«Пора»
«20»
Около морга он оказался раньше назначенного времени. Катафалк еще не прибыл, и ему оставалось только ждать снаружи. Пока он ждал, солнце окончательно село, температура упала еще ниже. Мерзкий ветер будто специально разошелся, пытаясь забиться под ворот куртки. В попытках согреться, Араки перетаптывался с ноги на ногу, но это особо не помогало.
Жизнерадостности, понятно, в этом месте не было. Маленькое одноэтажное здание неподалеку от больницы в узком переулке, скрытом от глаз. Косметического ремонта оно не видело с далеких времен, штукатурка много где отвалилась, обнажив кирпичную кладку. Забор рядом был ржавый, хотя, видимо, основную функцию защиты от нежелательных гостей еще выполнял. Асфальт заканчивался перед воротами, а дальше во дворе был насыпан только гравий. Можно было подумать, что это очередное заброшенное довоенное строение, если бы не валивший из длинной трубы крематория серо-черный дым.
Наконец, со стороны въезда послышался шум колес, едущих по гравию. Араки обернулся и увидел длинный сверкающий черный автомобиль. Безупречная простота, ничего лишнего: плавные линии, зеркально чистые тонированные стекла, строгость и лаконичность. Автомобиль заехал во двор морга и остановился неподалеку от Араки. Будто по команде, синхронно открылись передние двери и из них появились два подтянутых высоких человека лет 35-40 на вид. Оба выглядели одинаково серьезно и безукоризненно – одинаковые костюмы: битумно-черные брюки, пиджак и галстук, а внизу контрастная столь же идеально белая рубашка; одинаковые коротко-стриженные темные волосы; одинаковый холодный безучастный взгляд. Когда Араки смотрел на них выходящих из авто, его не покидало чувство, что это авто продавалось в комплекте с этими двумя. Единый стиль с авто читался и в их глазах, и в их осанках.
Не торопясь они подошли к нему, поздоровались и зашли в морг. Араки пошел следом. Они точно знали куда идти, не задумываясь, нашли вход, открыли дверь и не растерялись, увидев встретивший их у порога полумрак. Сразу понятно, ребята здесь не впервой. Пройдя широкий плохо освещенный коридор, они пришли в большую просторную комнату. Вся она с пола до потолка была обита красным бархатом, посеревшим и истершимся под воздействием времени. Посередине стоял стол, а на нем открытый гроб, где лежал его отец. Работники морга постарались на славу – трупных пятен будто и не бывало. Если бы не неестественный холодный цвет кожи, то могло бы показаться, что он всего-навсего крепко спит.
Араки подошел ближе. Традиции требуют оплакивать умершего перед погребением, но, как назло, он не смог выдавить из себя ни слезинки в его присутствии. Он просто не любил, когда отец видел его слезы. Вот и все. Он обернулся к этим двум, ожидающим в дверях, и чуть заметно кивнул. Сохраняя синхронность, они подошли к гробу. К ним присоединились еще два человека – носильщики от морга. Вчетвером довольно быстро они вынесли гроб на улицу и загрузили в автомобиль.
Ехали они не спеша и в тишине. Не считая приветствия, они больше не произнесли ни единого слова. Араки уставился в окно, безучастно наблюдая за прохожими, снующими по улице.
«Все они ведь куда-то спешат» – думал Араки отрешенно. – «К семье, к любимым, к друзьям, с работы или учебы. У каждого своя неповторимая жизнь, которая однажды прервется. И все они так старательно не замечают этого, делают вид, будто бессмертны. “Это может коснуться кого угодно, только не меня”. Но рано или поздно это коснется всех. И весь этот розовый прекрасный мир со всеми мечтами, желаниями, страхами и бог еще знает с чем, рухнет. И не важно, кто погибнет – сам человек или кто-то ему близкий. Достаточно просто с этим столкнуться, и начинаешь понимать, насколько мир жесток и непредсказуем, как смехотворны все планы, что ты без конца строишь, как жалок в своей беспомощности каждый перед лицом того, чего не избежать. Осознав это, ты вдруг оказываешься в ином мире, не в том, что ты считал реальным, не в том, в котором ты жил раньше. Сам мир, конечно, не меняется – просто смотреть на него начинаешь иначе. И это сильно выбивает из колеи. Начинаешь теряться, перестаешь понимать, зачем все это нужно, зачем люди живут, зачем работают, почему смеются или плачут, что их заставляет. Они что, не знают, чем все это закончится? И вот они – случайные прохожие, снуют по своим делам буквально в паре метров от меня, но эта пара метров все равно что несколько тысяч километров»
В размышлениях дорога показалась короче. Неожиданно быстро они подъехали к кладбищу и остановились у ворот. Они были закрыты, и для проезда на машине вроде как требовалось какое-то разрешение. Араки не сильно вдавался в детали, потому был не в курсе. Да оно, в принципе, и было ему до лампочки. Двое ушли куда-то, обещали все уладить и вернуться. Араки вышел из машины одновременно с ними, не желая оставаться в одной машине с гробом. И только когда вышел и огляделся, он заметил стоящего у ворот Себастьяна.
