Loe raamatut: «Невинная Настя, или Сто первых мужчин»
«Если скандальный роман Владимира Набокова “Лолита” вам не по зубам, то теперь у вас есть шанс восполнить пробел в вашем эротическом образовании. И поможет вам в этом новое творение одного из лучших авторов русских бестселлеров Эдуарда Тополя. Книга носит незамысловатое название “Невинная Настя, или Сто первых мужчин”. Юная прелестница подробно рассказывает о своей бурной интимной жизни. Конечно, книга может кого-то шокировать своей откровенностью, но нам-то с вами не привыкать. Ведь правда?»
«Вот так!», Москва
«Прочла “Невинную Настю” и еще раз убедилась в гениальности автора, так реально отражена в ней жизнь современного подростка».
Наталья БАБЕНКО, психиатр, главный врач ММУ «Лосино-Петровский наркологический диспансер», Московская область
«Не трудно догадаться, что за показной бравадой аппетитной кошечки (а слабо начать сексуальную жизнь в тринадцать лет!) скрывается несчастный, отчаявшийся малыш, который вопиет: “Что делать? Как мне дальше жить, ведь я уже на пределе!” – к нам, чужим и неизвестным взрослым… И пропасть, которая отделяет мир несовершеннолетних от нашей взрослой реальности, становится очевидной до жути…»
«Вечерняя Москва»
«“Невинная Настя”, имея в своем названии слово “невинная”, – на первый взгляд проста и неказиста. Но читатель глубокий, мыслящий, дочитавший ее до конца, ужаснется от той трагической развязки (Тополь как-никак писатель, прославившийся как автор хорошо скроенных детективов), от понимания, что перед его взором во весь рост обозначено название страшной болезни многих нынешних шестнадцатилетних – детская сексуальная наркомания…»
«Версия», Москва
«Читайте Тополя!»
«Бильд», Германия
КНИГИ ЭДУАРДА ТОПОЛЯ ИЗДАНЫ В США, АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ГЕРМАНИИ, ИТАЛИИ, ГОЛЛАНДИИ, НОРВЕГИИ, ПОРТУГАЛИИ, ШВЕЦИИ, ФИНЛЯНДИИ, БЕЛЬГИИ, ВЕНГРИИ, БОЛГАРИИ, ПОЛЬШЕ, ЯПОНИИ И В РОССИИ
От автора
Пакет был небольшой, а в нем – четыре аудиокассеты и короткое письмо:
«Уважаемый Эдуард Тополь! Читая Вашу книгу «Новая Россия в постели», я думала, что когда-нибудь сделаю так, как Ваша «любвеобильная» Алена: запишу на магнитофон свои приключения и пришлю Вам. Правда, я не собиралась сделать это так быстро, я хотела подождать, когда мне, как Алене, будет двадцать шесть или хотя бы двадцать пять. Тогда моих кассет было бы куда больше, чем у нее. Но в жизни никогда нельзя загадывать, она распорядилась моей судьбой сама, без моего согласия, и поэтому кассет всего четыре. Но ведь и мне-то всего семнадцать.
Больше мне написать нечего, все остальное услышите на пленках.
Желаю Вам успехов и жду ответа,
Настя N.».
Я долго колебался, предавать ли печати то, что услышал на этих пленках. Хотя Настя и ждет ответа, но брать на себя решение ее судьбы я не мог. И поэтому – послушайте сами…
Автор предполагает, что многие опознают себя в Насте, ее родителях и знакомых, но категорически отрицает существование одной реальной Насти или ее одного реального прототипа. Все персонажи и события, описанные в этой книге, являются вымышленными, а все совпадения с обстоятельствами жизни любых реальных лиц совершенно случайны и могут свидетельствовать только о типичности характера героини и ее поступков.
