Дух подростка

Смеясь с уверенных доводов Константина, мы стали будить бедолагу. Он никак не вставал, а лишь стонал. Мы стали его трясти, но реакции не было. Мы, не понимая, как он может так крепко спать, пытались будить его часа пол, крича и издавая шум по заколоченным окнам. Нас забавляло то, что он никак не мог проснуться, как бы мы не старались. Рядом с садом были гаражи и склады, охранник оттуда, услышав шум и увидев лежащего мужчину на крыльце, перелез через забор и подошел к нам.

– Что тут происходит? – он был резок и с сонным лицом.

– Мы принесли ему еды, он выпил горькой воды и не просыпается, – ответил говорливый Альберт.

– Какую еще горькую воду, хватит тут орать, идите по домам или я позову полицию! – громко, но все же не устрашающе, сказал охранник.

Мы не хотели уходить, ведь мы принесли еды и нам хотелось помочь этому бедолаге, чтобы он не был так расстроен.

– Вам что по-другому сказать, чтобы вы свалили? – охранник направился к нам и мы стали отступать.

Но тут он обратил внимание на бедолагу. Всмотревшись в его лицо, подойдя к нему и приложив указательный и средний палец немного левее его шеи, вылупив глаза, охранник в ужасе убежал.

– Расходитесь, живо! – успел он вымолвить, убегая в сторону складов.

Мы стояли, не понимая в чем дело, уходить из нас никто даже не подумал, любопытство над происходящим взяло верх. Минут десять мы стояли в ожидании чего-то, раздался громкий гул сирены, который становился все ближе, я чуть было не стал убегать, крикнув, что это полиция и лучше нам разбежаться, чтобы нас не забрали в темную маленькую клетку в задней части машины. Конечно, навряд ли кто-нибудь из моих друзей понял, о чем я. Мы увидели белую машину, с красной линией и знаком красного креста на капоте.

– Это скорая помощь, это врачи, мой отец работает водителем на такой машине, вдруг там он, – сказал Лев, самый неуверенный, молчаливый, но хитрый мальчишка среди нас. Он совсем не производил впечатления могучего льва – царя мира животных. Он всегда уходил, когда начиналась какая-нибудь заварушка. Мы даже не заметили, как он пропал после этих слов.

Скорая подъехала к саду, и водитель вышел, чтобы отпереть ворота, в это время две женщины в белых халатах быстро направились к нам. Они мгновенно заметили бедолагу на крыльце. Пока одна из них осматривала и слушала его сердце через стетоскоп, другая готовила шприц, чтобы сделать укол.

– Дети, что он делал? – спросила врач и разглядывала нас, ожидая, кто же ей ответит, все молчали.

– Он пил из той бутылки и уснул, – быстро ответил я и врач сразу схватила бутылку, которая скатилась под крыльцо, она взяла ее и медленно поднесла неблизко к носу.

– Боже, пахнет как ацетон.

Второй врач в это время сделала укол и ждала реакции. Подъехала машина, мужчина с большим животом лениво подошел к нам.

– Что тут за собрание детей, этот детский сад давно закрыт, – с улыбкой сказал он и, взяв бутылку у врача, поднес к своему носу. – Более смердящего запаха быть не может. После этого пойла непонятно, как эти самоубийцы вообще могут очнуться.

– Забираем его, будем реанимировать! – сказала самая взрослая женщина, бедолагу погрузили на носилки и закатили в салон машины, захлопнув двери. Мы видели сквозь небольшое окно, как они суетятся и прикладывают к его груди дефибриллятор. Конечно, мы не знали тогда, что это и зачем они делают все это. Машина быстро уехала, и мы остались в саду в полной дезориентации.

