Loe raamatut: «Берегиня Чёрной Поляны», lehekülg 27
Реальность
Никита не спал. Он уже третью ночь не спал. Всё ему чудилось, что плачет кто-то в доме. Он даже маме про это сказал, но она ответила, что это у него на нервной почве после пережитого нападения. Даже врача опять пригласила. Тот какие-то капли прописал перед сном пить. Только Кит знал, что это не из-за стресса. Это реально кто-то плачет. Ну то есть не реальный человек, а дух, как тогда, когда дедушка и Вася только слышали. А теперь вот он.
Мальчик натянул на голову одеяло и поджал ноги. На соседней кровати спал Лёшка. В ногах устроился кот. Мама ещё что-то внизу с дедушкой обсуждала. Вася, кстати, сначала тоже с ними был, а потом во двор ушёл. А может и подальше куда. Только тело кошачье рядом спит. Дух уже часа два как где-то ещё бродит.
– Надо Васе про эту плаксу сказать. Или дедушке. Они поверят.
Никита откуда-то точно знал, что плачет девчонка. Только девчонки так могут плакать, долго и жалобно. Кит сунул голову под подушку и принялся считать овец. Овцы были худые и облезлые. Он таких видел однажды в передвижном зоопарке. Они бегали по загону и жалобно блеяли. Никита тогда не захотел на них смотреть, и кормить не захотел. Они исхудали совсем и померли, а теперь вот пришли к нему и блеют, и блеют каждую ночь. Никита заплакал. Тихонько и жалобно. Совсем как девчонка.
– Ты чего, Кит? Приснилось что-то? – я подсунул лапу к нему под подушку.
Он тут же вынырнул наружу и взахлёб, страшным шёпотом стал мне рассказывать про каких-то погибших по его вине овец, и про то, что их неупокоенные души спать ему не дают. Я потряс головой.
– Подожди, Никита, подожди минутку, – взмолился я.
– Ты что мне тоже не веришь?
– Верю. То есть не верю, а понять не могу. Ты из-за чего не спишь?
– Ну я же говорю: они или она плачут всё время. Каждую ночь плачут. Я их слышу, а мама не слышит. И никто, наверное, не слышит, это они мне только спать не дают, потому что я их не покормил.
Слёзы брызнули у него из глаз, и он опять уткнулся в подушку. Я вздохнул и потёрся о его плечо лбом. Устал малец, от переживаний вокруг устал, вот и придумывает себе ерунду всякую, накручивает себя. В таких случаях всегда одно помогало – колыбельная хорошая. А в таких делах я мастер. И я запел, замурлыкал.
Баю, бай, баю, бай,
Спи, Никита, засыпай,
Ложись тихо на бочок,
Чтоб никто украсть не мог.
Баю, бай, баю, бай,
Унесу тебя за край,
За далекие леса,
В те места, где чудеса,
Где сбываются мечты.
Засыпай скорее ты.
Лицо мальчика разгладилось, и он засопел тихонько, забывая о всех своих несчастных овцах или может баранах. Откровенно говоря, я так и не понял, но это не важно. Важно, чтобы ребёнок спал. Я пристроился рядом с ним и продолжил петь свою песню, разгоняя все нелепые и никчёмные кошмары, какие только могли прийти в его голову.
Василина Егоровна поднялась наверх уже часа в два ночи. Вечером опять приезжал участковый, сообщил, что Симбирский подал встречный иск на Ижевских. Заявил, что я бешенный и, что это я кинулся на него первый и нанёс ему несовместимые с жизнью травмы. Теперь будет создана специальная комиссия, по выяснению моего физического здоровья, для чего меня необходимо изловить и доставить в участок. Дедушка и Василиса долго потом с адвокатом по скайпу говорили, а потом ещё какие-то свои расчёты по мельнице сверяли. В общем всё у нас один к одному. Как говорится: «Пришла беда – отворяй ворота». А началось всё со сруба этого и со столба. А может раньше началось, просто мы не думали об этом? Ну с чего это Симбирский нам столб подсунул? Какая ему в этом корысть?
