Шестая сказка

– Ты пришел, – прошелестел Хейко.

Мирас оглянулся, думая, что тот обращается к служителю, показавшему дорогу, но Валид еще стоял у двери со стариком.

– Ты пришел за мной, – повторил болящий, и Мирасу стало понятно, что тот видит его. – С тех пор, как я не рассчитал дозу, дающую расслабление телу и языку, невольно став твоим убийцей, моя душа не может найти покоя, совесть истончает кости и травит кровь. Мауни пытался убедить меня, что ты бы и без того испустил дух, но у него не вышло. Мне затмил разум блеск монет в тот день, однако получив причитающееся, я не стал счастлив. Ты проклял меня?

– Нет, – ответил Мирас и понял, что говорит правду.

– Я не верю тебе! – простонал Хейко. – На твоем месте мне бы хотелось тебя наказать! И что, кроме посмертного проклятья, может так истощить тело?

– Поначалу я возненавидел тебя. Но оказавшись в этом мире, осознал, что просто хочу взглянуть в твои глаза. Ты наказываешь себя сам, не мое проклятие, – молвил Мирас и отступил прочь. – Прощай!

10

Амаль шла и шла вперёд, привыкая обходиться без воды и пищи, наверное, окончательно осознав, что не только к прошлому не вернуться, но Вечный Мир мало соответствует ее представлениям о нем. Идти без компании, пусть и навязанной, оказалось тоскливо. Амаль уже привыкла делиться мыслями, впечатлениями, моментами. Наверное, сейчас девушка бы не стала противиться даже компании Рамины, появись та в Вечном Мире.

Амаль четко представила ее надменно вскинутый подбородок, расправленные плечи, прямую стать. Рамина будто и впрямь пошла рядом.

– Ты помнишь, – заговорила вслух девушка, обращаясь к воображаемому образу, – как мы встретились впервые? Тебя привела сваха. Отец не слишком хотел жениться, но она убедила его, что негоже известному торговцу оставлять единственную дочь без присмотра, на нянек-мамок, бесправных рабынь и служанок без рода, племени и воспитания. Сваха сказала, что у нее на примете достойная молодая вдова с двумя девочками, примерно моего возраста. Это после мы уже узнали, что вы близкие родственницы. Отец согласился на встречу. Мы с ним готовились все утро. Я надела лучшее платье и нацепила все матушкины бусы, надеясь понравиться тебе. Сейчас я понимаю, что выглядела, должно быть, как ярмарочная обезьянка, но отец ничего мне не сказал, а я руководствовалась своим пониманием красоты. Слуги начистили серебро и хрусталь. Рабыни вымели всю пыль. Ты вошла, в сопровождении свахи, – Амаль судорожно вздохнула, будто заново переживая этот момент, – подошла ко мне и сказала, что я девочка, а не балаганный ряженый. Потом провела пальцем по картинной раме и выдала печальное, что дом запущен без женской руки. Дальше больше, ты раскритиковала и посуду, и кухарку. К концу встречи я ненавидела тебя. А отца будто заворожили, он с соглашался со всем, кивал, повторял, что дом без женщины – это тело без души, взор без огня, песня без чувства. Ты была красива! А он давно вдов.

Амаль замолчала. В горле будто образовался комок, мешающий говорить. Воображаемая мачеха все шла рядом, не отставая ни на шаг, непривычно молчаливая. Девушка продолжила, лишь овладев собой.

– После свадьбы отец тут же уехал с караваном. А я осталась, как и раньше, на мамок-нянек, бесправных рабынь и служанок без рода-племени и воспитания. Ты дарила любовь и внимание лишь своим дочерям. Мне оставались только пригляды за вами и книги. По ним я училась, как себя вести, как одеваться. Но я была подвижным ребенком, надолго в полном порядке моя одежда не оставалась. Ты покупала новую, а потом жаловалась отцу, сравнивая меня и своих дочерей, которые только и делали, что сидели, как раскормленные кошки. Отец выслушивал тебя, но слишком любил меня, чтобы наказывать. Сейчас я думаю, ты вела себя так, потому что боялась, что рано или поздно до него дойдет, что он выше по рождению, что управление таким огромным домом для тебя в новинку, что твои дочери не знают грамоты, а ты сама едва можешь написать имя. Да-да. Это не осталось для меня секретом. И то, что ты тайно занималась с приходящим учителем – тоже. Его посоветовала сваха, старого ученого старика, который, однажды увидев меня, очень удивился, что я не прихожу на занятия к тебе и твоим дочкам. Тебе не осталось иного, как звать и меня.