Часть первая
Первая кассета, или Как Настя невинности лишилась
1
– Май 199… года. Мне только-только исполнилось тринадцать лет, и я решила, что я уже выросла, стала самостоятельной и началась моя новая жизнь – я найду себе принца, найду классного парня, который будет гордиться мной, а я буду гордиться им. Мы будем дополнять друг друга.
И я уговорила родителей отпустить меня на дискотеку. Это было не так просто, но я вытрясла у них это разрешение.
И вот я накрутилась – ну, у меня была классная, как у Мальвины, прическа, была красивая коротенькая юбочка, прозрачный топик… То есть я вся была такая девочка-куколка. И в таком прикиде я отправилась.
Нет, я не была вульгарной, я не была накрашена, как шлюха, просто я была такая девочка-девушка, и мне нравилось, что на меня все смотрят.
Придя на дискотеку, я сразу заметила трех парней. Они там явно выделялись. Особенно один – он был не просто красивый, он был идеальный. Брюнет, большие зеленые глаза, весь сильный, накачанный, в белой шелковой рубашке – в общем, все как надо.
И когда началась дискотека, этот красавец пригласил меня на танец, мы познакомились. Его звали Гоша, но представился он как Грэг. Оказалось, я его знала давно, он жил в соседнем доме. Я частенько видела его то одного, то с девушками, то с компаниями, когда они сидели во дворе и играли на гитаре. Но я тогда была совсем другой, у меня были только одни мысли – сидеть за уроками или брать в библиотеке книжки и читать с утра до ночи. А теперь был май, мне тринадцать лет, и я решила, что начинается моя взрослая жизнь и это будет мой парень.
А он был не один. Он был с двумя друзьями – Васей и Витей.
Конечно, уже после второго-третьего танца с Грэгом я стала ловить на себе завистливые взгляды девчонок. А потом услышала их разговор – между собой они называли Грэга жеребцом. Но я понимала, что это от зависти. Да, он и правда был похож на жеребца – знаете, на племенного жеребца чистых кровей. Но ведь и я считала себя лошадкой без примесей. Я была красивая лошадка – так почему бы нам не быть парой?
Вечером после дискотеки он пошел провожать меня домой. Его друзья шли позади нас, а мы шли с ним вдвоем, болтали, смеялись, шутили, и я была просто счастлива. Да, я была счастлива, я гордилась тем, что я такая замечательная, и уже строила планы, что Грэг будет приходить за мной в школу и все увидят, какой у меня классный друг.
Тут мы подошли к моему дому, я сказала:
– Вот мы и пришли! Это мой дом. Всем счастливо!
И конечно, я ждала от Грэга поцелуя, я знала, что он меня поцелует, да так, что я буду самой счастливой в мире.
И Грэг ко мне наклоняется. Он целует меня и говорит:
– Давай ты с нами еще побудешь.
А я после этого поцелуя была готова – не знаю – взлететь! И конечно, мы еще чуть-чуть прошлись, потом я сказала, что не хочу уходить далеко от дома и вообще мне уже пора. Он говорит:
– Тебя ждут?
А ведь я уже взрослая, я говорю:
– Нет, меня не ждут, но дальше я не пойду, я хочу домой.
И тут я была ошарашена. Грэг говорит:
– Неужели? – и, глядя на меня совершенно спокойными глазами, вдруг бьет меня со всей силы так, что я отлетаю, падаю и даже проезжаю спиной по асфальту.
Конечно, я в шоке.
А Грэг подходит, поднимает меня на руки, как ребенка, и говорит:
– Прости, девочка. Пойдем, не надо упираться.
Но ведь я и не упиралась, не кричала: «Помогите! Спасите!» – ничего такого не было. Я просто сказала, что дальше не пойду. Но Грэгу это не понравилось. Он, наверное, привык, что все девушки ему подчиняются.
И вот они заходят в какой-то подъезд, лифт не вызывают, а идут пешком по лестнице, и Грэг все несет меня на руках. Потом меня несет Вася, потом Витя – каждый по нескольку этажей. Поскольку я была легонькой, как куколка, это для них не составляло труда.
