Стратегия. Логика войны и мира

Вследствие высочайшей эффективности в бою против неподготовленных танков противотанковые управляемые ракеты вызвали очень сильную реакцию, запустив тем самым динамический парадокс, который обратил успех в неудачу; именно в силу узости возможностей (причины эффективности) эта реакция сказалась почти немедленно, а со временем стала еще заметнее. Те же израильские танковые батальоны, которые 9 октября 1973 года после применения противотанковых управляемых ракет будто бы мгновенно устарели или, по меньшей мере, сделались неспособными к наступательным действиям, неделю спустя прорвали египетский фронт, а еще через неделю стали окружать целые дивизии. Конечно, в горячую пору не было времени на разработку каких бы то ни было технических контрмер.

Ответ, обративший успех в неудачу, был преимущественно тактическим. Преодолев первую растерянность, подтянув к линии фронта резервы механизированной пехоты и артиллерии, израильские танковые батальоны избавились от необходимости действовать самостоятельно, нарушая привычный оперативный метод. Теперь они наступали за катящейся вперед стеной заградительного артиллерийского огня, недостаточно сильного для того, чтобы причинить серьезный ущерб египетской бронетехнике или окопавшейся пехоте, но вполне эффективного в подавлении противотанковых управляемых ракет, операторы которых среди взрывов не могли достаточно долго удерживать в виду свою цель, даже если они бравировали и выходили на открытое пространство. Моторизованная пехота, наступая рядом с танками в бронетранспортерах, усиливала поражающее воздействие своими минометами и пулеметами, которые обстреливали участки впереди и вынуждали расчеты противотанковых управляемых ракет вжиматься в землю^[39].

Еще более эффективными оказались минометные дымовые шашки, способные ставить дымовую завесу прямо перед танками, тем самым мешая операторам управляемых ракет видеть цели достаточно долго для того, чтобы навести оружие. А сами танки получили некоторую защиту против новой угрозы: часть бронебойных снарядов на борту заменили на фугасные или на картечь^[40], крайне эффективную в боевых действиях против пехоты; также на танках установили пулеметы и устройства для стрельбы дымовыми гранатами.

Так бронетанковые войска, столь дорогостоящие из-за своих разнообразных возможностей, смогли превзойти узкую эффективность противотанковых управляемых ракет, причем еще до того, как нашлось время разработать, произвести и внедрить специфические контрмеры. Некоторые из последних уже применялись в ходе Ливанской войны 1982 года, когда израильские танки шли в бой с «активной броней», то есть с детонирующими пластинами, предназначенными для уничтожения кумулятивных ракет, пока те не успели взорваться и выбросить свой «металлический пар». Пулеметов на танках стало больше, а устройства для стрельбы дымовыми гранатами поменяли на более совершенные.

К тому времени появились куда более эффективные противотанковые ракеты, но они оказали не слишком значительное влияние на ход боевых действий, если не считать тех случаев, когда им стреляли с вертолетов (этот способ никак не назовешь дешевым, а потому он был менее выгодным, хотя и куда более эффективным)^[41].

Стратегия против экономики

Реакция противника, которую невозможно устранить и которая составляет самую суть стратегического вызова, не только хоронит большую часть надежд на резкое повышение эффективности за счет узкой специализации, но и может свести на нет более умеренные попытки придерживаться линейно-логической экономической практики в военных вопросах. Например, пусть вооруженные силы обыкновенно являются крупнейшей социальной институцией, они не вправе свободно добиваться масштабной экономии при приобретении вооружения и экипировки. Удручающее единообразие, это проклятие современного индустриального общества, одновременно выступает ключом к его благам: на смену индивидуальным изделиям традиционного ремесленника, изготовленным по разнообразным техническим схемам, приходят немногочисленные, зато стандартизованные разновидности, производимые массово и с гораздо меньшими затратами посредством эффективных специализированных машин, устройств и приспособлений, объединенных в трудосберегающие производственные линии. Именно однородность изделий и их частей позволяет наладить массовое производство; чем выше однородность всего, что производится, тем выше экономия. (Лишь с недавних пор, после внедрения компьютерного управления машинами, началось разрушение этой схемы, ведь теперь доступно производство различных моделей на одной и той же сборочной линии.) Что касается изготовления машин, включая те, которые слишком необычны, чтобы стать массовыми, то однородность и здесь является ключом к экономии за счет масштабов – во всяком случае, при эксплуатации и текущем ремонте, если не при самом производстве. Чем выше однородность серии машин, тем меньше различных запасных частей и расходных материалов нужно держать в инвентаре. Благодаря этому обеспечивается экономия не только в управлении, но и в основном капитале: объем инвентарного запаса для непрерывных операций можно рассчитать точнее, если используется меньше разновидностей машин, а не когда используется множество разнообразных механизмов в значительном количестве. Схожим образом, чем однороднее машины, тем более экономным становится обучение ремонтных бригад и операторов и тем выше вероятность, что они обучатся достаточно хорошо для того, чтобы трудиться должным образом.

