Loe raamatut: «Исповедь Дракулы»

ОТ АВТОРА

Князя Дракулу знают все, но в то же время мало кому известна подлинная судьба этого человека – слишком много легенд и домыслов окружают его имя. Мифы завораживают, однако ни одна выдумка не может сравниться ни по накалу страстей, ни по «закрученности сюжета» с жизнью настоящего Влада Воеводы. Потому в моем романе мало вымысла: все его главные герои – реальные исторические личности, а цитируемые документы XV века взяты из научных работ известных историков. Особенно интересны письма, написанные самим Дракулой и практически неизвестные современному читателю за пределами Румынии.

Интерес к Дракуле велик. Его имя ассоциируется с темными силами зла, однако мало кто задает себе вопрос, в чем же конкретно виновен Влад Дракула. В вампиризме? Думаю, никому не придет в голову серьезно говорить о восставшем из гроба мертвеце, а если рассматривать образ зловещего кровопийцы как нарицательный, то он вообще не имеет никакого отношения к валашскому князю. Дракулу «превратили» в вампира только в конце XIX века, а до того, на протяжении четырех столетий, не существовало ни одного фольклорного предания, где Дракула представал бы в образе упыря.

Другое обвинение, выдвинутое против князя, звучит более серьезно. Дракулу привыкли называть одним из самых жестоких правителей средневековья, великим извергом, истребившим за время своего правления десятки тысяч человек. Это обвинение базируется на трех якобы независимых источниках: германских первопечатных брошюрах и некоем германском же анонимном манускрипте, свидетельствах венгерского летописца Антонио Бонфини и русской «Повести о Дракуле». Все перечисленные произведения во многом сходны между собой, что и позволило некоторым историкам сделать вывод, будто они имеют дело с независимыми источниками в разных странах, рассказывающими об одних и тех же реальных событиях. Однако эту точку зрения опровергает сопоставление времени и обстоятельств появления текстов. Нетрудно проследить, что все порочащие Дракулу рассказы восходят к венгерскому королевскому двору и лично королю Матьяшу, любившему рассказывать заезжим иностранцам о своем пленнике, много лет находившемся в венгерской тюрьме. Кстати обстоятельства странного ареста Дракулы ярче всего описал Антонио Бонфини: «Король перешел Альпы, как говорят, для того, чтобы освободить из рук турок Дракулу /…/Придя туда, он, не знаю по какой причине, ибо никто вполне этого не понял, захватил Дракулу в Трансильвании, другого же Дракулу (Раду Красивого, младшего брата Влада – авт.), назначенного в эту провинцию турками, вопреки всеобщему ожиданию, утвердил: этого же привел в Буду пленником и держал десять лет в заточении». На самом деле причина ареста была банальна. По свидетельству того же Бонфини, Матьяш получил от папы Пия II сорок тысяч гульденов на проведение крестового похода, но не использовал эти деньги по назначению и переложил вину за сорванный поход на своего вассала Дракулу, заодно обвинив его во всех смертных грехах.

«Исповедь Дракулы» – это не только подробный рассказ, освещающий все периоды жизни Влада Воеводы, но и книга-расследование, на страницах которой представлена реконструкция действий короля Матьяша, намеренно оклеветавшего князя. Предвижу, что мой роман может вызвать полемику и показаться достаточно спорным, однако, работая над произведением, я опиралась на труды таких известных авторов, как Р. Флореску, Н. Иорга, Я.С. Лурье, И. Богдан, Б. Кымпина, используя документальные свидетельства, представленные на страницах их научных исследований. Различие состоит лишь в том, что я иначе интерпретировала эти факты, сделав на их основе выводы, часто не совпадающие с мнением историков и противоречащие сложившейся за последние сто лет тенденции демонизации образа Дракулы.