Я хотел поделиться этой мыслью с Василиной, но она уже спала. И Никита спал. И Лёшка. Вот ведь, слава Богу, ребёнок с нормальной, устойчивой к стрессам психикой. Строгает свои деревяшки. Учится работать руками и о магии не забывает. Я спрыгнул на пол, понюхал свесившуюся с постели руку Алёши и даже лизнул. Пальцы впитали в себя дух дерева, силу его. Мальчишка был явно на верном пути к самосовершенствованию. Вот так и появляются великие волшебники. Берут однажды в руки инструмент, не важно какой: рубанок, кисточку или скрипку, главное, чтоб к душе было. А потом спустя годы упорных тренировок люди про них говорят – волшебник. И не подозревают, насколько они правы.
Спустившись вниз, я позвал дядьку.
– Ну открой мне, будь добр, дядюшка. Знаю, знаю, что ты мне не привратник и не вахтёр, – предупредил я его воркотню. – Ну, что делать, если не умею я сквозь стены ходить?
Дверь за мной захлопнулась, и я задумался куда теперь податься. Где ещё берегиню поискать можно?
Со стороны птичника мне послышались какой-то писк и шорохи. Опять мыши? Припав к земле, я тенью скользнул к повети. Курятник был не заперт, и я застукал их на месте преступления. Их – это Овинника, Водяницу и целый выводок мышей.
– Всем стоять! Ни с места! Это Хранитель Чёрной поляны!
– Да мы как бы знаем, – проворчал дядька, когда все немного пришли в себя после моего пафосного появления.
Бабушка Аксинья попыталась исчезнуть, но я пресёк её попытки пересесть поближе к мутной луже возле утиного корыта. Вот значит почему у нас везде в хозяйстве порядок, а корыто это вечно течёт. Значит дядюшка по-своему с водным миром общается. Размахивая сердито хвостом, я продолжил дознание. С какой целью сборище? Почему ночью? И почему мне кажется, что я этих поганых мышей в лицо знаю?
Мыши лица свои упорно прятали, а так же хвосты и лапы, но от того менее подозрительными не делались. Я попробовал разглядеть одну из них поближе, но Овинник загородил её от меня и предложил всем на свежий воздух пойти. Куры, гуси и утки поддержали его идею, выражая своё мнение по этому поводу криками и хлопаньем крыльев. Я сказал, что во дворе все мыши разбегутся, а потому сидеть всем тихо – это в сторону птичника, но конечно они не больно-то послушались. Водяница опять своё завела, что лучше она домой пойдёт.
Тут дверь опять открылась. На пороге была бабушка. Она направила на меня свой фонарь, и я ослеп.
– Вась, ты чего забыл здесь?
Луч света пересекла мышка. Мария Дмитриевна взвизгнула. Куры опять закудахтали, утки закрякали. Краем глаза я заметил, что Овинник плещет на пол ковшом из корыта. Водяная Бабушка не преминула этим воспользоваться и исчезла. Исчез и дядька. Я остался один на один с новой проблемой.
– Давай-ка Вась выходи, – сказала баба Маня, изучив с фонарём все доступные углы. – Нет больше мышей. Разбежались все. И вообще, нечего по ночам на птичник шастать. Какой переполох устроил. Птица спать по ночам должна, как и люди. А я по твоей вине, не сплю. И они не спят.
– Ну конечно по моей! А-то кто же ещё там тайное сборище устроил, – не утерпел и мяукнул я.
– А нечего было орать и пугать всех, – отозвался дядька из повети.
Баба Маня ушла, а мы продолжали стоять и сверкать друг на друга глазами.
– Ладно, – наконец уступил он, – Давай поговорим.
Мы сели на сусек, и он показал мне тетрадку в мягком переплёте.
– Это дневник Майи. Его Аксинья нашла, – он отстранил мою лапу. – Тебе не дам. Там много такого, что тебе читать не надо. Захочет сама скажет, как встретитесь.
– Если встретимся.
