Loe raamatut: «К морю»

Font:

Редактор Жанна Красненкова

Обложка Мария Давыдова

© Екатерина Рин, 2023

ISBN 978-5-0060-4742-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пустая дорога бросалась под колёса. Кир стискивал руль так, словно тот пытался вырваться, и смотрел в одну точку мутным невидящим взглядом. Он не помнил, как много выпил, прежде чем сел в машину, не знал, куда и на какой скорости едет. Он так и не понял, в какой момент девочка появилась на его пути.

Удар. Скрежет тормозов. «Вельта!» – надрывный вопль, сколько ужаса и отчаяния, всё тело обдало холодом, как страшно такое слышать. Что это за слово? Что оно значит? Глухой женский вскрик.

Кир медленно перевёл взгляд на зеркало заднего вида, с усилием сфокусировался на том, что в нём отражалось: лежащая на асфальте девочка в одной босоножке. Вторая валялась на месте столкновения, рядом с предметом, разглядеть который Кир не успел: зеркало заслонил возникший у окна подросток. Он колотил по стеклу, что-то кричал, а Кир смотрел на его перекошенное лицо и не слышал слов.

Это имя. Вельта. Так зовут эту девочку. Вернее, так её звали. Я только что стал убийцей.

Глава 1

В конечном итоге

все дороги приводят к морю.

Лора Белоиван


Дьюван поставил галочку напротив последнего пункта в списке задач на день и расслабился в скрипнувшем кожей кресле. Пробежался взглядом по длинному столбцу из завтрашних дел. Работа над открытием филиала фотостудии в Вóртлане шла полным ходом: на следующей неделе Дьюван рассчитывал начать отделку помещения.

В кабинете бизнесмена царили порядок и строгость. Документы разложены по папкам, папки подписаны и расставлены на полках, чистую поверхность рабочего стола занимали только большой монитор и фоторамка из тёмного дерева. В нише скрывались, не загромождая пространство, чёрные гантели и велотренажёр. На фоне сдержанной обстановки выделялись яркие фотографии, симметрично развешанные по стенам: самые удачные снимки, сделанные Дьюваном в разные годы, и несколько фото, на которых запечатлён он сам – всегда с камерой в руках, сосредоточенный на работе или смеющийся вместе с моделями.

Снимок на столе был особенным. При взгляде на него, в воспоминаниях Дьювана оживал весёлый детский крик: «Вот тут, сфоткай вот тут!» Девчушка с двумя растрёпанными косичками бежала под зелёную арку из листвы разросшихся клёнов, а он с улыбкой смотрел в видоискатель и нажимал на кнопку. Потом девочка разглядывала фотографию, и её непослушные волосы щекотали его руку. «Ух ты-ы, краси-иво! Как здорово у тебя получается! – Дьюван помнил каждое слово маленькой модели. – Ты же станешь фотографом, да? Знаменитым фотографом, чтобы много-много людей к тебе приходили и радовались!» – «Да я тут ни при чём, это ты всегда хорошо получаешься, хоть на тапок фотографируй», – отшутился он. К тому моменту Дьюван уже давно не расставался со старенькой камерой, которую мама за копейки купила у знакомого, но только услышав эти слова он впервые задумался о карьере фотографа всерьёз. Теперь же Дьюван – владелец студии, где проводит курсы для желающих научиться фотоискусству, – и всё благодаря девочке, много лет назад поверившей в него.

Верхний ящик стола с утробным рокотом проглотил ручку с ежедневником и отдал взамен тяжело звякнувшую связку ключей. Дьюван встал, накинул пиджак и ласково взглянул на памятную фотографию.

Скоро приеду, малышка.

Через двадцать минут у цветочного магазина остановилась чёрная машина. Из благоухающих джунглей навстречу посетителю с добродушной улыбкой выплыла розовощёкая женщина.

– Какой вам букетик? – пропела она.

– У вас есть ромашки?

– Как же не быть! Крупные, яркие, девушка ваша в восторге будет! Сколько вам?

– Мне для сестры, – бесстрастно отозвался Дьюван. – Восемь, пожалуйста.