Так кем же был на самом деле Влад Дракула – героем или злодеем? Решайте сами…

Елена Артамонова

Часть первая. Донос

1462 год

Трансильвания, замок Кенингштейн, 26 ноября 1462 года

За узким оконцем бушевало осеннее ненастье. Порывы злого ветра, проникавшие сквозь щели оконного переплета, заставляли трепетать пламя свечи, неровным светом озарявшей просторную комнату. Несмотря на поздний час, человеку за столом было не до сна. Перед ним лежал чистый лист бумаги и несколько в досаде сломанных перьев. После долгого раздумья мужчина подался вперед, обмакнул перо в чернила и… застыл неподвижно, вновь усомнившись в целесообразности принятого решения – лично обращаться за помощью к Ватикану было рискованно, поскольку это могло вызвать гнев и без того рассерженного венгерского короля.

Задумавшись, князь машинально обхватил лоб ладонью и тут же поморщился – прикосновение к недавно затянувшемуся шраму причиняло сильную боль. В больших темно-зеленых глазах мелькнуло раздражение. Все складывалось совсем не так, как он планировал, с каждым днем дела шли все хуже, а причиной тому были – глупость, корысть и страх окружавших его людей.

Мужчина вновь склонился над бумагой, и золотистый свет свечи озарил его лицо. Князь был молод, силен, обладал привлекательной внешностью. Высокий лоб, лежавшие правильными дугами брови, длинный тонкий нос с красиво очерченными ноздрями, завитые по последней моде усы и длинные локоны, падавшие на плечи, выдавали в нем аристократа, привыкшего в любой ситуации следить за своей внешностью и держаться с подобающим его происхождению достоинством. Но не тонкие надменные черты делали незабываемым лицо князя – взгляд выразительных глаз, в которых отражалась буря эмоций и незаурядный ум, западал в душу каждого, кто встречался с этим человеком.

Так и не написав ни строчки, князь переломил еще одно перо, откинулся на спинку кресла, созерцая трепетный огонек свечи. А дождь за окном шумел все громче, ветер пел на разные голоса, пророча новые беды и несчастья…

Неспавшего суровой осенней ночью человека звали Влад Дракула¹. Он был тем самым Дракулой, что осмелился бросить вызов Османской империи, впервые за много лет атаковав грозного врага на его территории. Он был тем Дракулой, что едва не убил, а затем обратил в бегство самого Мехмеда Завоевателя, заставив его убраться с валашской земли. Он был тем, кого прочили в освободители святого града Константина… Но теперь удача отвернулась от князя, а следовавшие одно за другим предательства друзей и соратников повергали в отчаянье. Лишившись своей армии, Влад вынужден был бежать в Трансильванию, где его ждал могущественный союзник – венгерский король Матьяш Корвин, пусть и с опозданием, но все же пришедший на помощь Валахии. Поддержка Венгрии в корне меняла ситуацию, и теперь вместо неравного противостояния между маленькой Валахией и Османской империей военная кампания могла стать началом крестового похода, главной целью которого многие, в том числе и сам Влад, видели освобождение Константинополя. Таковы были надежды…

Действительность оказалась иной. В начале ноября находившийся в Брашове Матьяш принял своего вассала, но встречу эту трудно было назвать приятной – впрочем, валашский князь и не надеялся на теплый прием. Несмотря на то, что летом Влад совершил невозможное и в одиночку остановил превосходящую в несколько раз по численности турецкую армию, он все же проиграл войну, и никакие аргументы, объясняющие поражение, не могли изменить этого факта.

С тех пор как, перейдя Карпаты, Влад остановился в Турну-Рошу, минул почти месяц бесплодных переговоров с венгерскими посланниками – король явно тянул время, преследуя свои, пока не ясные князю цели. И вот недавно Матьяш изъявил желание вновь лично поговорить со своим вассалом, назначив встречу в замке Кенингштейн, находившемся недалеко от Брашова. Медлить было нельзя, словно спохватившись, король настаивал на срочном приезде Влада, упрекая его в намеренном затягивании переговоров. Взбалмошность и дурной характер юного правителя не являлись ни для кого секретом, поэтому князь проигнорировал резкие выпады в свой адрес, обрадовавшись тому, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки.

