Loe raamatut: «Говорящие куклы»

Безногий танцор

1.

Первым свою историю мне рассказал Шен.

Он появился в моем доме случайно и долго не мог найти себе место. Перебирался из гостиной в спальню, из спальни – на кухню, из кухни – снова в гостиную… И так несколько дней, пока, наконец, не стало понятно, что лучше всего ему в кабинете.

Я не мешала. С такими, как он, это всегда нелегко – ужиться в одном доме. Хуже всего было, когда он остался ночевать в моей спальне: я просто не смогла уснуть, зная, что он рядом. А когда уснула, чуть с ума не сошла от кошмаров.

Но потом ничего, привыкла. В конце концов он же не виноват, что попал ко мне.

Это случилось за неделю до моего дня рождения. По правде сказать, я суеверна и никогда не отмечаю этот праздник заранее. Я его и в нужный-то день отмечаю не всегда, но тут ко мне как раз приехала Кика. Приехала всего на пару дней, чтобы потом снова исчезнуть на пять лет в своих далеких странах. И на правах лучшей подруги она решила сделать мне подарок, не дожидаясь дня «хэ».

Подарком стал Шен.

Кика принесла его завернутым в кусок густо-синей ткани и перед уходом незаметно оставила на моей кровати. В складках этого свертка я нашла также короткую записку.

«Он не красавчик, но зато умеет слушать. Может, хоть ему ты расскажешь о своих проблемах. Люблю. С днюхой!».

Я осторожно распеленала свой подарок и замерла, не зная, что и думать о нем. И о Кике.

Шен лежал на моей ладони, свесив с нее свои ужасные ноги и заслонив лицо рукой.

Кукла. Шарнирная кукла ростом не больше двадцати сантиметров. Пальцы – тоньше зубочисток. Лицо – идеальное произведение искусства.

И обрубки вместо ног ниже щиколотки.

Не знаю почему, но, глядя на него, я заплакала. Мне было жаль эту нелепую прекрасную куклу, которую злой мастер создал калекой. И еще больше было жаль себя – такую же убогую, недоделанную, хоть и с ногами.

Кика к тому моменту уже проходила паспортный контроль в аэропорту. Мой звонок застал ее босой и без ремня.

– Что это такое? – спросила я без прелюдий.

– Это Шен, – точно также без долгих объяснений ответила моя любимая подруга. – Я купила его у одного чокнутого кукольника. Не удержалась. Если верить легенде, раньше он был артистом. Актер, кажется, или акробат… Не помню. Да и не важно! Думаю, вы подружитесь. Ну все, милая, мне пора. Чмоки!

И она отключила телефон.

В первую секунду я едва не набрала ее номер снова, но потом передумала и устало отбросила мобильный в угол кровати.

Безногий Шен лежал рядом и улыбался.

А я еще не знала, как много будет значить для меня эта улыбка.

Когда прошло первое изумление, когда отпустила волна гнева и обиды, я снова взяла его в руки и рассмотрела уже внимательней.

Тонкая, очень тонкая работа. За гранью моего понимания. Хотя я человек криворукий, поэтому любое чужое творчество меня восхищает.

Даже такое.

Впрочем, если не смотреть на огрызки ног, Шен был вылеплен безупречно – как настоящий человек. Каждая часть тела – работа гениального скульптора. Но особенно завораживало лицо, совсем юное, по-девичьи нежное: тонкий прямой нос, высокие восточные скулы и глаза тоже восточные, с поднятыми вверх уголками. Темно-синие, как ночь над морем. Эти глаза смотрели на меня – и сквозь – с легкой грустью. Еще у Шена были густые черные волосы ниже талии, изящные кисти музыканта и длинная гибкая шея. Он весь выглядел очень подвижным, казалось, его тело создано для танца или акробатики.

Повинуясь внезапному порыву, я усадила его на ладони. Темно-синие глаза отразили свет из окна и показались совершенно живыми. Изуродованные ноги свесились вниз, и я разглядела, что одна из них заметно длиннее другой, «обрезаной» почти по середину голени.

