Loe raamatut: «Девочка, которая спит. Девочка, которая ждет. Девочка, которая любит»

Font:

Девочка, которая спит

Глава первая. Самое страшное

Когда я был совсем мелкий и еще не ходил в школу, самый страшный момент наступал вечером, когда меня отправляли в постель. Я готов был делать что угодно, лишь бы потянуть время. Даже убирать игрушки. Даже мыть голову или пить молоко.

Но мама считала, что в жизни нет ничего важнее режима. Ровно в восемь вечера она заглядывала в мою комнату и говорила:

– Алеша, пора спать. В темпе мыться – и под одеяло.

Я знал, что с мамой бесполезно спорить, но все равно боролся до конца.

Например, упрашивал мне почитать. Это редко срабатывало – мать всегда была слишком занята, чтобы, как она говорила, «потакать капризам почти взрослого мальчика». И когда она уже стояла в дверях, собираясь погасить свет, я спрашивал в полном отчаянии:

– Ты дверь в квартиру хорошо закрыла?

– Конечно.

– А в наши окна никто не сможет влезть?

– Алексей! – начинала сердиться мама. – Мы живем на двенадцатом этаже.

– Мама, скажи честно: та девочка сюда не придет? Никогда-никогда?

Мамина голова была занята совсем другими мыслями. Поэтому она всякий раз забывала, что слышала этот вопрос уже сотни раз, и переспрашивала рассеянным голосом:

– Какая девочка, сынок? Ты с кем-то подружился? Во дворе или в садике?

– Нет, – в сто первый раз объяснял я. – Та девочка, которую я вижу во сне. Она не сможет к нам забраться?

– Как хочешь, малыш, – пожимала плечами мама. – Если хорошо с ней знаком, можешь пригласить ее в гости. Но только предупреди нас с папой заранее.

– Да нет же! – злился я. – Я не хочу! Я вижу ее, когда сплю. А когда я просыпаюсь… кажется, она засыпает и спит так все время – ну, пока я снова не засну. Поэтому она всегда злая и плачет! И еще она лежит в больнице!

– Не нужно так кричать, разгонишь сон! – повышала голос мама. – Ты уже взрослый мальчик. Разберись сам со своими снами и не морочь мне голову!

Она подтыкала одеяло и уходила, как я ни умолял посидеть со мной еще минуточку. У мамы было очень много дел. Моя старшая сестра Кира ждала, чтобы мама погладила ей школьную форму и проверила уроки. Родители вечно твердили, что нельзя быть эгоистом, но… мне было очень страшно.

Иногда я думал, что смогу вообще не спать, если просижу всю ночь в кровати с открытыми глазами. Или стану прохаживаться по комнате. Один раз я ходил так долго, что в комнате родителей погас свет. Мне стало страшно разгуливать в темноте, я нырнул в постель – и тут же уснул. И конечно, увидел ту, кого так боялся.

То есть я увидел сперва самую обыкновенную больничную палату, восемь кроватей в два ряда. Иногда некоторые пустовали, но чаще на каждой спал ребенок. А одна кровать у окна была отгорожена белой ширмой. Стоило мне оказаться в моем сне, как ширма начинала колыхаться, и из-за нее слышался громкий плач.

В палату вбегала сонная медсестра в измятом халате. Она убирала ширму от кровати и при этом шипела сквозь зубы:

– Иола, замолчи немедленно, не буди других деток! Будь хорошей девочкой! Сейчас мы с тобой умоемся, покушаем, а потом немного поиграем!

Девочка с темными кудряшками не хотела ни есть, ни играть. Она хотела только плакать. Но медсестре все-таки удавалось вытащить ее из палаты, отнести в туалет и умыть под краном. Потом она усаживала девочку на диванчик в холле и приносила поднос с тарелками. Еда выглядела отвратительно и наверняка была холодной, я бы такую ни за что на свете есть не стал. Девочке она тоже не нравилась: медсестре с руганью удавалось запихнуть ей в рот лишь пару ложек.

– Не хочу! – рыдала девочка. – Не буду! Где моя мамочка? Пусть придет и покормит меня!

– Иолочка, ты же знаешь, посторонним нельзя бывать ночью в больнице, – твердила ей медсестра. – Твоя мама при ходила днем проведать тебя. Она принесла тебе фрукты и книжки.

– Но я же спала!