Привычка пересматривать фотографии и видеозаписи, на которых была его сестрёнка, больше не причиняла Дьювану боль – остались только тёплые воспоминания и светлая грусть. Но смотреть, как влюблённый в жизнь ребёнок улыбается со снимка на надгробии, было по-прежнему невыносимо. Сколько бы ни прошло времени, всё внутри разрывалось от этой жестокой несправедливости. Было что-то противоестественное, грубо нарушающее привычный порядок вещей в том, что у могилы стояла мать, так и не увидевшая взросления своей дочери: ни первых влюблённостей, ни выпускного, ни свадьбы.

Горе рано состарило её: слишком много седых волос для сорока восьми лет, слишком глубокие морщины на лице, сгорбленная, как под тяжестью ноши, спина – и глаза, захлебнувшиеся тоской.

– Ты посмотри, так ни разу и не приехал, – обиженно проговорила женщина. – Тоже мне, отец…

– Он бросил тебя, мам, – напомнил Дьюван.

Кто он такой после этого, чтобы сюда приходить.

– Ну, ему тоже было тяжело, – покачала головой мать.

– Нам всем было тяжело, но предателем оказался только он.

Когда Вельта умерла, её отец оставил пасынка одного с его утратой и безутешной матерью. Дьюван невольно закрывался всё сильнее, чтобы не пропускать её страдания через себя – ему хватало собственных. Но он, в отличие от матери, не мог обратить боль в слёзы, поэтому начал обращать её в ненависть, а ненависть – в силу, которая помогла ему стать тем, кем он стал. Он ставил цели и достигал их, выматывал себя до беспамятства и прыгал выше головы, пока мать жила на автопилоте и слабела на глазах.

Дьюван злился на отчима за то, что тот бросил жену в такую трудную минуту – буквально через два дня после похорон Вельты. Просто сказал: «Я не могу»‎, – собрал вещи и сбежал, как последний трус. Ни разу больше не появился, даже не попытался поддержать женщину, с которой десять лет растил общего ребёнка. Злился Дьюван и на себя – за то, что не смог по-настоящему помочь маме. После катастрофы и ухода отчима он разом перестал быть беспечным подростком: решал вопросы, как взрослый, делал всё, на что убитая горем мать была не способна, а со временем обеспечил ей безбедное существование. А вот смысл жизни матери не вернул, и винил себя в её тихом угасании, в бессмысленном доживании дней – будто предотвратить или исправить это было в его силах.

На обратном пути долго молчали. Тишину робким вопросом нарушила мама:

– Ты его ещё ищешь?

– Последняя зацепка оборвалась, – спокойно ответил Дьюван. – Буду нового детектива нанимать.

Мама пошевелила губами, будто попробовала на вкус слова, которые собиралась произнести.

– Сынок, ну столько лет прошло, – она умоляюще посмотрела на Дьювана. – Ты же все силы на это тратишь, деньги, время… А нервов сколько…

– Кто бы говорил, – качнул головой Дьюван.

Я направляю свои эмоции в действия. Ты просто позволяешь им себя уничтожать. Если они уже не уничтожили.

– Я-то старая, мне-то уже… А у тебя вся жизнь впереди, и на что ты её тратишь?

– Не старая ты никакая, – Дьюван невозмутимо смотрел на дорогу и придерживал руль расслабленной рукой.

– Ну найдёшь ты его, всё равно ведь не посадят же, – не отставала женщина. – Его и тогда-то никто искать не стал, вспомни, и свидетельница не помогла ничем, а ты через десять лет на что-то надеешься…

– Девять, – поправил Дьюван. Его тон был по-прежнему спокойным, но раздражение, которое он пытался обуздать, уже готовилось прорваться наружу.

– Да невелика разница! Он и умереть мог за такое время. Нет, а вдруг правда умер, вот его никто найти и не может?

– Если умер, я лично должен в этом убедиться. Если жив, я лично это… – Дьюван осёкся и мысленно обругал себя за несдержанность. Мать резко выпрямилась, посмотрела то ли возмущённо, то ли испуганно.

– Ты так и не оставил свои подростковые бредни, да? За девять лет совсем не поумнел что ли?

– Я уже не подросток, я взрослый человек и знаю, что делаю, – спокойно, но веско произнёс Дьюван. В его словах засквозил холод. Когда он начинал говорить таким тоном, возражать становилось бессмысленно и даже опасно, поэтому мама тяжело вздохнула, опустила голову и замолчала. Через пять минут они подъехали к её дому.

