Loe raamatut: «Глубоко научный секс: мифы и стереотипы»

Font:

Иллюстрации для этой книги создала Ирина Филатова – художница и арт-терапевт, является членом Международного Художественного Фонда и Творческого союза профессиональных художников. Работы Ирины регулярно выставляются в России и за рубежом, а ее картины и рисунки находятся в частных коллекциях Финляндии, Франции, Израиля, Америки.

Часть 1
Мифы о сексе

Миф первый. Основной инстинкт правит миром

Друзья мои! В этой главе я зову вас в удивительное путешествие, в котором мы поищем авторов идеи о том, что все в этом мире либо зависит от секса, либо им мотивировано, либо к нему ведет, и вообще человек думает о сексе каждые 20 минут (или секунд?). Какие еще нужны доказательства великого значения сексуальности?

Еще до того, как Зигмунд Фрейд оформил свои идеи о половом влечении в некую связную теорию, интеллектуальное сообщество Европы XIX века уже искало различные оправдания интереса к седьмой заповеди («Не прелюбы сотвори») и ее нарушениям.

Посудите сами.

Артур Шопенгауэр в первой трети XIX века писал, что это «неодолимая страсть, побеждающая голос разума, которая вводит нас в губительный обман». Он называл любовь незримой волей, половым инстинктом. Как он был слеп тогда в своей обиде на любовные отношения, в которых ему, мнительному от природы, сложно было быть успешным. Разве можно всю богатую феноменологию любви сводить только к половому инстинкту? Но Артур так и делал…

Фридрих Ницше, ровесник Фрейда (вторая треть XIX века), который разрывался между инцестуозным влечением к родной сестре и философией, писал, что «мы любим собственное вожделение, а не предмет его».

Л. Н. Толстой в тот же период вел образ жизни, свойственный его классу. Военная служба, путешествие по Европе, необременительные добрачные связи. В этом опыте он впоследствии будет каяться в «Крейцеровой сонате». Потом женился на девушке на шестнадцать лет младше себя, произвел на свет тринадцать детей и множество произведений, в которых осмысляется роль, сила и притягательность полового влечения: «Анна Каренина», «Воскресение», «Крейцерова соната», «Дьявол», «Отец Сергий». Если взглянуть на эти произведения свежим взглядом и задаться вопросом, что их объединяет, то можно с удивлением обнаружить, что автору не дает покоя неразрешимый вопрос: можно ли справиться с половым инстинктом так, чтобы одновременно быть удовлетворенным в нем и быть свободным от него? Любить и не противоречить законам Бога и людей?

Седьмая заповедь вообще самая проблемная во всей христианской этике. Ведь если «не убий», «не укради» означает, что, убивая и воруя, ты подпадаешь под суд Божий и гражданский, то прелюбодеяние гражданским судом не судится. Да и нет у человека базовой потребности убивать и воровать. И нормальные люди живут, даже не помышляя об убийстве или воровстве. Во всех культурах это особые случаи, кара за которые настигает уже при жизни. А чтобы «не прелюбы сотворить», нужно постоянно бороться с врожденной потребностью.

Нельзя блудить (иметь половые сношения до брака), прелюбодействовать (в браке) и даже нельзя иметь соответствующих намерений в сердце своем. Нельзя-то нельзя, но если очень хочется, то ведь можно? И весь опыт человеческой истории показывает, что к «половым грехам» закон не так суров, как к остальным.

Вот это противоречие и волновало умы. Посмотришь на всех этих деятелей, мыслителей, философов, публицистов: патлатые головы, роскошные бакенбарды, седые кудлатые неопрятные бороды по моде тех лет. Строгие костюмы, бабочки, жилеты, трости, перчатки. Ученые степени, научные труды, преподавательская стезя. И каждый увлечен разгадкой только одной тайны: можно ли что-то сделать, чтобы и желание утолить, и жить после этого достойно?

Если бы Фрейд жил сегодня и взялся за тему основного инстинкта, то его выбор можно было бы охарактеризовать как внимание к трендовой высокочастотной теме. Иными словами, он ухватился за то, что в XIX веке было интересно всем, но никто не отваживался об этом говорить вслух и уж тем более превращать в объект исследования.