На круглом лице медсестры так и читалось: ну, милая, это уж твои проблемы! Но вслух она этого не говорила, а продолжала пичкать бедняжку серой кашей.

Когда кормление заканчивалось, медсестра тяжело вздыхала и говорила:

– Ну, Иола, а теперь поиграй немного в холле. Я оставлю включенным свет. А у меня есть очень важные дела.

И уходила в сестринскую. Думаю, она там ложилась спать, потому что иногда я даже слышал громкий храп. А девочка обнимала коленки и в такой позе часами сидела на диване. Она никогда не играла. Я думаю, она даже не знала, как это делается. Да и кому захочется играть в одиночку, когда все спят?

Правда, иногда она листала книжки или рисовала. Мне было любопытно рассмотреть ее рисунки, но девочка загораживала листок рукой или книгой. Я не понимал, от кого она прячется, ведь в холле никого не было.

Потом она снова начинала плакать. Смотреть на это было так грустно, что я часто просыпался среди ночи. А когда снова засыпал, видел, как она поднимается с дивана и сердито трет глаза.

Однажды в моем сне появились новые лица. Два доктора – так я решил, потому что на них были белые халаты. Один доктор очень старый и совершенно седой, а второй – молодой, с собранными в хвост желтыми волосами и серьгой в одном ухе. Глаза у него были какие-то странные: как будто в каждый вставили по спичке или он чему-то так сильно удивился, что они так и остались широко распахнутыми.

Врачи сидели на пустующей кровати рядом с ширмой и о чем-то тихонько переговаривались. Когда Иола снова заплакала, старый доктор сам отодвинул ширму и склонился над девочкой.

Кажется, она хорошо его знала, потому что совсем не испугалась (вот я бы точно перепугался до смерти, увидев над собой среди ночи незнакомого врача). Но и не обрадовалась: лицо ее оставалось злым и угрюмым. Потом пришла медсестра, стала кормить девочку и на этот раз обращалась с ней очень ласково. А те двое сидели и разговаривали. Я слышал их разговор, но мало что понимал. Они ведь все время переходили на какие-то научные термины, о которых я тогда, как и сейчас, не имел ни малейшего понятия.

– Поразительный случай! – говорил старый доктор. – Никогда за всю свою жизнь не сталкивался ни с чем подобным. Я наблюдаю малышку несколько лет, но, увы, вынужден расписаться в полном бессилии.

– А с какого возраста начались проблемы? – спросил длинноволосый. Он все записывал в блокнот и морщился, когда старший коллега слишком громко расписывался в своем бессилии. Наверно, думал, что дело и яйца выеденного не стоит.

– Возможно, с самого рождения, – задумчиво произнес старик. – Точнее сказать не берусь. Младенцы ведь спят и бодрствуют, когда им заблагорассудится. В общем, до полугода родители не замечали ничего странного. А потом началось: девочка спала почти весь день, просыпалась лишь на пару часов и могла заснуть в любой момент – в процессе кормления, во время игры… Разбудить ее было невозможно. Родители, конечно, пугались, вызывали скорую. Но никаких заболеваний не удалось выявить. Вечером малышка просыпалась веселая и полная сил, засыпала только под утро. Ни о каком садике, естественно, и речи быть не могло. Девочку постоянно клали в больницу, но – безрезультатно. Вот, думаю, и я через недельку буду ее выписывать. А пока она здесь, коллега, вы вполне можете ее понаблюдать. Но предупреждаю: для этого вам придется перейти на ночной образ жизни. Справитесь?

– Не вижу проблемы, – холодно ответил молодой и что-то пометил в своем блокноте. Потом спросил: – И что же родители?

– А что родители? На первых порах одолевали меня вопросами, записывались на консультации. Даже оставались по очереди на ночь в больнице – с моего разрешения, разумеется. Сейчас уже устали, разуверились, в отделении появляются лишь днем. Жалко девчушку, получается сирота при живых родителях. Впрочем, скоро она в любом случае вернется домой. А уж как они там будут выкручиваться… Ей ведь в школу по-хорошему надо идти через пару месяцев. А какая тут может быть школа!

Тут я заметил, что Иола, которая в эту ночь вела себя на удивление тихо, внимательно прислушивается к беседе. А врачи так увлеклись разговором, что не обращали на нее никакого внимания. Хорошо, медсестра догадалась: взяла девочку за руку и увела на прогулку по отделению.