Конечно, я все это время пыталась как-то сопротивляться, но без толку – руки у них как какие-то щипцы, клещи.
Тут они вносят меня на чердак, и я понимаю, что это уже не прогулка, это что-то не то.
А они, зайдя на чердак, ставят меня на ноги. Я быстрым взглядом окидываю этот чердак – он какой-то серый, темный, непонятный. И я сразу же отбегаю от них к стене. У меня под ногой деревяшка, я ее хватаю и говорю:
– Не подходите ко мне! Грэг, ты понял?
Он на меня смотрит, улыбается и вальяжной такой походкой направляется ко мне.
Я пытаюсь его ударить, но он хватает конец этой палки и просто отшвыривает меня.
Я падаю и чувствую, что упала на что-то мягкое. Смотрю – а подо мной матрац. Причем не какой-то грязный, затасканный, а чистый, как будто его принесли сюда пять минут назад. Синий, с белыми полосками. И тут до меня доходит, что это засада, это все было спланировано заранее. Не я, так другая оказалась бы на этом месте. Просто я была в этот вечер на дискотеке и стала их очередной жертвой.
А Грэг подходит ко мне и говорит:
– Ну что, детка? Сама разденешься, или тебе помочь? Лучше сама все снимай, иначе разорвем в клочья твой прикид.
И я понимаю: если я буду рыпаться, они изобьют меня так, что я оттуда вообще не уйду живой. Мне стало страшно, я стала их просить:
– Пожалуйста, ребята, не трогайте меня! Прошу вас! Не надо!..
Но они не хотели и слышать. Да и не стали бы никогда. В их глазах было только желание и какой-то звериный блеск.
Тут Грэг расстегивает свою белую шелковую рубашку, я вижу у него на груди большую татуировку и продолжаю просить:
– Пожалуйста, не надо! Грэг, умоляю! Пожалуйста, пацаны, поставьте меня на счетчик, я буду выплачивать вам деньги, я сделаю все, что скажете! Только не надо этого!..
А Грэг на меня смотрит и произносит такую фразу:
– Не может такая красивая девочка быть целкой.
И начинает меня раздевать – просто наваливается на меня всем телом, я даже не могу пошевелиться, ведь он накачанный, сильный, он держит меня, хочет целовать в губы, а я отворачиваю голову.
– Ах так! – говорит он. – Ты хочешь накалить страсти? Ноу проблемс!
И зовет своих пацанов – Витю и Васю. Они садятся по обе стороны матраца, держат меня за руки, и я не понимаю сначала, зачем ему это, ведь он сильный, он мог меня и один удержать. Но потом, много позже, поняла: он хотел завести и этих парней, чтобы они быстрее приняли нужную форму.
Представляете, эти два пацана сидели по обе стороны матраца и гладили, целовали мое тело.
Но я ничего не ощущала, я видела глаза Грэга… Знаете, как это бывает? Вот ты видишь красивого человека, и вдруг у тебя к нему отвращение, и ты смотришь на него уже совсем по-другому.
А мне тринадцать лет, у меня же психика не стальная. Я хочу заплакать, но я же никогда не плакала в жизни. Я никогда не плачу. Если мне больно, я лучше как-то заглушу свою боль, я не знаю что сделаю, вылью свою злость на кого-то, но не буду плакать, и все!
И тут я чувствую, как ужасная боль пронзила меня. Это как тысячи иголок, они вонзились в меня, и мне стало очень больно.
Потом, после, я часто думала: лучше бы я тогда потеряла сознание, лучше бы ничего не помнила!
Но нет, я помнила все от «а» и до «я». Пока Грэг делал свое «дело» в кавычках, Вася с Витей, видя это, загорелись, у них уже тоже все было наготове.