Амаль с неприязнью посмотрела туда, где шла воображаемая Рамина. Но вдруг глаза ее посветлели:

– А помнишь, как ты пыталась задобрить меня, чтобы я ни о чем не рассказала отцу, перед его возвращением. Это были лучшие дни, хотя я все равно вредничала с тобой, чувствуя безнаказанность. Тогда твои дочери даже играли со мной, и я искренне считала, что мы подружимся. Но потом я нечаянно слишком сильно толкнула одну, несколько раз обыграла в догонялки другую, им не понравилось. А ты, как хорошая мать, встала на их сторону.

Амаль, погрузившись в свои воспоминания, вновь ощутила себя той маленькой девочкой, которую перекидывало от надежды к разочарованию, штормило в чувствах. Мачехины дочери не нуждались в особой компании, они всегда были друг у друга. А вот Амаль оставалась одинокой, и на фоне их чириканья между собой это ощущалось особенно остро.

Эх, попадись они ей сейчас! Уж девушка бы не остановилась на запачканных платьях и поломанных куклах. Сейчас бы она придумала что-то более изощренное. Амаль поймала себя на мыслях, что придумывает, как бы могла досадить тем, кто так и не стал ей ни сёстрами, ни подругами. Они ни разу не навестили ее во время болезни. А в день смерти отца вообще бесхитростно заявили, что теперь все в доме принадлежит им, заступиться за неё некому, у них будут лучшие женихи и наряды… Как будто в тот момент это ее хоть сколько-нибудь волновало.

Дурынды! Глупые кокетки! Как они поддерживали Рамину с двух сторон, как правдоподобно играли скорбь!

Амаль сжала пальцы в кулаки, прижала их к груди и закричала, заливаясь обжигающими слезами:

– Ненавижу!!!

Выплеск ярости утомил и расслабил. Воображаемая Рамина, видимо, испугалась и исчезла, будто ее и не было. А ведь девушке осталось сказать ей еще так много! Все, что накопилось за эти годы, ревность и детские обиды.

Нянюшка, добрая нянюшка! Ее не показал на похоронах прозрачный шар. Разрешили ли ей вообще попрощаться с Амаль? Почему Рамину оказалось вообразить легче, чем добрую старушку?

Теперь по щекам Амаль текли уже иные слезы – светлые, чистые, хоть и не менее горькие. Девушка ведь даже и не подумала о нянюшке, когда глотала яд. Бедная-бедная старушка! Как она, должно быть, ненавидит сейчас свою подопечную!

11

Мирас еще раз оглянулся на Валида, беседующего у двери в келью Хейко со стариком-служителем. Встреча оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе юноша. Впрочем, остался еще один служитель – Мауни. Именно он больше всего убеждал Мираса, что именно Амаль его невеста. Этого служителя угрызения совести вряд ли коснулись.

Мирас больше не захотел смущать ничьи умы и пошел наугад, надеясь, что не заблудится на прихрамовой территории. Сад тут был знатный. Плодоносящие деревья, густые аккуратно подстриженные кустарники, овощные грядки. Вдалеке виднелись хозяйственные постройки, и там шла оживленная работа: несколько строителей перестилали крышу, несколько возводили новые стены. Рабочие месили раствор и туда-сюда возили тележки с камнями.

Мирас услышал знакомый голос:

– Бездельники! Храм не заплатит вам за такую работу! Если считаете, что оплата идет за каждый день – ошибаетесь – по факту выполненного!

На Мауни была другая одежда, и обязанности, видимо, стали другими. Теперь он не сидел, собирая подаяния прихожан. Ему поручили стройку, и служитель пыжился перед трудягами. Служитель вещал, вставляя в речь строчки из святых книг, будто намеревался прочитать целую проповедь, перемежал их ругательствами на всех местных диалектах и сыпал обещаниями того, какая кара настигнет несчастных в послесмертии за тяп-ляп сделанную работу.