Поэтому во многих отношениях однородность является основополагающим условием, которое позволяет экономить за счет масштаба в приобретении, применении и текущем ремонте техники. Как мы видели, далеко не все то, что подразумевает война, относится к области стратегии. Ничто не мешает вооруженным силам добиваться экономии за счет масштаба благодаря однородности всех сугубо административных процедур, к которым противник не имеет ни малейшего отношения^[42]. Ничто не препятствует успешной массовой закупке башмаков или касок, грузовиков или боеприпасов. Но для военного снаряжения, которое будет использовано в прямом взаимодействии с врагом (то есть в области стратегии), однородность вполне может стать потенциальной уязвимостью. Скажем, если противовоздушные ракеты стандартизуются по единственному шаблонному образцу ради существенной экономии за счет масштаба при их производстве и содержании и при обучении персонала, то итоговая экономия может оказаться очень большой в сравнении с производством набора ракет разных типов. Но на войне компетентный противник выявит эти стандарты, определит границы применимости типизированного оружия и постарается найти способы не попадать в зону его действия. У любого конкретного типа ракет будут минимальный и максимальный пределы высоты, а потому вражеский самолет может пролетать либо ниже, либо выше этих пределов. Да, ракета может оправдать свою стоимость, потому что самолет, летящий слишком низко или слишком высоко, не способен действовать вполне эффективно, но, вероятно, такого «виртуального истощения» противника будет недостаточно для достижения целей противовоздушной обороны (самолет все же может атаковать цель либо с малой высоты, либо бомбардировкой с большой высоты – пусть и не столь успешно, как с оптимальной средней высоты).

Кроме того, единственная стандартизованная ракета может оказаться уязвимой перед единственной и стандартизованной серией контрмер. Возможно, значительная экономия за счет масштабов производства единственного типа будет столь велика, что эту ракету и ее пусковой комплекс удастся заранее обезопасить от многих контрмер – скажем, скомбинировать различные способы наведения, дабы они автоматически сменяли друг друга. Но, поскольку для противника это все равно будет единственная мишень для контрмер, велика вероятность того, что сосредоточенные усилия позволят ему рано или поздно выявить слабые места такой ракеты.

То, что справедливо для противовоздушных ракет, верно и применительно к любой другой военной системе, которая должна работать в прямом взаимодействии с реагирующим врагом – а это касается большинства видов вооружения. В любом случае применение линейно-логических экономических принципов выльется в стандартизацию единственного типа ради значительной экономии в производстве, содержании и обучении персонала – примером здесь могут служить грузовики в хорошо управляемой коммерческой компании или станки на толковом инженерном предприятии.

Как грузовики, так и станки существуют в условиях конкуренции, а транспортная компания и инженерное предприятие сталкиваются с угрозой того, что их соперники сумеют сбить цены, предлагая более выгодные условия перевозок или производства. Но экономическое соревнование регулируется юридическими рамками: конкуренты не станут рушить мосты, по которым пролегает маршрут перевозок, чтобы опоры не выдержали стандартизованного веса грузовиков, и не будут сговариваться с поставщиками, убеждая тех отказаться от сырья, совместимого со специфическими допусками стандартизованных станков. Однако на войне, где таких юридических рамок нет, стандартизация с неизбежностью приводит к уязвимости любого оружия или устройства, вступающего в контакт с врагом, будь то истребитель или ракетная подлодка, радар дальнего обнаружения или полевая радиостанция.

