Татарская книга

© Эльдар Ахадов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стихотворения

Аби

 
«Олом, барасынмы кая?
Кир'акми, ярабби», —
Вздыхает бабушка моя —
Татарская аби.
Со мной повсюду, аби-кай,
Твой голос на земле.
Щедра душой ты, как Тукай,
Мудра, как Шурале…
«Извечна жизни толчея,
Терпи, и все пройдет…», —
Смеется бабушка моя, —
Как солнышко встает.
Есть то, что свыше наших сил:
Так было, – Бог не дал…
И я ее не хоронил
И мертвой не видал…
Я помню только о живой,
О бабушке родной,
Что стала небом и травой,
Чтоб всюду быть со мной…
У края моря, у реки,
В лесу, в горах, в степи —
Смахну слезинку со щеки
И слышу: «Ярабби…»
 

Под гармошку

 
Эй! Подруга дорога!
Лань, косуля, кабарга!
Отвечай, пока я рядом:
Син барасын татарга?
 
 
Ты давай, мине не лай!
Был я милый, стал – малай,
По-татарски значит «парень»,
Вот случается шулай!
 
 
Мне не надо молока,
Не телёнок я пока…
Эх, душа моя – пельмени,
Син барасын татарга?
 
 
Ай, любимая, кябям!
Вуалейкум ас-салям!!
Шундый в загсе расписаться
У меня с собой галям!
 

Апа¹

 
Есть на земле слова святые,
Хранит их памяти тропа,
Какие? Например, такие:
Миним апа – моя апа.
Всю жизнь она была в работе:
В избе, на мельнице, в саду…
Но помню, крикнешь: «Тётя, тётя!
Апа!» И слышится: «Иду!»
Спешит на голос мой по следу,
Спасает от чужих гусей,
Зовёт племянника к обеду
За стол среди родных детей.
Как пела, помню, как лечила,
Как в кружку нацедив отвар,
Меня жалея, говорила:
«Син ёрягим миним², Эльдар…»
Гляжу на давний фотоснимок,
Как в детство дальнее бегу,
И вспоминаю тётю Нину,
А по-татарски – Мушвику.
Есть на земле святые люди,
Хранит их памяти тропа.
Их, как тебя, зовут и любят,
Моя апа – миним апа…
 

Бисмиллахи-рахмани-рахим…

 
Бисмиллахи-рахмани-рахим…
На земле со времён Мухаммада
Этих слов не смолкает триада,
Как живое сиянье над ним.
И доныне молитвой храним
Средь толпы и в пути одиноком —
Восклицающий вслед за Пророком
Бисмиллахи-рахмани-рахим…
Бисмиллахи-рахмани-рахим…
Мир тому, кто восславил Аллаха,
Кто надежду для горсточки праха
Дал молитвенным словом своим!
 
 
Помню, близким моим и родным
Войн и горя досталось немало.
Только бабушка всё повторяла:
Бисмиллахи-рахмани-рахим…
 
 
Бисмиллахи-рахмани-рахим…
Что бы в мире ещё ни случилось:
Верю в Бога Единого милость,
Верю слову Пророка пред Ним.
 
 
Мухаммад, был рожденьем твоим,
Мир спасен, словно солнечным светом…
Вслед шепчу за отцом и за дедом:
Бисмиллахи-рахмани-рахим…
 

Кыш Бабай³

 
Улыбнись, не прозевай:
Скоро Новый год!
Это значит Кыш Бабай
К нам уже идёт!
Если ни коньков, ни лыж
Рядом не найти:
Стоит только крикнуть «Кыш!»,
И Бабай – в пути!
Он и ёлку принесёт
И мешок конфет.
За Бабаем Новый год
Ходит много лет.
Ну, а если не судьба
С Кышем для татар,
То придут Шахта Баба⁴
И девица Кар⁵!
А к рассвету, как закон,
Люди говорят:
В дверь звонит Буха-нойон
Родом из бурят…
 