– Зачем они его увезли? Когда мой отец не может меня разбудить, он обливает меня холодной водой из кружки и я подрываюсь, как сумасшедший, почему они не сделали так же? – сказал Родион. Родион был самым маленьким из нас, не по возрасту, а по массе стела. Он любил всякие безделушки, стеклянные разноцветные банки, пачки от сигарет, крышки от бутылок, он вечно таскал их домой. Мы интересовались зачем ему это, а он всегда переводил тему. Мы считали его чудаком, но он был искренним, всегда спокойным и рассудительным, а когда мы играли в лапту, он лучше всех вышибал мяч и бежал, как гепард.

– У взрослых все по-другому, – ответил Альберт, и мы все задумались, это был вполне философский ответ.

Пробыв немного в саду, мы стали расходиться по домам. Возле своего дома я увидел толпу людей, ту самую скорую и темный небольшой грузовик с натянутым синим дырявым брезентом. Грузовик стоял через дорогу, так как у подъезда, где стояла скорая, не было места для парковки. Проходя мимо, я увидел плачущую девочку лет шестнадцати, она была симпатичной блондинкой и ее грустное заплаканное лицо не делало ее не привлекательнее.

– Допился. Еще один в коме лежит в больнице. – А не надо пить, надо работать и семью кормить. – Мужик нормальный, а тут смотришь, без семьи остался и уже бутылки собирает, – шептались в толпе.

Я не понимал в чем дело и направился домой. И тут перед моими глазами того бедолагу выносят на носилках и перекладывают в старое покрывало и несут передо мной в грузовик через дорогу, внезапно выпавшая из-под покрывала его рука волочится по земле подобно кукольной, сделанной из резины. За ним идет та девочка блондинка видимо его дочь, про которую он говорил, хныкая и пряча руками глаза.

Тут меня осенило! Он умер. Он умирал на крыльце, а мы, этого не понимая, пытались его разбудить. Мы смеялись, а он умирал. От осознания этого мне стало так мерзко внутри. Я быстро развернулся и пошел прочь, мне хотелось убежать в даль и забыть это как страшный сон.

«Как мы могли не заподозрить что-то неладное? Как мы не увидели, что его губы бледнеют? Кто мы после этого?! Кто я после этого?!» – эти слова кружились в голове и не находили ответа, во мне было лишь чувство жуткой виновности, мне казалось, что это я его убил.

Я сел в беседке возле реки, наблюдая, как тихо бежит вода, и осознавая, как легко можно умереть, как быстротечна жизнь и как страшно умереть, так и не познав каково это, быть взрослым. Когда мы растем, мы хотим скорее стать взрослыми, а когда вырастаем, снова хотим вернуться в детство, жизнь – это сплошной парадокс. Не спешите взрослеть, это ловушка и выход только один – смерть.

Ко мне подбежала собака и, виляя хвостом, положила голову мне на колено, я вспомнил, что у меня с собой еда.

– Держи, друг, подкрепись, – наблюдая, как собака быстро поедает еду, предназначенную для того бедолаги, на душе стало легче, будто с едой пропадали его предсмертные стоны перед моими глазами. В тот день я видел смерть, я буквально наблюдал, как она наступает, но, как не странно, она не была для меня страшной, она стала для меня простой и естественной, это как уснуть и не проснуться.

Многие люди не замечают, как умирают живя, они копят материальное, не ценят то, что имеют, всегда желают больше, жалуясь, как не справедлива жизнь, власть, начальство, иногда радуясь безделушкам, вовсе им ненужным, для таких смерти больше нет, они итак мертвы.

Почти каждый день мы разжигали костер, двор у нас был большой, и на возвышенности, в промежутке между небольшими склонами, было самое подходящее место для этого. Каждый вечер собиралась толпа детей со всего района, которая наблюдала за костром. Языки пламени завораживали, под них мы чувствовали полную безмятежность. Часто Альберт выносил бинокль и мы всматривались в окна, шпионя за людьми, пытаясь увидеть занавесу тайн, которые скрывают люди, находясь дома. Ничего интересно мы не замечали, банальные времяпровождение у телевизоров, за компами, движения на кухне. Но, смотря в ночное небо, мы наблюдали за звездами и задумывались каково там, в космосе. Часто жильцы дома кричали на нас из своих окон, когда ветер заносил запах костра в их квартиры, некоторые и вовсе молча выходили с ведром воды и тушили костер. Нас их порывы, конечно, не останавливали, и мы на следующий день разжигали костер вновь.