– Что с тобой случилось, милый? – вдруг спросила я. И даже не смутилась того, что заговорила с куклой.

Но Шен молчал. И слава богу – значит мне еще не пора лечиться.

Я провела мизинцем по его распущенным волосам. Они были очень похожи на натуральные.

– Ты будто из сказки, – прошептала я еле слышно. – Из какой-то очень грустной сказки…

В тот день я оставила его ночевать в гостиной. На полке, рядом с фарфоровой статуэткой трубочиста, керамической танцовщицей и парочкой сувенирных кукол из Китая. На их фоне Шен казался пугающе живым, но в тот момент я просто не могла придумать, куда еще его деть. Решила, что подумаю об этом завтра.

Ночь выдалась не самая приятная. Сначала я долго не могла уснуть, думая то о безногом Шене, то о Кике с ее вечной неприкаянностью и дорогой в глазах, то о себе – унылой рыбе. Потом сон все же захватил меня в свои объятия, но какой-то странный, тревожный. Сквозь тонкую пелену полудремы я все еще думала урывками про куклу в гостиной. Про ноги-культяпки. Про каскад черных волос и печальную улыбку. В общем, неудивительно, что, когда я, наконец, уплыла в царство сновидений, образ увечного артиста догнал меня и там.

Во сне Шен был человеком. Обычным. И, возможно, даже с ногами – я не разглядела. Он будто пытался пробиться ко мне сквозь толщу сновидений, но так и не смог.

Проснулась я поздно и не сразу поняла, что в моей жизни изменилось. А потом в сердце кольнуло, и память обнажила вчерашний вечер.

Шен.

Он, конечно, так и сидел на полке, как я его оставила. В темных блестящих глазах отражалась половина комнаты и застывшая рядом танцовщица в своем вечном, неизменном па.

– Привет… – я взяла его в руки и, повинуясь внезапному порыву, прижала к груди. Не знаю, что на меня нашло. Я, вообще-то, не сентиментальна. – Ты зачем мне снился?

Кукольный калека молчал. А я опять принялась его рассматривать.

По какой-то неведомой причине Шен достался мне раздетым. У него не было даже простеньких штанов – прикрыть детально вылепленное достоинство. В роли наряда выступали только длинные волосы.

– Одеть бы тебя, – пробормотала я, поворачивая куклу так и этак. Шарнирный человек принимал абсолютно живые позы. – Будешь тогда вообще красавчик.

Нагота Шена показалась мне какой-то неправильной, неуместной. И вовсе не из ханжеских соображений: просто отсутствие одежды делало его совсем беззащитным. А он, бедняга, и без того немало перенес – если судить по этим ногам… Решив, что так дело не пойдет, я отыскала вчерашнюю синюю ткань, в которой Кика принесла свой подарок, и снова завернула в нее свой подарок.

Синий был ему к лицу. Но что-то подсказало мне, что одежду нужно искать другого цвета. И из другой материи.

Тут я вспомнила про китайских кукол в шкафу. Вот оно! Эти двое были не самой дешевой сувенирной штамповкой: хоть и сделаны из пластика, но аккуратно, и одежда у них вполне достойная. Я в восточной иерархии не разбираюсь, но мне кажется, такие наряды могли бы носить только знатные люди. Без особого сожаления я сняла с полки китайского вельможу и быстренько вытряхнула его из алого шелкового кимоно. А потом стянула маленькую белую рубаху и штаны.

Шен в это время сидел рядом на полке и наблюдал за моими варварскими действиями.

– Ради тебя стараюсь, – сообщила я ему. Все же было немного стыдно. Китайские куклы тоже появились как подарок от хорошего человека… но они мне никогда особенно не нравились, да и человек этот уже давно канул в прошлое. Так что туда им и дорога, глупым ненужным воспоминаниям.

Я бережно взяла Шена, удивляясь, какой он все-таки настоящий рядом с этими, из пластмассы, и быстро натянула на него весь китайский костюм. Руки дрожали от нетерпения – так хотелось поскорее увидеть его принцем.

Но принц не удался.