Люблю и помню

Часть первая. Мишари

Почти всё, что я знаю о родных – из маминых рассказов и совсем немного – из раннего моего детства. Я делаю сейчас эти записи для себя и, может быть, для своих детей, если когда-нибудь это им захочется знать. Мама рассказывала фрагментарно, как вспомнит, и не рассказывала ничего для записи. Наоборот, стоило ей заметить, что я пытаюсь что-то записать, как разговор прекращался. Всё ли она рассказывала именно так, как было, а не как это отложилось в её памяти о своем детстве и своей юности, всё ли я правильно дословно запомнил – я ручаться тоже не могу. Потому что человеческие воспоминания – это не архивный протокол, а яркие пятна света во мгле исчезнувшего времени. Я же просто хочу сохранить память о тех моих родных, которых уже нет, многих из которых я и не видел никогда, и не мог видеть. Но они были. И пусть это останется в слове, как мой поклон им за то, что они – были.

Семья моей мамы перед войной жила в Ленинграде на улице Декабристов. У семьи была дача под Ленинградом, где в бочках хранилась собранная на болотах и в лесу ягода: клюква и брусника. У бабушки (её звали Афифя Айнетдиновна, а по-русски Агафья или просто тётя Ганя) были специальные туфли, которые мама называет «театральными», поскольку в них она с дедом ходила в театр (вероятнее всего – в Мариинский, тогда – имени Кирова, он находился неподалеку от дома). Деда звали Хасян Юсупович.

Дед мой родом из Усть-Узы Пензенской губернии (Пензенская область Шемышейский район Усть-Узинский сельсовет село Усть-Уза), некогда очень большой (несколько тысяч жителей) татарской деревни на берегу реки Узы, впадающей в Суру. Из волжских татар-мишарей. Князей этих племен, правителей городов и селений называли улугбеками. Скорее всего, отсюда и произошла фамилия деда и прадеда. Мой прадед Юсуф был высоким русоволосым с большими не монголоидного типа голубыми глазами. У деда Хасяна, у мамы, у меня – глаза карие, но тоже большие. Дед был тоже русоволосым. Мама – тоже, но до пяти-шести лет. Я тоже родился и до пяти лет был русоволосым, затем волосы потемнели. У моих сыновей в детстве – тоже русые волосы, а у младшего – голубые глаза.

Усть-Уза (местное – Оз авыл), татарско-мишарское село, центр сельсовета, в 10 км от пгт Шемышейка, ближайшая железнодорожная станция в Пензе, на берегу Сурского водохранилища. На 1.1.2004 – 533 хозяйства, 1436 жителей. Основано полковыми татарами, прибывшими из Темникова и Саранска во главе с Альмяшем Елаевым на земле, переданной им в 1683 году. К 1877 году в селе – 517 дворов, 7 мечетей, 2 школы. Кто такие татары-мишари? Татары-мишари – это сложный этнокомплекс, сформировавшийся в основном до конца XVI в. в пределах Мещеры, Мордовии, Нижегородского Поволжья. Помните рассказы Константина Паустовского о Мещерской стороне? Мещерской она зовётся именно потому, что это родина мишарей. В течение нескольких столетий мишари обитали в Мещере, местности, расположенной в среднем течении р. Оки. Топоним Мещерская земля происходит от названия мещерской народности. Всё правобережье Средней Волги издревле было местом проживания финно-угорских, тюркских и славянских племен. Именно там произошло формирование предков мишарей в дозолотоордынский период. В русских документах XIV—XV вв. они называются «мещеряками», а в более поздних – XVI—XVII вв. – уже значатся под собирательным именем «татары». В царской России с 1798 по 1865 гг. мишари, как башкиры и казаки, находились в военно-казачьем сословии. В Отечественной войне 1812 г. активно участвовали и мишари, сформировав 2 конных полка. 1-й полк в 1812—1814 гг. нес гарнизонную службу в г. Москве. 2-й полк прошел большой боевой путь, закончив его в Париже. Все участники взятия Парижа 19 марта 1814 г. были награждены серебряными медалями.