Молодой Зигмунд применил академический подход и изучил предмет со всей серьезностью. Мы должны быть благодарны ученому за то, что он «разрешил» всему миру думать о сексе, не испытывая угрызений совести, любить сам процесс и обсуждать сексуальные вопросы в беседе друг с другом и лечащим врачом.

Потенциал инноваций Фрейда был очень глубоким. С позиций сознательного и бессознательного и главенствующей роли либидо можно было объяснить все: религию, политику, философию, коммерцию, психиатрию и, естественно, литературу и искусство.

Выражаясь языком философии науки, у теории Фрейда было много слабых мест, и одно из них – отсутствие фальсифицируемости. Прежде чем доказать, что знание истинно и научно, необходимо попытаться его научно опровергнуть. Предложить какую-то теорию, которая попыталась бы в научной схватке сразиться с фрейдистской и проиграть. Или победить – нас бы устроило и то, и другое. Мы бы убедились, что Фрейд прав, или свет увидел бы новую блестящую теорию о мироустройстве.

Но это-то и невозможно. Стоит сколько-нибудь серьезному ученому посягнуть на постулаты психоанализа или замахнуться на критику, как обязательно у любого, самого заштатного психоаналитика возникнет мысль: «Да у этого критика проблемы, посмотрите, он пытается разрешить какой-то запрос или комплекс!» И он будет прав! Любой специалист и даже обыватель, который научно-исследовательски прикоснулся к вопросам сексологии – от Фрейда до сексолога-консультанта – имеет личную причину интересоваться этой темой. Но учение Фрейда так до сих пор и не опровергнуто.

Масла в огонь подлил Абрахам Маслоу со своей иерархией ценностей. Он высказал гипотезу, что пока не удовлетворены витальные потребности (в крыше над головой, сне, еде, сексе и т. д.), человек не может сосредоточиться на решении задач более высокого порядка (учеба, творчество, принятие решений). Откуда Маслоу взял такое ранжирование?

Уже во время публикаций его сильно критиковали и отрицали универсальность его пирамиды, да он и сам не претендовал на безоговорочную истину. Но убеждение в том, что все житейские проблемы и неурядицы, сложные переплетения причинно-следственных связей и хитросплетения любовных отношений и конфликтов можно объяснить через основной инстинкт, осталось. Дескать, о чем-либо возвышенном думать невозможно, потому что все время в подтексте идет неутоленное желание поесть, или поспать, или сексуально разрядиться.

Это был очень удачный маркетинговый ход. Ведь секс-толкование всего на свете через основной инстинкт устраивало популистов, журналистов, кинематографистов и даже историков. Это напоминает идеи феминизма, гендерной свободы и сквирт-освобождения от женской нехочухи. Идеи-то – пшик. Но как их покупают!

Так рекламный рынок решил судьбу основного инстинкта. Сексу – быть! И вот уже на всех плакатах машины, виллы и яхты изображены рядом с длинноногими красавицами (по зову инстинкта), а все президенты, руководители крупных корпораций и генералы – женатые и с тремя детьми (обуздали инстинкт и придали ему оттенок законности).

Любезные мои читатели! Всех вас, как моих детей и студентов, я призываю думать, критически осмысливать действительность, ставить под сомнение штампы и ни в коем случае не довольствоваться мнением «одного эксперта». Раскапывать в пыли и нафталине библиотек первоисточники и оценивать факты самостоятельно.

Добро пожаловать в расследование, в котором мы проследим историю значения основного инстинкта в жизни людей.

Как это было…

Как вообще проводятся расследования? Я редко читаю детективы, и уж тем более никогда не была их автором. Но как я писала в предыдущих моих книгах, часто чувствую себя Шерлоком Холмсом во время консультирования, когда докапываюсь до истинной причины проблем пациентов.