Поэтому в области стратегии экономические принципы входят в конфликт с требованиями военной эффективности. При наличии вполне очевидного барьера затрат, который ограничивает разнообразие техники, имеется также барьер уязвимости перед постоянным стремлением к экономии за счет однородности. Можно даже высчитать «критерий равного маржинального риска», чтобы определить, какая степень неэкономичного разнообразия допустима при разработке оружия, но, быть может, достаточно признать, что обыденное экономическое здравомыслие не применимо в стратегии^[43].

Да, вооруженные силы, как известно, раздроблены бюрократически, и само это обстоятельство способно уберечь их от опасных крайностей единообразия. Даже в отсутствие стратегической проницательности сухопутные войска, ВМС, ВВС, береговая охрана, военная полиция и прочие виды войск вечно пытаются подчеркивать свою особую идентичность, выбирая специфическое вооружение, форму и знаки отличия.

Увы, не существует аналогичной защиты от стремления к экономии за счет масштаба при согласовании размеров сложного оружия, особенно боевых кораблей. Крупные военные корабли сулят в сравнении с малыми столько выгод в закупке и использовании, сколько можно наблюдать в гражданском флоте, где немалая часть грузовой емкости в мире сосредоточилась менее чем в тысяче огромных танкеров, сухогрузов и контейнеровозов. С увеличением размеров численность экипажей не возрастает пропорционально – так, на колоссе-танкере водоизмещением 500 000 тонн может быть не больше моряков, чем на 3000-тонном грузовом судне; величина и стоимость оборудования, от трубных помп до главных двигателей, тоже не возрастают в пропорции, если возрастают вообще, когда речь идет о системах коммуникации и контрольном оборудовании. Вдобавок крупные корабли более устойчивы в бурных морях и обладают важным гидродинамическим преимуществом, когда идут на крейсерской скорости.

Впрочем, все эти преимущества достигаются ценой соответствующей концентрации ценности, против которой враг может сосредоточить свои усилия. Приди новая волна нападений на грузовое судоходство в духе двух мировых войн, станет ясно, что появление супертанкеров дает нападающей стороне даже больше преимуществ, чем переход от дизельно-электрических подводных лодок, способных к погружению лишь для медленных и кратковременных переходов, к нынешним автономным ядерным подлодкам, которые могут оставаться под водой неделями и даже месяцами. Для торговых флотов, которым нужно выживать в мирной конкуренции на рынке судоходства, неограниченное стремление к масштабной экономии очень важно. Но, встречаясь с аналогичной концентрацией ценности в боевых кораблях и вспомогательных судах, в несколько раз превышающих размерами своих предшественников времен Второй мировой войны, а также на крупных авиабазах и ремонтных складах в местах, расположенных совсем близко к территории врага^[44], мы видим, что парадоксальная логика стратегии замещается экономическими приоритетами, пригодными только в мирное время.

По наклонной: от успеха к поражению

Если не считать упомянутых мимоходом эффектов «взаимовлияния» в разработке вооружений, а также «виртуального истощения», судьба другой – реагирующей – стороны динамического взаимодействия до сих пор не рассматривалась. Но, конечно, совпадение противоположностей, ведущее от успеха к поражению и от поражения к успеху, затрагивает обе стороны совершенно одинаково, будь то наиболее масштабные действия в периоды войны и мира или техническое столкновение новых вооружений и контрмер против них.

Сторона, успешно реагирующая на какую-либо новую угрозу, сама встает на восходящий путь к кульминационной точке – неважно, далека эта точка или близка; в любом случае это путь к упадку.

Когда с первой неожиданностью справляются, реакция на новую угрозу становится все более эффективной по мере того, как в решение задачи вкладывается все больше творческой изобретательности и ресурсов. С другой стороны, эти ресурсы и творческая энергия заимствуются от какого-то иного действия, уже осуществляемого в данное время (зачастую от агрессивного, наступательного действия). Постепенно, если кульминационная точка успеха оказывается пройденной, ресурсов на преодоление новой угрозы будет затрачено больше, чем заслуживал полученный результат. Иными словами, вследствие ослабления собственного позитивного действия можно потерять больше, чем выиграть в результате ослабления новой угрозы со стороны противника. Например, баллистические ракеты – оружие грозное, но без ядерных боеголовок это просто крайне дорогостоящие средства доставки скромных количеств обычных взрывчатых веществ, ненадежных химических боеголовок или еще менее надежных биологических агентов. Поэтому очень легко перейти за кульминационную точку эффективности при разработке контрмер против неядерных баллистических ракет: в конечном счете лучшей защитой от неэффективной угрозы является полное отсутствие защиты, ибо на войне важен не драматизм, а итог.

