Русские в Венеции! Истории про разные события и людей, которых объединила жемчужина Адриатики

3
Пансион «Академия», русское консульство, спасенные колонны, Бродский и леди Ди

А почему же вы туда ездите именно зимой? – спросил меня однажды мой редактор. Я подумал было рассказать им об acqua alta; об оттенках серого в окне во время завтрака в отеле, когда вокруг тишина и лица молодоженов, подернутые томной утренней бледностью; о голубях, не пропускающих, в своей дремотной склонности к архитектуре, ни одного изгиба или карниза местного барокко; о храбром воробье, примостившемся на вздрагивающем лезвии гондолы на фоне сырой бесконечности, взбаламученной сирокко. Нет, решил я, глядя на его изнеженное, но напряженно внимающее лицо; нет, это не пройдет.

И. Бродский

Сохраненная колонна Сансовино

Когда-то здесь была слышна русская речь. Обсуждались новости с далекой Родины, насущные дела, а во время приемов под звон бокалов, отражений хрустальных люстр и шелеста нарядных платьев строились мечты о новых перспективах и судьбах подданных Российской империи. Играла музыка, пары кружились в танце, велись великосветские разговоры, а в будни царствовали заботы, бюрократия, бумаги, исписанные кириллицей, и прекрасный вид на канал под окнами, что давал радость уставшему глазу.

И жившие, и приезжавшие в Венецию русские дипломаты и путешественники хорошо знали заветный адрес недалеко от Академии, где, стоило перейти мост и попасть в сад виллы Мараведже, их ожидало не только эстетическое удовольствие, тишина и красота, но и оазис родного дома в городе на воде. Благословенная вилла являлась не чем иным, как первым русским консульством в республике с крылатым львом – святым евангелистом Марком.

Предпосылки к его созданию появились в 1782 году, сразу после посещения Венеции наследником Павлом Петровичем, когда венценосная матушка Екатерина Вторая назначила графа Семена Воронцова на новую должность – чрезвычайного посла в Серениссиме. Он приступил к возложенным обязанностям и отправился на место с детьми и женой, без которой наверняка не обошлось престижное предписание: Екатерина Сенявина являлась дочерью адмирала и одной из любимых фрейлин Ее Императорского Величества.

Блистая при дворе, юная красавица среди большого количества поклонников обращала внимание на Семена Воронцова, но ненароком стала сближаться с фаворитом царицы – Потемкиным. Грозы удалось избежать: Екатерина Великая решает выдать свою тезку-фрейлину замуж как можно быстрее. Взаимная симпатия Сенявиной и Воронцова мгновенно определила выбор кандидатуры на роль спутника жизни.

В результате заключенного брака на свет появился первенец – крестник самой императрицы – Михаил, который затем станет генералом-фельдмаршалом, а примерно через год семью дополнила и дочь Екатерина.

Чета Воронцовых переживала моменты наивысшего счастья. Да и новая должность тоже сулила блестящие перспективы.

В Венеции супругам предстояло много хлопот, но главное, имелся «дом» – арендованная вилла, появившаяся стараниями одной знатной венецианской семьи в XVII веке и носившая имя в их честь – Мараведже.

Однако постройка на деле имеет более давнюю историю, а ее часть относится к эпохе Возрождения. Немой свидетель – колонна, спрятанная во дворике, который используют для практических и технических целей сотрудники находящегося здесь в данный момент отеля-пансиона «Академия».

Если удастся туда проникнуть, то вы своими глазами увидите впечатанную в камень на века дату – 1584 год. Чем он значим для хозяев и по какой причине они приняли решение вписать в историю эти цифры, неизвестно. Но дата может указывать на возраст колонны, что предваряла собой вход в дом. Сам же портик, что она поддерживает, по уверениям нынешних владельцев, еще древнее. И так как здание не отличалось большими размерами, назрела необходимость в расширении – ансамбль дополнила вилла Мараведже, в конце XVIII века приютившая русских.

Впрочем, не все оказалось так радужно. Семен и Екатерина Воронцовы начали приводить новую недвижимость в порядок, но первая же зима в Венеции обернулась трагедией и стала последней. Холод, сковавший город, настигал супругов и дома, где отсутствовали двойные оконные рамы и трубы в комнатах. Неизменная для лагуны влажность проникала до костей и лишь усиливала и без того низкие градусы на улице. Здоровье бывшей фрейлины пошатнулось.