Покидая Турну-Рошу, Дракула взял с собой сына, посчитав, что рядом с ним маленький Влад будет в большей безопасности, нежели оставшись в приграничной крепости. Во главе довольно большого вооруженного отряда князь без промедленья двинулся в путь, но в Кенингштейне его ожидал неприятный сюрприз – настаивавший на срочной встрече Матьяш отсутствовал, и никто не знал, когда он соблаговолит приехать в замок. Ожидание затягивалось. После нескольких суток полной неопределенности измученный неизвестностью и не знавший, как быть Влад решился написать в Ватикан, – лично обратившись к папе Пию II, инициировавшему и финансировавшему так пока и не состоявшийся крестовый поход.

Письмо давалось с трудом. После ранения князя часто мучили головные боли, усиливавшиеся в ненастье, он никак не мог сосредоточиться и должным образом, в соответствии с этикетом, изложить свои мысли на бумаге. Ночь подходила к концу, а перед Дракулой по-прежнему лежал чистый лист бумаги. Сквозняк убивал свечу, она быстро таяла с одного бока, воск горячими слезами падал на стол…

Тихий, почти неуловимый шорох насторожил Влада. Он стремительно выскользнул из-за стола, схватил лежавший тут же на скамье меч, с которым в последнее время не расставался ни на минуту. Возможно, тревога была ложной, но сейчас, когда враги князя почувствовали его слабость, они могли нанести удар при первом же удобном случае. Дракула напряженно вслушивался в тишину ночи, нарушаемую лишь стуком водяных капель да шорохом трепавшихся на ветру ветвей. Слух не обманул князя – за дверью, ведущей в коридор, послышались тихие шаги и позвякивание оружия. Привычно легшая в ладонь рукоять меча придавала уверенность. Влад почувствовал себя намного спокойней, чем минуту назад, – теперь, когда будущее сводилось к коротким минутам боя, все стало простым и ясным. Князь умел и любил воевать, в самой сумасшедшей, безумной резне он не испытывал страха, с упоением отдаваясь азарту битвы. В бою не было места сомнениям, враг был врагом, а целью – победа. Его появление на поле боя внушало трепет, неистового Влада боялись все, и мало кто рисковал вступить с ним в единоборство.

Дверь распахнулась с грохотом, разбившим тишину ноябрьской ночи. В дверной проем было мало что видно, но Дракула заметил отблески факелов на латах находившихся в коридоре воинов. Вот толпа вооруженных людей расступилась, и в комнату вошел коренастый воин с огромными рыжими усами. Это был начальник служивших Матьяшу чешских наемников Ян Жискра, еще вчера считавшийся возможным союзником Дракулы. Удар пришел не оттуда, откуда ждал его Влад – венгерский король до сих пор не входил в число его врагов.

Князь отступил на несколько шагов назад. Несмотря на то, что пришедшие за ним наемники были храбрыми и жестокими воинами, он и не думал сдаваться. Что бы ни затеял Матьяш, Влад не собирался покорно исполнять его волю. Шансы были где-то пятьдесят на пятьдесят. В соседней комнате находилась вооруженная охрана князя – надежные, проверенные люди, вместе с которыми он мог бы вырваться из любой западни. Стоило только Владу подать знак, как хрупкая тишина сменилась бы звоном металла, а каменный пол обагрили потоки крови. Страшная резня в замкнутом пространстве комнаты могла начаться в любую секунду. Глаза князя сверкнули огнем:

– Что вам надо?

Вместо ответа Жискра немного отступил, пропуская в комнату еще двух участников ночной драмы. Рослый богемец держал мальчика лет восьми, приставив к его горлу нож. Несмотря на испуг, похожий на Влада мальчонка не плакал, не пытался вырваться, лишь с ужасом, широко раскрытыми глазами смотрел на отца, понимая, что его жизнь зависит сейчас от решения этого единственного близкого ему человека.

– Отец… – почти беззвучно прошептал он.