Особенностям татарского языка в селе Усть-Уза посвящена научная работа члена-корреспондента РАН, выдающегося тюрколога Э. Р. Тенишева. Ученые Ф. И. Гордеев, Э. Р. Тенишев, В. А. Никонов полагают, что географическое название Уза имеет финно-угорские корни. Действительно, судя по описаниям мамы, рослый, голубоглазый, русоволосый мой прадед Юсуп, коренной житель Усть-Узы, внешне скорее напоминал классического финна, чем привычного стереотипного татарина. Притом по говору жители этого татарского села, на мой взгляд, отличаются от жителей других татарских сел тем, что в их речи уловимы отголоски куманского языка (так арабские средневековые историки называли половцев), кроме того особенность их мишарского диалекта заключается в сохранении древних форм, присущих современным кипчакским языкам, а так же в его близости к древнетатарскому литературному языку (тюркИ).

Мишарская лексика, в отличие от казанского диалекта, характеризуется наличием значительного пласта древних кипчакских и огузских слов, немногочисленных мордовских заимствований и довольно большим количеством заимствований из русского языка. Причем, с сохранением древнего фонетического облика русских заимствований. Притом, в языке зачастую встречаются отсутствующие в литературном арабские и особенно персидские слова. По крайней мере, это утверждают ученые, и мне остается только согласиться с ними.

Жизнь моих близких складывалась чрезвычайно непросто. Конечно, как все мы теперь знаем, сложные неоднозначные исторические процессы происходили тогда повсеместно, но в то же время я не могу сказать однозначно, что моя родня не осознавала того, что творится вокруг. Скорее наоборот. Они понимали всё. И дай Бог нам понимать в этой жизни хотя бы половину того, что было ясно для них…

Часть вторая. Люблю и помню

Крайне сложно писать о том, что и кровно, и духовно – очень близко, как говорится, возле самого сердца… Бабушка моя (абийим) родом из Шумалака, деревни на стыке Ульяновской и Пензенской областей. Родилась аби в 1904 (или в 1903) году. Её родителей звали Айнетдин и Фяхриннися. У бабушки был брат – смуглый, как араб, Ильяс-абзи («абзи» – по-татарски «дядя», так зовет его моя мама) вполне возможно, среди предков бабушки были арабские архитекторы, которые в средние века строили в Булгарии мечети, дворцы, крепости. Был у бабушки еще один родной брат, она его очень любила, но моя мама не застала его при жизни, а имени не запомнила. Ещё была у аби старшая сестра – Няфися – апа (апа – тетя) – так её звала моя мама. Русские звали её Анфисой. Она была старше моей бабушки, причем, намного: на несколько десятков лет! Жила семья дружно, зажиточно, относились друг к другу бережно. Фамилии её отца, дедушки Айнетдина, мама не помнит, однако, либо он сам, либо их родные имели прямое отношение к роду татарских князей Айсиных.

Бабушка в юности была очень красивой, с длинными чёрными косами, общительной, с большим чувством юмора, которое, кстати, сохранила до старости. Даже я помню её забавные шутки (всегда добрые, никогда необидные), добрую искреннюю улыбку, сметливый практичный ясный ум. Первым её мужем стал богатый молодой бек (татарский дворянин) в безумном порыве любви выкравший её у родителей. Но вместе они были недолго: в стране полыхала гражданская война: большевики расстреляли мужа моей аби, а родившийся первенец умер у неё на руках. Слишком много было причин для смерти: террор, голод, эпидемии… Положение молодой женщины было ужасно. И тут жизнь познакомила её с моим дедом, который был в ту пору молодым отчаянным конником будёновской армии. Молодой боец влюбился сразу и навсегда. Они поженились.