В надежде на улучшение состояния она с детьми переселилась в тосканскую Пизу, более мягкую по условиям, но тепло и морской воздух не возымели должного эффекта. Уже в августе 1784 года графиня скончалась от чахотки. Ее тело привезли в Венецию и похоронили в греческой церкви Святого Георгия – могила жены консула первая слева в ряду четырех перед иконостасом. На посеревшей плите хорошо различимы выведенные латиницей буквы – Екатерина, в замужестве Воронцова, покоится с девичьей фамилией – Сенявина.

Ее неутешный супруг был переведен послом в Лондон, а вилла Мараведже тем временем приняла новых гостей – Алексея и Варвару-Юлию Криденер, продолживших трудиться на дипломатической ниве.

В 1784 году супружеская пара приехала в Венецию – город романтики, искусства и каналов, где им предстояло провести следующие несколько лет. Тогда и случилась любопытная история, отразившаяся отголосками в некоторых литературных произведениях эпохи. Разумеется, дело касалось любви, а главной героиней, волновавшей мужские сердца, предстояло стать жене нового главы консульства.

Александр Стахиев, секретарь барона Криденера, опрометчиво влюбился в его очаровательную спутницу жизни. Благовоспитанный юноша, оказавшись в неловком положении, не мог ни выразить своих чувств из уважения к начальнику, ни запретить себе мечтать о взаимности. В итоге молодой человек, вспомнив старую русскую пословицу «с глаз долой – из сердца вон», оставил Венецию в надежде покончить со своей страстью.

Но мучившая Александра совесть вынудила быть откровенным с Алексеем Криденером и признаться как на духу в одержимости его юной супругой.

Консул не только понял и простил Стахиева, оценив благородство и смелость, но и не стал препятствовать его дальнейшей, совместной с ним дипломатической деятельности.

Что же касается предмета воздыханий, то баронесса Варвара-Юлия могла не догадываться о тайном поклоннике, работавшем бок о бок с мужем. Однако как на самом деле сложились ее отношения с секретарем русского посольства, можно лишь гадать. Ведь, будучи писательницей, некоторое время спустя, в начале XIX века она создала роман «Валери», где любовный сюжет явно повторял события, случившиеся на вилле Мараведже и долгое время не предававшиеся огласке.

В ее произведении граф, по возрасту соответствующий годам ее мужа, отправляется в качестве посла в Венецию. Фигурирует и Густав де Линар – молодой человек, фактически ставший для него сыном. В городе на воде тот влюбляется в жену своего покровителя – Валери, героине произведения 16 лет – чуть меньше, чем автору в то время, когда имела место ее собственная история.

Итак, Густав делится своими чувствами с другом, но не считает возможным признаться ни приемному отцу, ни любимой женщине. В нерешительности он сбегает от навязчивых мыслей из Венеции, скрываясь в тихой ломбардской деревне. Казалось бы, расстояние должно охладить пыл и отрезвить рассудок. Но уединение не приносит облегчения. Любовь, перевернувшая весь мир молодого мужчины, продолжает властвовать над умом и сердцем денно и нощно.

Тогда его друг, посвященный в сердечные тайны и обеспокоенный сложившейся ситуацией, решает поведать правду графу. Вопреки ожиданиям, откровенность не способствовала счастливому завершению пикантной темы. Приемный отец находит Густава, но душа и тело юноши уже настолько истощены переживаниями, что он испускает последний вздох у него на руках. Драма, ничем не уступающая прославленным Ромео и Джульетте!

Конечно, сюжет литературного произведения, окрашенного духом трагизма и сентиментальности, отличался от фактов, имевших место в Венеции. Впрочем, семейная жизнь русского дипломата вскоре дала трещину: супруги Криденер разошлись, и, несмотря на присутствие кавалеров в жизни путешествовавшей по Европе баронессы, иногда случались временные воссоединения и следовавшие за ними расставания с бывшим мужем.