Вдруг Мауни прервался на полуслове, оглянулся по сторонам и затих, словно у него больше не было причин казаться деловитым и строгим. Мирас успел заметить, как зашевелились густые ветви вдоль тропы: ушел кто-то, перед кем выделывался служитель.

– Работайте, – неожиданно тихо и миролюбиво разрешил он, а потом присел неподалеку, прямо на траву, периодически выглядывая, не появится ли вновь его соглядатай.

Мирас подошел ближе. Мауни выглядел уставшим и разочарованным жизнью, будто на него взвалили непосильную ношу.

– Тебя приставили надзирать, а не прохлаждаться в тени! – выдал юноша, не особо надеясь, что служитель его услышит.

Однако тот взвился со своего места, не оглядываясь, подскочил к работягам, снова начал толкать речь. Те лишь на мгновение застыли, а потом продолжили работу. Мауни оглянулся, вглядываясь в каждую тропинку, тяжко вздохнул и потер виски, будто страдая от головной боли.

У Мираса было много времени. Он еще пару раз подшутил над служителем, а потом ему надоело, ну, право слово, жить в таком напряжении – никому не пожелаешь. К Мауни вернулся бумеранг судьбы.

Мирас вздохнул, на миг прикрыл глаза, и сам не понял, что произошло: прихрамовая территория сменилась незнакомой гористой местностью, где эхо гуляло под руку с ветром, парили гордые птицы, и облака цепляли снежные вершины. Вдалеке, с высоты виднелась лента реки, леса, состоящие из вековых деревьев, и никакого человеческого поселения вблизи.

Юноша понятия не имел, куда его занесло. Если все ранее происходящее поддавалось логике, то сейчас случилось непонятное. Он ни разу не был в этой местности, его ничего не связывало с ней, ни память, ни эмоции, ни мечты. Это Амаль хотелось повидать мир.

Воспоминание о супруге оказало эффект холодного душа. Мирас забеспокоился, как она там, в Вечном Мире. Он не слышал и не чувствовал ее больше, с тех пор как очутился в мире живых. Печаль коснулась юноши, легко, будто перышко, или паутинка на ветру, а как вернуться в Вечный Мир – не известно.

Тогда Мирас просто пошел вперед. За поворотом обнаружилось огромное, поросшее мягкой травой поле, на котором пасся табун. Прекрасные сильные кони с развевающимися гривами и хвостами, изящные кобылы, быстроногие жеребята – не меньше сотни голов. Животные пощипывали сочную зелень мягкими губами под охраной нескольких огромных мохнатых псов и их хозяйки – невероятной красоты девушки в непривычном глазу Мираса наряде: черкески и мужских кожанных штанах. За поясом у незнакомки с одной стороны торчал кинжал, а с другой – кошка-пятихвостка.

У Мираса перехватило дыхание. Его словно одновременно сдавили огромным кулаком и в то же время подарили гигантские крылья. Он забыл обо всем, кроме мысли, что именно эта девушка предназначена ему в единственные возлюбленные. Именно о такое невесте рассказывала ему матушка. Фейерверк чувств обрушился на юношу и захлестнул с головой.

Мирас, завороженный и покоренный красавицей до глубины души, подошел к ней. Пара мохнатых псов повела ушами при его приближении. Один угрожающе зарычал. Девушка обернулась на юношу, посмотрела, немного нахмурившись и удивленно приоткрыв пухлые губы. Будь парень живым, он бы, наверное, тотчас умер на месте. Ее глаза казались бездонными озерами. Длинные ресницы оттеняли фарфоровой гладкости и белизны щеки.

– Кто ты? – спросила незнакомка чарующим голосом.

– Ты видишь меня? – едва выдавил из себя Мирас.

– Да! – выдохнула она.

– Я Мирас, о госпожа души моей! – ему хотелось говорить так, как писалось в старинных сказках. – Как твое имя?

– Далила, – девушка улыбнулась, чем еще больше смутила бедную душу Мираса.

