Loe raamatut: «Талассея: Кости в Океане»
Пролог
В своих кошмарах я брожу по дну океана. По полю неизвестной битвы, которую человеческий род проиграл.
Кислород на исходе. Энергоблок скафандра уже при смерти. Я чувствую, как становится трудно дышать. Как системы костюма работают в форсированном режиме, сражаясь с колоссальным давлением, что жрет энергию еще быстрее. Голова идет кругом, трещит по швам от набата сотен вопящих в ней голосов – чужих, знакомых, шепчущих, кричащих, искаженных… Каждый шаг сравним с попыткой подняться в гору с огромным валуном, мое тело вопит, чувствуя давление тонн воды, грозящее сначала пригвоздить его к океаническому дну, а затем раздавить словно клопа.
И все же, я продолжаю идти. Едва переставляя ноги, обливаясь потом под скафандром, чувствуя его соленый вкус на своих губах. Прямиком по илистому дну, усыпанному скафандрами моих братьев и сестер, внутри которых больше нет жизни. Кто-то из них разорван на куски глубоководными тварями. Кого-то прикончили удары изящного оружия эйдолитов, что хирургически точно било в самые уязвимые места. Те из них, в которых не сработала система экстренной герметизации, на моих глазах деформируются. Из их поврежденных частей сочится кровавое месиво, металл прогибается под колоссальным давлением, разрывая и сминая плоть внутри.
Используя старые дайверские трюки, я включаю подсветку лицевой пластины скафандра. Всего на долю секунды пространство передо мной озаряется вспышкой света, и я не вижу ничего, кроме тел мертвых дайверов и тьмы впереди, перемежающейся с кровавым туманом… А затем свет пропадает, и сосущая чернота смыкается вокруг меня. Я привык к ней. Я ее не боюсь. Каждый дайвер знает, что на экстремальной глубине, для ее тварей, тусклый свет означает либо добычу, либо затаившегося хищника. Но настолько тусклый – всегда добычу. Посему дайверы либо используют приборы теплового или ночного видения, либо мощнейшие световые излучатели при работе в группах – достаточно яркий свет может отпугнуть то, что живет во тьме и не привыкло к нему…
Но на работу таких спасительных вещей у меня не хватает энергии. А посему я использую методы наших прадедов, что сражались с ужасами глубин в скафандрах, которые уже считаются устаревшими, а значит – смертельно опасными в эксплуатации. Особенно там, куда мы стали заходить сравнительно недавно, осмелев от нашего технологического развития и наивно полагая, что сможем подчинить Великий Океан. Забывая, что обитающие на глубине кошмары в отличие от рас суши прекрасно усваивают уроки.
Сенсоры скафандра улавливают звуковые сигналы и усиливают их, интерпретируя и позволяя понять, что происходит. Так, словно я был на поверхности, а не на дне. Подняв голову, я вижу один из боевых батискафов легиона Мутиляторов, ощетинившийся шипами и манипуляторами, оканчивающимися смертельно опасным оружием ближнего боя. Лучевые резаки, лезвия с молекулярной заточкой и буры, способные кромсать даже самую твердую породу, не то что мясо. Кольца биолюминесцентной плоти смыкаются вокруг него – что бы там ни было, оно не являлось левиафаном, но даже так на его фоне батискаф казался мелким. Манипуляторы вгрызаются в мясо, разрывают его на куски, но… Мало. Слишком мало одного батискафа для столь маневренного и крупного существа. Одним смазанным движением нечто смыкает челюсти, пробивая обшивку и разрывая батискаф на куски. На такой глубине почти любое его повреждение – суть смертный приговор для экипажа, ибо если система герметизации подведет, то вода ворвется внутрь с напором, способным резать металл. А этот батискаф, судя по виду, не был передовым. И не смог вовремя герметизироваться. Мое сердце испытывает мрачную радость за братьев и сестер. Мгновенная гибель. Они не испытывали мучений и с честью ушли во тьму за жалкую долю секунды.