Как это делается? Сначала я выслушиваю версию пациента и воспринимаю ее как упакованный вариант его проблемы. Затем задаю себе вопросы: «Почему он ТАК говорит? Что он хочет на самом деле?» Факторы, которые позволяют мне подозревать второе дно и скрытые смыслы, – это разночтение или противоречие формулировок с истинными потребностями человека.

Например, пациент говорит, что у него болит головка полового члена, и я спрашиваю: «Почему?»

Когда он отвечает, что год назад он перенес операцию по пластике уздечки, и шов не зажил, то я понимаю, что это противоречит срокам заживления раны. Поэтому я подвергаю сомнению его версию и снова спрашиваю: «Почему?»

Тогда он мне отвечает, что до операции у него была коротковатая уздечка, и как следствие, головка полового члена тщательно запеленута в кармашек крайней плоти, поэтому была изолирована от трения о белье или руки и обладала чрезвычайной чувствительностью. Его половой акт был слишком коротким, всего от 2 до 5 минут, в зависимости от продолжительности предыдущего воздержания, и он решил сделать что-то, чтобы его продлить. И я снова спрашиваю: «Почему?»

Тогда он признается, что девушка, с которой он был в отношениях год назад, не получала удовлетворения от секса. Поэтому он решил отрезать что-нибудь на члене, чтобы укрепить свои мужественные качества.

Девушка с проблемами удовлетворенности давно исчезла из его жизни. Но чувство сексуальной некомпетентности, сомнения, что его способностей достаточно для полноценного удовлетворения женщины, превратилось у парня в соматическое расстройство. И он стал испытывать нечто вроде фантомных болей при нормальном половом акте. Теперь эти боли напоминают ему, что он недостоин полноценно наслаждаться жизнью, потому что его член не способен «оживить» девушку. И каждый раз, когда он, следуя влечению, пытается реализовать свою сексуальность в половом акте, он слышит только свои боли и страдает.

Итак, в результате моего «расследования» я узнаю, что проблемы пациента имеют две причины, а преступление против собственной личности – два мотива. Во-первых, это чувство сексуальной неполноценности: его тело слишком уродливо и несовершенно, чтобы в полную силу участвовать в интимной жизни. А во-вторых, это неправильное представление о норме, основанное на дремучем заблуждении, что женская сексуальность – это деревянный сундучок с хитрым замочком, который открывается, только если вставить в него «правильный» член.

Точность моей диагностики и правильность версии – залог адекватной помощи пациенту. Ведь мы не можем ликвидировать симптомы болезни, но способны игнорировать причину. Не можем дать больному гонореей но-шпу для облегчения симптомов мочеиспускания.

«У вас глаза выкатываются из орбит, когда вы писаете? Так и идите к окулисту! Пусть вернет их в орбиты».

Может, гораздо правильнее поискать причину резей? Пролечить гонорейный уретрит?

У вас навязчивая идея, что если девушка не возбуждается, то с вашим членом что-то не так? Но мы не можем ампутировать вам член, чтобы девушке полегчало. Надо сначала попробовать сделать что-то с ее чувственностью и вашим представлением о партнерском взаимодействии в сексе, а уж потом ложиться под нож.

Вот так мы с вами и будем исследовать общественные мифы о сексуальности.

Всеми любима версия о том, что «основной инстинкт» – это половое влечение. Не выживание, не безопасность, а именно половое влечение. Но любой студент первого курса медицинского университета вам скажет, что основной инстинкт – это инстинкт сохранения рода. Под сохранением можно понимать обеспечение безопасности, бегство от врага, борьбу с врагом, выживание. И это объяснимо! В экстремальных условиях (война, погоня, катастрофа) люди бегут от смерти, борются за жизнь и стремятся к безопасности. Человек с инфарктом миокарда или переломанными ногами не инициирует половую близость, ибо его ресурсы направлены на сохранение энергии и восстановление сил.

Но как только начинается романтический фильм или любовно-авантюрный роман, как основной инстинкт превращается в сексуальный, и никто не возражает против такого подлога.

Многие считают, что во всем виновата религия. Она задурила людям мозги и заставила гасить в себе сексуальные импульсы. Заглушенная сексуальность, как шило в мешке, постоянно прорывается наружу и заявляет о себе в жизни. Ведь как писал еще психоаналитик Вильгельм Райх, подавление сексуальных инстинктов лежит в основе массового насилия в истории человечества.