– На чай зайдёшь?

– Нет, мам. Прости, дела.

***

Улица, на которой расположилась «‎Чайка», ведёт к морю. Может, поэтому посетители кафе всегда такие счастливые, умиротворённые и дружелюбные. Одни заходят сюда за мороженым, которым «‎Чайка» славится чуть ли не на весь город, чтобы съесть холодное лакомство по пути на пляж. Другие, наоборот, возвращаются с моря – глаза сияют, волосы мокрые, в пакетах полотенца, купальники и песчинки, – рассаживаются по мягким бирюзовым креслам, едят из тарелок с нарисованными чайками, болтают, хохочут и пританцовывают под солнечную музыку, негромко звучащую из колонок.

Наступает пора осенней прохлады, и атмосфера «‎Чайки» становится ещё уютнее. На столиках зажигаются свечи, летние мелодии сменяются меланхоличным джазом. На широких подоконниках обустраиваются девушки в вязаных свитерах (в основном студентки-филологи) и читают книги. Шуршат страницы, в воздухе стоит аромат тыквенного рафа, и все невольно начинают разговаривать друг с другом полушёпотом.

В редкие дни, когда зима неожиданно заявляет свои права на Приморский, сковывает воздух морозом и забрасывает улицы снегом, «‎Чайка» остаётся островком тепла и спокойствия. Люди заходят в кафе румяные, стряхивают с одежды тающий снег, разматывают шарфы и заказывают какао с маршмеллоу или фруктовый чай, напоминающий о лете. Такие дни обычно приходятся на январь, когда из динамиков ещё льются новогодние песни и в кафе пахнет еловыми ветками, украшающими помещение.

Стояла такая же тёплая весна, как девять лет назад. Через распахнутую дверь в кафе залетали звуки наслаждающегося хорошей погодой города и лёгкий ветерок. Дьюван сидел в кресле, цедил из бокала гранатовое вино и пытался расслабиться не только телом, но и головой. Расслабляться душой он не умел совсем, там всегда дрожала какая-то натянутая струна, на которую проще было не обращать внимания, чтобы она не лопнула.

Он полюбил «‎Чайку» ещё в школьные годы, когда на заре своей карьеры фотографировал здесь знакомых девушек и влюблённые пары. Теперь же он иногда заходил сюда за пятнадцатью минутами спокойствия и за дружескими беседами с Николасом.

Николас был его школьным другом – единственным, кто не отдалился от Дьювана, несмотря на произошедшие в нём перемены. Когда-то они оба были непоседливыми, жизнелюбивыми оптимистами, но после смерти сестры Дьюван надолго провалился в разверзшуюся внутри бездну и превратился в хмурого, раздражительного молчуна. Николас знал о нём всё и целиком принимал, хотя и не во всём поддерживал. Ясноглазый, светловолосый, общительный и открытый миру, он был полной противоположностью Дьювана – кареглазого брюнета, старающегося взаимодействовать с людьми только по делу, – и всё-таки они оставались лучшими друзьями.

Первые несколько лет в день трагедии Дьюван запирался дома и страдал наедине с собой, а потом ещё две недели ходил отсутствующий, барахтающийся во внутренней нефтяно-чёрной луже. В конце концов Николасу это надоело, и однажды он забрался в комнату друга через окно (старый проверенный способ, которым они любили пользоваться в детстве).

– Вместе будем страдать, – заявил Николас оторопевшему Дьювану, перелезая через подоконник. – Я вообще-то тоже по ней скучаю.

Дьюван пару секунд молча смотрел на него, а потом вдруг расхохотался во весь голос – впервые за долгие годы.

– Ты от зеркала по утрам не шарахаешься ещё? – Николас поставил на стол тарелку с миндальным рулетом и чашку холодного каркаде и сел напротив друга.

– Ты заметил, что необъятные круги под моими глазами стали на миллиметр больше? – усмехнулся Дьюван.

– Я заметил, что под глазами у тебя мешки, в которые можно складывать котят. Или картошку. Или количество рабочих часов в неделю.

– Ник, ты же знаешь, я не только ради денег работаю или чтобы забыться, я своё дело ещё и люблю.