Вечерами в теплое время года наши матери выходили во двор и сидели на лавочках, общаясь как соседи. И тем счастливчикам, чья мать была там, выпадал шанс не идти рано домой, а сидеть у костра, пока матери не разойдутся, что случалось довольно поздно. Это стало нашей традицией, разжигать огонь и тусоваться до полуночи летними ночами, было жалко видеть друзей, которых звали домой, они уходили чуть ли не плача. В моменты, когда все наблюдали за пламенем, я смотрел в глаза друзей, в которых отражался свет костра, их глаза будто горели и они невольно задумывались о чем-то или просто были под гипнозом магии огня, от него трудно отвести взгляд.

Не забуду, как однажды, когда я был мал, мы прыгали через костер и, прыгнув в одно время с другим парнем постарше, я столкнулся с ним посреди костра, так как парень постарше был покрупнее, он просто сшиб меня в пламя и перепрыгнул через меня. Хорошо, что было прохладно и на мне была куртка, похожая на куртку военных летчиков, коричневая из кожаного заменителя с белым воротником из меха. Все произошло так быстро, что я не успел испугаться, но все равно было не по себе, я запомнил тот день. Я закричал, меня бросились вынимать из пламени. Парня, который прыгнул вместе со мной звали Дрон. Дрон был самым веселым среди нас, не помню, о чем он шутил, но мы всегда смеялись с его рассказов, он был очень ироничным, его сарказм не знал границ. И, конечно же, он не был виноват, поскольку было темно, и все прыгали очень быстро. Он первый кинулся меня вытаскивать и сразу же, как меня достали из костра, появился мой отец. Отец как мой ангел хранитель, был всегда рядом, когда сложно. Сняв с меня быстро куртку, стало понятно, что я в порядке, лишь куртка была прожжена на спине, и красивый темно-коричневый цвет стал черным и мрачным, словно угольный кратер.

По дороге домой, я увидел толпу соседей, которые видимо услышали крик и вышли поглазеть. Видя, что я иду как ни в чем не бывало с отцом, который несет дымящуюся куртку, выдохнув, они заходили в подъезд. Позже мне рассказали, как отец, направляясь домой, услышал крик и мгновенно кинулся к костру, не знаю, понял ли он, что это был мой крик. Было опасно, но все произошло так быстро, что я толком ничего и не понял, хотя часто, когда возникает опасность, время замедляется, звуки замолкают и ты либо борешься, либо принимаешь неизбежное. Но в тот день все обошлось, а я же мог упасть лицом в костер и остаться калекой. Такие моменты радуют своим исходом, чувствуешь себя везунчиком и на душе становится тепло.

Кто-то на складах недалеко от заброшенного сада построил дом на дереве. Гуляя там, мы заметили этот небольшой дом на высоте примерно семи метров, поднявшись туда, мы обнаружили послание, на листке было написано, что этот дом был построен для нуждающихся. Как же мы были счастливы тому, что он пуст и ничейный, там совсем не было следов кого-либо. Мгновенно мы стали его обустраивать. Желтоватые доски, из которых был построен дом славно соединялись с лучами солнца, которые играючи проскакивали сквозь листву. Родион принес большой зеленый плед, обклеил рамки окна разноцветными крышками от бутылок, а также притащил разноцветные банки, в которых были небольшие свечи, зажигая их, когда стемнеет, создавалась домашняя уютная атмосфера, внутри все смотрелось очень гармонично.