В результате вместо того чтобы думать о родине и о труде, человек носится со своим половым влечением в надежде пристроить его так, чтобы оно не беспокоило. Сдержанные, вытесненные сексуальные устремления просачиваются из всех многообразных проявлений человеческой психики и правят миром.

Так появилась версия, что это религиозные запреты придали половому инстинкту извращенную форму и превратили его в неназываемую силу, исподволь управляющую поведением человека.

А как было до появления заповеди «Не прелюбодействуй»? Обыватель обычно рассуждает так. Это было давно. Был Древний мир, до этого – первобытно-общинный строй, которому предшествовала иерархия в стайке обезьян, где альфа-самец на глазах у вожделеющих и завидующих бета-, гамма- и прочих соплеменников наслаждался самками как хотел и сколько хотел. Потом он отвлекался на сон, охоту или отправление естественных надобностей, и все сообщество обделенных наблюдателей устремлялось к соблазнительным самочкам порезвиться, пока «папа» не видит.

Золотое было время. Захотел – получил. И никаких тебе официальных формальностей, лишних разговоров и прочих социальных условностей.

Но если мы всмотримся в эту доисторическую систему отношений, то и в ней увидим некую закономерность: кому, когда и в какой последовательности можно удовлетворять свои половые потребности.

Привлекательность доисторического секса для современного обывателя заключается в заблуждении, что древний человек, не отягощенный нормами морали, был подобен животному и справлял свою половую потребность сразу при возникновении желания, не утруждаясь мыслями о последствиях своего «безответственного» полового поведения.

Всем было хорошо. И все были счастливы. Как животные. Хорошо быть кискою. Хорошо собакаю. Хорошо быть первобытным человеком, который не умеет читать и не может освоить все множество гигабайт информации, посвященной венерическим болезням и моральным последствиям незапланированной беременности.

Жили же люди! Предавались любовным утехам на лоне природы, вкушали фрукты и запивали вином, писали любовные вирши и томились любовным желанием. Но пришли вредные церковники и все запретили. И вместо того, чтобы не задумываясь пользоваться своими половыми органами, все стали вынуждены делать вид, что половой потребности не существует. А на самом деле, вытесненная в глубины подсознания, эта потребность исподволь руководит поведением людей.

Вот она, цепочка рассуждений, которая приводит нас к истокам идеи о том, что «половой» инстинкт – это «основной» инстинкт. «Основной», потому что естественный, природный и самый главный!

Так ли это? Был ли действительно золотой век сексуальности, где можно было все, всем и в любое время? Или это всего лишь миф, который возник как сказка на ночь для печальных онанистов?

Миф о золотом веке сексуальности опровергает практика клитеродэктомии и инфибулации в Африке, где до их пор сохранились поселения, живущие первобытно-общинным строем. В цивилизованных странах эти зверские обряды тоже практикуются, но нас интересуют именно культуры, которые сохранили свою первозданность и дикость. Выскоблить новорожденной девочке костяной палочкой клитор (инцизия) или вырезать его вместе с малыми половыми губами, а потом зашить (инфибуляция) – это слишком далеко от безусловно доступного секса, служащего только одной цели: наслаждению.

Но многие до сих пор верят, что в глубокой древности с сексом было проще.

Что ж, давайте найдем настоящий «основной» инстинкт, а заодно расследуем, на каком месте в иерархии человеческих потребностей на всем протяжении истории человечества стояло половое влечение.

Эпоха общественной сексуальности

Этот период начался еще в дохристианские времена, когда космогонические мифы и многобожие составляли представления первобытного человека о мире. У существования человека, пылинки мироздания, не было иного смысла, кроме участия в сакральных ритуалах.

Древние люди не имели понятия об эмоциональном и эстетическом аспекте принятия пищи, о сексуальном партнерстве, о хобби и поиске предназначения. Сексуальность не обслуживала интимную жизнь, ибо первобытный человек не имел такой жизни.