Старый доктор уже вовсю клевал носом. Он встал, потянулся, растер виски. И пробормотал:

– Ну, поеду-ка я домой, поработаю над завтрашним докладом. А вы можете остаться, поболтать с девочкой. Она, знаете, славная малышка, очень смышленая. Правда, редко идет на контакт. Но ее можно понять: у кого не испортится характер от таких испытаний! – И вдруг заговорил почти шепотом: – А знаете, во всем этом таится большая загадка. Которую лично я не в состоянии объяснить.

– Загадка? – встрепенулся молодой.

– Да! Она ведь, наша Иоланта, можно сказать, ни с кем не общается. Даже с соседями по палате едва ли знакома. А по развитию не отстает от прочих детей. Знает программу детского сада, все эти стишки-песенки, грамотно говорит. И еще: она иногда просит через медсестер, чтобы родители передали ей конкретные книжки или игрушки. Я спрашивал, откуда она вообще узнает про эти вещи, а Иола отвечает: «Видела во сне!» Что вы на это скажете, коллега?!

Длинноволосый на это ничего говорить не стал, только еще быстрей застрочил в своем блокноте.

Старый доктор ушел. А молодой попробовал заговорить с девочкой, которая вернулась в палату и теперь смотрела на него злыми глазами.

– Тебе, наверно, очень грустно все время лежать в больнице, Иоланта?

Как будто об этом нужно спрашивать. Вот и девочка ничего не ответила, только шмыгнула носом и отвернулась. Врач смутился и тоже погрустнел.

– Ну, это ведь не навсегда, – попытался он исправить положение. – Если хочешь, я буду тебя навещать. Принесу книжки, какие скажешь. Хочешь?

– Нет, – отрезала Иола.

– Знаешь, если ты меня стесняешься, я могу попросить свою жену, чтобы она позанималась с тобой. Тебе ведь нравится учиться?

– Нет, – повторила девочка. – Мне не нравится учиться. Все равно я никогда не смогу ходить в школу.

– Но кто-то же занимался с тобой раньше? – допытывался длинноволосый. – Какая-то медсестра, да?

– Не помню! – рявкнула эта нахалка.

Я был поражен: мне бы и в голову не пришло так грубо разговаривать со взрослым человеком.

Но доктор не обиделся и не рассердился.

– Ты, я слышал, хорошо рисуешь? – спросил как ни в чем не бывало. – Можешь показать рисунки?

Иола хоть и поморщилась, но все же достала из тумбочки альбом. Длинноволосый начал его просматривать, при этом держал так близко к носу, что я ничего не мог видеть.

– Интересно, очень интересно, – бормотал доктор. – Откуда это? Ты это сама видела или рисуешь из головы? Вот этот дивный осенний парк, сильно смахивает на Летний сад… Ты бывала там?

– Никогда. Это мне приснилось.

– Приснилось? – оживился врач. – И часто ты видишь сны? Расскажи, что тебе снится чаще всего?

Но Иоланта – я видел – снова замкнулась и погрустнела. А может, ей просто надоело разговаривать.

– Редко, – ответила она. – И я их сразу же забываю, эти сны!

Показалось мне или молодой доктор ужасно огорчился?

– А, ну-ну, – проговорил он рассеянным голосом. Совсем как мой отец, когда слушает новости, а мама пытается ему рассказать, что стиральная машина опять забарахлила. – Я понимаю… А вот этот портрет ты как рисовала? Тоже из сна?

– Нет! – заорала Иола. – Из книжки!

И вырвала свой альбом из рук врача. Тому пришлось делать вид, будто ничего не случилось.

– А еще что-нибудь из той книжки ты срисовала? – спросил он спокойно. – Может, покажешь мне ее?

– Я ее выкинула, – буркнула девочка. – И рисунки тоже выкину. Никогда больше не буду рисовать!

– Ну, напрасно ты так говоришь, – помотал хвостом доктор. – Нужно развивать в себе любую способность – никогда ведь не угадаешь, что в жизни пригодится, верно? А падать духом не надо. Если тебе сейчас хуже, чем другим, значит, однажды в твоей жизни произойдет что-то замечательное. Таков уж закон природы.