Красное кимоно висело на плечах артиста, словно дешевая кустарная тряпка.

– А ты с характером… – я вздохнула и сняла с Шена халат. В одной рубашке он смотрелся лучше. Как кинозвезда в обносках крестьянина.

Вот вам и шелковые одежды с дорогих кукол…

Штаны китайские я сначала хотела завязать узелками у Шена под культями, но с этим он тоже не согласился. Я сразу ощутила. Пришлось немного обрезать и закатать. Заодно наконец нашла в себе мужество присмотреться и к этим частям его тела. Да… коротенькие культи выглядели как настоящие. До дрожи. Этот странный кукольный мастер каждый шов изобразил на коже. Жестокое правдоподобие.

Я сердито поправила штанины, стараясь не думать о характере человека, который создает таких кукол.

Впрочем, в одежде Шен выглядел уже не так жалостно. Хорошо, хоть размеры у них с пластиковым вельможей более-менее совпали. Скорее менее, если уж по правде, но в большеватой рубашонке Шен смотрелся по-своему даже мило.

Не знаю, что меня дернуло, только я зачем-то решила примерить на него и ту одежду, которую носила белолицая жена китайского вельможи. На ней тоже было кимоно – само собой, они же китайцы, – но немного более тонкой работы. И нежно-розового цвета.

Примерила и ахнула.

Шен в нем – как родился. Красавчик. Теперь уж точно кинозвезда. Подобный образ я видела в одном из корейских, кажется, фильмов.

Так и оставила: в белой рубахе со штанами и в розовом кимоно нараспашку. Усадила на подоконник лицом на улицу и сама села рядом.

Как будто сто лет друзья.

– А меня зовут Ярослава, – сообщила ему словно между прочим. – Приятно познакомиться.

Сидели мы так недолго. Потом меня закрутили дела: работу никто не отменял.

Провозилась я со своими заказами до поздней ночи – одиноким людям легко быть трудоголиками.

Когда, наконец, собралась ложиться спать, устроила Шена в своей комнате. Соорудила кровать из обувной коробки и оставила ее на комоде. Подумала, вдруг это ему поможет. Если будет рядом со мной наяву – сможет дотянуться и во сне. И расскажет уже свою историю.

Но в два часа ночи поняла, что это была плохая идея.

Только закрывала глаза, начинала проваливаться в сон – сразу видела что-то страшное. Какие-то огненные сполохи, крики, острые щепки, летящие в лицо.

Жуть полная.

– Извини, дружок, но я так не могу, – среди ночи я вылезла из кровати, ощупью нашла коробку и унесла ее на кухню. Подальше от себя.

Какие бы там истории ни пытался поведать мне Шен, похоже, я не была к ним готова.

Весь следующий день я старательно избегала общения с ним. Решила, что не стоит торопить события и обращать на нового знакомца слишком много внимания. Все же такая странная кукла в доме – это настоящее испытание на прочность нервной системы. Особенно если эта кукла пытается что-то рассказать во сне…

Я оставила коробку со своим подарком на холодильнике. И спряталась в гостиной, уткнувшись в компьютер. На работе очень вовремя случился аврал, так что дел у меня было – по самое горло. Заказчику (как обычно) не понравился дизайн основной страницы сайта. Пришлось весь день с ним корячиться, переделывая раз за разом и отправляя один вариант за другим. Ближе к вечеру стало понятно, что сегодня кто-нибудь точно лопнет от злости – или я, или заказчик, или наш менеджер Марина, которой приходилось быть посредником. И, конечно же (как обычно), в конце дня выяснилось, что вообще-то заказчику первый вариант нравился больше всего, только там надо основной цвет поменять с синего на красный…

Когда я впервые за день добралась, наконец, до кухни, то про Шена даже не вспомнила. Перед глазами мелькали элементы этого злополучного сайта, а желудок недвусмысленно урчал. Громче, чем мой старый холодильник.