Из небольших пары окон мы наблюдали закат и ели мороженое, которое Альберт воровал у мамы, которая управляла супермаркетом, она не была жадная, просто не разрешала много сладкого, что, конечно же, никогда не остановит ребенка, который имеет неограниченный доступ к сладкому. Сладкое в детстве – пожалуй, смысл жизни, наркотик и ярая зависимость. Мы раздобыли много воздушных шариков, привязали их по краю дома, смотрелось волшебно. Это было наше место, никто не знал о нем, это был наш первый собственный дом, в котором царила детская наивность, смех и комфорт. Взяв с собой немного еды, мы каждый день ходили туда, чтобы поесть и повеселиться, смотря из окон, любуясь за складами и серыми гаражами красивым полем, чувствуя при этом некий страх высоты и в то же время безопасность и уют, который мы создали. Всю весну мы проводили время в нем.

В один день по дороге в наш дом на дереве мы увидели дым, подойдя ближе мы увидели, что наш ом полыхает, тот самый дом, который стал нам вторым домом, хотя, наверное, он стал первым домом для нас, поскольку, находясь дома с родителями мы все желали скорее пойти в наш домик на дереве. Там были старшие дети, полиция и медики, старшие дети рассказали, что какие-то бездомные туда залезли, выпили и стали ссориться, пока один спал, второй поджог дом. Мы смотрели как въезжает пожарная машина и пожарные быстро из шланга тушат наш дом, который так много стал для нас значить, в котором мы чувствовали безопасность, уют и бесконечную радость, входя туда, мы попадали в собственный идеальный мир, наделенный нашими правилами и лишь вид из окна напоминал нам о том, что есть что-то еще кроме нашего меленького мирка.

Когда пожарная закончила тушить огонь и от нашего дома осталось лишь черное основание мы ушли. То, что там, возможно, было тело бездомного нас не особо волновало, еще то, что нам кричали старшие дети, чтобы мы остались посмотреть и Антип, тихо говорящий, что на самом деле он поджег дом, нас тоже не волновало, и даже жестокость, с которой подожгли этот дом, зная, что там человек. Дом, наш идеальный дом, который сгорел, вот чем были заняты наши мысли.

Придя туда ближе к вечеру, мы смотрели на черное основание дома, которое еще дымилась, и ностальгия застилала нас. Чувство потери было таким мощным, что мы от отчаяния принялись искать доски, чтобы построить новый дом. Ничего стоящего мы не нашли, мы и не умели строить, это была банальная детская отчаянная фантазия. Мы думали попросить родителей, но они всегда были чем-то заняты, а еще останавливало то, что в любой момент в дом могут ворваться и снова его сжечь. У меня впервые что-то отобрали, впервые я чего-то лишился настолько важного и нужного для меня. Это чувство казалось мне самым ужасным на свете. Чувство потери, в котором ты утопаешь и понимаешь, что ничего не можешь сделать, кроме как смириться. Смирение – это ужасно.

Все мы были сплоченной командой, один за всех и все за одного. Стоило только кому-нибудь из дальних домов обидеть нашего, как мы толпой шли и давали понять, что этого быть не должно, часто силой, но без преувеличения. В драках я не участвовал, скорее ходил для количества, чем больше, тем увереннее мы себя чувствовали. Среди нас был Антип, он и руководил всеми разборками. Антип был старше нас всех, был очень хитер и нагл, всегда добивался желаемого, используя только силу, он был высоким, худым и коренастым. Как-то сидя на лавочке, он, выйдя из подъезда и севши ко мне, рассказал, что его отец всегда за проступки бьет его армейским ремнем, старые армейские ремни имели огромную бляшку, были кожаные и очень толстые.

– Когда отец наказывает меня, мне все равно, мне всегда было на это похеру. Вот так нужно, запомни, – с гордостью и красными злыми глазами он рассказывал это мне, я лишь поддакивал, не зная, как это воспринимать.