Отец деда Хасяна – Юсуп был не только необыкновенно красив, но и образован, богат и уважаем всеми. Он имел карету, большой просторный дом, ухоженную усадьбу с родовым яблоневым садом, владел пахотными землями, угодьями, торговал зерном с Канадой, у него были приказчики и прислуга. Его жена, моя прабабушка Халимя, прожила долгую жизнь (моя мама помнит её ещё после Великой Отечественной войны) и даже в старости продолжала прекрасно вышивать, была опрятной, подтянутой, с великолепной осанкой, знала массу сказочных историй, которые рассказывала внучкам, но полов лично сама принципиально не мыла, всякий раз повторяя, что для этого существует прислуга.

Юсуп слыл набожным мусульманином, а его сын Хасян, мой дед, учился в медресе, владел арабским языком, читал Коран в подлиннике (я лично тому свидетель, помню как он свободно читал по-арабски справа налево). А ещё я помню деревенскую конюшню и то, с какой любовью дед ухаживал за лошадьми, как выводил их на огороженную площадку, где кони валялись в опилках, бегали и исполняли все, что ему от них требовалось. Эта привязанность жила в нем с детства. В годы революции молодой Хасян увлекся большевистскими идеями, вступил в Конную армию Будённого. Его отец Юсуп добровольно передал большевикам свои земли и свою усадьбу, в которой теперь располагались органы новой власти.

Мама моего деда – моя прабабушка Халимя в старости жила с семьей своего сына Хасяна, поскольку он, родившийся в 1899 году, был её старшим сыном. Кроме Хасяна в семье росли его сестры Мярзия-апа, Зяйнаб-апа («апа» означает «тётя» по-татарски, так называет их моя мама, потому и я называю их так же, поскольку слышал о них от матери) и братья – Мирза-джон-абзи 1912 года рождения и Джафяр-абзи 1923 г.р.

В Конной армии у деда была опасная работа, требующая исключительной отваги и смекалки: он был вестовым, доставлял срочные пакеты с секретными донесениями из одной армейской части в другую, нередко – через территорию, занятую врагом. Лучшим боевым другом, его спасителем был для него конь. Только конь выручал своего хозяина во время погони, а когда однажды деда ранили, его конь лег рядом с ним набок, чтобы раненый друг-человек мог заползти на него, а потом унес его на себе к своим, спас ему жизнь.

Одно из ранних моих детских воспоминаний: мороз, свежий яркий запах снега смешанный с тёплым конским запахом, низкие дровни с мягким сеном и летящая из-под полозьев скрипучая снежная дорога, по которой вдоль тихого зимнего леса едем я и мой дедушка Хасян: я позади, в сене, а он с вожжами – впереди.

Партиец, большевик, участник гражданской войны, первый председатель колхоза в Усть-Узе (кулаки дважды дотла сжигали его дом), советский служащий в предвоенном Ленинграде, участник финской и Великой Отечественной войн, блокадник, прошедший через всё, что только можно себе представить, Хасян Юсупович в конце жизни кардинально изменил свои взгляды. Он вышел из партии, молился на арабском, носил мусульманский кяпяч (татарская тюбетейка). Таким я застал его в начале моей жизни – в шестидесятые годы прошлого века. В 1975 году деда не стало. Бабушка пережила его ненамного, она умерла в 1977г.

Много горя выпало на их долю, много тяжелейших испытаний, о которых я упомяну далее, но до самого конца они были вместе, заботились друг о друге, любили и берегли своих детей и внуков, одним из которых был и я. Абийим, ёрягим миним! Бабайим миним! Слышите ли вы меня? Я вас люблю, родные мои… Люблю и помню.

Часть третья. Довоенное время

21 января 1924 года родился мой дядя Ханяфи Хасянович (или как его звали потом: Федор Васильевич) Улубиков. Судя по сохранившимся фотографиям и по воспоминаниям мамы, она очень на него внешне похожа. В 26-м появилась на свет Мушвика (тетя Нина), а в 1928-м еще одна сестра – Закия (тетя Зоя). Наконец, в 1937-м родилась моя мама – Сания Хасяновна, по сложившейся в те годы советской традиции люди называли её Шурочкой, и по сей день многие зовут её тётей Шурой или Александрой Васильевной.