Смыслом существования первобытного человека было правильно участвовать в ритуалах, а целью – угодить богам или соединиться с потусторонним миром.

Поэтому все, что было дано древнему человеку – служить своей ролевой модели. Юноши проходили посвящение в воины через кровавые или сексуальные акты инициации. Девы становились матерями. Мужчины и женщины обязаны были вступать в брак, объединяющий в себе множество социальных функций.

И то, что еще теолог Рудольф Отто называл «священным ужасом» от встречи с непознаваемым, порождало групповые культы. Гроза – гнев богов – требовала усмирения. При засухе или при непрекращающихся ливнях заговаривали духов и задабривали богов. Подчас в ритуальном служении богам участвовало все селение. В половом акте повторяли, имитировали, прославляли священное соединение земли (женского начала) и неба (мужского начала), чтобы обрести плодородие, долголетие, процветание. Такие ритуалы, как правило, проводили во время обновления природы (весной), когда нужно было угодить богам ради хорошего урожая. Да и чисто практически у такой традиции был смысл. Большинство зачатий совершалось именно в этот период, а роды проходили зимой, когда женщины были не заняты полевыми работами.

Во многих культурах существовали и существуют до сих пор обрядовые групповые половые акты, гомосексуальные акты посвящения отроков в статус взрослых воинов и тому подобное.

Жрецы символизировали верховных божеств и возглавляли обряд: выпрашивая плодородие и изобилие, совершали ритуальные половые акты с храмовыми проститутками или с женщинами, служившими жертвенным целям. В это время миряне вторили им в акте любви. Мужчины, оплодотворяющие женщин в присутствии друг друга, были заняты ответственным делом. Воплощая космогонический миф, совокупляющиеся люди приобщались к священному: прославляли мудрое мироустройство, чувствовали связь с предками и высшими существами, увеличивали плодородие племенных стад и полей. Так стремление к плодородию породило культуру осмысленного секса.

Эта ритуальность, которая сохраняется еще в Центральной Африке и в некоторых деревнях Южной Америки, неприложима к европейской культуре и непонятна нам.

Когда современные антропологи отмечают несколько больший по сравнению с европейским средний размер полового члена у жителей Центральной Африки, они связывают это как раз с ритуальной мастурбацией. Отцы препубертатных мальчиков 7–9 лет учат их мастурбировать, стараясь удержаться от семяизвержения как можно дольше. Можно найти много позитивных последствий такого способа мастурбации. Столь ранний опыт соответствует бурному росту мальчиков в начале подросткового периода, когда ткани эластичны и податливы. И длительные изнуряющие упражнения рукой способствуют вытягиванию тела полового члена в длину. Стремление оттянуть момент эякуляции приучает к самоконтролю, и в дальнейшем взрослые мужчины лучше контролируют длительность полового акта. Привычка регулярно мастурбировать исполняет роль клапана в паровом котле в период гиперсексуальности, когда постоянное желание секса невозможно утолить из-за недостаточной физиологической и социальной зрелости.

Но европейцу перенять этот опыт не представляется возможным. То, что в примитивных культурах служит для ритуала, у европейцев становится интимным. Трудно представить группу европейских мальчиков, которые собрались и по команде взрослого дяденьки-шамана мастурбируют, чтобы вызывать ливень, который спас бы урожай.

Я не хочу сказать, что европейские мальчики не участвуют в групповой мастурбации. Еще как участвуют, если вместе смотрят порнографические фильмы. Но мастурбация остается интимным процессом, в котором каждый из участников сконцентрирован на личных фантазиях и усилиях.

В сакральном мире все не так.

Для всех действуют общие правила, навязанные наставником. Участники групповой мастурбации сосредоточены на смысле обряда. В молитвенном экстазе они умоляют божества смилостивиться и оплодотворить растрескавшуюся в засухе землю так же обильно, как семя юношей, участвующих в ритуале.

Как все это возможно у европейцев?

Поэтому техники удлинения полового акта и вытягивание полового члена не работают у европейцев так, как у африканцев.