Она настолько же соответствовала его мечтам и представлениям о предсказанной суженной, насколько Амаль противоречила им. И тем не менее, эта встреча произошла слишком поздно. Осознание этого разорвало сердце на тысячу стонущих кусочков.

Далила протянула руку, словно намереваясь прикоснуться:

– Ты сон мой, Мирас?

– Да, – заново отравленный невыразимой печалью ответил юноша.

– Еще при моем рождении гадалка предсказала мне, что единственный возлюбленный мой придет ко мне, – колокольчиком прозвенели слова девушки. – Я не знала, что встреча наша случиться во сне.

Мирас оттер бегущие по щекам слезы.

– Мне тоже была напророчена встреча с моей суженной, с которой мне суждено пройти оба мира – земной и вечный, – с дрожью в голосе проговорил он.

– Так отчего же ты плачешь? – шагнула к нему ближе Далила.

Ему хотелось приникнуть к сладким устам, вдохнуть запах кожи, насладиться живым теплом, позволить себе неизведанное доселе наслаждение. Девушка манила его, как огонь мотылька. Самим своим существом обещала, что выбери Мирас сейчас остаться с ней – и ему дозволят. Он будет рядом со своей возлюбленной, станет тенью ее, хранителем, невидимым людьми, и познает великое счастье.

12

Амаль дошла до быстрой реки. Та перекатывала течением камни, играла ветвями плакучих ив и дарила свежую прохладу. Девушка вспомнила речушку, к которой выводил ручей, протекавший близ охотничьего домика. Отец научил там Амаль плавать. Он позволял дочери раздеваться донага и плескаться шаловливой рыбкой, не испытывающей страха. Учил запускать камнями блинчики. Его – прыгали далеко, как лягушки, а ее плюхались тут же, у берега. Эти моменты казались настолько полными, беспечными и счастливыми, что не возникало и мысли о конечности жизни.

Погрузив пальцы в воды реки, Амаль не ожидала, что ощутит что-то схожее, ведь рядом не было любимого отца. Кожу приятно защекотало, и захотелось улыбнуться. Под руку попался гладкий плоский камень. Достав его, девушка запустила блинчик. Камень запрыгал по поверхности: раз, второй, пятый, восьмой, десятый. От берега до берега было неблизко. Но камень легко преодолел расстояние. Амаль завороженно следила за ним глазами. Ей просто не верилось, что такое возможно.

Когда камень, наконец, утонул, девушка подняла глаза и заметила замершую под сенью ивы фигуру. Амаль еще не осознала, кого именно видит, но по щекам уже потекли слезы, размывая мир.

Этого просто не могло быть! Хотя, о чем она! Они же оба здесь, в Вечном Мире! А все служители красноречиво рассказывали о предстоящих встречах.

– Отец! – крикнула девушка изо всех сил, словно боясь, что тот прямо сейчас развернется и уйдет, не дождавшись, а потом кинулась в реку.

Если у берега воды казались теплыми и спокойными, то уже в паре метров обжигали холодом, сковывали члены, и вдобавок так и норовили отнести в сторону. Амаль гребла изо всех сил, но очень мешала мокрая одежда, юбки опутывали ноги, тянули на дно. Приходилось сопротивляться всему: течению, холоду, панике, путающей сознание. Девушка зря посмотрела вглубь, надеясь увидеть камушки на дне, водоросли и рыбешек. Там разлилась тьма, зовущая, терпеливо ожидающая, пока Амаль окончательно выбьется из сил.

Она твердила себе: нельзя, не сдавайся, тебя ждут, видят, если станет совсем плохо, то отец нырнет в воду и спасёт. И эти мысли поддерживали, помогали преодолевать расстояние. Уже почти у берега Амаль взглянула на то место, где увидела отца… И тьма вздохнула: там никого не было. Может изначально померещилось? Игра света и тени? И Амаль зря вообще вошла в реку?

Руки и ноги одеревенели. Мокрое платье стало тяжелее железа. Тело пронзила боль. Некому помочь. Амаль опять одна. Никто не протянет руку, не обнимет, не поддержит. Никто не пообещает, что будущее есть. Некому. Сказки служителей оказались только сказками.

Интересно, Мирас почувствует, что узы больше их не связывают, что обет расторгнут? Пожалеет ли он свою нежеланную? Или тут же отправится на поиски своей предсказанной возлюбленной, станет хранителем и тенью ее, дождется в этом мире?