Меня задирал один мелкий, но очень наглый и задиристый парень по имени Ден. Он был на год меня старше, я не мог ему ответить. Вообще в этом плане я был очень миролюбивый и никогда не хотел драться, причинять боль. Гораздо лучше решить проблемы словами, что я и пытался делать. Идя по двору, меня позвал Антип, я увидел человек семь наших возле того самого Дена по дороге в сторону дома номер восемь, где он и жил. Этот дом был намного дальше нашего двора, и многие дети оттуда не появлялись у нас во дворе, только самые сплоченные, как, например, семья Клевек. В этой семье было шестеро детей, пять парней и одна девочка, я дружил с младшим и девочкой, Дэвид и Катрин были искренними и веселыми детьми. Их старшие братья не имели с нами дел, они вертелись в кругу людей своего возраста. Двое средних дружили с Антипом, они были ровесниками. Подойдя к Антипу, я не понимал, что происходит. Ден был в замешательстве и заметно нервничал.

– Это он к тебе лезет? Давай же, бей его – с ухмылкой сказал Антип, ожидая, что я начну избивать Дена. Я даже не знаю откуда он все это узнал, я никому не жаловался.

– Нет, не надо бить. Просто пусть больше не лезет ко мне, – не раздумывая, произнес я.

Для меня это было справедливо, насилие порождает насилие. Многие люди без насилия просто не понимают, такие исключения присуще, и все же, я убежден, что можно и нужно договариваться, решать проблемы миром. Антип, удивленный таким решением, отпустил Дена. Позже я увидел Дена в школе, он поздоровался со мной.

– Никто к тебе не лезет? – спросил меня Ден.

– Нет.

– Ну если будут, скажи мне.

– Хорошо, – я был рад, что приобрел хорошего знакомого, который за меня может вписаться и был этим горд. Не всегда сила все решает, слова намного сильнее. Слова могут помочь, вдохновить, успокоить и причинить боль гораздо сильнее физической, следите за словами подобно тому, как следите за собой.

В детстве мне нравилось пасмурное небо, оно было атмосферным и создавало гармонию на фоне домов в нашем городе, они почти все покрыты белой плиткой, которая со временем стала желтеть и покрываться ржавчиной, этим домам никак не шло яркое солнце.

На нашем районе всегда происходили какие-то стычки, вечерами там орали пьяные люди, днем часто были драки, не проходило и дня без происшествий. Дошло до того, что мы просто перестали обращать внимание на происходящие вещи. Мы шли и видели, как двое мужиков играют в нарды и один, психуя, переворачивает игральную доску и кидается на другого. Дальше сидит с алкоголем большая компания и орут друг на друга в пьяном угаре, еле сдерживая самого буйного от драки, с ними беременные девушки, некоторые с детьми, которые играют рядом и те, выдыхая сигаретный дым, кричат, чтобы их дети шли играть куда подальше. Кто-то бежит с бешеным взглядом. В беседке спят алкаши и, засыпая на ходу, прохожие наркоманы под кайфом стреляют сигареты. Патрульные полицейские машины не спеша кружат вокруг этого сумасшествия. Кругом веяло неразберихой и агрессией.

Но это не значит, что там не было хороших людей, их хватало, но, к сожалею, зла всегда больше, чем добра. Но нам детям было все не по чем. Мы жили в собственном идеальном мире и нас больше волновало, чем заняться и куда бы пойти, чтобы не скучать. Жестокая атмосфера нашего района нас не волновала, скорее наоборот, это было неким развлечением.

Каждое лето меня отправляли к бабушке с дедушкой в поселок. Они оставили село, которое было больше похоже на город и переехали в село, где кругом были одноэтажные домики, окруженные десятками километрами природы, идеальное место, чтобы провести старость.

– В городе тоска, все дети шляются без дела и от этого начинают заниматься плохими делами, а в селе, на природе, со старым и мудрым поколением будет провести время куда интереснее, – говорил мне мой отец. В моем случае отец был категорически не прав, я там совершенно никого не знал из детей, а старое поколение было для меня таким же скучным, как и смотреть новости политики. Мне было дико одиноко и скучно, от тоски и одиночества я страдал целыми днями. Скорее всего именно там у меня и зародилась первая депрессия, мне было психологически тяжело первые недели после отъезда родителей, подобно акклиматизации я пытался освоиться и эти попытки были столь тяжелы, что груз печали накатывал на меня снова и снова. Я рано познал одиночество и тоску. Со временем я свыкался, но тоска по-прежнему всегда была во мне.