– Ну или так. В том, что она про тебя пишет ничего особо полезного для нас нет. А вот про школу морскую, я тебе почитаю, – он перелистнул несколько страниц и начал читать с описания синей комнаты. Майя очень подробно описала свои видения в ней. И то, что потом за дверью увидела.
– Знаешь, что примечательно? И она и мыши признают, что эта встреча была в реальности. Вот только по мнению шишков, виделись они не меньше года назад. А судя по запискам Майи, это было в конце зимы.
– Нет, она пишет, что весной по лесу шла. В начале апреля.
– В видении это был апрель, а по факту-то февраль.
– Ладно, что дальше?
– Дальше, она куда-то упала, и это связано с той избой.
– Ты хочешь, чтобы я сходил и посмотрел, есть ли там подпол?
– Есть, мыши сами его и вырыли.
– Дедушка сказал, что там яма неглубокая. Не больше метра. Даже если она туда упала, то выбраться легко сможет.
– Если её там кто-нибудь не запер. Воды-то там нет.
– Хорошо. Это всё?
– Вроде всё. А про шишков, ты не думай плохо. Они Майю слушаются. И они, между прочим, абсолютно уверены, что она жива, но ей очень и очень плохо. И ещё они уверяют, что надо найти, того кто в её виденье плакал. Судя по тому, что они помнят существо это небольшое, растрёпанное или облезшее. Скорее всего женского пола. Каждую ночь приходило оно к полуподвальному окошку с видом на воду, сидело подле него и плакало.
– Ясно. Облезлая, небольшая, плачет. Овца.
– Какая овца, Базиль?
– Которая Никите снится. Третью ночь плачет.
Соскочили мы с сусека одновременно и уставились друг на друга. Не бывает таких совпадений. До утра ждать или сейчас будить мальчишку, чтобы толком сказал кто и где плачет.
– Нет сейчас нельзя, – решил я. – Он и так две ночи не спал. У него стресс. Его утром спросим, а вот до мельницы я бы и сейчас прогулялся. Позовёшь Водяницу? Или мне кого-нибудь просить?
– Позову. Сами справимся.
Он тихонько открыл дверь в птичник, пошептал что-то своим подопечным и махнул мне, заходи мол, тихо только. Потом всё тем же ковшом набрал воду в корыте и стал её по капелькам на землю лить. Капли звонко ударялись о лужицу словно в окно стучались. Окно и открылось.
– Ну что там у вас?
– Нормально всё. Припадок агрессии прошёл. Агент завербован и готов к заброске на задание, – Овинник подмигнул мне. – Давай быстрей, пока я воду лью. Бабушка Водяница тебя туда мигом доставит.
Я встал как дурак в лужу и почувствовал, как меня дёрнуло вниз, потом вверх. И вот я уже на берегу стою у мельницы.
– Ты ступай, проверь, а я тебя здесь подожду, – сказала женушка Водяного.
Я опять же как дурак послушался и побежал. Уже на ходу подумал: «А как же я в сруб попаду? Дверь-то закрыта. А если даже открыта, как я люк открывать буду?» Я сменил траекторию и подбежал сначала к сторожке. Света внутри не было, но я всё равно принялся орать и драть когтями дверь. На мои вопли высунулся Матвей. Судя по его заспанной физиономии приказ о регулярном патрулировании двора во время дежурства не для него писан.
– Открой мне дверь в сруб и в погреб, – скомандовал я.
Соображал он туго, но слушался быстро. И это нормально. Если ночью тебя будит говорящий кот, то надо быстро брать ноги в руки и выполнять то, что он от тебя требует. Матвей обулся, накинул куртку и бегом бросился за мной к срубу. Я уже сидел на крыльце и точил когти. Если в доме есть хоть какая-то «овца» я найду её и узнаю, где Майя.
Внутри было темно. Матвей включил свет и зажмурился.