– Даже на любимой работе можно упахаться, а упахивание ничем хорошим обычно не заканчивается!

Дьюван цокнул языком и посмотрел в окно.

Как же бесят эти нотации. Я и сам знаю, что он прав, а он прекрасно знает, что я знаю. Зачем без конца повторять одно и то же, если понимаешь, что ничего не изменится? Я так живу. Мне это помогает.

– Сегодня опять не спал до четырёх, – сказал он после недолгого молчания. – А потом как всегда кошмары про Вельту снились.

– Друг, вот без шуток, тебе правда отдохнуть надо, – серьёзно сказал Николас.

– Да как? Куда я от этого сбегу? Как будто я за столько лет не перепробовал всё, что можно.

– Но бывало же, что лучше становилось.

– Бывало, – пожал плечами Дьюван. – Когда клиенты пошли, когда школу открыл, когда казалось, что на след напал…

– Когда ещё?

Дьюван задумался. Его взгляд рассеянно пробежался по стенам, зацепился за нарисованную на стене чьей-то искусной рукой морскую волну. Вспомнил:

– Когда у моря сидел. Просто сидел, ничего не делал. Как-то получалось ни о чём не думать.

– Ага, и когда ты так последний раз сидел? – не дав собеседнику ответить, Николас предостерегающее ткнул в него пальцем: – Только попробуй сказать, что у тебя нет времени, потому что ты работаешь.

Дьюван усмехнулся и промолчал.

– Слушай, у тебя ж там всё отлажено, школа и студия могут недельку поработать и без твоего участия, – гнул своё Николас. – Отключи телефон да поживи у моря, как друг тебя прошу. На природе где-нибудь, на берегу.

– Р-романтик, – Дьюван допил последний глоток вина и нехотя полез в карман за телефоном.

– Сам-то давно перестал им быть?

Этот вопрос Дьюван оставил без ответа.

Следующие несколько минут Николас наблюдал, как его друг со скептическим выражением лица просматривает сайты отелей.

– Либо такие выпендрёжные, что аж с души воротит, либо бабушатники, – резюмировал тот, закрывая очередную страницу.

– Не угодишь тебе, – пробормотал Николас. В этот момент лицо Дьювана изменилось: он увидел что-то, что ему понравилось.

– Смотри, – Дьюван протянул другу телефон. – Гостевой дом «Маяк».

– Ну вот, то, что тебе нужно, – обрадовался Николас. Увитый виноградом двухэтажный домик, одиноко стоящий на высоком морском берегу, казался уютным и спокойным местечком.

– Да, да, это знак для моей блуждающей во тьме души. Поживу в этом «Маяке» и обрету покой, не иначе!

– Как знать, – пожал плечами Николас.

– Неисправимый романтик, – махнул рукой Дьюван и добавил: – А домишко правда неплохо выглядит. Со вкусом и без излишеств. Правда отдохнуть съездить, что ли…

Путь к «Маяку» лежал через бор, отделяющий гостевой дом от посёлка возле железнодорожной станции, а вместе с ним – будто бы от всего мира. В лучах вечернего солнца шершавые стволы сосен отливали янтарём, под колёсами шуршал хвойный ковёр.

Дорога упёрлась в зелёный забор, и Дьюван вышел из машины – прямо в пряный, почти осязаемый аромат сосен. Где-то совсем близко шумело море, и время от времени тёплый ветер доносил солоноватый запах водорослей. Немного подышав непривычным для горожанина воздухом, Дьюван достал из машины сумку, открыл калитку и шагнул на выложенную камнями дорожку. Она взбегала вверх по склону туда, где за стеной цветущих кустов стоял дом с аккуратными балкончиками и флюгером-маяком на крыше.

В сердце мужчины шевельнулся детский интерес: захотелось углубиться в заросли, исследовать каждый уголок, посидеть в деревянной беседке, разглядеть фонтан, притаившийся, судя по звуку, где-то в саду. Пару раз Дьюван, не устояв, сворачивал на песчаные тропинки и обнаруживал гамаки, кресла-мешки, фигурки гномов, оленят и аистов, казавшихся живыми… Всё дышало любовью, с которой кто-то обустраивал это место. Всё было ухоженным и в то же время свободным от жёстких рамок порядка – ровных газонов, остриженных в форме кубов растений и строгой симметрии. Гармония сада казалась нерукотворной, хотя беседки, фонтаны и клумбы, конечно, не могли появиться сами собой.