Одежда его была, в отличие от Араки, подобающая – вся с ног до головы черная. Из-за этого в темноте разглядеть его было почти невозможно. Выдал его красный огонек сигареты. Он курил, облокотившись на кованый черный забор, и смотрел в сторону Араки.
– Привет.– Он подошел к Себу.
– Привет.
И повисло молчание. Оно не напрягало ни Себа, ни Араки. Ни тому, ни другому сказать было нечего, и они оба это понимали. Себастьян поверхностно скользнул по нему взглядом и уставился в никуда перед собой, и Араки, задумавшись, повторил за ним. Прошло пару минут, сигарета была скурена, и вернулись эти двое. Они учтиво поздоровались с Себом и сели в машину. Араки хотел было повторить за ними, но Себ отдернул его.
– Я думаю, нам с тобой лучше прогуляться.
Подошел сторож и бесшумно отпер ворота.
– Но…
– Эти ребята и без нас прекрасно справятся с подготовкой. Мы подойдем как раз к началу. Я знаю, где будет могила, так что провожу, не переживай.
– Ладно.
Они отошли чуть в сторону, пропуская авто вперед. После за ним последовали сами. Сторож запер ворота.
Кладбищем служила огромная поляна, окруженная еловым лесом. Узкая асфальтированная дорога была единственным въездом сюда. Она начиналась у ворот и примерно с километр от них прорезалась через лес. В молчании они прошли залесье и оказались на самом кладбище. Место это, против всех ожиданий, оказалось довольно живописным. Аккуратные асфальтированные тропки и дороги пошире для автомобилей, искусные кованые оградки, гранитные памятники – все было сделано безупречно в едином готическом стиле. Видимо, здесь такое правило. Нет ни серых незаметных могил, ни чересчур вычурных. Это и создавало гармонию. Автомобиль еще в залесье пропал из виду, и теперь, выйдя на открытое пространство, Араки, надеявшийся вначале быстро его отыскать, понял, что задача это нелегкая. Кладбище, хоть и почти полностью пустое, было поражающе огромным. Настолько, что как бы он ни всматривался вдаль, найти автомобиль в темноте не вышло.
– Сколько нам идти?
– Минут 25-30.
– Так далеко?
– Да, новые могилы располагаются на другом краю кладбища.
– Мы не потеряемся в темноте?
– Нет.
«Как-то странно он себя ведет» – подумал Хиро. Как-то необычно тихо даже для себя. Говорил будто себе под нос, и на него даже не взглянул. И вид такой, будто глубоко задумался. Большую часть времени он смотрел под ноги, лишь изредка поднимая голову, чтобы сверится с дорогой. Раньше он его таким не видел. В первую очередь он подумал, что так Себ выражает соболезнования и старается его поддержать, но вскоре отмел эту версию как неправдоподобную.
«Кто-кто, а он точно не будет изображать из себя сочувствующего и понимающего. Здесь что-то другое»
– Себ…– Прошло пару секунд, перед тем как, опомнившись, Себ ответил.
– Что?
– Спасибо за то, что организовал похороны, и за то, что пришел. Сам я, наверно, не справился бы.
– Не за что.
– Что-то случилось?
– Нет, ничего.
Они ненадолго остановились около одного из фонарей, Себастьян искал в кармане пальто зажигалку. Все это время Араки смотрел на него в упор.