Пока осуществляется ответная реакция, другая сторона, впервые применившая новую угрозу, сама, в свою очередь, начинает реагировать, чтобы оказать сопротивление возрастающему успеху контрмер; при этом у нее меньше возможностей, если угроза была узконаправленной, – или больше, если она таковой не была. В любом случае начинается новый цикл динамического парадоксального процесса стратегии.

Энтузиасты, убежденные в мощи какого-либо нового (сногсшибательного) вида оружия, всякий раз удивляются разнообразию реакций врага, сводящих на нет успех, казавшийся столь очевидным. Схожим образом и те, кто успешно реагирует на новое оружие, вполне могут проглядеть опасность преодоления кульминационной точки, жертвуя своими наступательными возможностями. Так должно было произойти в ответ на изобретение противотанковой ракеты, но цена успеха оказалась слишком высокой, ведь она наложилась на стоимость мер против неуправляемых кумулятивных снарядов, представленных большим разнообразием ручных ракет и безоткатного оружия, значительно превосходящего своих предшественников времен Второй мировой войны. Танковые экипажи, которым ранее угрожали лишь другие танки и скорострельные противотанковые пушки, сами по себе дорогие и немногочисленные, к 1943 году научились опасаться всех мест, где вражеские солдаты, вооруженные кумулятивными ракетами и безоткатными орудиями, могли их поджидать в засаде. А к исходу Второй мировой войны, когда это оружие получило широкое распространение, любой проезд через лес или по узким улицам стал смертельно опасен для танков, особенно в ситуации с высокомотивированным врагом.

Однако очень скоро после появления первых образцов нового оружия выяснилось, что его опасность можно снизить или даже устранить, если танки будет сопровождать пехота, высматривая врага множеством глаз, подавляя нападения своим ручным оружием и быстро реагируя на изменения ситуации. Впрочем, цена этой эффективной меры предосторожности также была очень высока, поскольку танковые подразделения, нуждавшиеся в сопровождении пехотинцев, уже не могли стремительно двигаться вперед в самостоятельных тактических маневрах и потому теряли изрядную долю натиска и наступательного порыва, то есть подлинной силы атакующей бронетехники.

Появление противотанковой ракеты изрядно усугубило этот эффект. Артиллерийский огонь, ранее приберегавшийся для поражения определенных и кучных целей, теперь приходилось направлять на подавление ракетных расчетов, обстреливать любые потенциальные укрытия, пусть на деле солдат противника там могло оказаться мало – либо не быть вообще. Подразделениям моторизованной пехоты, наступающим бок о бок с танками для защиты последних, требовались куда более сложные и дорогостоящие боевые машины, чем простые армейские грузовики, которых вполне хватало, когда задача пехоты состояла главным образом в том, чтобы «зачищать» территорию после прохода танков. Наконец, сами танковые части встали перед необходимостью частично отвлекать внимание и ресурсы от наступательных действий на меры самозащиты, использовать как материальные усовершенствования (реактивную броню, дополнительные пулеметы и боеприпасы, даже минометы), так и более осторожную тактику. Бронетанковые войска заслуживают затрат на свое содержание благодаря наступательной силе, а все попытки защитить танки от угрозы кумулятивных ракет уменьшают эту силу, даже если кульминационная точка, где в процессе теряется больше, чем приобретается, еще не достигнута.

Именно так произошло с ВМС США на последних этапах холодной войны, когда авианосные группы все больше и больше сосредоточивались на самозащите от советских подводных лодок и морских бомбардировщиков в ущерб наступательной мощи.