Мне понравились эти слова, и я постарался их запомнить. А вот сам доктор – не понравился. Было тяжело видеть, как огорчается Иола. Он ведь разговаривал с ней, как с обычной девчонкой, у которой в жизни все в полном порядке…

– Позволь, я все-таки возьму твои рисунки, – сказал он и подхватил альбом, который Иола швырнула на пол. – Обещаю, что верну. Мы ведь еще обязательно увидимся.

«Лучше не надо», – ясно читалось на лице Иолы.

Наконец даже медсестра намекнула доктору, что пора оставить девочку в покое. Он ушел и унес под мышкой альбом с рисунками.

Медсестра сразу после этого отправилась спать. У нее даже ноги заплетались от усталости. А девочка еще долго сидела на диване в холле. Она горько плакала.

Потом я пошел в школу, и у меня появились новые проблемы. Школьные предметы давались не слишком хорошо. Мама и папа редко бывали мной довольны. А по ночам я по-прежнему видел девочку. Иногда она жила дома, в маленькой комнате с желтыми занавесками, иногда – в больнице. Я привык к этим снам и почти не обращал на них внимания. И даже думал, что всем людям снится что-то подобное. Пока однажды Иола не заговорила со мной.

Мне было десять лет, и я ходил в четвертый класс. Иола, конечно, нигде не училась, но когда она просыпалась по ночам (у себя дома или в очередной больнице), то сразу брала в руки книги, и по обложкам я с удивлением узнавал учебники, по которым учился сам. Или что-то из внеклассного чтения. Что до меня, я бы под расстрелом не стал читать их по ночам. Вообще-то книги я любил, но точно не те, которые задавали в школе.

А Иоле еще приходилось с книгами и лампой забираться с головой под одеяло. Потому что в комнате она была уже не одна. У стены напротив появилась маленькая кроватка, и в ней спала крохотная девочка. От света она иногда просыпалась и начинала хныкать. Тогда Иола бросала книжку, брала сестру на руки и баюкала ее, пока малышка снова не засыпала.

Но в ту ночь Иола отложила книгу просто так, без причины. И стала смотреть по сторонам с таким выражением, как будто искала кого-то с целью хорошенько с этим кем-то поругаться. У меня сердце так и ушло в пятки. И вдруг она сказала совсем тихо, сквозь зубы:

– Ты здесь? Я же знаю, ты меня видишь! Ответь мне!

Я ничего не понимал. Иола явно обращалась ко мне. Это было очень страшно. А она вдруг вскочила с кровати и закричала шепотом, потрясая кулачками:

– Эй, я все равно знаю, что ты здесь! Я ненавижу тебя! Знай, что я вырасту и найду способ тебе отомстить! Я думаю об этом все время!

Мне стало так жутко, что я даже заорал во сне. И изо всех сил постарался немедленно проснуться. Это мне удалось. Но, проснувшись, я понял, что кричал не только во сне, потому что в комнату влетела мать.

– Алеша, что случилось?! Ты вопишь на всю квартиру! У тебя что-то болит?

– Нет, мама! – Я изо всех сил старался не заплакать. – Просто та девочка, из моего сна… она заговорила со мной! Она сказала, что ненавидит меня!

Мама перевела дух – и лицо ее стало очень сердитым.

– Послушай, сколько это может продолжаться? – грозным голосом спросила она. – Ты еще в школу не ходил, а уже изводил меня разговорами про девочку из своих снов. Теперь ты уже не маленький, разве не пора перестать морочить всем голову?

– Но я не виноват, что она мне снится! – крикнул я. – И она никогда раньше не разговаривала со мной. Скажи, что сделать, чтобы никогда больше не видеть ее?

Мама знала ответ на этот вопрос:

– Надо перестать читать дурацкие фэнтези, поменьше сидеть за компьютером и заняться наконец вплотную учебой. И тогда, я уверена, никакие девочки не станут преследовать тебя… хотя бы по ночам.

Сказала – и вышла из комнаты. Я знал, что мамины советы мне не помогут. Единственное, в чем я был уверен, так это в том, что Иола сейчас спит прямо на полу своей комнаты. И проспит до того времени, пока у меня не кончатся силы бороться со сном.

Следующий день был выходной, и отец взял меня на прогулку в парк. Я даже не сомневался, что это мама попросила его со мной поговорить. Потому что, честно сказать, отец мало обращал внимания на происходящее в нашем доме. Если он не пропадал на работе, то просто сидел в своей комнате, наверное, отдыхал от всех и всего.