Проведя короткую ревизию продуктов, я поняла, что вкусный ужин отменяется. Невозможно его приготовить из одной сморщенной маленькой картофелины, огрызка колбасы и недельного творога с подозрительным запахом. А полуфабрикаты так некстати закончились – даже самые неудачные покупные вареники с капустой, которые у меня валялись по углам морозилки едва ли не полгода.

Я высунула голову из холодильника и с тоской посмотрела в сторону кухонного шкафа: там у меня по традиции лежат пачки с корейской лапшой. Этакий запас на крайний случай, когда есть уже хочется смертельно, а готовить некогда или не из чего.

– Тяжела холостяцкая жизнь, – усмехнулась я и набрала воды в чайник.

Терпеть не могу заварную лапшу.

Чтобы хоть как-то утешиться, я напомнила себе, что азиаты едят ее всю жизнь и не жалуются.

Азиаты…

Коробка так и стояла, как я ее оставила, – задвинутая к самой стенке. И накрытая сверху старым кухонным полотенцем.

– Шен…

Произнесенное вслух, его имя невесомо всколыхнуло привычное пространство моей кухни.

Не могу сказать, что мне стало очень стыдно, скорее грустно. И усталость вдруг разом навалилась.

Я вытащила Шена из коробки и усадила на ладонь, повернув лицом к себе.

Как тут и был. Принц на троне.

– Шен… – я на миг задержала рвущиеся наружу слова – внезапно насладилась звучанием его имени, которое проскользнуло сквозь губы, точно вода, неудержимо и слишком быстро. Но потом взяла себя в руки и закончила фразу: – Давай договоримся. Ты больше не будешь меня пугать, а я постараюсь тебя услышать. Но мне надо работать, понимаешь? А значит, хорошо спать. Крепко и сладко. И просыпаться бодренькой, со свежей головой, – подушечками пальцев я ощущала сквозь ткань китайской рубахи плавный изгиб его спины. В синих глазах поблескивало любопытство. Казалось, он смотрит на меня искоса, чуть склонив голову. Длинные волосы щекотали мое запястье. Я продолжила свой монолог вполне осознавая его легкую безумность: – Так вот… Давай ты свою историю мне в пятницу расскажешь, ладно? В пятницу вечером. Мне в выходные рано вставать не нужно. Я уж как-нибудь постараюсь выдержать твои страшилки… И, может, к тому времени найду тебе нормальное место для жизни.

Щелчок вскипевшего чайника поставил красивую точку в моем обращении.

Я прислонила Шена спиной к пузатой белой сахарнице с голубыми цветочками на боку и со вздохом залила кипятком лапшу в глубокой чашке.

Хуже такого ужина – только то, что ты ешь его в одиночестве.

Пока я давилась продукцией корейского мукомольного завода, Шен бесстрастно наблюдал за моими мучениями. Куклам еда без нужды.

– Вот если бы ты был живым, – сказала я ему, проглотив ложку жгучего «бульона», – мог бы приготовить настоящей китайской еды. Или ты не китаец? Вообще-то, не очень похож. У тебя глаза красивые, не узкие совсем. Эх… молчишь… Наверное, и к лучшему.

Мне даже с Кикой уже сто лет не хватает смелости по душам поговорить.

Я добавила грязную чашку к горе немытой посуды в раковине и подвела итог этого вечера:

– Ну вот, Яся Пална, совсем ты с катушек съехала. Раньше хоть молчаливой дурой была, а теперь вслух заговорила. И с кем? С куклой…

Я невесело усмехнулась, сгребла Шена со стола и ушла в гостиную – смотреть любимый сериал.

В эту ночь Шен, как приличный, спал на диване. И ни разу не потревожил меня до самого утра. А утром я твердо решила, что леший с ней, с работой, сначала мне нужно найти своему безногому артисту нормальное место в доме. К решению этого вопроса я подошла серьезно: если уж брать за основу, что Шен – почти живой, то и относиться к нему нужно соответственно.

Я задумалась, где бы разместила у себя настоящего гостя, случись таковой в моей жизни. Уж точно не на кухне, это факт. И не в спальне – нечего в ней делать малознакомому человеку. И даже не в гостиной, где я работаю и шатаюсь с утра до вечера, где неумолчно гудит компьютер и все пространство завалено бестолковым хламом.