С бабушкой и дедушкой особо не поговоришь. Они были классные, но я был ребенок, который нуждался в ровесниках или хотя бы в развлечениях, из которых были 27 кур, поросенок, коза, всевозможные овощи и ягоды, которые развлечь не могли никаким образом. Я сильно тосковал по родителям, после их отъезда я тихонько находил скомканные пачки от сигарет своего отца, бережно их приводил в форму и хранил в коробочке, пряча ото всех в постройке для бревен в саду. Я держал эти пачки и страдал над ними, скучая по родителям каждый день. Я страдал так, будто они все в один день погибли, не знаю откуда во мне взялись подобные чувства, но они овладевали мною и вводили в ужасную тревогу.

Пожилые люди в целом так или иначе консервативны, строги и занудны. Когда я увидел у нашего дома забитого парня с косоглазием и вышел к нему, он аккуратно подошел и представился.

– Меня зовут Никита. А как зовут тебя? – не успел я вымолвить ни слова, как в тот момент ко мне подошла бабушка и увела меня в дом.

– У него плохие родители, которые перебарщивают с алкоголем, этот ребенок отдан самому себе, он плохо будет на тебя влиять. Тебе не стоит с ним общаться, чтобы я больше тебя с ним не видела! – грозив мне пальцем, сказала моя бабушка, хорошая, заботливая, верная и очень трудолюбивая, она была требовательной, гордой и весьма строгой женщиной.

Дедушка же был напротив, весельчаком, душой компании, я ни разу не видел его грустным или злым. Он был харизматичным, рассудительным и душой любой компании. Он блестяще играл на хромке, это русская двухрядная диатоническая ручная гармоника. Ни одно сборище в поселке не обходилось без моего дедушки, его игры на хромке и его настроя, которому сейчас я искренне завидую и поражаюсь. Он сам научился играть забавы ради и играл волшебно, участвовал в конкурсах, часто брал первые и призовые места, талант, не иначе. Он не пил, не курил, и своей энергией заставлял жить любого, кого встретит.

Мне запрет моей бабашки показался бессмысленным и несправедливым. Этот пацан показался мне просто одиноким, я увидел, как он, немного постояв, видимо в надежде, что я к нему выйду, уходит с опущенной головой, напоследок посмотрев на меня в окне. У него был совершенно потерянный, неловкий и требующий чего-то теплого взгляд. Только из-за родителей его считают каким-то не таким, вешают ярлыки, сравнивают с неудачной семьей. Ребенка, который еще ничего толком не понимает. С ним можно было поговорить, чему-то научить, как-то дать ему тепло, накормить. Мне было его жаль, больше я его не встречал, но долго помнил о нем, о его взгляде, который был так понятен без слов. Равнодушие порождает в проигнорированных озлобленность. Одиночество будто преследовало меня.

По хозяйству особо я помогать не мог, я был мал, хозяйство было не крупное, моей помощи никто не просил, по мелочам я что-то делал, но чувствовал, что только мешаюсь. Там была чудесная природа. На водонапорной башне жили аисты, целая семья, очень большое гнездо, тихие, изящные и загадочные птицы, за ними было интересно наблюдать.

За домом был огород, за ним поле колючего татарника, необычное и красивое фиолетовое растение манило, но было защищено иглами, им можно было только любоваться, не срывая, красивое, но в то же время устрашающее растение.

Недалеко от нашего дома была река и пляж, большая река с осыпающимся на противоположной стороне глиняным высоким берегом. Мы ходили купаться туда почти каждый день, там я научился плавать, вначале по собачьи, затем полноценно. Я считаю, что научиться плавать – важно, и от этого может зависеть жизнь, никогда не знаешь, что тебя ждет. Путь на пляж проходил через поле, там всегда было много сеновала, смотрелось восхитительно.