Однако Республика Святого Марка сделала свое дело – созданное Варварой-Юлией произведение приобрело заметную славу. Во многом за счет саморекламы, грамотной популяризации книги и оплаченной положительной критике. Но не только. Благоприятно отозвались о романе важные для культуры личности, в числе которых значился крупный писатель, представитель романтизма – сам Франсуа Рене де Шатобриан.

В дальнейшем баронессе стало уже не до литературы: она обратилась в веру, занялась активным проповедованием и изречением сложных предсказаний, а ее мистический настрой оказал влияние на императора Александра Первого, с которым Криденер встречалась лично. Закончила она жизнь в Крыму, но Венеция и яркие годы замужества, безусловно, во многом повлияли на тогда еще молодую женщину – подданную Российской империи.

В какой-то мере, герои ее романа перейдут на страницы легендарного произведения – «Евгения Онегина» Александра Сергеевича Пушкина. Например, многострадальный влюбленный Густав де Линар из ее «Валери». А первое русское консульство – вилла Мараведже, где произошли реальные события, что легли в основу творения, продолжит оставаться связующим звеном между Россией и Венецией даже после того, как республика прекратит свое существование при Наполеоне Бонапарте, а империя погибнет, проживая революцию.

Как уверил меня директор располагающегося в здании пансиона «Академия», во времена его юности ремесленник по соседству еще хорошо помнил русских и их сложную речь. Вероятнее всего, вилла оставалась оплотом русской культуры и политики в период между двумя мировыми войнами.

И пусть след нашего народа так или иначе присутствует на вилле Мараведже до сих пор, с середины прошлого века она стала отелем. Хотя сначала практиковалась иная форма гостеприимства – пансион, а главной клиентурой значилась венецианская аристократия.

Дело в том, что в определенные моменты холодного сезона проживать в собственном палаццо им оказывалось слишком накладно и неудобно. Проще снять комнаты в пансионе, не печалиться о расходах, иметь все необходимые условия, прекрасную компанию и теплый обед в придачу. К слову, режим «пансиона», зафиксированный в гостиничном деле, в своем первоначальном виде тоже имел на вилле Мараведже логическое завершение. «Академия» превратилась в отель, оставив слово «пансион» лишь в своем названии на память.

Здание, укромно расположенное у канала и имеющее два собственных сада (большая редкость для Венеции!), успели полюбить многие знаменитости. В «Академии» останавливались члены Бельгийской королевской семьи, актер Роберт Де Ниро, английская аристократия, кузина покойной королевы Елизаветы Второй, Дэвид Гилмор из группы Pink Floyd, писатели, режиссеры и даже Марио Монти – в прошлом председатель совета министров Италии. Политик гостил в пансионе до своего громкого назначения, а получив серьезную должность, не стал изменять правилам, продолжая выбирать однажды понравившееся место для своих путешествий в Венецию.

Особенно запомнился работникам бесподобный итальянский актер – Марчелло Мастроянни. В «Академии» он останавливался вместе с режиссером и частью съемочной группы во время создания ленты «Две жизни Маттиа Паскаля». Прожив в пансионе почти неделю, он обаял всех утонченностью, уважением к людям, спокойствием, галантностью, истинным поведением джентльмена. Марчелло одинаково вежливо и благородно общался с режиссером, официантом, уборщицей. Его деликатность и такт до сих пор вызывают улыбку у сотрудников пансиона «Академия», стоит лишь упомянуть фамилию Мастроянни.

Еще один милый и неформальный случай имел место с народной любимицей принцессой Дианой. После свадьбы с Чарльзом они оказались в Венеции и были приглашены в соседний с отелем дворец Рокка. В «Академии» же в тот момент жил парикмахер леди Ди, придумавший ее фирменную стрижку, – Ричард Далтон.

Увидев друг друга с балконов, они по-дружески замахали руками. Этим ответным жестом принцесса проявила эмоциональность, выходившую за рамки придворного этикета. Тогда Диана испытывала радость от встречи, окружающей красоты, возможно, новых перспектив собственной жизни. К тому же чопорная Англия была далеко, а бурлящий ритм солнечной Италии лишь способствовал яркому выражению чувств и жестикуляции.

В тот день на другом берегу канала случайные свидетели запомнили улыбающуюся Диану Спенсер, радующуюся мимолетной встрече со своим парикмахером.