– Иди сюда, – позвал я из запечка. Он подошёл и уже менее решительно поднял крышку люка. Под ним и правда была яма. Небольшая, неглубокая, но всё же я в неё прыгнул. В ноздри ударила застарелая мышиная вонь. Под ногами валялись какие-то лохмотья, и космы серой пряжи. Берегини здесь не было. Но какой-то чужой дух всё-таки был и, если бы не мыши, я бы понял какой. Я выпрыгнул.
– Ну что там? – Матвей всматривался в темноту ямы.
– Не знаю. Полезай сам, увидишь.
Парень отпрянул от меня и перекрестился.
– Да ладно, не надо лезть. Палкой только достань, то, что там на дне лежит. Тряпки какие-то, волосы.
Матвей сбегал на улицу и притащил сучковатую дубину. Сунул её в люк и немало повозившись вытащил наружу кусок ткани. Судя по всему, это была когда-то юбка. Ткань не из дешёвых и отделка богатая. В кружевах запуталась прядь длинных светлых волос.
– Это что за гадость? – Матвея передёрнуло.
Я всмотрелся через Изнанку. Юбка явно была из Нави. Я бы даже сказал, что и не юбка это вовсе, а так наваждение, морок. Если бы мы днём в подпол заглянули, то и не увидели бы ничего. На свету, даже электрическом структура морока истончалась, таяла и вскоре могла совсем исчезнуть.
– У тебя есть телефон? Сфотографируй её скорей, – я принялся расправлять ткань, чтобы получше узор видно было. Матвей нашарил телефон в кармане и сделал пару снимков. Потом ещё над люком наклонился и то, что осталось там со вспышкой сфотографировал.
В полном обалдении мы смотрели на растаявший морок и на прядь волос, оставшуюся на полу.
– Выбросить надо, – кивнул на неё парень.
– Нет, не надо, – опять принюхался. Теперь, когда мышиный запах слегка рассеялся, я ощутил, что волос пахнет Майей. Правда не только ей, а и ещё каким-то чужим не водяным духом. – Заверни во что-нибудь. И сохрани для меня. Я потом заберу. Это важно. Это улика. А пока пойдём к реке Бабушке Аксинье фото покажем.
Старая Водяница долго вглядывалась в фотографии, потом вздохнула и признала, что похожа юбка на ту, что на последний бал Майя одевала. И волосы в яме похоже Майины. Там среди косм жемчужинки видны, ка любила внучка в косы вкалывать.
– Вы не расстраивайтесь заранее, это же только волосы и одежда её, тело-то мы не нашли, – попытался приободрить её Матвей. Хозяйка Чернушки подняла на него глаза и улыбнулась печально.
– А какое тело ты хочешь найти. У берегини тела нет, душа только. Остальное так, морок, иллюзия. Вот он и растаял как вешний снег.
– Нет, нет, нет. Бабушка Аксинья всё не так. Если бы Майя растаяла, волосы её тоже растаяли бы. А они вполне материальны, значит она жива. Значит её просто умыкнул кто-то и в плену держит. Завтра я найду его. Обещаю.
– Найди внучек, найди того, кто с нашей девочкой сотворил такое, – Бабушка Аксинья заплакала и ушла под воду.
– Ну и как я теперь домой попаду? Завтра мне с утра на медицинское освидетельствование надо в полицию попасть. Доказать, что я не бешенный. И ещё Никиткины сны послушать.
Я забегал у края воды, замяукал жалобно. Водяница не откликалась. Пришлось опять Ачи звать.
«Скоро я уже столько часов налетаю, что можно будет на права пилотирования личным самолётом подавать», – подумал я, болтаясь вместе с сонным бесом над речкой. Ачи летел не ровно, зигзагами. Дедушка Водяной всю свою крылатую родню загонял в поисках внучки. Чуть не до города лететь заставил. Во все лужи и канавы заглядывать.
Приземлился Ачи на самом краю луга.
– Дальше, – сказал, – Сам дойдёшь.
Нырнул в воду головой вниз, только круги во все стороны пошли.
– Спасибо, друг! – крикнул я и поскакал к дому с кочки на кочку. Молодая травка приятно щекотала мне лапки, но земля была ещё сырой, холодной.