У нас была своя натурально выращенная еда, мы из продуктов покупали только хлеб, крупы, макароны, масло, все остальное у нас было свое. Я никогда не забуду вкус той еды, вкуснее которой, наверное, не поем уже никогда. Природа, чистый воздух, натуральная еда, все было прекрасным. Но я был слишком подавлен от скуки и одиночества, чтобы это ценить и замечать.

Мои бабушка и дедушка почти всегда занимались хозяйством, я от них отдалялся и гулял недалеко от дома. Чаще всего сидел на возвышенности перед огородом за нашим садом, смотрел на природу, закат или аистов. Соседний дом был заброшен, из нашего дома он был виден из окна на кухне. Он был темным и заросшим растительностью, как-то с дедушкой мы туда зашли, там было на мое удивление чисто и светло, даже остались кое-какие предметы, неплохие сундуки для вещей, мы ради интереса все осмотрели и ушли. Этот заброшенный дом, обшитый черной смольной кровлей, всегда наводил на меня тревогу, будто там что-то находилось, что-то мрачное и загадочное. Детская восприимчивость и воображение не имеет границ, так жаль, что с возрастом мы все это теряем.

За нашим домом было кладбище, всего метров 600 и ты там. Я часто там гулял пока мои бабушка и дедушка наводили порядок на могилах родственников. Мне там нравилось, была особая атмосфера таинства. Было комфортно гулять там под солнцем и рассматривать фото с могильных плит. Было захватывающе, чувствовалось нечто загадочное, были какие-то непонятные вибрации в душе, какое-то умиротворенное, но в тоже время маниакальное состояние. Не знаю, зачем я брал с собой еще и маленькую зеленую библию, даже толком не зная, что это за книжка. Расхаживая и немного читая библию, я, рассматривая надгробии, годы жизни, фотографии, будто заходил в гости в вечный покой. Отдаляясь, я любил наблюдать за фотографиями покойных, будто их взгляд провожал меня. По их фотографиям я будто чувствовал, какую они прожили жизнь, по выражению лица я представлял, каким был человек, добрым, хмурым, злым, странным, суровым, весельчаком или еще совсем не определившимся в себе. Будто люди выбирали фото для последнего пристанища покойного, которое олицетворяло, какими они прожили жизнь. А еще осознание того, что я живу, я мал, во мне полно энергии и все у меня только-только начинается как-то питало меня проводить там много времени и черпать жизнь, осознавая, что она конечна. Я совсем не боялся этого мрачного, но в то же время дорогого для многих места. Каждый новый день приближает тебя к смерти, что, как не осознание этого может заставить жить, творить и ценить близких людей?!

Однажды я ехал на велосипеде из магазина, передо мной на дороге выстроилась толпа местных ребят, младше и постарше, их было человек 13. Я заметил, что настроены они не очень дружелюбно. Ничего не оставалось, как прибавить скорости, в такие моменты понимаешь, остановка – это конец. Они стояли напролом, но, конечно же, разошлись, когда я подъехал на большой скорости вплотную, я знал, что любой из этих детей отойдет, ведь у всех нас есть инстинкт самосохранения, а в детстве он активно преобладает. Они попытались меня ударить, но промазали, я увернулся, лишь получив несильный удар по спине. Очень хорошо, что никто из них не стал меня преследовать, так как до моего дома было еще метров 70. Я услышал, как они кричали, что мы тебя, городской, еще найдем и громко смеялись. Я летел домой быстрее ветра, приехав и, кинув велосипед, я присел отдышаться. Сразу же я осознал, что теперь к моему одиночеству прибавились местные ребята, которые меня ненавидят и хотят причинить боль. Больше всего бросало в ужас от того, что это лишь потому, что я не местный. Сидев в полном ступоре и отчаянии на лавочке у своего дома, я услышал, как ко мне кто-то подходит.