«Вот так просто он, похоже, не отстанет…» – промелькнуло в голове Себа.
Белобрысый обреченно вздохнул. Белесые клубы от выдоха покружились на рассеянном теплом свете фонаря и растворились. Себ нашел зажигалку, вставил сигарету в зубы и, переведя взгляд на Араки, продолжил говорить.
– Ничего не случилось.– Он прикурил сигарету.– Просто день как-то не задался.
Хиро не понял, что это значит, и в ответ лишь неуместно кивнул. Приставать дальше с расспросами он не стал, и они продолжили идти в темноте, изредка отступавшей перед светом фонарей. Шли они по однообразной дорожке от фонаря к фонарю. Хиро начало казаться, что это будет продолжать вечно. Свет. Мрак. Свет. Мрак. Мерные звуки шагов. Тихий шелест ледяного ветра. Крики ворон где-то вдалеке.
Но дорога не была бесконечной, и через некоторое время Хиро разглядел далеко впереди отдельный «остров» света. Он не был похож на фонарь, он был больше и гуще. Вначале лишь небольшая точка, но по мере приближения она разрасталась, и он понял, что там не только свет – там были люди. До его ушей донеслись невнятные обрывки их разговоров, звук включенного мотора катафалка.
Они подошли к могиле. На кованую оградку вокруг было приделано несколько переносных ламповых светильников, что было очень к месту. Если бы не они, не было бы видно ни священника, стоящего неподалеку, ни опущенный на дно могилы гроб, ни гранитный памятник с фотографией и именем его отца, ни стоящих поодаль работников – тех двоих ребят вместе с парочкой копателей от кладбища, стоящих с еще более безразличными лицами. В руках – по лопате, а в зубах – по дымящейся сигарете.
– Начнем?– тихо спросил священник. Араки утвердительно кивнул.
Древняя молитва за упокой разносилась по пустынному кладбищу. Слова ее были почти полностью забыты, затеряны в истории. На них говорили задолго до изобретения автомобиля, телефона и даже электричества, и потому сейчас они лишь издали напоминают современные. Араки и Себ тихо слушали ее, но не понимали смысла. Она была для них чем-то вроде иностранной песни с неясным мотивом и некачественным исполнением. И все же она играла особую роль в том, что происходило здесь.
Как загипнотизированные, они покорно дослушали молитву. После, согласно старой традиции, Араки взял ком земли и, сказав на прощанье первое, что пришло в голову, кинул ком в могилу. Он с глухим звуком ударился о деревянную крышку гроба. Подошли копатели и без указа сами начали закапывать гроб. Раздавались те же тупые удары промерзшей земли о крышку. Закончив, они устало выгнули спины, что-то недовольно пробурчав, и удалились в густую темноту. Двое мужчин и священник вскоре последовали их примеру и уехали на катафалке.
Около могилы остались двое парней. Араки, сев на корточки, бережно приводил могилу в порядок. Себастьян открыл перекинутую через плечо небольшую черную сумку и извлек из нее металлический термос.
– Помянем? – Он протянул термос.
Араки обернулся и, отряхнув руки, взял термос.
– Надеюсь, чай еще теплый. Сейчас бы совсем не повредило.– Себ протянул небольшой пластиковый стакан. Араки отвинтил крышку, налил Себу, а после – себе в крышку термоса. От чая шел пар. Себастьян облокотился на оградку, Араки примостился рядом, хоть и опасался, что оградка не выдержит двоих. Но она стойко вынесла это испытание и не только не шатнулась, но и скрипа не издала. Себастьян аккуратно прихлебнул чай.
– Горячий,– едва слышно сказал белобрысый себе под нос.
– Ага.– Араки тоже сделал небольшой глоток.
– Я думал, ты разозлишься.
– Это еще почему?
– Все не совсем по религиозным традициям. Я не знал твоего отца, и информация, что я о нем достал, была очень скупа. Я боялся, что он – глубоко верующий человек, и тебя взбесит то, что мы, например, похороны устроили после захода солнца. Думаю, ты хотел расправиться со всем этим как можно скорее, потому торопился.
– А что, после заката хоронить нельзя?
– Ну, вообще, да. Хотя это от религии зависит. Христианство, например, запрещает.