В этом простейшем примере видно глубинное, сущностное отличие общественной сексуальности и сегодняшнего индивидуализма, в которой половая жизнь человека становится исключительно его личным делом.

В этом примере также хорошо прослеживается системная социализированность сексуальности. Секс никогда не был животным инстинктом, который можно было бы разнузданно удовлетворить по первому зову плоти. Секс был общественным служением, с помощью которого торжествовалось победа над разрушительным действием стихии, люди прикасались к первозданной тайне мироздания, общались с богами и копили духовный потенциал племени. Мужчина и женщина воплощали божественную пару, и, совокупляясь, служили улучшению мироустройства.

Сексом занимались в определенных условиях, в определенные дни, специально воздерживаясь перед этим и точно соблюдая все правила игры: кто, когда, с кем и зачем.

Никаких личных пристрастий не существовало, а если они и возникали, то не брались в расчет.

Человечество с самой колыбели знало, как подавлять сексуальное желание, управлять репродуктивными функциями и оборачивать сексуальную энергию на пользу своей духовной мощи.

Экскурсы в историю, а также антропологию племен, сохранивших первобытный уклад, подтверждают, что секс никогда не был основным инстинктом, а всегда служил благу человека. При условии, что человек знает, что ему во благо.

Традиции сакральной сексуальности сегодня существуют в областях, где сохранился первобытно-общинный строй. Это страны Африки, Южной Америки, острова Океании и Австралии.

У сакрализованной сексуальной жизни были и другие отличительные черты. Это групповой брак, черты которого в той или иной форме сохранились у различных племен, и сопутствующий ему матриархат.

Сегодня ошибочно думают, что матриархат – это отдельный период, когда женщины правили миром, а мужчины выступали на вторых ролях. Это заблуждение, миф, который затрудняет понимание истории современной семьи. Еще Фридрих Энгельс в своей блестящей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» анализирует идею матриархата с точки зрения родового строя. Именно по женской линии сохранялся род, а идея отцовства имела второстепенное значение.

Недостаток пищи вынуждал жестко контролировать рождаемость с помощью инфантицида, который регламентировался через детские жертвоприношения. Групповой брак в виде сожительства нескольких мужчин с одной женщиной также отвечал идее контрацепции.

Клитеридэктомия – вырезание у девочки кавернозных тел (клитора и малых половых губ), отвечающих за ее возбуждение и удовольствие – соответствовала общественному смыслу сексуальных отношений. Эта кровавая и поистине калечащая девочку операция до сих пор практикуется во многих африканских государствах. Этим обрядом племя подчеркивает, что цель существования женщины – не услаждение плоти, не радость жизни и сексуальное удовлетворение, а высокое служение целям всего племени. Задачи женщины – деторождение, управление хозяйством и мужчинами, передача сакрального знания девочкам, будущим хранительницам очага и носительницам племенной мудрости.

Такая четкая регламентация ролей в первобытном обществе не учитывала личных привязанностей, исключала партнерские отношения и феномен любви. Действительно, сложно представить, как матриархальная женщина справлялась бы со своими обязанностями, если бы ее представление о мире было отягощено темой любви, страданием от недостатка внимания мужа и поиском оргазма. Хорошая жена – это хорошая исполнительница функций, и не более того.

Это мировоззрение сопровождает эмоциональная бедность, неразвитость. Сложные чувства не приживаются в культуре общественной сакральной сексуальности и не отягощают жизнь носителей этой культуры противоречивыми переживаниями. Так, во многих африканских диалектах понятия «любовь» и «печаль» выражаются одним словом.

В общем-то, если мы поразмыслим над силой и глубиной переживания любви и печали, то действительно, найдем много общего: это созерцание своего внутреннего мира, медитативный настрой, глубокая переплавка идей и ценностей в новые смыслы и намерения и т. д.

Но все-таки у нас, носителей индивидуалистической актуальной концепции сексуальности, печаль в сознании связана со знаком «минус», в то время как любовь всегда имеет положительные оттенки.

В первобытном обществе было все не так.

Сексуальность предназначалась для служения культу, и ее проявления были делом общественно значимым, ответственным и обязательным для каждого члена первобытного социума.