Дракула боялся за сына, потому и не решился оставить его в Турну-Рошу, взял с собой, думая, что сумеет защитить мальчика, но тем самым подставил под удар и себя, и ребенка. Черная полоса измены и предательства еще не закончилась, и вот маленький Влад² попал в руки его врагов.

– Ты арестован по приказу его величества, короля Матьяша, – твердо произнес Жискра. – Брось оружие, князь, и следуй за нами.

Серебристое лезвие касалось нежной детской кожи. Их взгляды встретились, словно сцепились между собой. В огромных глазах мальчика плескалась отчаянье и мольба.

Клинок со звоном упал на каменный пол, и от этого звука вздрогнули все присутствовавшие в комнате.

– Делай, что должен, «союзник». Я в твоей власти, – Влад Дракула шагнул навстречу наемникам.

Трансильвания, замок Бран, 28 ноября 1462 года

Находившийся неподалеку от Кенингштейна замок Бран был важным стратегическим объектом, контролировавшим Рукэрский проход между Валахией и Трансильванией. Возведенная на обрыве и уходящая вглубь скалы тайными коридорами небольшая, но отлично укрепленная крепость являлась таможенной заставой, где размещался трансильванско-венгерский гарнизон. Прежде Влад не раз проездом бывал в Бране, но сейчас замок показался ему не таким, как обычно – зловещим, похожим на тюрьму. Перед глазами мелькнули пологие, поросшие лесом горы – деревья уже облетели, и потому склоны казались черными, а высокие ели напоминали устремленные в облачное небо башни… Впечатление было мимолетным – тусклый дневной свет померк, его сменил желтоватый полумрак горящих факелов. Идти по узкой, прорубленной в скале лестнице потайного хода было трудно, мешали цепи на ногах и постоянные толчки в спину поднимающихся сзади охранников. Дракула страдал не столько от физических неудобств – князь был выносливым, закаленным человеком, большую часть жизни проведшим в походах и умевшим не замечать неприятности, больше всего Влада мучило ощущение несвободы и беспомощности. Тяжелые цепи, сковывавшие руки и ноги, те побои, которые он уже успел получить от развеселых головорезов Жискры, не шли ни в какое сравнение с сознанием того, что он, князь Валахии, оказался в таких унизительных условиях. Все это напоминало ему события далекой юности, о которых Дракула старался не вспоминать, но прошлое возвращалось в виде растиравших запястья железных браслетов и грубой брани толкавшего в спину охранника.

Несмотря на то, что солнце было довольно высоко над горизонтом, из-за пасмурной погоды в комнате горели свечи. За столом сидел Томаш Бакоц – неприметный чиновник тайной канцелярии венгерского короля, участвовавший во всех раундах бесплодных переговоров и раздражавший Влада подчеркнутым раболепством и льстивостью. Теперь взгляд Бакоца был холоден и надменен. Он пристально, не мигая, смотрел на стоявшего посреди комнаты пленника, в уголках губ чиновника угадывалась легкая усмешка. Пауза затянулась, и постепенно Дракула начал испытывать гнев, – вот так стоять перед этим человеком было унизительно. Но, смирив гордыню, князь попытался сосредоточиться на главном – почему его арестовали? Какие обвинения мог предъявить ему Матьяш? Этот вопрос не давал ему покоя с первой минуты ареста, но пока Влад не мог найти ни одной веской причины, объяснявшей действия венгерского короля.

– Воевода Ладислаус Дракула, ты обвиняешься в государственной измене и заговоре против короля Матьяша.

– Что?!

– Не стоит оправдываться, у нас есть неоспоримые доказательства твоей вины.

– Это какая-то ошибка, – Влад сумел быстро взять себя в руки, заговорив уверенно и спокойно. Какова бы ни была истинная причина происходящего, он должен был не поддаваться эмоциям, взвешивать каждое свое слово, – я всегда был и остаюсь верен его величеству, преданно служу ему.