Грэг отошел от нас, сел на пол, я видела его силуэт. Он взял сигарету, закурил и стал говорить. Он говорил разные вещи. Я не хотела их слышать – знаете, когда ты чего-то очень не хочешь, ты просто стираешь это в своем сознании. Но где-то далеко в подкорочке это у меня отложилось. Он сидел и говорил:
– Детка, ты красивая. Ты кукла. Ты в жизни добьешься многого. Пойми же, что мы тебе только помогли. Прикинь, а если бы ты в кого-нибудь влюбилась? Ты бы с ним переспала, отдала бы ему свою девственность, а он бы тебя бросил. Тебе было бы обидно, верно? А щас что? Просто жизненная школа, и все. Так что ни о чем не думай. Все вышло классно, и ты сама классная…
Слушая это, я лежала с сухими слезами на глазах и думала: я отомщу! Я растопчу этих ублюдков, я отомщу им за себя и за тех девчонок, которые были здесь и еще будут! И я знала, что отомщу – не сегодня, так завтра. Не завтра, так через месяц, через год, но моя месть настигнет их…
Когда все закончилось, Грэг подошел ко мне, хотел поцеловать меня в губы. Но я отвернулась. Он удержал мой подбородок рукой, поцеловал меня и сказал:
– Ну что, детка? Сама дойдешь, или отнести на ручках?
Это было последним унижением, которое я испытала на том чердаке.
2
Дорога домой показалась мне вечностью. Хотя на самом деле я была не очень далеко от дома. Но это же ночь, темень. Я шла по асфальту, а он теплый, от него теплом прямо веет. А во мне такое чувство, как будто он мокрый. Мокрый от моих слез. И вообще все мокрое.
И вот я иду, и мне кажется, что дорога не кончается. Думаю, может быть, я потерялась? Может, я не там? Я шла и постоянно оборачивалась, мне казалось, что за мной кто-то идет. Я думала: Господи, только бы никого не встретить! Не дай Бог! Только бы дойти домой, только бы домой, в ванну! Дом для меня был тогда как спасение.
Наконец я добралась до дома. Я знала, что меня никто не ждет, что мои родители в деревне. Я нашла в холодильнике водку, выпила два стакана. Этой водкой я заливала не свое горе, а физическую боль. У меня болело всё, все мышцы. Кстати, извиняюсь, я хотела одну вещь рассказать и забыла.
Раньше я всегда думала, что половой акт длится – ну не знаю – минуту-две, не больше. Как в фильмах. Я же это все по фильмам себе представляла. И тут, когда я оказалась с этими парнями, я думала: ну, минутку перетерплю, и все, это быстро закончится. Но эти пацаны были очень здоровыми ребятами, здоровья у них было – хоть отбавляй, и эти минуты растянулись, они для меня превратились в огромные ступеньки в ад.
Хотя все подробности той ночи я все равно никогда не вспомню. Потому что я изо дня в день и уже из года в год пытаюсь забыть их. Я считаю, что это как плохой сон. А сны всегда забываются, и все плохое проходит. Я вообще не знаю, как у меня не случилось какого-нибудь нервного срыва после той ночи. Они убили во мне ту Настю, которой я была раньше. Я перестала доверять людям. Мне было тяжело полюбить кого-то. Мне вообще было тяжело начинать все сначала. Это было мне не под силу. Как маленький ребенок, который сильно обжегся, я уже боялась протянуть кому-либо руку. Зачем? А вдруг мне будет больно?
Но потом постепенно эта ночь забывалась, и я все равно живу…
Моя лучшая подруга рассказывала мне, что когда она первый раз переспала с парнем, то на следующее утро она проснулась, заплакала, а он целовал ее, целовал слезы, которые текли у нее из глаз. И говорил, что она самая любимая. А на самом деле это у нее были слезы благодарности за то, что он с ней, что он подарил ей такую замечательную ночь.
А я в мою первую взрослую ночь плакала от ужаса и просила: «Отпустите меня». С тех пор слезы ассоциируются у меня с чем-то низким, с тем, что тебя унижают, делают больно, плохо.