– Что это за побудку ты нам устроил ночью, сын? – приступил к делу отец. – Ужастиков насмотрелся? Приснился кошмарик?

– Нет, – ответил я. И подумал: а почему бы не рассказать все? Может, он в таких вещах разбирается лучше мамы?

– Я никогда не вижу никаких снов, – сказал я. – Только один, но это вроде как и не сон даже. Я вижу девочку, которая просыпается только тогда, когда я засыпаю. Она ненавидит меня за это и грозится отомстить.

Показалось или отец и вправду вздрогнул? И взглянул на меня как-то странно. А потом спросил:

– Ты видишь один и тот же сон с самого детства?

Я пожал плечами:

– Кажется, да, я точно не помню. Но я никогда ничего не видел во сне, кроме этой девчонки.

– И ты хотел бы, чтобы эти сны прекратились?

– Конечно! – воскликнул я. – Мне бы очень-очень этого хотелось!

На следующий день я сидел за столом и изо всех сил пытался переписать упражнение по русскому языку без помарок. И вдруг ко мне в комнату зашел отец. В руках у него была бутылочка с какими-то мелкими таблетками.

– Слушай, Алеша, – заговорил он немного смущенно. – Я тут купил кое-что в аптеке. Это совсем легкое успокоительное, от него – я узнавал – не будет ни слабости, ни головокружения. Пожалуйста, пей по таблетке на ночь. Если поможет – хорошо, если что-то начнет беспокоить – обязательно скажи. Ладно?

Я кивнул. И подумал, что таблетки вряд ли мне помогут. Я же не больной какой-нибудь.

– И еще, – сказал отец и даже покраснел слегка. – Давай не будем рассказывать об этом маме. А то мне, пожалуй, влетит за самодеятельность. Договорились?

– Договорились, – подтвердил я.

На ночь я честно проглотил таблетку. Утром проснулся и понял, что спал всю ночь, не просыпаясь, никакой девочки не видел. И ничего у меня не кружилось и не болело. Я рассказал об этом отцу, и с тех пор он каждый месяц покупал для меня новую бутылочку.

Глава вторая. Неприятности в новой школе

Когда я оканчивал седьмой класс, в нашей семье произошли перемены. Мне, конечно, никто ничего объяснять не стал, но я и сам догадался, что у отца начались проблемы с бизнесом. Он делал мебель, а люди покупали ее все меньше – наверное, из-за кризиса. Отцу даже пришлось продать нашу квартиру в центре Питера и переехать в небольшой городок в области, поближе к своему предприятию. Сестра перебралась вместе с родителями и сразу пошла в новую школу. А меня на время поселили у родственников, чтобы я мог спокойно закончить последний триместр.

Я ездил к родителям на выходные. Мама теперь работала у отца и была, кажется, всем довольна. А вот сестра ходила обиженная: ей категорически не нравилась новая школа. После переезда она отучилась там пару месяцев, потом наступили летние каникулы, и почти все лето я слышал урывками, как она по телефону расписывает своим прежним одноклассницам, в какой ужасной бандитской школе ей теперь приходится учиться. Естественно, я с тревогой ждал сентября.

Однажды в один из моих приездов отец попросил меня забрать что-то из его машины. Я помчался вниз по лестнице. Гараж отец пока не купил, поэтому оставлял машину во дворе. А двор здесь был очень большой – не то что наш прежний, в Питере, пятачок с парой кустиков. Здесь же четыре длинных дома заключали между собой целое футбольное поле. Я перебежал через двор, достал пакет из машины, развернулся – и врезался в какого-то типа. Сердце у меня екнуло: парней было трое, и они стояли плотной стеной, отрезая мне путь к дому.

– Ага, сынок того мужика, что ставит тачку под нашими окнами, – сказал один, самый рослый и, наверное, самый главный в этой тройке. – Эй, пацан, не многовато у вас машинок? Вон та, серая, евонной матери, – пояснил он друзьям.

Я молчал и только старался незаметно впихнуть ключ в карман джинсов. Во дворе – никого, эти типы могли запросто и машину угнать.

– Трясешься? – неверно понял мои лихорадочные движения парень. – Правильно делаешь. Передай родакам, чтобы машины свои не разбрасывали, вы в этом дворе не хозяева. И запомни: не переставит твой батя тачку – разбираться буду с тобой. Понял?