Амаль почти сдалась. Почти. Один раз она уже сдавалась! Думала, что станет лучше, а, в итоге, сделала только хуже, дала Рамине все козыри в руки. Мало ли, может и в этом мире есть своя Рамина.

Девушка из последних сил замолотила ногами и руками по воде. Решила, что все равно доплывет! Пусть на том берегу ее никто не ждёт! У нее ведь впереди вечность! Иди, куда хочешь, все направления открыты, так почему не идти по тому берегу!

А с Мирасом они и так расторгнут обет. Он мог отказаться, но не успел, значит, брак не действителен! Амаль никому не сделает доброе дело, уйдя во тьму. Вдруг, напротив, это еще больше свяжет ее с юношей? И появится еще одна душа, ненавидящая Амаль.

Река сопротивлялась усилиям девушки, пыталась ее сломить, тьма заманивала загадочным шепотом. Но Амаль все плыла и плыла, пока не царапнула коленками по каменистому дну. Не веря, что у нее все получилось, в полном бессилии она легла щекой на берег. Сейчас, отдохнет немного и встанет. Отожмет юбки и волосы. И продолжит поиски Драконовой пещеры.

Амаль только прикрыла глаза, на миг, а ей уже снился сон: рука отца гладила ее по голове, и любимый голос звал:

– Доченька моя, Амаль, надежда дней моих!

Это было прекрасно!

13

Мирас не мог налюбоваться Далилой. Хотелось петь и кричать от счастья, что предначертанное свершилось. Что вот она – его единственная прекрасная возлюбленная, прямо перед ним, а рядом только табун лошадей, собаки и горы.

Интересно, не слишком огорчится Амаль тому, что юноша больше не вернется в Вечный Мир, пока его Далила ходит по миру живых? Она не узнает? Если Зебадья сказал правду, и в том мире нет времени, может быть, Амаль даже не заметит отсутствия Мираса?

Мысли мешали. Они ворошили счастье, как крысы мусорную кучу. Хотелось схватить палку, прогнать их, но как?

Мирас глянул на свою руку, где на мизинце поблескивало материнское кольцо. Что, если сейчас он наденет его Далиле, это будет новый, настоящий, крепкий обет. И тогда не придется возвращаться в Вечный Мир, оставляя тут без пригляда возлюбленную, искать Драконовую пещеру, объясняться с Амаль. Она-то, конечно, точно будет счастлива избавиться от ненавистных пут.

Юноша потянул кольцо. То сидело на пальце крепко, словно вросшее. И чем больше Мирас пытался его крутить, тем тщетнее казались эти попытки.

– Что ты делаешь? – заинтересовалась его действиями Далила.

– Пытаюсь снять матушкино кольцо, – пропыхтел парень.

– Зачем?

– Подарить тебе! – пылко признался Мирас.

Девушка склонилась над его рукой, выпрямилась и махнула рукой:

– Не стоит. Не люблю украшений. Тем более, оно с чужой руки и слишком простое для меня.

Ответ ошарашил Мираса. Возможно, Далила не поняла мотивов юноши, и ей надо пояснить?

– Но я лишь хотел принести тебе обет любви и верности, а это кольцо будет символизировать их бесконечность.

Далила рассмеялась:

– Ты всего лишь сон, мой призрачный возлюбленный! Подаренное кольцо растает, когда я проснусь.

– Возможно, я и призрак, но кольцо вполне реально!

И Мирас поведал девушке всю свою жизнь и что случилось после нее. Далилу его история развлекла, девушка раскраснелась, сделавшись еще очаровательнее. Ее губы приглашали к поцелуям, юноша еле сдерживал себя.

– Как увлекательно! – захлопала в ладоши Далила. – Значит ты принадлежишь мне целиком и полностью?

– Так же, как и ты принадлежишь мне.

– Ну уж нет! Я ничья и при жизни останусь свободной. И то, что ты мертв, да еще женат – просто здорово. Как, оказывается, замечательно, когда кто-то посвящает тебе не только свою жизнь, но и свою смерть! – она была искренна и непосредственна.