– Привет, – нежный девичий голос заставил меня растрогаться, особенно учитывая, что минут 7 назад я был на грани избиения.

– Привет, – растерянно произнес я. Наступила неловкая пауза, пока мы рассматривали друг друга и улыбались, похоже, что от смущения. Эта девушка была с каре, с выразительным лицом и пронзительными голубыми глазами, это был нежный синий, подобный цвету океана, который я видел на фотографиях или в кино. – Ты живешь рядом? —неуверенно я произнес.

– Да, вот мой дом напротив через дорогу. Ты не замечал меня? – как я мог ее не заметить, я понятия не имею.

– Нет.

– Я всегда тебя вижу, ты ходишь потерянный туда-сюда, – она присела ко мне.

– Ничего я не потерянный.

– Ты чем-то болен?

– Нет, с чего ты взяла?

– Ну, ты ведешь себя странно, вот и я подумала.

– Я болен только тоской, – сказал я немного обозленным тоном, бросив недовольный взгляд в сторону.

– Ты странный, – она улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ.

– Меня зовут Тамила, но ты можешь меня звать Тами. Я зайду как-нибудь, не скучай, – я растерялся.

– Жду тебя, – неловко вымолвил я, и она, улыбнувшись ушла.

Каждодневность удручала, подъем в 9, завтрак в 10, обед в 2, ужин в 7, а между этим одинокое скитание из двора в огород, из огорода в сад, из сада в дом и так далее, «круговорот одиночества». Любое событие, ранний поход для помощи знакомым по огороду, выезд за сбором земляники, поездки в ближайший город, походы на пляж и прочие вылазки для меня были целым приключением, я был так рад вырваться из однотипности, что захватывало дух.

Иногда я бывал у двоюродного брата своего дедушки, который жил в том же сел. Однажды, он зачем-то мне показал свое ружье для охоты. Мне было совсем не интересно, он меня подозвал, с гордым видом открыл сейф и достал оттуда ружье, дал мне его подержать и, аккуратно забрав, поставил обратно в сейф. Я любил животных и даже подумать не мог о том, чтобы их убивать.

Помню он мне дал попробовать мед в сотах, который утром был собран на его пасеке. Вкуснее меда я больше не пробовал никогда в жизни, соты таяли во рту, а мед был в меру сладко-горьким. Волшебно, что эти насекомые, такие маленькие пчелы, которые, жертвуя своей жизнью, защищаясь, могут причинить тебе жгучую боль, дают такой чудесный нектар.

Этот дедуля был очень веселым, всегда шутил и был на позитиве. Видимо ему, как и моему дедушке, очень повезло идти по жизни с улыбкой. Последний раз я его видел в больнице, он лежал с раком последней стадии и, зная свой диагноз, продолжал шутить и был оптимистичен, сильный мужчина. Он всю жизнь проработал в школе, став ее директором. Он так же мне вручил семь разноцветных пластиковых гильз для ружья. Позже я их забил пластилином и закопал под забором у дома. Я считаю, что такие вещи нужно уничтожать, они не имеют места быть. Многое в мире крайне лишнее и в целом прогресс больше разрушает, чем порождает.

В очередной раз, когда я скучал во дворе, я услышал знакомый девичий голос. Я быстро залез на забор и увидел на нашей лавочке у дома Тами, она была в нежном белом платье и улыбалась мне.

– Может ты выйдешь ко мне, чудной.

– Может и выйду.

Улыбаясь, она сделала лицо посерьезнее и отвела взгляд в сторону, давая понять, чтобы я вышел поскорее. Я вышел и присел к ней, она сразу же заговорила, как будто долго держала мысли в себе.

– Тут совсем недалеко есть милый домик, давай туда прогуляемся.

– А кто там живет?

– Это сюрприз, – я не любил сюрпризы и насторожился, но ее добрые голубые глаза буквально заставили меня ей довериться.

– Да, пойдем, я готов.

– А мне уже показалось, что кто-то струсил.