Так что список почитателей у пансиона «Академия» внушительный.

Главный же русский гость многим уже хорошо знаком – Нобелевский лауреат по литературе, писатель и профессор Иосиф Александрович Бродский, похороненный на острове-кладбище Сан-Микеле. Он неоднократно останавливался в «Академии» и даже связал с пансионом творчество – и в его прославленной «Набережной неисцелимых», и в стихотворении «Лагуна» фигурирует название венецианского пристанища.

 
                Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
                толкуют в холле о муках крестных;
                пансион «Академия» вместе со
                всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
                телевизора; сунув гроссбух под локоть,
                клерк поворачивает колесо.
 

Казалось бы, домашняя, а не гостиничная картина, но Бродский описал происходящую замедленную жизнь пансиона в точности. Пожилые венецианки, сами того не ведая попавшие в рифмы строф произведения, наведывались в «Академию» с рукоделием, спицами и пряжей, чтобы в своем убежище XVII века пообщаться друг с другом и связать теплые носки для любимых членов семьи и родственников.

Также место упоминается в «Набережной неисцелимых» как самый первый приезд в декабре 1972 года: «Мы высадились на пристани Accademia, попав в плен твердой топографии и соответствующего морального кодекса. После недолгих блужданий по узким переулкам меня доставили в вестибюль отдававшего монастырем пансиона… Пару минут я разглядывал мебель. Потом завалился спать».

Роскоши некогда русской виллы и ее элегантности в описании нет и следа. И оно объяснимо: номера, где останавливался поэт, находятся в дополнительном здании, что пристроили к вилле Мараведже позже. Однако писатель мог видеть две нарядные темные колонны с богато украшенными капителями в основном здании. Сейчас это зал, отведенный для завтраков.

Есть легенда, что данная пара колонн является оригинальной частью лоджии авторства знаменитого архитектора Якопо Сансовино при колокольне Сан-Марко на главной площади.

14 июля 1902 года рано утром конструкция, царственно простоявшая почти тысячелетие, неожиданно обрушилась и бесшумно осела, не повредив соседние здания. «Кампанила проявила благородство», – скажет кто-то из венецианцев, ведь чудом удалось избежать разрушений и человеческих жертв. Словно демонстрируя особое Божественное покровительство, золоченый ангел с вершины колокольни грациозно приземлился перед входом в базилику Святого евангелиста Марка. Это явно хороший знак!

Но, несмотря на отсутствие пострадавших и поддерживающие послания от Высших сил, город накрыла трагедия – Венеция потеряла свой стройный символ, доминантой тянувшийся с площади Сан-Марко в небеса. Немыслимо!

Колокольня казалась вечной, мощной, непобедимой. Она столько видела за свою историю: встречала экспедиции венецианцев, возвращавшихся издалека с триумфом и победами, светила как маяк, на расстоянии указывая путникам направление. Здесь Гёте впервые увидел море, Галилей демонстрировал свое изобретение, а колокола нараспев сообщали горожанам о разных событиях. Она родилась в знаковый для республики день – 25 апреля 912 года, в праздник святого Марка евангелиста, и тихо ушла ранним июльским утром в 1902, оставив осиротевших венецианцев перед обломками былого величия.

Обрушение знаковой постройки сильно повлияло на гостившего летом в Венеции великого импресарио Сергея Дягилева. Он всегда смотрел в будущее и прекрасно понимал вред излишней привязанности к прошлому, что может сковывать творцов. Деятель искусства оставил об июльском событии следующую запись: «Культура двадцати веков, давящая на наши плечи, мешает нам творить, и, если бы с башней Св. Марка рухнула бы вся наша милая Венеция, – мы обезумели бы от горя, но… для будущих людей было бы одним серьезным препятствием меньше».

И все же это – исторический символ Серенессимы, ее часть, плоть и кровь. Жить без нее? Об этом не могло быть и речи! Предстояло все построить с нуля – и саму кампанилу, и примыкающую лоджию. Конечно, использовать новые технологии, согласно тенденциям времени, а землю дополнительно укрепить сваями. Решение восстанавливать достопримечательность в первоначальном виде и на том же месте приняли сразу, произнеся легендарные слова, вошедшие в историю: “Сome era, dove era” («Какой была и где была»).