Наконец дорожка привела Дьювана на вершину холма, где на самом краю обрыва, в нескольких метрах от дома, стояла деревянная скамья. Дьюван опустил на неё сумку и окинул взглядом открывшуюся панораму. Влево уходил высокий зелёный берег, весь в соснах и кустарнике; впереди расстилалось сияющее на солнце море, чуть правее виднелся город, казавшийся миражом отсюда, из спрятавшегося между лесом и водой сада. Внизу широкой полосой желтел пустынный пляж, шумели свободные от бетонных набережных волны, и девушка в развевающемся белом платье шла вдоль полосы прибоя.

Какой прекрасный кадр. Девушку не по центру, большую часть должно занимать море. И цветокоррекции совсем чуть-чуть, чтобы плёночный эффект получился.

Дьюван не отрывал взгляда от этой картины, пока на зелёное крылечко не вышла высокая женщина, тут же направившаяся к гостю. Он обратил внимание на плавность её движений и серебристый оттенок волос, собранных в большой пучок. Попытался понять, сколько ей лет, – и не смог выбрать между сорока и семьюдесятью годами.

– Моё имя Ола, – женщина протянула Дьювану чуть тронутую сетью морщин руку. Речь её была напевной, неторопливой и ласковой, как шум прибоя, а глаза цвета морской волны – мудрыми и улыбчивыми. – Можете называть меня бабушкой Олой, почти все здесь так делают.

Всё-таки бабушатник. Впрочем, такую женщину бабушкой не назовёшь. Почему она сама так представляется? С её внешностью можно было бы ещё долго прикидываться молодой.

Дьюван пожал протянутую руку и представился.

– Я хозяйка тут, – продолжала Ола, – если что-то понадобится, ко мне всегда обратиться можно. Пойдёмте, покажу, как всё устроено у нас.

Дьюван переступил порог гостевого дома и очутился в уютной прихожей. От входной двери, мимо ресепшена – простого стола, на котором между бумагами и канцелярскими принадлежностями дремала, свесив хвост, серая кошка, – к деревянной лестнице бежала вязаная ковровая дорожка бирюзового цвета. Над столом, время от времени встряхивая мелкими локонами, склонялась с карандашом в руке смуглая девушка; Дьюван заметил у неё в ушах серёжки в виде скрипичных ключей.

– Это горничная наша, Руслана, – представила хозяйка девушку. Та живо подняла голову, улыбнулась и поздоровалась с гостем.

Глаза золотисто-карие. В закатном свете крупным планом сфотографировать – красота получится невозможная.

– А это Дымка, – женщина ласково посмотрела на кошку. Услышав своё имя, Дымка приоткрыла один глаз, лениво махнула кончиком хвоста и снова провалилась в безмятежную кошачью дремоту.

Ни в одном отеле меня ещё не знакомили с животными.

Следующее отличие «Маяка» от привычных Дьювану отелей было не столь впечатляющим: обувь и верхнюю одежду здесь оставляли в прихожей все – и хозяйка, и персонал, и гости.

И где это я потом буду свои вещи искать среди общего хлама? Если кому-нибудь не взбредёт в голову вообще их утащить.

Не успел он повежливее сформулировать свои переживания, чтобы озвучить их бабушке Оле, как та проговорила, будто в ответ на его мысли:

– Вы не переживайте, у нас гостей много не бывает, для каждого всегда есть отдельная вешалка и для обуви полочка. Чужого никто не трогает, за это я вам ручаюсь.

Дьюван пожал плечами: певучая речь хозяйки мигом рассеяла его раздражение. В сущности, подумалось ему, это ведь даже мило и очень соответствует общему ощущению от «Маяка». Недаром на сайте он назван гостевым домом – по-другому и не скажешь, самый настоящий дом. Отели, в которых Дьюван останавливался раньше (а было их немало), отличались друг от друга только внешне: атмосфера и даже запахи в них были практически одинаковыми. А здесь появилось чувство, что он приехал к бабушке на лето, такое всё было простое, уютное и по-семейному непринуждённое. Даже улыбка горничной была другой – не той, какую обязан надевать весь обслуживающий персонал, независимо от своего настроения, а искренне приветливой. Дьюван готов был поспорить, что, будь у Русланы в момент их знакомства плохое настроение, она ограничилась бы кивком и полуулыбкой вместо тёплого приветствия.