Прошмыгнув под воротами, тут же наткнулся на дядьку. Овинник уже знал, чем у нас дело кончилось. Ему Аксинья сказала. Она и за мной потом вернулась, но мы с Ачи уже далеко были.
– Одно ясно, что она жива и где-то поблизости.
Остаток ночи мы провели в повети. Болтать не особо хотелось, и мы ждали рассвет, погрузившись каждый в свои мысли.
Глава 10
Реальность
Герр Келли был чернее тучи. Он мрачно вышагивал перед Симбирским по кабинету и хлопал себя по бедру небольшой тросточкой. Симбирский уже знал, что тросточка лёгким движением руки может превратиться в плётку с довольно длинными хлыстами. На конце каждой кручёной верёвки был крючок и Симбирский был уже хорошо знаком с ними. Длиннющие царапины на его руках и лице красноречиво говорили о том, что в гневе герр Келли может быть страшен. Теперь угроза датчанина спустить с подручного шкуру в случае провала операции не казалась уже просто фигурой речи.
– Значит ваши браконьеры в лес больше ни ногой, так, кажется, Вы сказали? – Келли остановился.
Виталий Яковлевич кивнул.
– Чертей они там видели?
Ещё один судорожный кивок.
– И что же черти там делали?
– Не знаю. Мужики не стали это выяснять, побросали свои ружья, сели в машину и уехали. А черти им в вдогонку ещё камни швыряли. Зеркала побили.
– Надеюсь, Вы им не заплатили?
– Заплатил. Чтоб молчали.
– Идиот. Какой Вы идиот, Симбирский, – датчанин бросил свою плётку на стол и налил себе воды без газа. – Надеюсь, завтра Вы проявите больше смекалки на очной ставке с этим ребёнком и его родственниками. Если Вам удастся опорочить их, я прощу все Ваши прежние долги и больше не буду ничего требовать. Я очень надеюсь, что Вы сумеете подыграть адвокату и мы заставим их усыпить этого кота. По меньше высказывайте своё мнение. Вообще, поменьше говорите, просто кивайте в ответ. Вы поняли меня?
Виталий Яковлевич преданно закивал.
– Вот и хорошо. Теперь ступайте спать и переоденьтесь во что-нибудь попроще. Не надо дразнить слуг закона вашей дорогущей одеждой.
Симбирский поднялся и бочком покинул номер хозяина. Именно так он теперь называл колдуна Якова Келли, пра-правнука Эдварда Келли, известного так же под именем Талботта.
Якуб выключил верхний свет. Зажёг свечу в высоком поставце и достал из кармана плетёную из ниток закладку для книг. Мелюзина достала ему её. Кара-дагская змея была очень недовольна заданием. Сказала, что он не предупредил об охране в доме, и что ей потребовалось немало изворотливости, чтобы достичь желаемого. Якуб был очень благодарен фейри до тех пор, пока не обнаружил, что амулет не работает. Не откликались на его зов шишки. И в этом тоже были виноваты Ижевские. Келли сунул закладку в огонь и наблюдал как она чадит и плавится, пока пламя не обожгло ему пальцы.
– Поднимайтесь, милые. Вставать пора, – Василина погладила вспотевшие во сне головы сыновей, бросила им на кровати по два носка разных цветов. – Не забудьте Кормильца поздравить.
Лёшка приоткрыл один глаз.
– А ты испачкалась. Пастой зубной. Вот здесь, – и он показал на уголок рта. Мама серьёзно потёрла лицо, и мальчик, радостно подскочив в кровати, запел: – Первое апреля, никому не веря. Первое апреля, никому не веря.
В соседней кровати зашевелился Никита.
– Как ты спал сегодня, малыш? – волшебница присела на кровать к младшему сыну. Он потянулся и прильнул к ней. – Ну так что? Не снятся больше кошмары?
Кит покачал головой. Ему ничего и не снилось. Это же совсем другое. Вася тоже подлез к Никите поближе, сунул голову под руку.