После той ночи моя жизнь изменилась в корне. Ведь раньше я представляла себе эту ночь на какой-нибудь большой постели – с любимым человеком, вокруг свечи, цветы красивые. А тут – на чердаке, на матраце…
И еще меня удивило то, что они, все трое парней, и особенно один из них, Грэг, были красивыми, сильными, хорошо одетыми. Всё при них. Да любая девчонка сама бы кинулась на такого парня и сказала: всё для тебя! И я не понимала: зачем они так? Зачем они меня – силой, ужасом? Ведь наверняка я не первая девчонка, ставшая их жертвой. Мне было ужасно, когда каждый из них делал это со мной, а другие смотрели. Ужасно! Я закрывала глаза, не хотела смотреть.
А им, наверное, наоборот, хотелось именно так, хотелось каких-то приключений, острых эмоций и зрелищ…
И вот я сидела дома одна и пила водку, чтобы заглушить боль и воспоминания о том чердаке.
Но водка не брала меня.
Я думала: за что мне это? Почему я, тринадцатилетняя девочка с такими мечтами, с веселыми надеждами, оказалась на том чердаке, с этими подонками? Ведь я была уверена, что я в жизни добьюсь всего, чего хочу. А тут меня просто лицом в грязь!
Ах, если бы можно было переиграть этот вечер! Я бы все изменила, все! Я бы никогда в жизни не допустила, чтобы так произошло. Когда они в меня входили, мне было так больно! Внутри все сжималось. И мерзко было, просто мерзко. Я помню, что они были с презервативами, что эти презервативы с каким-то банановым вкусом и запахом. И потому я до сих пор запах бананов не переношу, терпеть его не могу, у меня к бананам полное отвращение…
А поскольку водка меня никак не брала, то я выпила коньяку и уснула.
3
Утром…
Знаете, когда просыпаются после огромной пьянки и не хотят вспоминать, что они вчера пили, а хотят встать так, как будто ничего не было, – вот и у меня наутро было такое чувство.
Я умылась, подошла к зеркалу, попыталась как-то очнуться. Есть я не могла – какая еда? Да упаси Боже!
Я посмотрела на себя в зеркало, и, конечно, все сразу всплыло в памяти. Неожиданно все возобновилось, меня охватила даже какая-то дрожь. Но я сказала:
– Нет, Настенька, успокойся, давай все забудем. Все прошло. Мы с тобой начнем все заново.
А та, которая стояла в зеркале, она смотрела на меня, но ее глаза уже не светились тем солнечным блеском, с которым она шла вчера на дискотеку. Не было в них ни блеска, ни счастья, ни уверенности, что эта девочка, эта кукла всего и всегда добьется. Быстро эта спесь с меня сошла. К тому же я всегда зависела от чужого мнения. Главное – что обо мне подумают, что обо мне скажут. Я всегда ставила чужое мнение на первое место. И я боялась, что выйду сейчас на улицу, а весь город уже знает, что я шлюха. Потому что эти пацаны могли просто похвастаться тем, что произошло. Ведь у нас во дворе как? Даже если парень изнасилует девчонку, для него это подвиг, а про нее говорят, что она шалава и уличная блядь. Грэг и его пацаны могли теперь про меня что угодно сказать. Могли сказать, что я сама с ними пошла, могли сказать, что я чуть ли не сама им отдалась.
Для меня это было бы клеймом.
Правда, слава Богу, они никому ничего не сказали. Они сами, наверное, боялись, что я подам заяву. А я, конечно, не сделала этого, ведь тогда все раскрутилось бы, все бы об этом узнали, а мне это было совершенно не нужно. Во мне зрела другая месть, я знала, что когда-нибудь я до них доберусь.