Новое творение, специально открытое 25 апреля, но уже в 1912 году, повторившее как брат-близнец обрушенную колокольню, озарило Венецию, как и в прежние времена. Свое место заняли лоджия, колонны, скульптуры, украшения, львы. Золотой ангел вернулся на вершину защищать своими крыльями бескрайнюю лагуну. Венеция восстановилась в своем великолепии, и траур трагедии потихоньку стал замещаться радостью от долгожданного возрождения.

Однако в городе можно встретить части старой постройки, дышащей ренессансными канонами. Утверждается, будто колонны пансиона являются историческими деталями лоджии, что после обрушения были кропотливо собраны из обломков и с любовью восстановлены.

На них до сих пор видны длинные шрамы в виде трещин на темных прожилках камня. Внешне они соответствуют тем, что красовались ранее, так что легенда о спасенных архитектурных творениях самого Сансовино вполне может являться правдивой. Знал ли об этом Бродский?

Можем лишь строить предположения. Живых свидетелей проживания писателя в гостинице немного. Директор Лучано видел Бродского несколько раз в начале своей карьеры в отеле, но общение в силу большой разницы в возрасте у них не сложилось, исключительно вежливые приветствия. Иосиф Александрович хорошо знал тогдашних владельцев «Академии» и периодически вел с ними беседы. Но пожилые венецианцы давно скончались, и поделиться воспоминаниями некому. Жизнь не стоит на месте.

Кстати, изменения затронули и сам пансион, и его структуру. Во времена Бродского в большинстве номеров отсутствовали ванные комнаты, зато были доступны общие туалеты и душевые. Нобелевскому лауреату о личном санузле оставалось лишь мечтать. Сейчас это необходимая часть инфраструктуры, поэтому номера, где останавливался писатель, как и все остальные, модернизировали.

Один из них – 45-й – как раз такой. Иосиф Александрович гостил в нем. Простая, скромная обстановка, совсем небольшой размер. Кровать, шкаф, окно, стул, стол и небольшое посвящение на стене в честь известного русского гостя. Копия портрета Иосифа, созданного его другом, художником Робертом Морганом, и короткая историческая справка.

В подобном окружении происходило сакральное для нас, его читателей, действо – взаимодействие Бродского с Венецией, взаимопроникновение друг в друга, погружение мыслей в воды лагуны и воздуха с моря в легкие. Открытие, понимание, восхищение, вдохновение, меланхолия, беззаботность, умиление, грусть – кто знает полную гамму чувств, что складывалась, как по нотам, на партитуре этой шаткой земли в душе поэта? В городе, где вода стала частью жизни, мыслей, идеологии и даже духа.

Здесь вид из окна хоть и выходит на небольшую тихую улицу, но сбоку заметен канал. А влажность круглогодично висит в воздухе, зимой особенно колко и настойчиво пытаясь проникнуть к теплому телу, несмотря на многочисленные слои одежды.

Но природные условия – лишь мелочи, не способные отвлечь от главного. Скрываясь в калле, прогуливаясь по кампо, стоя под портиками Прокураций на Сан-Марко в несезон, когда Бродский обычно приезжал в Венецию, сидя за столиками кафе под золотыми мозаиками базилики, останавливаясь на мостах и замирая перед шедеврами в музеях, писатель неизменно вел с Серениссимой диалог, не завершавшийся даже в номере пансиона «Академия» с почти спартанской обстановкой.

Так, без лишних деталей и фанфар, скромно и незаметно, но с каждым разом все неотвратимее, росло нечто всеобъемлющее и безграничное, что найдет выход на бумагу большими тиражами и путь к сердцам людей. Любовь к самому необычному городу мира, зависшему между небом и морем, – Венеции. Что, оплакивая, великодушно решила оставить нобелевского почитателя при себе после завершения его земного пути.

Безусловно, преданность и восхищение были оценены республикой, а длительное взаимодействие Человека и Города способствовало ответному чувству самой Царицы Адриатики к Иосифу Александровичу. Да-да, он все же сумел затронуть сердце великолепной дивы. Что совершенно неудивительно, ведь истинная любовь – она всегда взаимна.