К своему ужасу, я осознаю, что вижу как минимум еще с десяток таких светящихся исчадий преисподней, что неспеша плывут высоко надо мной, собирая страшный урожай из жизней тех, кого не забрала недавняя битва. И без того не особо сильное желание «светить» здесь становится еще слабее. Сенсоры улавливают звуки, которые они издают и у меня все холодеет внутри, когда сигналы, испускаемые ими, оборудование скафандра расшифровывает и представляет на тактическом дисплее в виде различимых, человеческих слов:
«МАМА. ПОМНИШЬ. КАК. МЫ. НА. БЕРЕГУ. ПЕЛИ. ЭТУ. ПЕСНЮ. ПРО. ЗВЕЗДЫ. Я. ДО. СИХ. ПОР. СЛЫШУ. ЕЕ. В. ШУМЕ. ВОЛН.»
«Я. КЛЯНУСЬ. ТЕБЕ. Я. ВЕРНУСЬ. МЫ. СЫГРАЕМ. СВАДЬБУ. Я. ТЕБЯ. НЕ. БРОШУ. И. МЫ. ВМЕСТЕ. ВОСПИТАЕМ. НАШЕГО. СЫНА. ТОЛЬКО. ДОЖДИСЬ.»
«ЛЕВО. РУЛЯ. ЛЕВО. РУЛЯ. СУКА. МЫ. НЕ. СДОХНЕМ. В. ЭТОЙ. ДЫРЕ. ОГОНЬ. ИЗ. ВСЕХ. ОРУДИЙ. СЛАВА. ДАЙВЕРАМ. ОКЕАН. БУДЕТ. ПЫЛАТЬ.»
«ЦЕНТУРИОН. ХАГРО. МЕРТВ. ЛЕГИОН. РАЗБИТ. ТВАРИ. ИДУТ. ОСТАВЬТЕ. ПОСЛЕ. СЕБЯ. СЛАВУ. И. ЛЕГЕНДЫ. БРАТЬЯ. НЕ. УМРИТЕ. НЕ. УБИВ.»
«УМИРАЙТЕ. С. ЧЕСТЬЮ. МОИ. ВОЛКИ. УМИРАЙТЕ. С. ЧЕСТЬЮ.»
«АПОРТ. ДА. МОЛОДЕЦ. ХОРОШАЯ. СОБАКА. МОЙ. ЛЮБИМЫЙ. ПЕС. ТАК. БЫСТРО. ИЗУЧАЕТ. КОМАНДЫ. ПОЙДЕМ. Я. ТЕБЕ. ДАМ. ВКУСНЕНЬКОЕ.»
«УЛЬТРААБИССАЬНЫЙ. КРУГ. МЕРТВАЯ. ЗОНА. ИЗ. КОТОРОЙ. НЕТ. ВОЗВРАТА. ПО. НЕПОДТВЕРЖДЕННОЙ. ИНФОРМАЦИИ. ТАМ. ОБИТАЕТ. ИСТОЧНИК. ДЗЕТА. ИЗЛУЧЕНИЯ. ОН. ЖЕ. ЗЛО. ИЗ. ГЛУБИН.»
Вознеся молитву Отцу-Океану за упокой их несчастных душ, я отключаю сенсоры, дабы больше не вчитываться в мелькающие на дисплее интерпретированные сообщения.
А затем останавливаюсь, понимая, что эти гигантские глубоководные твари говорят голосами своих убитых и ассимилированных жертв. Должно быть, охотясь на других глубоководных созданий, они использовали издаваемые ими звуки и электромагнитные сигналы для привлечения добычи, обманывая таким образом чужую систему распознавания «свой-чужой». Но на этот раз их пищей были люди.
Тот факт, что они используют случайные воспоминания поглощенных и используют человеческую речь неестественно, говорит о том, что они не затронуты Глубинной Чумой и не обладают высокоразвитым интеллектом. Что, впрочем, не помешает им разорвать меня на куски, если представится возможность. Наверное, они так бы и сделали, если бы дно было частью их охотничьих угодий, но угреобразные тела говорят о том, что они предпочитают жить вплавь, а не ползать в самых недрах бездны. Скорее всего они были приручены эйдолитами и охотились на нашу технику и ее экипажи, а также на дайверов, что всплывали, пытаясь спасти свои жизни от смерти, что ждала на дне. Теперь они словно причудливые гирлянды описывают надо мной узоры кольцами своей плоти, издают щелкающие звуки, вопят голосами погибших и ищут новых жертв.