Но ее слова смущали Мираса. Он повнимательнее вгляделся в девушку. Она оставалась все такой же прекрасной, но произошли какие-то неуловимые изменения. Чем больше он узнавал ее, тем яснее понимал, что Далила не его мечта. Юноша больше не чувствовал крыльев за спиной. Показалось вдруг, что его стреножили, как коня, и заставляют пастись на поле.

– Я никогда не мечтала, как сестры, выйти замуж, – сыпала откровениями Далила. – Меня устраивает пасти табун, управляться с кинжалом и плеткой. Я не какая-то там Амаль! Если тебя не любят, трави их, а не себя! Вот пусть и ноет в Вечном Мире! Ты же туда не вернешься!

Мирас нахмурился. Ему совсем не понравились слова об Амаль.

– У нас будет отличная жизнь! Здесь, среди гор, на просторе, где ничего не стесняет грудь. А когда я состарюсь, ты сопроводишь меня в Вечный Мир, суженный мой! – Далила не замечала перемен в Мирасе.

Девушка уже нарисовала себе полную картину предстоящей судьбы, и оказалась не готова к словам юноши:

– Прости меня, Далила! Думаю, мы ошиблись, – он запнулся, продолжить оказалось нелегко. – Я ошибся! Матушкино предсказание вросло в меня, как кольцо в палец, и мешало увидеть суть. Ты не моя суженная!

– Глупости! – гневно топнула ножкой Далила, потом выдернула из-за пояса кошку-пятихвостку и взмахнула ею, из пленительной гурии она вдруг превратилась в разъяренную гарпию.

Мохнатые псы зарычали, вздыбили холки и стали наступать на Мираса. Он остался стоять на месте, не делая попыток убежать, и не опуская взгляда.

– А ты не трус! – смилостивилась девушка, – Пожалуй, разрешу тебе, сходить в Вечный Мир и сообщить этой Амаль, что она больше никто для тебя! Вернёшься, когда расторгнешь обет, – она снова говорила мягко и нежно.

Но чары слетели с Мираса, как шелуха с луковицы.

– Я не вернусь к тебе, Далила. Тебе предсказан другой возлюбленный. Он наверняка жив и ищет тебя. А когда найдет, вы решите, как вам поступить.

Далила принялась хлестать Мираса плеткой. Если бы он не был уже мертв, ему бы здорово досталось. Но сейчас ни когти на веревочных концах, ни песьи зубы не причинили ему вреда. С печальной улыбкой юноша вскочил на первого пасшегося поблизости коня, пришпорил его и помчался вдаль.

Мирас всей душой пожелал вернуться в Вечный Мир.

14

Амаль поняла, что не спит, когда тон голоса стал беспокойным, а прикосновение более настойчивым, ее уже не гладили, а хлопали по щеке.

Девушка обессиленно приподняла голову и прямо перед собой обнаружила отца, сидевшего на корточках перед ней. Тот казался встревоженные не на шутку, но увидев, что дочь зашевелилась, заметно повеселел.

– Амаль, девочка моя!

Она подскочила, как молодая козочка и, словно в детстве, обхватила отца, тот едва умудрился удержать равновесие.

– Папа! – девушка визжала и хохотала, радовалась и не верила сама себе. – Я думала, мне привиделось! Ты стоял под ивой, а потом куда-то делся. Я чуть не утонула.

– Ты бы не утонула, – ласково увещевал отец, – я же рядом, разве бы я позволил?

Все происходило, как тысячу дней назад, как в воспоминаниях Амаль, только намного лучше, потому что – здесь и сейчас. Она терлась о бороду родителя, чувствовала его запах, оглаживала руками крепкие плечи и нежилась в надежных объятиях, не в силах оторваться. Даже встали отец с дочерью, не разнимая объятий.

– Не ожидал я встретить тебя здесь так рано, – сказал он.

– Нам не дано знать свою судьбу, и когда оборвется линия нашей жизни, – уклончиво ответила Амаль. – Но теперь мы вместе.

Ей было все равно, куда они пойдут, печали и тревоги остались позади, хотелось верить, что Вечный Мир, наконец, стал родным домом, принял заблудшую душу. Ведь отцу можно не рассказывать про Мираса, про навсегда связавший их обет. Промолчать о том, как именно Амаль ушла из жизни. Забыть, что ее уход прервал их род и все наследство досталось чужим людям.