– А я и не знал. Так что мне все равно. Не знаю, верил ли мой отец в бога или во что-либо еще. Мы об этом никогда не говорили. Я никогда не видел, чтобы он молился или ходил в церковь. Да и крестик он не носил. Я думаю, ему все равно. Похоронили – и ладно.
Себастьян, молча, протянул завернутый в пакет бутерброд, вынутый также из сумки. Араки еле развернул его окоченевшими на морозе пальцами. Бутерброды были суховаты, колбаса нарезана неровно, а листик салата, кинутый сверху, мало того, что был неуместен, но еще был пожухлый и мятый от упаковки. Себастьян достал себе точно такой же бутерброд.
– А ты веришь в бога? – Араки решил развить начатую тему, лишь бы не сидеть в тишине.
– В каком-то смысле…
– В каком-то смысле?
– Ага. Я верю в бога, только вера эта сильно отличается от традиционной. Я не хожу в церкви, не молюсь, не ставлю свечек. Да и бог мой очень странный.
– И какой?
– Я сам.
– Тронулся?
– Я – свой собственный персональный бог. Вот такая у меня вера. В конце концов, центром вселенной для каждого отдельного человека является он сам. То есть каждый живет в своем неповторимом мире, построенном в его голове. То, что мы зовем реальностью – лишь картинки, пропущенные через нашу призму восприятия. И у всех это восприятие отличается, как отпечатки пальцев. Кто-то обожает, скажем, куриные крылышки, у кого-то на них аллергия. Кто-то считает смыслом жизни семью и детей, кто-то – карьеру, а кто-то – бесконечные загулы. Кому-то нравится желтый цвет, кого-то от него воротит. Вот только желтый цвет для всех одинаков, просто разное отношение к нему. А отношение к чему-либо, присвоение ему «ярлыков», эмоции, вызванные этим отношением, и составляют восприятие. И у каждого оно, как я уже говорил, индивидуальное. А почему индивидуальное? Потому что у каждого в голове свой мир. Получается, единой объективной реальности не существует, есть только множество субъективных реальностей, разбросанных по штуке в каждой черепушке. Из этого следует, что все зависит от наблюдателя. Шредингер это уже давно более обстоятельно доказал. Выходит, что и у меня в черепе – мой особый мир. И то, что происходит в этом мире, зависит от моего мировоззрения, моих поступков, мыслей, желаний, страхов, да от количества выброшенных в мой мозг различных гормонов, наконец. Не от какого-то непонятного старикана на небесах. Я – есть этот мир, и то, как я к этому миру отношусь, как с ним поступаю, что делаю, и определяет, какой будет моя реальность. А раз так, то, выходит, что бог этого мира – я.
– По-моему, это – не вера, а какой-то извращенный нарциссизм.
– Ты, оказывается, и такие слова знаешь.
– Эй!
– А у тебя есть бог? – Себастьян продолжил разговор, не обратив никакого внимания на гневный взгляд Хиро.
– Я как-то не думал об этом,– он ответил как ни в чем не бывало, колкость Себастьяна моментально вылетела у него из головы.– Не приходило мне это раньше в голову. Может, есть бог, а может, и нет. Не знаю. В общем, мне это безразлично. Ну, есть он, допустим. И что? Мир останется таким же. То есть то, что он есть, ничего не меняет. А нет его – то же самое. Тогда какой смысл гадать, есть он или нет?
– Тоже верно. Есть он, нет его – этот мир останется таким, какой есть.
Они доели бутерброды, а чай в импровизированных кружках закончился.
– Пойдем? – спросил Себ.
– Давай еще немного постоим.
– Тогда налей еще.– Он протянул стаканчик, и Хиро налил еще чая. И себе – тоже.
Пару минут они уже в обычном для них безмолвии пили чай. Стояла идеальная тишина, будто все звуки разом куда-то исчезли. Так как кладбища ночью не посещают, кроме них, на пару-тройку километров ни единой живой души. Разве что сторож, наверно, где-то бродит недалеко.
– Ты мне так и не ответил вчера на вопрос.– Себ сделал очередной глоток.– Вроде как ты собирался держать его на искусственном жизнеобеспечении максимально долго, пока позволяют финансы. Ты не хотел с ним прощаться, не мог смириться с его смертью, считал отключение убийством и все же в одну ночь вот так взял и передумал. Почему?
