сохраняющая сила, сила глубины течения. (Помнишь, ты говорила, что во всём окружающем ощущаешь безмерную глубину? Я так не чувствую, как ты.) Иначе просто нечему будет течь. Останется даже не болото, а одна унылая и тоскующая лужа.

15 февраля 1996 года

В состоянии бесчувствия нужно верить, что оно не адекватно бытию, что есть в жизни что-то захватывающее, манящее и бесконечно счастливое, только сейчас ты не можешь чувствовать это. Как будто что-то захлопнулось. Но ещё обязательно откроется. Молиться надо, пересиливать себя, как Феофан Затворник писал.

15 февраля 1996 года

Мы причастны той силе, которая сильнее всего. И потому мы не должны ничего бояться. И если подумать: что может сделать с нами боль? Мы ведь бессмертны.

15 февраля 1996 года

Всё имеет свой смысл. Выход из комнаты – откровение, расставание – образ смерти.

апрель 1998 года

…Что такое девушка? Это целая Вселенная. Это близость Бога. Но только настоящая «девушка», моя девушка, может быть только одна, ею может быть только одно единственное существо. Её бесполезно искать, потому что найти её невозможно. Но тогда, когда это будет нужно, она придёт сама, а вернее, вас сведут друг с другом. И она будет самой собой ровно настолько, насколько ты будешь достоин этого. И повторится миф о Пигмалионе.

16 февраля 1996 года

Удивительное ощущение: как молитва прогоняет уныние. Глубокий вздох – и тяжесть ушла; рассосалась как-то. Но так и норовит вернуться.

21 февраля 1996 года

Жизнь, бытие наше слишком глубоко, слишком серьёзно, таинственно, трагично, чтобы оставалось место разного рода пошлостям. Это как кощунство. Юмор редок. в основном мы встречаемся с пошлостями.

21 февраля 1996 года

Женский цинизм – вещь абсолютно непереносимая. Если женщина станет цинична, миру не на чем будет держаться.

23 февраля 1996 года

Шутки – вещь небезобидная. Иногда в шутках прорывается раздражение, которое не пропускается прямо доброю волею человека.

23 февраля 1996 года

Все обиды – наваждения.

23 февраля 1996 года

Где страсти – там бесы. На пост они нападают с особенной силой, как и на молитву.

26 февраля 1996 года

Тяжело бывает взрослому человеку воцерковляться… Но благословенно.

май 1998 года

(Алесе.) Есть за что благодарить Творца. То, что Он создал нас друг для друга и сделал так, что мы встретились, – что это, если не оправдание всему и за вся? Я до сих пор не могу понять, как это так: всё, о чём я так долго думал, мечтал, тосковал, писал, что воображал в самом себе сотни раз и считал глубоко несбыточным – всё это сбывается и осуществляется (начинает сбываться и осуществляться). Какая же бездонная правда внутри нас, в наших надеждах и мечтах, в сокровенных сердечных желаниях…

26 февраля 1996 года

Когда у Николая Бердяева умерла его жена Лидия, он ощущал, что она продолжает оставаться его духовной опорой. Так она и обещала ему перед смертью. А когда умер Мережковский, его неразрывная половина, жена его, писала, что она тоже умерла, она умерла вместе с ним. Осталось только умереть телу. Вот в этом, мне кажется, та тонкая и очень глубокая разница положений мужчины и женщины в их взаимном союзе. Женщина для мужчины – опора, без которой нельзя. Без неё он мёртв, она его жизнь. Но она его жизнь, и без него её нет. Он для неё – всё. Впрочем, в жизни существует обоюдная и острейшая взаимосвязь, колоссальное взаимообогащение, и не стоит думать о том, чего не должно быть, – об отдельности. Зачем разбирать, анализировать этот союз, когда нужно жить и действовать в нём как в новой данности? И эта новая данность – в ней уже очень много от предощущения Дома, совершенного счастья, полной гармонии. У меня есть такое чувство, что мы на новой ступени бытия. Наступил некий прорыв. Одиночество начинает медленно таять. Сквозь него начали просачиваться живые соки живого тепла. И иногда кажется, что вернулось детство, со всем хорошим и со всем плохим, что было в нём, вернулось, но уже на новой ступени.