Пока гость надевал выданные бабушкой Олой домашние тапочки, за его спиной распахнулась дверь, и в прихожую ворвался дразнящий запах еды. Дьюван обернулся и увидел низенькую женщину лет пятидесяти с выкрашенными в рыжий цвет волосами. Фартук и поднос с дымящимися тарелками, который она держала в руках, выдавали в ней повариху.

– А вот и наша кормилица – Ирэн, – подтвердила бабушка Ола догадку Дьювана.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – заулыбалась Ирэн.

Чего они все так мне радуются? Перепутали с кем-то, что ли? Не похоже, чтобы подлизывались. У них что, каждому такой тёплый приём?

Ирэн кивнула на дверь, из которой вышла:

– Здесь у нас столовая, если вам не показали ещё. Ни завтрак, ни обед, ни ужин ни к какому времени не привязаны, кушайте, что пожелаете и когда пожелаете, я тут целыми днями почти. Мудрёного ничего не готовлю, но всё домашнее, сытное, а если вдруг захочется, чего в меню нет, так говорите, сообразим… Ну, осваивайтесь, осваивайтесь, приятного отдыха! – и женщина скрылась за поворотом так проворно, словно в руках у неё не было тяжёлого подноса с горячей едой.

Деревянная лестница с увитыми каким-то комнатным растением перилами привела хозяйку и гостя на второй этаж. На стене ярко освещённого коридора висела большая картина, на которой была изображена хрупкая длинноволосая девушка. Она сидела вполоборота, повернув голову к позолоченному ласковым закатным солнцем морю; голубая лента обвивала тонкое запястье и сбегала к ногам по подолу белого сарафана. Казалось, тронешь девушку за плечо – она обернётся, посмотрит приветливо и одарит улыбкой. От картины веяло трепетной юностью, безмятежной жизнью; художник будто писал не красками, а чувствами – нежностью, любовью, восхищением.

– Красивая, – сказал Дьюван хозяйке, кивнув на картину. – Какой-нибудь известный художник?

– В узких кругах, – ответила Ола. Улыбка, сопровождавшая её слова, показалась Дьювану печальной.

– Вот ваша комната, – сказала хозяйка и протянула ему ключ с брелоком в виде маяка.

***

Море катило на берег зеленоватые волны. Они шуршали галькой и разбивались на мелкие брызги о камни, такие большие, что на них можно было удобно усесться вдвоём.

Дьюван спустился с холма – насквозь городской, в туфлях, брюках и рубашке. Так торопился к морю, что сбросил в номере только пиджак с галстуком да расстегнул по пути пару верхних пуговиц и засучил рукава. Теперь он неподвижно стоял с закрытыми глазами, подставив солнцу лицо; свежий ветер охлаждал его разгорячённую кожу, а слух ласкали голоса чаек. Он ежедневно слышал их сквозь звуки города, но здесь, переплетённые лишь с шумом волн, они были важной, неотъемлемой частью пространства, а не привычным, ничего не значащим фоном.

Море – добрый, мудрый, иногда строгий, но неизменно любящий старик, – понимало, зачем пришёл и что принёс с собой Дьюван. Оно не могло избавить его от этого груза навсегда, но могло показать, что избавление возможно, подарить несколько минут целебной тишины, рождающей в душе чувство светлой радости, почти забытое Дьюваном. Радость накапливалась, разрасталась, и вскоре захотела вырваться наружу, выплеснуться в мир волной, стать видимой и ощутимой для кого-то ещё. Вероятно, только поэтому, когда Дьюван ощутил чьё-то присутствие, он открыл глаза, улыбнулся остановившейся рядом девушке и сказал: «Привет», – словно они встретились не в первый раз. Незнакомка придерживала рукой промокший подол платья, к её босым ногам прилипли тёмные песчинки, влажные от морского воздуха волосы волнами ниспадали до пояса. Она нерешительно взглянула на Дьювана из-под длинной чёлки и кивнула – едва заметно, словно сомневалась, что приветствие обращено к ней.