Бакоц поднялся со своего места, подошел к князю. Влад уверенно выдержал взгляд маленьких змеиных глазок. Он уже понял, что кто-то из врагов решил очернить его в глазах Матьяша и подбросил королю анонимку. Странно было другое – почему Матьяш всерьез отнесся к доносу и устроил спектакль с арестом и цепями. Король, а особенно его матушка, прекрасно понимали, что более верного союзника, нежели Дракула, им не сыскать, ведь политическая ситуация складывалась так, что князь Валахии был обречен верно служить семье Хуньяди. Томаш Бакоц помахал перед лицом Влада листами бумаги:

– А что твоя милость скажет относительно этих писем? В них ты прямо говоришь о том, что намереваешься свергнуть нашего короля.

– Я не писал никаких писем и не представляю, о чем идет речь.

– Ах, господин воевода, какой же ты лживый и лицемерный человек! Как можно обманывать нашего благороднейшего короля! Он так ценил тебя, называл любимым и преданным другом, доверял как самому себе, а ты предал его! Я прекрасно помню день восьмого ноября, когда мы продолжали переговоры о вступлении Венгрии в войну! Именно восьмого ты с такой страстью доказывал преданность его величеству, и в тот же день – кто бы мог подумать – тобою были написаны такие письма! Как, господин воевода, ты мог переметнуться на сторону султана?!

– Я не понимаю, о чем идет речь. Если тебя не затруднит, господин Бакоц, хотя бы ознакомь меня с содержанием этой фальшивки.

– Должно быть, у твоей милости провалы памяти! Хорошо, я напомню содержание написанных тобою писем. Одно из них адресовано турецкому султану, второе – Штефану Молдавскому. Ты просишь у султана прощение и…

– Мехмед бежал от меня, как побитая собака! Мне бы и в голову не пришло просить у него прощения, но даже если бы это произошло, я бы не мог рассчитывать на примирение, – задета честь султана, и он бы никогда не вступил в переговоры со мной. К тому же он сделал выбор в пользу воеводы Раду, и любые мои просьбы о прощении стали бы гласом вопиющего в пустыне. Это абсолютно нелогично и нелепо. Такое мог выдумать только человек, совершенно не разбирающийся в политике.

Дракула оправдывался, хотя и понимал, что никакое красноречие не смогло бы переубедить человека, желавшего видеть его виновным. Но все же молчание могло выглядеть как признание собственной вины, а потому князю приходилось доказывать очевидное. Бакоц терпеливо слушал его речь, кивал головой, словно выражая согласие, но затем невозмутимо произнес:

– Тем не менее ты, господин воевода просил у султана прощения, унижался перед ним и в качестве примирения обещал отдать туркам Трансильванию и даже Венгрию! А еще захватить в плен его величество короля Матьяша!

– А тиару его преосвященства Пия II? Ее я не обещал султану? – не выдержал этого издевательства Влад.

– У тебя были и такие планы?

– Довольно. Где письма?

Бакоц услужливо протянул листки. Сковывающая руки цепь была короткой, затрудняла движения. Дракула бегло просмотрел письма, вернул их чиновнику.

– Эти письма написаны по латыни, не моей рукой и не подписаны. Такая фальшивка не может служить доказательством вины.

– А чем плоха латынь?

– Она неуместна. Если бы я действительно намеревался писать этим господам, то обратился бы к султану на греческом, а к Штефану на славянском языке. Тот, кто сфабриковал эту фальшивку, абсолютно не заботился о правдоподобии! Я требую встречи с королем! Мы с его величеством вместе посмеемся над этой историей.

Движение руки Томаша Бакоца было почти неуловимым, но зоркий взгляд наемника засек его, и жест послужил руководством к действию, – последовавший затем удар в челюсть был сокрушительным, однако Влад все же сумел устоять на ногах. Это был невысокий, но крепкий, тренированный мужчина, обладавший огромной физической силой. Его глаза вспыхнули яростью, но длинные ресницы скрыли обжигающий огонь.

– Я требую встречи с королем, – вновь проговорил он.