Оставался только кабинет. Маленькая, тесная комната, от пола до потолка заставленная книжными стеллажами. Когда-то давно дед писал здесь свои научные труды и прятался от шумной семьи. Я приходила к нему тайком от всех, просачивалась в дверную щель, как кошка, и тихо садилась в уголок между столом и шкафом у окна. Мне нравилось слушать стук печатной машинки, вдыхать запах старых книг, смотреть на движение дедовых рук. Его пальцы словно летали над клавишами машинки, играя музыку других миров. Эти движения завораживали и отчего-то дарили мне ощущение незыблемости всего сущего. Именно здесь, в дедушкиной каморке, я впервые осознала себя как личность. Здесь я влюбилась в книги. И в тишину – густую, дышащую, наполненную множеством звуков. Тишину, которая означала отсутствие ненужных людских голосов. Они казались лишними. Гораздо важнее был шелест страниц, шум ветра или дождя за окном, глухое покашливание деда, шарканье его ног в стоптанных тапочках, скрип половиц.

Я нашла в себе мужество вымыть в кабинете пол и протереть пыль. На окно меня не хватило.

Идеально пустой дедушкин стол, как и прежде, венчала печатная машинка. Я сняла с нее чехол и провела пальцем по круглым белым клавишам с черными буквами. Невозможно красивый инструмент. И совершенно бессмысленный.

Как кукла без ног.

Я усадила Шена на верхний ряд клавиш, точно на ступеньку лестницы и отчетливо поняла, что здесь ему будет лучше всего.

Так мы дожили до пятницы.

Когда наступил вечер, который я обещала Шену, у меня почему-то почти не осталось сомнений, что на сей раз у него действительно получится. Я не знала как. И не пыталась предположить. Просто доверилась судьбе. Той самой, насмешливой бесстыднице, которая превратила меня в замкнутую снулую рыбу. Той самой, которая привела ко мне этого иноземного калеку с его слишком живыми для куклы глазами.

Отправляясь спать, я оставила дверь в библиотеку приоткрытой. И дверь в свою спальню тоже. Комнаты разделял только узкий коридор, и со своей кровати при желании я могла увидеть край стола и завиток черных волос, ниспадающих на нижний ряд клавиш печатной машинки.

А сон не шел.

Я смотрела, как тени от ветвей дерева за окном сплетают причудливые узоры на потолке. Думала о том, что уже совсем скоро потеплеет и можно будет чаще выбираться из дома. Гулять по улицам, радуясь весеннему теплому солнцу. Заходить в любимые парки и скверы…

Весна и осень для меня – самое счастливое время, потому что жару и холод я не выношу.

Мысли о грядущих хороших днях, вопреки логике, унесли меня не в будущее, а в прошлое: я снова вспомнила деда и наши прогулки по городу. Родители никогда не снисходили до таких глупостей, они предпочитали видеть меня за уроками или знать, что я полезно провожу время где-нибудь на танцах и в студии рисования. Глупые, они всерьез верили, будто для наследницы это лучше, чем общение с ними. Неудивительно, что в какой-то момент я и в самом деле перестала нуждаться в их любви. Когда они получили долгожданную трехкомнатную в спальном районе и с облегчением покинули центр, я не нашла внутри себя ни одной причины, зачем мне нужно переезжать вместе с ними. К тому моменту бабушка уже три года как почила, а дед совсем окопался в своем кабинете. После выселения родителей квартира почти целиком осталась в моем распоряжении. Это было… странно. Непривычно. И хорошо. Мы с дедом быстро сошлись во мнении, что покупные пельмени и докторская колбаса экономят массу времени, которое можно с пользой потратить на чтение или творческую работу.

Я заканчивала второй курс дизайнерского отделения. С трудом представляла себе, как буду зарабатывать на хлеб этой странной профессией, которую выбрала, повинуясь воле случая. Рисовать на уроках ИЗО меня так и не научили, скорее уж отбили то небольшое желание, которое имелось в раннем детстве. Но, как это ни странно, возиться с цифровой графикой мне понравилось. И оказалось, что у меня даже есть определенный талант в данной сфере.

