Tsitaadid raamatust «Пьесы»
Странно. Я, например, занимаюсь личными вопросами три тысячелетия и все решить их не могу. А ему с двух до пяти достаточно!.
Самое прекрасное в человеке - таинственность. У кого она исчезает - тот погас!
ОН (глухо). И вот оно лежит, убиенное тело нашего брака…
ОНА. Ха-ха-ха! Молодец! А теперь произнесем над ним парочку поминальных речей. С юмором.
ОН (в тон). Дорогой брак, что ты есть такое? Как сказал кто-то кому-то… Брак – это соревнование двух эгоистов, и один кто-то должен уступить… Но если не уступит никто… И вот оно горит, убиенное тело нашего брака… Ты плачешь?
ОНА (плача). Ну что ты! Я пью чай! Однажды вечером после смерти нашего брака…
ОН. Мирное вечернее чаепитие… почти поминки…
ОНА (сквозь слезы). «Тебе с сахаром?» – говорила я.
ОН. Говорила она, думая о другом…
ОНА. Да, мы уже все поняли и все решили друг о друге.
ОН. Мы уже отказали друг другу в возможности понять тонкое, то сложное, что есть у каждого из нас, и чего, как мы точно выяснили, абсолютно не может постигнуть другой.
ОНА. И оттого мы теперь не торопимся все рассказывать друг другу. Зачем? Все равно не поймет! И теперь мы только делаем вид, что разговариваем, а на самом деле, разговаривая, мы молчим.
ОНА. Чай надо купить.
ОН. Говорит она, думая о другом. Твоя мама звонила.
ОНА. Говорит он, думая о другом.
ОНА. Вот и кончились милые фантазии... Дождались.
ОН. Обычные фантазии не очень счастливых мужчин. Где-то там за семью морями живет простодушная, не очень умная, но обязательно очень миловидная... даже красивая Она. И однажды она меня встретит и тотчас в простодушии своем полюбит и станет моей простодушной... но очень миловидной и почти красивой подругой. Она не будет ежедневно сообщать мне о моем несовершенстве в надежде убедить меня наконец, что я не Эйнштейн, а обыкновенный подлец. Она... (Замолкает.) Да... Но таковой в тот вечер в реальности не оказалось...
ОНА. Ай-ай-ай, не оказалось... И где ж ты шлялся в этот вечер... в реальности...
ОН. В скучной реальности... я попросту отправился к своему бывшему преподавателю профессору Григулису.
ОНА. И опять гора посуды. Ты только ешь...
ОН (надрывно). Ты хочешь, чтобы я не ел?
ОНА. Хочу.
ОН. Я могу не есть. Я могу... вообще уйти.
ОНА. Уходи.
ОН. Ухожу-у!
ОНА (горько). Ты все запомнил! И... И ничего не понял: что было за словами...
ОН (прерывает ее). А я не слышу тебя! Я ушел из дома в первый раз. (Подпрыгивая от счастья.) Ребята! Ребята! Боже, как давно я не ходил по улицам! Чтобы никуда не спешить! К черту прачечные! К дьяволу заветренное мясо! О вечерний город! О! О! Грандиозно! У меня было 316 друзей раньше... 316... За эти два года я почти ни с кем не встречался! Ни с кем!
ОНА. Ничего, наверстаешь! У тебя теперь масса времени!
ОН. О прекрасная ночь! О порывы! Ах, как пылают молодые головы! Загляните в глаза пробегающей молодежи... в них сплошные огни! Сполохи! И все - ночь. Ночь! О! (Танцуя.) Нет, ну как хорошо одному! Как великолепно! Оказывается, человеку очень мало нужно... Это как другая планета! Есть ли жизнь на других планетах? (Танцуя.) Наверное, сейчас она плачет. Ничего... ничего... Ничего, приду домой утром... или на худой конец в 12... В 12 - рано! До утра! Буду гулять до утра! Все.
ОНА. Как ты разговаривал с моей матерью!
ОН. У твоей матери несколько повышенные требования...
ОНА, Оставь в покое мою мать. Она не живет второй год в девятиметровом крольчатнике.
ОН. Раньше...
ОНА. Включи радио!
ОН. Я работаю... (Продолжая.) И ты отлично...
ОНА. Прости, ты занимаешься великим творчеством, а я должна в это время... мыть...
ОН. И кстати, ты отлично знаешь, что в конце года мы получим квартиру!
ЕЕ МАТЬ. Но до этого надо дожить!
ОНА. А я не знаю, что со мной будет после стольких лет жизни с тобой.
ОН (в зал). Свершилось! У нее появился этот голос.
ОНА. Мы живем ужасно... Ужасно!
ОН. И лицо у нее совсем изменилось. Я не зная, что у нее может быть такое лицо.
ОНА. И не смей оскорблять мою мать!
ОН. Почему-то во время ссор у нее всегда вспыхивала острая любовь к своей матери.
ОНА. ... Сколько раз я готовила эту речь... Сколько раз... У меня все время было с тобой чувство одиночества. Ты меня постоянно обижал, и самое страшное... ты никогда не понимал, когда ты меня обижал. У нас разная кожа. И ты все время думал о себе... чтобы тебе быть свободным, чтобы тебе было хорошо, ты раздражался, когда было плохо тебе. Ты никогда не думал о нас двоих... и о нас троих... С тобой всегда было тяжело разговаривать. Я говорила и все время видела у тебя пустые глаза... Ты выключался... тотчас, как только тебя не интересовало то, что я говорю. Я стала с тобой сварливой. После каждой нашей ругани я вспоминала свои слова и мне было жутко... что я их произнесла... И я думала: до чего же надо довести женщину, чтобы она стала грубой кухаркой... До чего надо довести женщину, чтобы она стала такой неинтересной... Я уже начала думать, что я такая и есть...
ОН. С кем же ты узнала, что ты другая?
ОНА. Это не важно... Ну зачем нам жить вместе?.. Любовь? Любви уже нет... Алеша? Но ведь все равно это случится. Не сейчас, так потом... А жить в безрадостной семье... И для Алеши это тоже не надо.
ОН (ей). Ты плачешь?
ОНА. Это неважно... это уже тебя не касается... Мы жили вместе три года... Если просто жить с человеком три года... и то привыкаешь... Я перестала чувствовать себя женщиной. Я забыла, когда ты говорил мне слова.
ОН. Какие слова?
ОНА. Те слова! Которые ты перестал мне говорить... Что ты смеешься?
ОН. Я не знал, что это так важно. Я бы говорил их тебе. Я бы двадцать раз на день называл тебя милочка, пташка... рыбочка, заинька... Я бы называл тебя ласточка, золотце... Солнце нашей планеты.
ОНА. Не надо превращать это в шутку. Мне двадцать три года... Двадцать три года для женщины...
ОН. Да, это старость... (Ей.) Я наклонился, чтобы дотронуться щекой до твоего заплаканного лица. Но ты вздрогнула всем телом и поспешно отодвинулась, почти отпрянула. Мне показалось, что я почувствовал ужас и отвращение всего твоего тела. Мне показалось тогда, что твои руки, щеки и все эти проклятые нервные окончания, все то, что осязает и любит, уже осязало и любило кого-то... (Кричит.) Ты!.. Ты!..
Ну... Я ей не изменял! Потому что мне было хорошо с моей коброй... И я боялся встретить женщину получше ее и все испортить!