И вот, выйдя на улицу, я решила вздохнуть полной грудью. Вдохнуть в себя огромный глоток чистого воздуха. И – не смогла. Не смогла даже нормально дышать этим чистым утренним воздухом – у меня как будто огромный ком со вчерашнего вечера внутри остался.
Я поняла, что надо что-то делать. И пошла не в школу, а в какую-то забегаловку. Посидела, выпила пива. Самым тяжелым было то, что со всеми этими мыслями, чувствами и памятью о вчерашнем я была наедине. Они у меня были постоянно в голове. Конечно, я пыталась их прогнать. Я думала: сейчас все пройдет, забудется, все будет хорошо. Но нет, ничего не забывалось…
И все-таки я старалась, насильно заставляла себя все забыть. Поэтому, наверное, я сейчас жива. Мои знакомые девочки, подружки, которые через это тоже прошли, они пытались резать себе вены, покончить жизнь самоубийством. Я тоже пыталась резать себе вены, и у меня до сих пор шрам остался на руке от этого. Но резала я себе вены по другому случаю, и эта история еще впереди. А тогда я не пыталась ни вены резать, ни прыгнуть с десятого этажа, ни еще что-то сделать с собой. Я понимала, что это не выход.
Днем приехали мои родители. Говорят, что родители всегда замечают, когда ребенку плохо или что-то с ним не так. Я тоже считаю, что как бы мы ни притворялись, родители должны заметить, что что-то случилось. И когда мои родители приехали, мама, конечно, сказала:
– Настя, как дела?
Я говорю:
– Мам, все замечательно.
Она говорит:
– Точно?
Я говорю:
– Да, все прекрасно.
Мама поцеловала меня, папочка обнял – все как обычно. Вечером, когда они садились ужинать, я говорю: нет, я не хочу. И ушла к себе в комнату. Долго сидела, думала. Представляла такую картину – вот я захожу к ним туда и говорю: мам, пап, вот так и так случилось.
Но мне почему-то казалось: они меня возненавидят. Они скажут: какая ты грязная, опущенная, как ты могла до такого докатиться?! Скажут, что я им не дочь…
А больше всего я боялась того, как это отзовется на папе. И не потому, что мне было бы стыдно перед ним, а потому, что он живет ради меня. Он часто мне говорит, что его жизнь заключается во мне, что если бы не было меня, то его бы тоже не было. Мне, он говорит, не нужна была бы эта жизнь, если бы у меня не было такой дочки, как ты.
Когда я слышу эти слова, у меня все сжимается внутри и сердечко начинает колотиться с такой силой!..
Мой отец, я уверена, до сих пор не знает, что я живу половой жизнью. Сто процентов, что он не знает. Мама догадывается, но она всегда говорит: есть, говорит, много вещей, которые мне не нужно знать. Возможно, она права. Но она не знает, с какого возраста я живу такой жизнью и с какими проблемами мне приходилось сталкиваться. Хотя я еще ребенок даже сегодня, в моем возрасте. А проблемы у меня были совершенно не детские еще тогда, три года назад.
Правда, потом, когда мы с мамой разговаривали на эти темы, я сказала:
– Мам, а если бы со мной так случилось?
Мама говорит:
– Мы бы тебя пожалели, поняли бы, помогли бы тебе все забыть, всегда были бы рядом.
Но хотя она так говорила, я почему-то уверена, что это неправда. Если бы я рассказала про тот чердак родителям, это обязательно узнали бы все наши родственники – у нас так положено. Например, когда мой двоюродный брат не поступил в институт, то про него говорили, что он дурак, каких свет не видывал. Хотя он очень одаренный ребенок. И меня бы тоже затравили мои собственные родственники, они бы испытывали ко мне отвращение, жалость и постоянно напоминали бы мне о моей беде. «Ой, Настенька, ты идешь гулять? Смотри, поздно не возвращайся, а то мало ли что!» А я бы этого не выдержала.
Так что я считаю: я правильно сделала, что никому ничего не рассказала, а сама все пережила.