И работа нашлась, едва только я приложила к этому минимальные усилия. А самое замечательное, что я смогла убедить шефа взять меня на удаленку. Сослалась на тысячи несуществующих причин и выиграла бесценную возможность оставаться дома. В своей уютной пыльной норке.

В своей прекрасной ограниченной неизменности.

В какой-то момент я поймала себя на том, что уже не вижу узоры на потолке, а скорее ощущаю их кожей. И улыбнулась.

Мне всегда нравилась эта тонкая грань между сном и явью.

А потом узоры исчезли.

И я тоже.

2.

Черная гладь воды в пруду неподвижна, как зеркало. Я смотрю в нее и пытаюсь представить, каким будет мое лицо через много лет. Я делаю это всякий раз, когда мир начинает давить слишком сильно. Иногда мне удается застать слабое дуновение ветерка, и тогда по воде бежит быстрая рябь, искажая мои черты, словно украшая их морщинами. Но эта иллюзия всегда заканчивается слишком быстро.

– Шен! Шен-Ри! Где ты?

Я беззвучно скольжу за высокую колонну из гладкого зеленого камня и замираю, опустив веки.

Я – Шен-Ри. Мне четыре года. Через неделю – уже пять.

В пять лет пятого сына отдают Великой Богине. Это большая честь. Это бесценный дар.

Это мое проклятье и судьба, которую нельзя изменить.

Вскоре голос служанки отдаляется.

В нашем саду есть сотни укромных уголков, где никто и никогда не найдет меня, если я захочу.

Рано утром, когда солнце еще не палит, а нежно целует все живое, я видел целый рой золотистых бабочек. Это хорошая примета. Так говорит старая Куна. А она знает толк в приметах.

Может быть, мне повезет, и я стану танцором.

Белые глаза настоятеля холодны, как мрамор. Он смотрит на меня, не мигая. А потом, когда я опускаю взгляд, произносит презрительно:

– Золотая кровь.

И я понимаю, что не понравился ему.

Золотая кровь – так у нас называют знать. Мой род очень древний.

– Подойди ближе, дитя, – он властно манит меня рукой, и я иду, не смея поднять свой взор. – У тебя красивые волосы. Верно, их никогда не стригли… – Сухие твердые пальцы проводят по моей голове, один из них поднимает мой подбородок, вынуждая оторвать взгляд от пола. – Тебе объяснили, почему ты здесь? – В ответ я могу лишь согласно опустить веки. – Хорошо. Значит, ты знаешь, что избран. Теперь твой дом в Храме. И его обитатели – твоя семья. Запомни это. Запомни на всю жизнь. Завтра ты принесешь обет верности Великой Богине. Это больно. Будь готов испытать то, чего никогда не знало твое изнеженное тело. – Наверное, в моих глазах настоятель увидел страх, потому что костлявая рука отпускает меня и голос его становится мягче: – Таков обычай, дитя. Только боль научит тебя тому, что ты должен знать о своей судьбе. Примешь эту судьбу с чистым сердцем – и боль никогда не коснется тебя впредь. Посмеешь предать – завтрашнее испытание покажется тебе невинной игрой.

Из покоев настоятеля я выхожу на деревянных ногах.

Мое сердце полно горечи: я так и не узнал, что именно ждет меня в обители Великой Богини.

Ветер…

Откуда ветер в моей спальне?

Я открываю глаза и вижу себя на широком каменном ложе. Это Башня Духов.

Бьют барабаны. По углам башни мечутся тени от масляных ламп.

Я не знаю, как оказался здесь, но понимаю, что час настал – скоро я умру для мира людей.

Когда один из слуг Богини прижимает раскаленный металл к моей стопе, я кричу. И сквозь боль ощущаю неземное счастье – боги услышали меня. Я не буду мыть полы в храме или собирать милостыню на улице.

Клеймо Летящего Журавля на пятке – символ танцора.