Tsitaadid raamatust «Русская семерка»
«Но здесь на горной дороге, по которой шли две мужские фигуры и осел, тяжело груженный большими переметными сумками, было совершенно тихо. Только клацали копыта осла по камням и негромко звучал голос Алексея…»
«Он ушел с дядей Юрой Шалыгиным. Муслим разжал кулачок и протянул Джуди клочок бумаги. На этом куске из газеты «Правда» было написано размашистым крупным почерком: «ДОРОГАЯ ДЖУДИ! ДОРОГАЯ БАБУШКА! Я ВАС ЛЮБЛЮ. АЛЕКСЕЙ.»
Она вертела головой по сторонам, она впитывала в себя русскую речь и русские надписи и, чтобы хоть как-то согнать с лица идиотски-счастливую улыбку, продолжала ругать себя за стычку с пограничником.
Вот эти объявления по радио, звучащие по-русски – ПО-РУССКИ!, вот эти русские надписи повсюду: «ВЫХОД НА ПОСАДКУ», «КАССЫ», «СПРАВОЧНОЕ», и еще то, что какие-то люди, спеша в разных направлениях, смеялись, здоровались и прощались тоже ПО-РУССКИ – это кружило ей душу, как мазурка времен ее юности. Она готовилась к этому визиту в Россию куда тщательней, чем могло показаться даже самому придирчивому русскому пограничнику. Шестьдесят восемь лет она плавала в других языках, как в чужих водах, и вот – снова в своей, родной стихии!..
- Гур? – удивился он. – Разве это княжеская фамилия? - Гур – это фамилия моего мужа. Кстати, тоже дворянская. А моя девичья фамилия – Одалевская. Мой прадед был князь Одалевский, племянник Кутузова. Еще вопросы? - И как давно Вы не были в России? - С февраля 1919 года. Шестьдесят восемь лет.
Как эти люди могут так жить? Какой озлобившейся душой надо обладать, чтобы своих собственных детей и женщин заставлять так каторжно работать – кувалдами в снегу, на морозе! Пусть они совершили какие-то преступления, но ведь они люди, их собственные русские люди, их сестры, дети! Даже Гитлер, даже римские рабовладельцы не делали этого со своим народом!...
- Как же это без мыла-то?! Вот тебе кусок, - старуха протянула ей большой кусок темно-коричневого, пахнущего псиной мыла. – Да чего ты кривишься-то?! Оно хорошее, «Хозяйское», отмоет так, что как новая будешь! Это ничего, что уже пользованное-то, на мыле микробов нету-ть. Джуди повертела в руках потрескавшийся, с чьими-то присохшими черными волосами кусок мыла, брезгливо отложила в сторону. – Спасибо, - выдавила она из себя.
И здесь же был Танин первый в жизни бал… Но – по глазам как резануло: на стене знаменитого Английского клуба, самого аристократического клуба дореволюционной России, была вывеска с надписью: «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ МУЗЕЙ РЕВОЛЮЦИИ СССР». Таня отвернулась от окна и уже весь остаток пути до гостиницы упорно смотрела на спинку переднего сиденья. Нет, это не ее страна! И хватит сантиментов!
- Ту знаешь, кого ты ударил, сопляк? Отвечай! Знаешь? – Ну, знаю… - неуверенно сказал парень, глядя на направленное на него дуло пистолета. – Кого? – спросил Алексей. – «Металлиста»… - А за что? – А нехер у нас американский рок играть! – вдруг с вызовом сказал парень. – У нас Россия, а не Америка! – И все? Значит, ты его за музыку убить хотел, да? – и Алексей вдруг резко повернул пистолет к одному из «люберов», осторожно заходившему к нему сбоку. Тот замер, сделал шаг назад. А Алексей продолжил свой разговор с шестнадцатилетним парнем: - Значит, за музыку, да? – Ну… - подтвердил тот. – А он за тебя, сука, руку в Афганистане оставил. Ты знаешь об этом? – А зачем он у нас в России западное влияние распространяет? – Мудак ты! «Влияние»» Начитался гебешной херни! Врезал бы я тебе сейчас по харе, да соплями твоими мараться неохота!
Нет, это не была драка. Это было избиение с грабежом. К многочисленным сюрпризом этого вечера прибавился еще один: Джуди увидела, что никто, ну или почти никто, из пятисот зрителей не дрался с напавшими на них «люберами». А «люберы» били их жестоко, со злостью – стальными палками, цепями и кулаками, и тут же выгребали у падавших в снег подростков деньги из карманов, срывали часы с рук, совали себе за пазухи меховые шапки своих жертв, а многих – и парней, и девушек – тут же раздевали догола и с хохотом рвали их одежду и провожали свистом голых и полуголых убегающих…