– Если бы я сам знал ответ. Я просто передумал, почему кто сейчас разберет.
– И все же вот так внезапно отпустить кого-то тебе дорогого. Так быстро и легко. Удивительно.
– Кто тебе сказал, что это было легко? И вообще, ты уже не в первый раз говоришь что-то про «отпустить». Я не понимаю, что это значит.
– Ну как… Отпустить – забыть о нем, продолжать спокойно жить, несмотря на то, что он умер.
– Нет, тогда ты не прав. Я его не отпустил и не отпущу никогда.
– Но…
– Да, продолжать жить я буду, – перебил его Араки. – Но забыть его не смогу, как бы от этого мне не было больно. Он был частью моей жизни, я любил его, потому выкинуть его из воспоминаний, будто его и не было, у меня не получится. Но именно поэтому я буду жить дальше – потому что я его помню, потому что он этого бы хотел, потому что я просто обязан жить дальше. Вот как-то так, я и передумал.
– Разве можно спокойно жить, помня о нем? Разве тебе от этого не будет плохо?
– Будет, но я как-нибудь справлюсь. Не могу же я вот так просто опустить руки, лечь на землю и вечно страдать?
– Ты прав.
«Мне сейчас показалось, или он, действительно, сказал, что я прав?» – Хиро удивленно уставился на Себастьяна. Он не только вел себя необычно, но и выглядел странно. Кожа была бледнее нормального, но это он поначалу списал на плохое освещение. Вид рассеянный, что совсем для него нехарактерно. Да и взгляд какой-то мутный, нечеткий. Вот смотрит он куда-либо, но будто и не смотрит никуда, будто мимо.
– Что с тобой, ты мне объяснишь, нет? Сначала из тебя слова не вытянуть, потом ты вдруг забалтываешься, а после опять резко замолкаешь.
– Все нормально.
– Может, не будешь врать? Я, конечно, не такой «Шерлок» как ты, но вижу же, что что-то не так.
– Ну вот что ты пристал? Просто самочувствие не очень и все.
Араки не знал, что на это ответить, и замолчал. Свет переносных ламп начал тускнеть – заряд батарей садился, но судя по всему, минут пять у них еще было. Рядом пролетела стая ворон, издавая пронзительное карканье. Ветер уже успокоился, и в воздухе царил покой. Себастьян смотрел на памятник своим невидящим взглядом. Хиро косо смотрел на белобрысого. Время будто застыло. И в этом умиротворяющем затишье, медленно кружась, беззвучно падала первая снежинка. Себ заметил ее, взгляд его сфокусировался. Она падала прямиком на свежую могилу. Увидев эту перемену в лице белобрысого, Араки тоже перевел взгляд туда и увидел ее. Они проводили ее взглядом до земли. Дотронувшись до нее, снежинка и не подумала таять, а осталась лежать. За ней потянулись ее сестры, и вскоре вокруг кружилось множество белых хлопьев, подсвеченных слабым светом ламп и фонарей.
– Снег пошел, – произнес Себ.
– Ага. Красиво.
Себастьян протянул вперед руку, на нее упала снежинка и чуть погодя растаяла, прокатившись маленькой каплей по ладони. Он отошел от калитки и, отряхнув пальто сзади, обернулся к Араки.
– Ладно, хватит тут сидеть. Холод, между прочим, собачий, а нам еще обратно топать.
Араки кивнул в ответ и засобирался: отдал термос Себу, еще немного прибрался на могиле, выключил светильники. Себ пока не спеша вызвал такси и прикурил сигарету. Снегопад тем временем только усиливался, и Араки стал серьезно опасаться сильной метели. И, закончив, наконец, со всем, они пошли к выходу. Крупные пушистые хлопья так и липли к одежде, мешая идти. Пару раз Араки стряхивал их с плеч, но поняв вскоре бессмысленность этого действия, перестал. Себастьян и не трудился этого делать. Глупо стряхивать снег в снегопад. Дорога до ворот далась им быстрее, чем от них. Видимо, потому что они торопились. Сторож ждал их появления и, как только они подошли к воротам, отворил их. Такси на шоссе еще не было, пришлось ждать. Самочувствие Себа ухудшалось на глазах. На смену легкой слабости пришел озноб. Он сильно замерз, и его пробирала дрожь. Пытаясь прийти в себя, он закрыл глаза и запрокинул голову к небу. Конечно, это не помогло.