– В «Маяке» отдыхаешь? – непринуждённо спросил Дьюван и сел на песок, не жалея дорогих брюк. Девушка снова молча кивнула, на этот раз более уверенно.

– А зовут тебя Ариэль? – усмехнулся Дьюван. Она отвела за ухо закрывавшую лицо прядь, обнажив робкую тонкогубую улыбку, тихонько ответила:

– Нет, Сиэль.

– Очень приятно. Я Дьюван, – он помолчал, глядя на море, потом произнёс: – Хорошо тут, правда?

Надо почаще общаться с людьми в неформальной обстановке. Кажется, мне этого сильно не хватает, иначе с чего бы я пристал к бедной девушке.

– Вы только что приехали? – спросила Сиэль, теребя лямку на тонкой ключице.

– Я так старо выгляжу? – поморщился Дьюван. – Мне всего двадцать четыре, можно и на «ты» ещё.

Сиэль смущённо потупилась.

– Извини… – Дьюван заметил, с каким усилием она проглотила «те».

– Да мне все лет на пять больше дают, я привык, – успокоил он девушку. – Ты тут с родителями?

– Нет.

– Одну отпустили?

Она улыбнулась – сдержанно, словно боясь позволить себе широкую улыбку, – но глаза её смеялись, сверкали весёлыми искорками.

– Я так молодо выгляжу? – спросила Сиэль.

– Признаться, да.

– Мне девятнадцать, и меня давно везде отпускают.

– Я думал, лет шестнадцать… Что ж, один-один!

Сиэль качнула головой, позволяя чёлке снова скрыть её улыбающееся лицо, повернулась к морю и опустилась на песок. Расправила платье, обхватила тонкими руками колени и принялась смотреть на закат с таким же вниманием, с каким люди в очередной раз пересматривают запавший в душу фильм.

Небу становилось всё труднее держать солнце, и оно бережно опускало золотой шар в морскую пучину, словно укладывало на перину. Над линией горизонта собрались небольшие тучи, солнце ласково обнимало их, пронизывая и наполняя светом.

С ней хорошо молчать.

Дьюван чувствовал, что его присутствие уже не смущает Сиэль: всё её внимание обратилось к пейзажу. Можно было не придумывать, как продолжить разговор – тут не вечеринка с бизнесменами, где постоянно нужно поддерживать светскую беседу, налаживать связи, показывать себя, но так, чтобы не выглядеть навязчивым или выскочкой. Можно было спокойно делать то, зачем они оба сюда пришли: слушать море, провожать закат и наслаждаться моментом.

Солнечный диск растёкся по линии горизонта, волны потемнели и потяжелели, как сонные веки. Дьюван оглянулся на гостевой дом – в окнах уже горел свет, а над крыльцом разгонял сумерки фонарь. В душе снова всколыхнулись безмятежные детские воспоминания: бабушкина дача, беззаботные игры допоздна, вечерняя прохлада и возвращение затемно туда, где ждут, где накормят и расскажут сказку перед сном. Сейчас на последнее рассчитывать не приходилось, но вот ужин в столовой точно поджидал. При мысли об этом Дьюван понял, что проголодался, и решился нарушить комфортную тишину.

– Ты идёшь? – спросил он у Сиэль. – Холодно уже.

Расторопная Ирэн накормила вернувшихся с прогулки гостей незамысловатой, но вкусной едой. После ресторанов, доставок в пластиковых лоточках и еды быстрого приготовления, простые домашние блюда показались Дьювану деликатесом. Он стремительно опустошил тарелки и остался сидеть у окна, слушая колыбельную волн.

Так тихо. Так спокойно. Надо будет спасибо Нику сказать. Давно так хорошо себя не чувствовал.

€2,66

Žanrid ja sildid

Vanusepiirang:
16+
Ilmumiskuupäev Litres'is:
23 august 2023
Objętość:
160 lk 1 illustratsioon
ISBN:
9785006047426
Allalaadimise formaat:
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 3052 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,7, põhineb 4697 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 6090 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 1331 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 0, põhineb 0 hinnangul
Tekst
Keskmine hinnang 5, põhineb 1 hinnangul
Tekst
Keskmine hinnang 5, põhineb 5 hinnangul