Следующего удара Дракула уже ждал. Он был скован по рукам и ногам, почти не мог двигаться, и все же сумел уклониться от стремительно приближавшегося к его лицу волосатого кулака. Промахнувшись, наемник по инерции подался вперед, и Владу удалось опустить сомкнутые в замок ладони на его загривок. Кандалы увеличивали силу удара, который и без того стал смертельным. Прежде чем упасть под ударами вбежавших в комнату стражников, князь успел сбить с ног еще одного наемника. Потом Дракулу пинали ногами рассвирепевшие охранники, пока не прозвучал негромкий голос Томаша Бакоца:

– Довольно. Мы еще не закончили разговор. Подведите его поближе.

Два стражника подхватили Влада под руки, подтащили к столу, за которым восседал Бакоц. По лицу пленника струилась кровь:

– Я не писал этих писем! И требую встречи с королем!

– Знаешь, господин воевода, твои доводы были весьма аргументированными. Действительно, имеющиеся в нашем распоряжении документы выглядят неубедительно. Прямо скажу – обвинение вздорное, но есть способ придать ему значимость, ведь главный недостаток этих писем в том, что на них не стоит собственноручная подпись князя Валахии Влада Воеводы. Но это можно исправить. Вот перо, чернила – подпиши письма, и ты предстанешь перед судом. Наш король прославился по всей Европе своим великодушием и гуманностью – раскайся в содеянном, господин воевода, признай свою вину, моли о милосердии, и монарх непременно помилует тебя. Ссылка, жизнь в каком-нибудь отдаленном замке под домашним арестом – единственное, что тебе грозит. Со временем все забудется, все станет по-прежнему… И потом, между нами говоря, тебе, твоя милость, некуда идти. Твой брат придет за твоей головой, твой любящий кузен поддержит его в этом начинании. Тебя спасет только гостеприимство его величества. Подпиши письма, и неприятности останутся позади.

Все оборачивалось хуже, чем мог предположить Влад вначале. То, что происходило с ним сейчас, могло происходить только с ведома короля, а значит, Матьяш, вопреки здравому смыслу, был заинтересован в его аресте.

– Я не стану подписывать себе приговор. Вы ничего от меня не добьетесь. Я требую встречи с королем.

Бакоц устало махнул рукой, взял злополучные бумаги и направился к выходу. На пороге он остановился:

– Ладислаус Дракула, ты подпишешь письма. Непременно. Это только вопрос времени. И моли Бога, чтобы твоей персоной не заинтересовалась инквизиция. Уведите его.

Узкая лестница с крутыми ступенями вела в подвалы Брана, в глухое подземелье, надежно скрывавшее свои тайны. Оказавшись на голом полу темницы, князь окончательно осознал, что с той роковой ночи ареста для него началась другая жизнь. И теперь единственной целью Влада стало выжить, а для этого он не должен был позволить сломить себя.

Трансильвания, Медиаш, 12 декабря 1462 года

Венгерская армия, во главе с блистательным, прозванным льстецами «Справедливейшим» королем Матьяшем, возвращалась из Трансильвании домой, так и не вступив в бои с турецким войском, но захватив в плен своего верного союзника Влада Дракулу С переменой мест для пленника ничего не менялось, везде – и в Бране, и в Брашове, и здесь, в Медиаше, было одно и то же: источающие могильный холод стены, бесконечные требования подписать сфабрикованные письма и боль, которую было трудно, но необходимо выдерживать. Впрочем, пока подручные Матьяша не смели пытать пленника по-настоящему – знатное происхождение в какой-то степени защищало валашского князя от рук палачей. Все эти первые, самые страшные дни после ареста, когда человек еще не может смириться со своей судьбой, когда отчаянье захлестывает душу, а потеря свободы кажется непоправимой катастрофой, Дракула молился, думал и вспоминал. Он молил Господа даровать силы вынести все испытания, стремился постичь подлинные мотивы своего ареста, а порой невольно переносился в прошлое, и образы минувшего на время затмевали страшную действительность, окружавшую его.