Защита флота: чрезмерный успех

Когда несколько британских военных кораблей были потоплены аргентинскими истребителями-бомбардировщиками в ходе Фолклендской войны 1982 года, мир узнал, что отважные и искусные пилоты способны преодолеть любые материальные проблемы, от отсутствия возможности дозаправки в воздухе (что вынудило их действовать на пределе дальности полета, не имея никакого резерва) до отсутствия подходящего оружия (у них было всего пять работоспособных противокорабельных ракет) и некомпетентности техников, ведающих боеприпасами, которые отправили истребители в полет с бомбами, не настроенными на атаку морских целей. Другой урок этого эпизода заключался в том, что полагаться на зенитно-ракетные комплексы можно лишь в том случае, если они проходят частые испытания, – а это обеспечить непросто в силу их дороговизны. Но в США потери Королевского флота вызвали гораздо более широкие дебаты, напомнившие о спорах вокруг торпедных катеров столетней давности. Снова дешевое оружие с узкой эффективностью – на сей раз воздушная противокорабельная ракета – восхвалялось как смертельное для военных кораблей, стоящих в тысячи раз дороже; снова слышались призывы резко изменить политику в области военно-морского дела, перестать разбазаривать средства налогоплательщиков на постройку напичканных приборами военных кораблей, в особенности авианосцев, которые очевидно устарели из-за уязвимости перед новыми ракетами.

Впрочем, дожидаться разработки контрмер не пришлось. Снова донесся отзвук из прошлого: своей эффективностью противокорабельные ракеты 1982 года были обязаны слабой подготовленности Королевского флота, который запоздал с принятием широко использовавшихся контрмер подобно царскому флоту, столкнувшемуся в 1905 году с торпедами. Вообще-то к 1982 году противокорабельная ракета уже миновала кульминационную точку своего успеха – благодаря осмысленной реакции на ее более ранние варианты, применявшиеся с середины Второй мировой войны, и активное использование ракет советским ВМФ, где на вооружении состояло несколько видов противокорабельных ракет, запускавшихся с надводных кораблей, подводных лодок, самолетов и даже с наземных передвижных ракетных установок береговой обороны^[45].

Поэтому руководители ВМС США без особого труда взяли верх в упомянутых дебатах. Они разъяснили, что авианосцы не должны действовать в одиночку, что их обязательно сопровождают эсминцы и крейсеры, занятые почти исключительно защитой авианосцев от противокорабельных ракет и от подводных лодок. Дипольные отражатели наряду с импульсами корабельных ракет в инфракрасном диапазоне и преднамеренными электронными помехами призваны отклонять от курса противокорабельные ракеты, нацеленные на авианосцы, а зенитные ракеты и пушки кораблей сопровождения будут сбивать остальные ракеты и самолеты, которые рискнут подлететь слишком близко. Кроме того, как указали руководители ВМС, это лишь средний «слой» обороны. 24 истребителя-перехватчика дальнего действия на каждом авианосце в сочетании с 4 самолетами дальнего предупреждения и 4 самолетами РЭБ для постановки помех должны обеспечить внешний периметр обороны, а 4 самолета-заправщика будут снабжать их топливом на дальних расстояниях. Что касается ближнего периметра обороны, к нему относятся радары, контрмеры, зенитные ракеты и пушки на каждом корабле эскорта, включая зенитные автоматы, предназначенные конкретно для этой цели.

Этот ответ энтузиастам противокорабельных ракет 1982 года был столь сокрушителен, что другая сторона медали не привлекла к себе почти никакого внимания. Если подсчитать все, что требуется для успешного реагирования на противокорабельные ракеты, станет ясно, что помимо исключительно высокой стоимости кораблей сопровождения значительная часть боевой мощи самого авианосца поглощается задачами обороны от атак противокорабельных ракет: для этого используется приблизительно 36 самолетов из 90 или около того на борту.

Случилось так, что в ходе Фолклендской войны ни одна аргентинская подлодка не смогла потопить ни один британский военный корабль. Сложись ситуация иначе, вспыхни дискуссии об уязвимости американских военных кораблей в конфликте с современными подводными лодками, руководство ВМС США наверняка перечислило бы состав противолодочной схемы для защиты авианосцев. В эту схему входят подводная лодка в качестве подводного сопровождения, а также 16 самолетов из 90 или около того машин на каждом авианосце, несущих приборы для обнаружения подлодок и глубинные бомбы, еще – вооружение и датчики на эсминцах и крейсерах сопровождения. С прибавлением этих дополнительных средств защиты оказалось, что вся группа поддержки авианосца (несколько эсминцев и один крейсер, эскортная субмарина и несколько судов снабжения, с экипажем в целом почти 10 ООО человек) способна выставить для наступательных действий всего 34 самолета, а также дюжину орудий среднего калибра и множество крылатых ракет.