«Где же это чертово такси?»
Араки заметил, что белобрысому не хорошо, но что с этим можно поделать, он не знал, да и степень этого «не хорошо» не представлял. Потому лишь бесцельно перетаптываясь с ноги на ногу, смотря на дорогу в сторону города, ожидал пару сверкающих огней вдалеке. Сколько точно они так простояли, ни один из них не знал, но в такси они сели оба вконец задубевшие. Хиро сел впереди, растирая руки под курткой, а Себ сзади. Как только они тронулись, Себ вырубился, потому дороги не заметил. Сначала они довезли до дома Себастьяна. Араки растормошил его и вызвался было проводить, но он сразу отказался.
– Ты точно дойдешь сам?
– Тут идти метров пять. Как-нибудь уж справлюсь.
– Хорошо,– сдался Араки.
Белобрысый вышел, громко захлопнув дверь, и такси поехало к дому Араки. Долго ехать не пришлось. Расплатившись, Араки вылез из машины. Снег и не думал прекращаться, а разбушевался еще яростнее, теперь к нему присоединился промозглый ветер. Эта парочка точно сводила с ума сейчас весь город. Многие отложили все свои планы о вечерних прогулках, походах в магазин или бог весть знает куда. В такую погоду люди предпочитают сидеть в теплых домах, завернувшись во что-нибудь мягкое, например, в плед, и пить что-то горячее, вроде какао, но точно не бороться со стихией на темных улицах. Араки тоже поспешил зайти домой, но там было немногим теплее. Отопление в этой квартире всегда было никудышное. Потому, сняв только ботинки, а куртку даже не расстегивая, он прошел вглубь квартиры и выкатил на середину комнаты большой обогреватель. Такой же древний, как и квартира. Он подключил его к розетке, поставил чайник и стал ждать, пока в квартире станет хоть чуть теплее. Минут через десять он снял куртку и пошел пить чай. Делал он все чисто механически, не задумываясь ни на секунду. Помыл руки под краном, вытер полотенцем, подошел к чайнику. Заварка, сахар, кипяток. Один из двух дряхлых стульев рядом со столом. Это – его стул, напротив – его отца. Так было заведено, он всегда садился сюда. Не спеша он выпил горячий чай, отметив про себя, что как никогда раньше ему хотелось бы поболтать с кем-нибудь. С кем угодно, но он был один. Что-то сжалось в груди. Не обращая на это внимания, он решил пойти переодеться в домашнее. Большой шкаф в гостиной был забит разным текстилем, в основном постельным бельем, скатертями, занавесками, но были две полки, выделенные отдельно для домашней одежды. Верхняя – Араки, нижняя – отца. Причем, касалось это только домашней одежды, обычная одежда хранилась у них в разных шкафах. Так тоже было заведено. Что-то вновь сдавило внутри.
«Почему так пусто?»
Он смотрел на полку отца, на ней лежали аккуратно сложенные пара брюк, майки, футболки и свитер. Все вещи такие старые и заношенные, что смотрелись словно ветошь. И все равно они отдавали чем-то близким, родным, знакомым. Он взял в руки свитер, который лежал наверху стопки, и сжал его в руке. Несмотря на старость, он был теплый и мягкий и мог бы послужить своему хозяину еще немного.
«Мог бы побыть еще немного рядом»
По щекам покатились слезы. Он кинул свитер обратно на полку и пошел в комнату отца. В детстве ему было запрещено в нее заходить. Отец сильно ругался, стоило ему застать в ней Хиро. Особенно, если рядом с письменным столом. Там ведь куча документов, не дай бог ребенок что-то испортит. И Хиро все детство мечтал, как станет главой семьи и будет ходить, куда ему вздумается. Повзрослев, он тоже не заходил в комнату, и из уважения, но скорее по привычке. И вот, он – глава семьи. И единственный ее член. Мечты имеют свойство сбываться и иногда мучительным образом.
Так долго и так сильно он не плакал никогда в жизни.