Прадед Юсуп, которого любила и уважала вся семья, ко всеобщему сожалению рано ушел из жизни, причем по совершенно банальной причине: аппендицит. Его вполне можно было спасти в обычной районной больнице даже тогда, в двадцатые годы, но врачебная нерасторопность и халатность, увы, аукнулись непоправимым горем для всех домочадцев.

В школе Ханяфи был отличником, ему легко давались все предметы, а характер у него был весёлый, жизнелюбивый, даже озорной. Любил, например, поддразнивать обидчивую Закию. Подойдёт и как бы невзначай спрашивает: – Как твою классную руководительницу зовут? – Варвара Степановна. – Как? Как? Варварварвар… Сестра начинает злиться, и в конце концов бежит со слезами на глазах жаловаться маме. Ну, парню доставалось, конечно.

Сания родилась в Пензе, а вскоре семья переехала в Ленинград. Возможно, внезапный (буквально в одну ночь) отъезд семьи был связан с конфликтом, который возник у деда с кем-то из местных властей. Дело в том, что прекрасный родовой яблоневый сад, который семья деда Хасяна безвозмездно передала советской власти, эта самая власть однажды безжалостно и бессмысленно вырубила под корень на глазах деда. И, вероятно, он в сердцах позволил себе по этому поводу нелицеприятное высказывание. А на дворе был 38-й год, время стукачей и расстрелов не только по малейшему поводу, но порой и без всякого повода.

Они поселились в доме номер 11 квартира 11 по улице Декабристов. На новом месте как опытный партиец и хозяйственник дед вскоре получил неплохую должность. Мама помнит, как в день получки отец принёс детям фабричную коробку с рассыпными конфетами (имеется в виду большая фабричная упаковочная тара). Федя – Ханяфи вступил в комсомол, начал самостоятельную трудовую жизнь. Жил он в рабочем общежитии на Гороховой улице дом 6. С первой же получки брат купил самой младшей сестре красивые туфельки. Она помнила о них всю жизнь. Среди сверстников Федор был заводилой. Мама помнит, как они с ребятами шли-маршировали по улице и громко пели советские песни. Особенно часто «Песню о Щорсе»: «Шел отряд по берегу, шёл издалека, шел под красным знаменем командир полка…».

Однажды, он с друзьями возвращался из леса, где они насобирали много переспевшей ягоды – то ли голубики, то ли черники. Естественно, и сами напробовались. А запах от переспевшей ягоды очень напоминал винный. И бабушка решила, что Федя выпил (хотя он никогда не пил) и не признается. Она сильно рассердилась на него и шлёпнула его при всех полотенцем. И тут друзья за него вступились: показали собранную ягоду. Бабушка расплакалась от того, что ей стало жалко сына, к которому она только что была так несправедлива.

Тем временем дед Хасян снова оказался на войне: теперь он воевал с белофиннами. Финская война длилась всю зиму 40 года. Когда-то в детстве он рассказывал мне об этом, но, к сожалению, я почти ничего не запомнил, кроме его слов о том, что стояли крепкие морозы. А ещё – что финские солдаты были очень мужественными и достойными противниками, которые крепко сражались, но никогда не позволяли себе той подлости, на какую оказались способны немецкие фашисты, особенно эсэсовцы. Сейчас я понимаю, что даже в те времена взгляд моего деда на окружающую политическую действительность оставался непредвзятым. Белое чёрным так же как и чёрное белым он никогда не называл.

В Ленинграде проживала не только его семья, но и семьи его сестер – Зяйнаб-апы и Мярзии-апы. Перед самой войной прабабушка Халимя вдруг собралась и выехала из города на Неве, заявив, что вот-вот начнется война и что в Ленинграде оставаться опасно. Она – единственная из семьи, кто не попал в блокадное окружение…