Зато здесь, в Вечном Мире, их с отцом ждут долгие часы общения, они подарят друг другу миллионы улыбок, объятий. Ему не придется уезжать с караваном по торговым делам, а ей оставаться ждать его. Она будет его маленькой девочкой, его любимой дочкой.

К счастью, отец не спрашивал, как прошло время без него, не упоминал Рамину. Та жизнь будто осталась для него за чертой.

Свои же вопросы Амаль: встретил ли тут родитель первую жену, как он проводил дни, кажется ли ему эта жизнь более беспечальной той – держала при себе. Будет еще время, когда она задаст их. А может быть и нет. Не все ли равно?

Мимо девушки проносились обрывки мыслей, утекали, будто по реке, и все больше погружали в состояние полной расслабленности. Амаль едва заметила, что они с отцом сидят в беседке в незнакомом саду, полном благоуханных цветов, рядом наперебой заливаются трелями невидимые птицы, а ветер доносит издалека отголоски песен, обрывки слов и музыкальных фраз.

– Ты живешь здесь? – спросила девушка.

– Нет, прихожу иногда, когда хочу настроиться на определенный лад, – ответил отец.

– А сейчас?

– Сейчас я просто привел сюда тебя. В этом мире ты можешь перемещаться по собственному желаю в разные места, стоит только их представить. Мы можем встречаться с тобой здесь.

– Разве мы не останемся вместе? – надежды Амаль рассыпались сухим листом в пальцах.

– Увы, у нас с тобой разные пути и цели, – со вздохом отозвался отец, погладив расстроившуюся девушку по щеке. – Я почувствовал твои боль и растерянность и пришел к тебе, чтобы поддержать. Любовь к тебе помогла тебя найти.

Теперь, когда Амаль знала, что встреча с родителем обязательно подойдет к концу, ей захотелось поделиться с ним всем, что произошло, рассказать обо всем подробно, в надежде потянуть время. И девушка поведала и о своей болезни, и о выходке Рамины, и о Мирасе, и о том, что уже случилось в Вечном Мире, выложила свои мысли и страхи, сомнения и тревоги.

– Не считай, что твоя нянюшка ненавидит тебя, доченька, – со слезами на глазах обнял Амаль отец. – Ее сердце, наверняка, разрывается от боли. Да и Рамина, хоть и не стала тебе настоящей матерью, устроила твой брак не из худших побуждений. Вдруг бы твоя душа застряла меж двух миров из-за содеянного? Как бы то ни было, если звездный рыбак пообещал вам, что нежеланные обеты можно расторгнуть, так и будет. Но где же тот юноша, который стал твоим мужем?

– Я не видела его с тех пор, как мы поссорились, – призналась Амаль. – Он ушел в одну сторону, я в другую, наши пути разошлись.

– Значит, просто имелось то, что вам надо было решить поодиночке, – с проницательной улыбкой заключил отец. – Драконова пещера она вот тут, – он прикоснулся к груди девушки, – и здесь, – а потом к своей. – У каждого из нас свои драконы, которых мы должны победить. Никто не может помочь нам в нашей битве. Вмешаешься из добрых побуждений, и у дракона вырастет новая голова, больше предыдущей.

Мужчина звонко щелкнул пальцами. Над головой Амаль возник каменный свод пещеры. Сад, беседка, отец – пропали, будто и не было. Только гулкое эхо его голоса гуляло где-то вдали.

– До встречи, девочка моя! Тебе остался шаг, и сделать его ты должна сама!

Девушка проглотила горячие соленые слезы. Ей хотелось бросится назад, еще раз обнять родителя, почувствовать его руки на спине, услышать, что он не обвиняет ее ни за что. Но она все-таки опоздала, слишком рассчитывая на вечность.

15

Мирас скакал на коне из табуна Далилы, пока тот не стал спотыкаться. Юноша спешился и пошел вперед, ориентируясь по сторонам света, чтобы не кружить на месте. Отчего-то, покинув Вечный Мир, Мирас не мог вернуться обратно. В мире живых его никто не ждал, не любил. Это бесплотное путешествие стало наказанием. Юноша устал и разозлился.