В Медиаше королевского пленника, вопреки обыкновению, разместили не в подвале, а в высокой башне, и впервые со времени ареста, на какой-то миг Влад почувствовал себя ближе к свободе. Все дело было в узком оконце, сквозь которое виднелись крыши домов и горы, окружавшие город. Небо было серым, в воздухе парили редкие снежинки, некоторые залетали в зарешеченное окно-бойницу и падали Владу на лицо. Если бы он мог, то, наверное, до бесконечности смотрел на это небо, но после вчерашних побоев ноги сильно опухли, и долго стоять на одном месте было нелегко. Пришлось вернуться на подстилку в углу у дальней стены. Звякнули цепи. Все было похоже на затянувшийся кошмарный сон, и порой князю начинало казаться, что это происходит не с ним, а с кем-то посторонним, принявшим его имя и судьбу. Последнее время обстоятельства складывались так, что Влад Дракула вполне мог оказаться в турецкой темнице, но он никак не рассчитывал на венгерское «гостеприимство». Почему же Матьяш Корвин предал его? Из-за страха вступить в полномасштабную войну с Османской империей? Вполне вероятно, что он вел тайные переговоры с султаном и получил гарантии безопасности в обмен на арест Дракулы и признание Раду Красивого князем Валахии. Или все произошло из-за денег? Молодой король постоянно нуждался в деньгах… Он думает, что блеск золота может затмить его незнатное происхождение, поставить в один ряд с представителями правящих династий Европы. Сорок тысяч гульденов, ассигнованные папой на сорванный крестовый поход – большие деньги, а еще в распоряжении Матьяша оказалась валашская казна, которую Дракула увез с собой, покидая княжество. Что ж, если так, юный король шел по стопам своего отца, не брезговавшего грабежом в землях своих союзников.

Кулаки сжались сами собой. Приступ ярости, как огонь солому, охватил душу. «Мне нужна свобода – Матьяш не имел права бросать меня в тюрьму! – думал неподвижно сидевший у стены Дракула, за внешней бесстрастностью которого скрывалась буря эмоций. – Сколько дел осталось незавершенными, сколько проблем надо решить! Выбраться отсюда, избавиться от оков, жить, как жил прежде… За что? Несправедливо, глупо, преступно удерживать меня здесь! Глупый мальчишка сам не знает, что делает – только я могу защитить его королевство, а он рубит сук, на котором сидит… Абсурдно! Несправедливо!»

Темница была не самым подходящим местом для проявления гнева, но князь не мог совладать с яростным желанием выбраться отсюда. Всего лишь стена отделяла его от свободы, и если бы удалось сломать ее, сокрушить разбитыми в кровь кулаками, жизнь вернулась бы снова, и все стало бы, как прежде… Нет, не стена – людское вероломство и глупость… За что? Ответа не было.

Будущее страшило, но даже больше собственной судьбы Дракулу волновала участь сына. Князь часто вспоминал лицо мальчика во время их последней встречи в замке Кенингштейн. Влад станет настоящим мужчиной… Ни после смерти матери, погибшей на его глазах, ни во время тяжелейшего перехода через Карпаты он ни разу не заплакал, держался так, как и подобает настоящему мужчине, князю, наследнику престола. А ведь мальчонке еще не исполнилось восьми лет. Он в одночасье стал сиротой, потеряв мать и отца, остался один среди врагов. Венгры воспитают его в своей вере, попытаются сделать покорной марионеткой, исполняющей чужую волю. Княжеские дети в цене – им сохраняют жизнь, держат как птиц в позолоченной клетке. Так было и с отцом Дракулы, и с ним самим, так будет и с Владом…