Личные переживания индивида во время сексуальных действий, его сомнения в себе, чувства по отношению к партнеру, получаемое удовольствие и удовлетворение не имели значения.

Первобытный человек не переживал глубоко и мучительно чувство разочарования после полового акта, если он не был чем-то феерическим, как он ожидал. Он не размышлял, надо ли ему сегодня заниматься сексом. Он не терзал себя сомнениями, как его воспринимает партнерша, удовлетворен ли он, нормально ли, что половой акт длится только три с половиной минуты, а у партнерши нет вагинального ответа на его действия. Он не подавлял половое влечение, потому что это якобы постыдно или вредно. И, наконец, ни он, ни она не отказывались от сексуальной активности, потому что это больно, сопровождается дискомфортом или влечет разные последствия.

При отправлении сексуального культа все участники достигали такой степени экзальтации, служащей прелюдией к сексуальному акту, что дальнейшие сексуальные действия были желаемы, неизбежны и заразительно необходимы. Человек сначала готовился с помощью предварительных ритуалов (танцы, пения, повторяющиеся движения, дыхательные упражнения), настраивался на секс (вот-вот это произойдет), и когда наступал сам момент совокупления, его половая доминанта была обострена и доведена до состояния, близкого к трансу. Половой акт был необходим для разрядки напряжения, которое нагнеталось ритуалом. Только участие в культе могло избавить человека от неукротимой жажды совершить то, что должно.

Напряжение молитвенной экзальтации действовало на участников как групповой гипноз и распространялось на всю оргию в виде мощного императива к разрядке.

Никаких личных чувств участники друг к другу не испытывали, что подтверждается использованием специальных масок, раскраски лица, костюмов, нивелирующих значение каждого отдельного человека.

После обряда первобытный носитель сакральной сексуальности испытывал мощное чувство удовлетворения просто потому, что был участником большой молитвы о благополучии всего племени. Именно причастность к общему делу придавала положительную оценку происходящему, а не личные чувства, оргазм или технические успехи.

Даже вообразить невозможно, чтобы кто-то из представителей племени мог пропустить это мероприятие, потому что он не хочет или не находит целесообразными эти нелепые телодвижения. Тем более смешно сопоставлять экзистенциальную потребность приобщиться к сакральному через секс с идеей о том, что сексуальные действия могут быть постыдными. Постыдно и странно в такой культуре уклонение от обрядовой жизни и самоизоляция.

Поэтому мысль о том, что в дикие времена человеку в сексе было можно все, что только взбредет в голову, абсурдна. Всегда, с самых древних времен сексуальная жизнь ограничивалась внешней необходимостью и подчинялась общественным интересам.

Сексуальная жизнь древних была очень близка к сексуальной жизни животных. В животном мире, ведомые инстинктом, зависящем от биоритмов, связанных с продолжительностью светового дня, звери совокупляются вне зависимости от личной потребности ради продолжения рода. Древние люди делали ровно то же самое. Такие культы сообразовывались с годичным циклом, часто символизировали весеннее обновление годичного цикла, четко предписывали воздержание до и после ритуала и приводили к массовому рождению детей в определенный период года.

Вот сейчас, наконец, прозвучала грандиозная мысль, что животные и первобытные люди, в отличие от современного человека, никогда не занимались сексом ради удовольствия, от скуки или в поиске новых, все более изысканных форм стимуляции. Участие в сексуальном акте было подчинено максимально целесообразному использованию энергии и ресурсов с целью продолжения рода. Все.

Занимается сексом ради удовольствия только современный человек, взращенный в изобилии и вседозволенности индивидуалистической концепции сексуальности.

Как же сакральная сексуальность, в которой личное удовольствие не было востребовано, не осознавалось и не оформлялось в потребность, преобразовалась в современный вариант, где удовольствие поставлено на свое законное место в системе ценностей?

Историческое колесо повернулось в сторону институциональной, или семейной концепции, хотя в регионах, сохранивших первобытнообщинный строй, до сих пор царит общественная концепция сексуальности.