Предсказание теперь казалось наивной детской сказкой. А Мирас ведь верил в него! Оставил родной дом, потом потерял все, что имел, даже жизнь! И что взамен?

Перед внутренним взором предстала Амаль. Сначала лежащей в гробу под расшитым покрывалом. Затем озлобленной девушкой, встретившей его в Вечном Мире. Со временем приоткрывающей все новые грани своего характера. Если с других слезает шелуха наносного, то у Амаль, напротив, словно появлялись дополнительные грани. Она не побоялась змеи. Она заливисто хохотала. Она делилась откровениями, мечтами и мыслями. Она удила рыбу, угощала Мираса пирогом отца. И, пожалуй… Стала красавицей.

Теперь юноша окончательно понял это. Вечный Мир изменил ее, в лучшую сторону.

А его?

Неужели Мирасу суждено остаться тем изнеженным, разбалованным матушкой мальчиком, готовым идти вперед, только пока перед глазами маячит сказка?

Он сморгнул подступившие жгучие слезы: какой в них толк. Но когда пелена рассеялась, увидел, что стоит у выхода из пещеры, и его встречают проблески зарождающегося дня. А позади остался долгий, теряющийся во тьме каменистый зев.

– Что это? – эхо тысячекратно повторило вопрос Мираса, слова рассеивались и затихали вдали.

И тут юноша услышал голос Амаль, зовущей его. Мирас метнулся было назад, но пещера тотчас превратилась в зеркальный лабиринт, в котором парень только и делал, что натыкался на самого себя в обманчивых тупиках. А эхо дразнило, зазывало, притворяясь потерянной супругой. В ее голосе Мирас слышал страх, растерянность, обреченность. Воображение рисовало ужасы, что могли встретиться на пути девушки. Юноша тоже окликал ее, пытаясь определить, где она находится.

А потом просто схватил камень и принялся крушить зеркала, не обращая внимание на острые осколки, впивающиеся в лицо, руки, усеивающие пол под ногами.

Пока за очередной обманчивой стеной не обнаружил Амаль, которая бросилась ему навстречу и крепко обняла. Камень выпал из его руки за ненадобностью. Оставшиеся зеркала стекли к ногам, как растаявший лед.

Девушка изменилась. И совсем не походила на себя, лежащую в склепе. Из нее новой, как из чистого родника, били жизнь и надежда, а одиночество и тоска отступили.

– Ты понял? – тараторила Амаль, пока Мирас только и делал, что молча любоваться ей. – Это все и есть Драконова пещера!

– И где же ее дракон? – чувствуя, что улыбается, как блаженный, спросил юноша.

– Здесь и здесь, – она коснулась сначала его груди, потом своей. – Наши страхи, наши сомнения, наши печали – драконы, которых мы должны были побороть.

– Но мы все еще здесь, – развел руками Мирас и прокрутился вокруг себя. – Кто знает, вдруг все-таки откуда-то еще вылезет чешуйчатое чудовище!

И тотчас послышался странный звук, как будто чешуя скользит по камню. Он приближался из темноты, неумолимо, грозно, как предвестник чего-то жуткого.

На этот раз Мирас не собирался ударить в грязь лицом, он выступил вперед Амаль, подняв острый и длинный, как кинжал, осколок. Волнение зашкаливало и подкатывало к горлу.

Тьма, не моргая, смотрела на молодых людей, застывших в ожидании неминуемого. Это были глаза гигантской рептилии. Холодные, безразличные, они пронзали и выискивали малейшие слабости. Все, что можно использовать против. Что выпьет душу противников, высушит, разотрет в прах и развеет по ветру.

Мирас очень боялся! И Амаль боялась. Сейчас, когда выход из Драконовой пещеры был так близок, возможность поражения казалась сто крат обиднее. Но Вечный Мир не давал расслабляться.

Амаль тоже принялась высматривать хоть что-нибудь, что можно превратить в оружие против неведомой опасности, но все прочие осколки растаяли, камни превратились в песок, будто сама Драконова пещера противостояла двум затерявшимся в ней душам.