Я добрался до каменистой части дна. Идти становится немного легче, однако я вижу смазанное движение впереди и вскидываю лучевое ружье. Твари глубин точно так же как мы умирают от тяжелого внутреннего отравления сталью, однако экстремальные глубины с баллистикой не дружат… Но дружат с энергетическим оружием. Очень хорошо. Мой народ воюет с глубинными исчадиями с незапамятных времен и за годы практики успел отточить инструменты их уничтожения так, чтобы даже в своей родной стихии они не чувствовали себя в безопасности.
Но каждый раз думая, что мы сравнились с ними в подводных сражениях, мы врем сами себе. Ибо мы – лишь незваные гости в непроглядной тьме океанической бездны. А они – ее дети. И мы на их территории. В их доме.
Луч ослепительного света распарывает тьму. Сенсоры оружия, передающие информацию на броню, фиксируют попадание, скафандр улавливает хрипы впереди – ничем больше этот враг меня не наградит. Эйдолиты умирают так, что даже их гибель внушает тревогу и опасения. Не по-человечески. Без эмоций. Словно сломанные куклы, которых выбросил безжалостный кукловод, что в общем-то недалеко от правды. В такой ситуации открывать огонь крайне опасно – свет может привлечь внимание чего-то, чему лучше никогда не показываться. Но, к моему счастью, светящиеся огромные твари наверху не обратили на меня внимания, судя по всему, увлеченные свечением друг друга слишком сильно, чтобы отвлекаться на меня.
Зато меня раскрыл кое-кто другой.
Я успеваю вовремя отрубить сенсоры, дабы не интерпретировать боевой клич на языке эйдолитов – даже вчитываться в такие вещи опасно – и припадаю на одно колено, вновь открыв огонь. Скафандр считывает уровень заряда батареи оружия. Семьдесят семь процентов. Семьдесят пять. Семьдесят два… Во вспышках смертоносных лучей я вижу очертания их лиц, изящные изгибы тел – но не могу найти искомого, искаженного. Но уже знаю, что это – моя последняя битва.
Один из эйдолитов спикировал на меня сверху – судя по всему, Избранный отдал ему мысленный приказ на тактический маневр. Я еле успеваю вытащить вибросаблю и активировать ее, встретившись с ударом оружия из талассита. Приняв удар, я через скафандр ощущаю, как дрожат сами мои кости от его силы, а сервомоторы скафандра начинают работу в форсированном режиме, дабы сравниться с моим врагом. Мы скрестили клинки, и я вижу его. При определенных обстоятельствах его можно было бы спутать с эльфом, однако различия были. Уши больше походили на перепончатые плавники. Глаза были почти атрофировавшиеся, черные, словно смоль, не выражающие ни ненависти, ни злобы, ни интереса. Если глаза – зеркало души, то глаза эйдолитов отражали пустоту.
Они были другими, нежели глубоководные исчадия – уродливые, гротескные, наводящие ужас одним своим видом. Эйдолиты же выглядели почти как мы и одновременно нет. До уровня эффекта зловещей долины. И именно поэтому являлись самым страшным врагом в океанических глубинах. Им не нужна была показная дикость, не нужны были горы мускул, чешуи и когтей. Каждый, встретивший их, отмечал, что лучше бы столкнулся с очередной извращенной пародией на одну из разумных рас, чем с этими исчадиями ада, что выглядели в некоторой степени обычными, при этом скрывая истинный ужас.
Все они без исключения объединены одним общим, коллективным разумом. Никто не знает, когда и насколько давно они продали свои души Злу-из-Глубин, но эта сделка выжгла во всех них кроме Избранных, составлявших элиту их общества, все, что можно было бы назвать индивидуальностью. Во внешнем виде эйдолита не было ничего лишнего, ни единой детали, что отличала бы его от прочих окромя черт лица, длины волос и прочих банальных факторов. Лишь чистая, безупречная функциональность, словно перед тобой – оружие, которому придали форму гуманоида.