– А что там насчёт овец? – промурлыкал он.
– Ты был прав, это не они плачут. Ерунда это всё про овец.
– Значит не плачут они больше?
– А они днём и не плакали, только ночью. И не они это. Там один плачет кто-то. Я потому и говорю, не овцы это… Не знаю кто.
– Вась, ты не слушай его. Знаешь как он врёт складно?
– Сам ты врёшь!
Никита запустил в Лёшку подушкой, но тот уже скатился по лестнице вниз топая ногами в разных носках. Кит тоже торопливо начал одеваться. Просунул руки и голову в футболку, потянулся за джинсами.
– Слушай, а ты как думаешь, если бы ты на звук пошёл, то смог бы того, кто плачет найти?
Никита замер. Было видно, как он с собой борется. Ему и хотелось причину своего беспокойства найти, и страшно делалось при мысли, что он узнает отчего это можно так горько плакать.
– Может и смогу, но только я один не пойду. И с тобой не пойду, – он перевёл взгляд на Хранителя. – Мама запретила нам с тобой из дому одним выходить. А она не верит, что я это слышу. То есть она думает, что я это слышу, потому что…
– Я понял, понял. Значит если мама с нами пойдёт, ты попробуешь того, кто плачет найти?
– Попробую.
– Тогда ты представь, что сейчас слышишь, как она плачет и подумай с какой стороны звук идёт.
– Ни с какой, Вась. Я же тебе сразу сказал, что я не ушами слышу. У меня прямо в голове звук раздаётся, как у вас тогда с дедушкой, – он сердито натянул синий носок, потом белый на другую ногу, застегнул джинсы и потопал вниз.
– У тебя футболка наизнанку.
– Вот и хорошо, пусть Кормилец порадуется! – донеслось до меня с лестницы.
– И с чего они решили, что дядька обрадуется, если они в таком виде ходить станут? При его любви к порядку, он скорее ворчать начнёт, – я поправил причёску, помыл мордочку и спустился к завтраку как очень хороший мальчик. Все не очень хорошие мальчики и даже девочки были уже там.
В углу за печкой стояло блюдце с тёплой кашей. Я сунулся туда, но бабушка подхватила меня на руки и отнесла в другой угол.
– Твоя кашка здесь. Ешь, тать ночной, не всех мышей ещё поймал?
Я поперхнулся. Если баба Маня начнёт про нашу встречу в курятнике рассказывать, без насмешек опять не обойтись. Но, как ни странно, никто тему не поддержал. Василина Егоровна в телефоне сообщения читала, Егор Гаврилович о своём думал, Лёшка с Никитой делили последнего журавлика, что на тридцатое марта баба Маня пекла.
– Мы задержимся ещё на неделю, – не отрываясь от экрана телефона сообщила Василина. – Каникулы в школе продлили и нас тоже переводят на удалёнку. Ну и как я закончу статью без доступа к оригиналам рукописей?
– Потом закончишь, когда карантин снимут, – бабушка подвинула ей тарелку.
– Мам, ну ты же знаешь, я манку не ем, – Василина допила свой кофе и встала. – Пойду машину прогрею. Жду всех у ворот через десять минут.
Мальчишки заторопились. Их обещали сегодня в Ольховскую школу свозить после посещения полиции. Не знаю, какое из данных заведений их интересовало больше, но с вечера они оба жадно смаковали эту поездку. Я приналёг на кашу. Мало ли как там повернётся, говорят в тюрьме плохо кормят, а мне как ни как вменяют покушение на жизнь человека.
В сенях за дверью что-то зашуршало. Я насторожился. Опять шорох и одновременно с ним:
– Вась, мышка!
Я прыгнул к двери, просунул лапу под неё. И тут же за моей спиной раздался дружный смех. Дедушка дёргал за нитку, подтягивая к себе по полу, шуршащий конфетный фантик.
– Первое апреля, никому не веря, – Егор Гаврилович ухмылялся. Из угла от своей миски с кашей мне строил рожи Домовой.