Прошлое обладало странной силой. Оно вовлекало в водоворот минувших лет, отбрасывая назад, к началу пути. Мысли о сыне сменились воспоминаниями о собственном детстве, Влад забылся, перестав ощущать холод каменных стен и тяжесть цепей, как наяву увидев горячее солнце Сигишоары. Воспоминания о раннем детстве были обрывочными, но очень яркими, словно осколки разбитой мозаики. Мать Дракулы умерла, когда ему не исполнилось и двух лет, и в памяти не осталось ничего, связанного с ней. Иногда Владу начинало казаться, что он помнит прикосновения ее рук, ее глаза, но потом князь понимал – это самообман, детская фантазия, заменявшая реальные воспоминания. А вот родительский дом в Сигишоаре отлично отпечатался в памяти. Тогда он казался мальчику огромным, как целый мир. Владу запомнилось как старший брат Мирча водил его в главный зал, показывая украшавшие стены росписи и рассказывая невероятные истории об изображенных на них людях. Мирча пугал братишку, а потом и сам холодел от страха под неподвижными взглядами нарисованных на стенах воинов, и мальчики выбегали на улицу, едва не попадая под копыта толпившихся во дворе всадников, счастливые тем, что снова могли видеть небо и такой знакомый, четко вырисовывающийся на фоне неба шпиль расположенной рядом с домом башни. Мирча, который был старше Влада на три года, и кормилица, простая румынка по имени Олтя, выхаживавшая мальчика после смерти матери, стали первыми людьми, чьи образы отчетливо запечатлелись в его памяти. Отца братья видели редко, и он представлялся Владу таинственным воином, сошедшим с фрески из главного зала.

Отец Мирчи и Влада Влад Дракул был одним из незаконнорожденных сыновей валашского господаря Мирчи Старого, прямого потомка воеводы Басараба³, а в жилах их бабушки текла кровь знатного венгерского аристократа Томаджа, владевшего землями северной Трансильвании и озера Балатон. Отец провел юность при дворе императора Сигизмунда⁴, куда Мирча Старый отправил его в залог дружеских отношений со «Священной Римской империей». Юноша не мог пожаловаться на условия, в которых находился, – он очень многое узнал, общаясь с интересными людьми, получил отличное образование, здесь же познакомился с Яношем Хуньяди… Однако, когда он попытался покинуть двор Сигизмунда и бежать в Польшу, его поймали и вернули обратно, – несмотря ни на что, сын Мирчи Старого был пленником, не вольным распоряжаться своей судьбой. Дракул верно служил императору и за это получил пост командующего пограничными войсками в Трансильвании, ставка которых находилась в Сигишоаре, в том самом доме, где и родились Мирча с Владом. Поэтому первыми воспоминаниями мальчиков было бряцание оружия и блеск доспехов постоянно приезжавших в дом вооруженных мужчин. О своей матери Влад почти ничего не знал, отец никогда не говорил о ней с сыновьями, и братьям приходилось довольствоваться рассказами Олти. Кормилица говорила: мать мальчиков происходила из знатной семьи и удивляла своей красотой. Вместе с отцом они были великолепной парой, вызывавшей восхищение у всех, кто их видел. Олтя не раз повторяла, что Бог дал Владу глаза его матери…

Каждый представитель княжеской семьи имел право на валашский престол, а потому, когда после смерти Мирчи Старого началась ожесточенная схватка за власть, Влад Дракул принял в ней активное участие. Для победы необходимо было заручиться надежными союзниками, ведь все князья в Валахии приходили к власти либо с помощью венгерской, либо турецкой стороны. Незадолго до рождения своего второго сына, в начале 1431 года, Дракул вступил в созданный Сигизмундом «Орден Дракона» – полумонашеское-полувоенное братство, призванное защищать семью императора и бороться с неверными. Так Влад, сын Мирчи, получил прозвище Дракул. Оно перешло и к его сыновьям. Младшего Влада прозвали Дракулой, то есть – сыном Дракона, а недоброжелатели ухитрились переделать прозвище в – «сына Дьявола». Все из-за созвучия слов: на румынском drac – дьявол, и это напоминает слово dragon.⁵ Впрочем, Дракула никогда не судил отца за то, что тот принял столь странное имя. Как бы не называли его люди, Влад всегда стремился вести себя достойно, чтобы не запятнать честь своего рода, ведь правда состояла не в словах, а в делах, и если Дракон призван был служить Богу, значит, так и должно было быть.