Замкнутые в четком контрасте между морем и небом, не способные укрыться на местности, как сухопутные войска, или передвигаться со скоростью самолета, надводные военные корабли подвергались все большей опасности в силу новых научных разработок, допускавших отслеживание с дальнего расстояния и разнообразие атак. Чтобы успешно состязаться с различными направлениями технической мысли, которые опирались на общий прогресс науки, требовалось тратить все больше и больше средств и творческой изобретательности на защиту. «Нетто»-уязвимость ВМС США возросла лишь незначительно с 1960-х по 1990-е годы, пока увеличивалась наступательная мощь советского флота, но при этом морская сила все меньше и меньше служила интересам страны, если сравнивать с усилиями по самозащите.

В исторической ретроспективе последовательность динамических парадоксов восходит к превосходству американских авианосных групп, изначально созданных для противодействия японскому Императорскому флоту; после 1945 года эти группы перенацелили на противодействие СССР, который был силен только на суше. Чтобы сохранить группы в целости, послевоенные американские адмиралы неустанно подчеркивали наступательный потенциал авианосцев против наземных целей, в том числе возможность применения ядерного оружия. Были затрачены немалые средства на закупку реактивных бомбардировщиков, достаточно маленьких для того, чтобы взлетать с палубы авианосца, но способных действовать на дальних расстояниях. С началом ответной реакции СССР береговая оборона, авиация, подводные лодки и сухопутные войска год за годом наращивали численность и мощь; именно Советский Союз первым разработал по-настоящему эффективные противокорабельные ракеты. Результаты все больше поражали, и советский флот достиг бы, пожалуй, кульминационной точки своего превосходства в обороне, не будь внешнего сопротивления его усилиям. Ведь флот США тоже реагировал, снаряжая свои военные корабли все более и более эффективным противовоздушным и противолодочным оружием, ускоренно развивая технологии радарного и сонарного обнаружения и размещая сети сонаров на океанском дне, тренируя пилотов бортовой авиации на решение оборонительных задач и стараясь по возможности держаться подальше от опасных морей, примыкающих к советским базам. Столкнувшись со столь энергичной реакцией, советская контругроза авианосцам США покатилась по наклонной к поражению, вследствие чего к тому времени, когда Фолклендская война напомнила миру о морских сражениях, американские авианосные группы были очень хорошо защищены (ценой огромных затрат и с изрядными потерями в наступательной мощи).

Гораздо более точные подсчеты, нежели те, которые уместны в данном тексте, потребуются, чтобы определить кульминационную точку оборонительного успеха в защите надводных кораблей ВМС США – точку, за которой их морская мощь была бы надежно застрахована от советского флота на высшей точке развития его подводных и воздушных сил^[46].

Здесь трудно предположить что-либо конкретное, разве что отметим, что ВМС США, глубоко преданные надводной навигации, возможно, отказались бы от этой традиции, повинуясь стратегической логике. Такая кульминационная точка действительно существовала, и переход за нее означал бы поражение даже при мнимом успехе, ведь чрезмерная защита авианосцев нивелировала бы целесообразность их содержания.

Ныне, когда Российская Федерация унаследовала значительно уменьшившийся в численности и куда менее активный флот, у ВМС США снова не осталось серьезного соперника на море; американские авианосцы защищены от атак врага, но не от внутренних критиков, которые указывают на огромную стоимость бортовой авиации в противоположность ее аналогам сухопутного базирования (20 межконтинентальных бомбардировщиков «Стелс» можно приобрести за цену морской авиагруппы, а их бомбовая нагрузка будет минимум в десять раз больше). Флот США вновь отреагировал заменой оборонительных самолетов на истребители-бомбардировщики и опять напомнил о способности атаковать наземные цели с моря. Однако в 1945 году у бомбардировщиков сухопутного базирования дальность полета была гораздо меньше, тогда как сегодня морская авиация должна конкурировать с самолетами, способными атаковать по всему миру.