– С днём рожденья, дядюшка, – состроил я ему в ответ рожу и пошёл к входной двери.
В Ольховке нас уже ждали. Полицейский участок был на той же маленькой площади, что и управа. Возле серенького унылого домика стояло несколько автомобилей. Из одного навстречу нам выбрался адвокат, которого Василина Егоровна наняла. Он, довольно потирая руки, сообщил, что получил неопровержимые доказательства, что справка В.Я. Симбирского из больницы о получении травм поддельная и что возможно осмотр кота и не понадобится, так что брать его из машины пока не нужно. Я был невероятно рад этой новости и тут же свернулся на сиденье клубком, демонстрируя свою готовность провести время в абсолютном бездействии. Однако отсидеться в сторонке мне всё же не дали. Минут через двадцать Василина Егоровна вышла из участка и открыла передо мной дверь.
– Веди себя тихо и смирно. Никаких истерик, побегов и просьб о помиловании. Будь душечкой, пожалуйста, —сказала она, заглядывая в салон.
До кабинета я дошёл спокойно и даже на стол для осмотра запрыгнул сам. Но вот там бороться со своей фобией мне стало сложнее. Вокруг были эти ужасные инструменты. Чужие люди жадными глазами обшаривали меня, выбирая с какой части моего хрупкого кошачьего естества начать свой осмотр.
– Спокойнее, – Василина положила мне на голову руку.
Легко ей говорить, а зачем вот эта толстая тётка перчатки одевает? Тётка довольно бесцеремонно положила меня на бок и принялась мять живот., потом полезла ко мне в рот, посветила в глаза фонариком, и наконец взялась за градусник. Нет, этого я стерпеть не мог. Я заорал и стал вырываться.
– Понимаете, он очень боится врачей и не любит мерить температуру, – Василина попыталась успокоить меня, но куда там.
Если у меня и не было до этого бешенства, то теперь я точно взбесился. Дело кончилось тем, кто меня посадили в камеру. Причём не просто посадили, но ещё и привязали. Часа через два моего заточения Василина вернулась.
– Мы закончили здесь всё, едем в школу к Елене Николаевне. Тебя придётся оставить. Самое большее на неделю.
– Как оставить? На какую неделю? Здесь? Я здесь не останусь! – я начал биться на привязи, но шлёвка плотно обхватывала мою грудь и не давала вывернуться.
– Придётся остаться. К сожалению, наличие бешенства можно проверить только после смерти. Не буду подробности излагать, главное, что летальный исход наступает по истечении десяти дней. Три ты уже отгулял на воле, ещё неделя осталась.
Я с тоской уставился на волшебницу. Она пожала плечами.
– Мы постараемся вытащить тебя как можно быстрее. Веди себя прилично, помни, что ты обычный кот. Мы будем навещать тебя два раза в день: утром и вечером.
В комнату вошли участковый и адвокат.
– Я вас очень прошу, никого к клетке не допускать, камеру видеонаблюдения не выключать, этот кот наш главный вещдок. – адвокат сделал знак кому-то за дверью и в комнату внесли здоровенную клетку. В таких перевозят гусей и уток. На полу стоял кошачий лоток и болталась пара мисок.
– Это для меня? Василина Егоровна, как Вы себе это представляете?! Что я буду делать, когда усну?
– Спокойнее, я всё продумала, – она вошла в мою камеру предварительного заключения, отвязала поводок и подняла на руки. Прижимаясь ко мне лицом, зашептала в самое ухо, – Ключ лежит под лотком. Крышка открывается сверху. Камера будет снимать так, чтобы только тех, кто подходит видно было.
С меня сняли шлёвку и затолкали в новую темницу. Пока я осознавал себя в новом статусе они ушли. Делать было нечего. Я обошёл клетку по периметру, обнюхал лоток, миски, видеокамеру. Всё было новенькое. Надеюсь, счёт за эти апартаменты предъявят Симбирскому. В любом случае он мне за всё заплатит. Полный мстительных и кровожадных мыслей, я свернулся в уголке и уснул.