Я, конечно, ничего ему не ответил. На мое счастье, во двор въехала легковушка, оттуда высыпала целая семья, и парни тут же сделали вид, что просто шли мимо. А я побежал домой.

Отцу я ничего не рассказал про этот случай. Но во двор теперь выходил с опаской.

Первого сентября отец подвез меня и Киру в школу. И конечно, она мне с первого взгляда ужасно не понравилась. Возможно, я и раньше был настроен негативно из-за отзывов сестры. Хотя нет, дело не в этом – просто слишком была не похожа эта школа на ту, в которой я учился прежде.

Маленькая, какая-то ветхая, с огромным пустынным двором. По двору носились ученики, расплескивали грязь из луж – ночью был ливень. Я шел и думал о том, как бы поскорее отделаться от Киры. Хорошо еще, что я по росту давно обогнал сестру и, надеюсь, не выглядел на ее фоне беззащитным младшим братишкой. Ничего, пусть только она мне покажет, где находятся восьмые классы, – сразу сделаю ноги.

Тут к Кире подошла какая-то девчонка, наверное одноклассница, поздоровалась, а сама тем временем во все глаза рассматривала меня. Под ее взглядом я моментально потерял равновесие – ступил с дорожки в лужу, а лужа оказалась глубоченной. В ботинок хлынула ледяная вода. Девчонка громко прыснула, а потом спросила Кирку:

– Это что, новенький? В наш класс? Когда же ты с ним познакомилась?

– С ума сошла? – захихикала в ответ сестрица. – Это же мой младший брат!

Та сразу перестала на меня смотреть и скоро вообще ушла к группке других девчонок. Сестра заторопилась:

– Ладно, пойдем, покажу вашу раздевалку. А дальше сам, не маленький!

И понеслась вприпрыжку к зданию школы. Дверь в здание была почему-то раскрыта только на одну створку, а народу было полно, включая мамочек с разодетыми первоклассниками. Поэтому к ней выстроилась настоящая очередь. Сбоку от двери маячил какой-то высоченный лохматый парень. Я даже застыл на месте, когда его заметил.

Не знаю, в какой класс он ходил, но наверняка перерос всех в этой школе. Одет гигант был в старые джинсы, обрезанные по колени, и несвежую майку. И это при том, что остальные были в куртках и плащах! Все проходящие мимо так и шарахались от него.

– Что, у вас в таком виде пускают на уроки? – спросил я сестру.

– Ты о чем? – Тут она поняла, на кого я смотрю, и губы ее презрительно скривились. – А, да это Ванька Разин, из параллельного. Не думаю, что он вообще собирается на уроки. Наверняка пришел для старших долги выбивать.

В этот момент Разин кого-то заметил в толпе и заорал на весь двор:

– Эй, ты, урод, деньги принес?! Не прячься, я тебя видел! Не войдешь в школу, пока не рассчитаешься!

Какой-то парень, по виду десятиклассник, перестал прятаться за букетом малышки с бантиками и во весь опор припустил прочь от школы. Гигант рванул за ним, торпедой пробил толпу, и через секунду оба исчезли за углом. У входа образовалась куча-мала, кто-то оказался втоптанным в грязь, матери и отцы возмущались и хватали на руки своих перепуганных детишек.

– Ну, видел? – ахнула Кира. – Этого Разина, наверное, родная мама боится. Учителя ему даже пропуски не ставят, лишь бы пореже появлялся на уроках.

– Ну все, – сказал я. – Раздевалку увидел, дальше сам разберусь. Свободна.

– Ага, молодец! – уже на полпути к двери крикнула мне сестра.

Я разделся и подошел к большому расписанию на противоположной стене. Я знал, что зачислен в восьмой «В» класс. Первым уроком в расписании у нас была алгебра. Но сначала, конечно, линейка. Из-за дождя, который снова зарядил, ее перенесли в зал на третьем этаже.

Обычно я терпеть не могу всякие линейки, но на этот раз был даже рад: ужасно неловко входить в класс, когда никого в нем не знаешь. А после линейки все повалят гурьбой, легко будет затеряться. Жаль только, что я не знаю, какое место окажется свободно. Я сразу решил, что заберусь на самую дальнюю парту. Может, повезет, учитель меня не заметит и не станет выставлять на обозрение перед всем классом.

Какая-то женщина в сером костюме схватила меня за плечо и спросила:

– Ты в каком классе, мальчик?

– Восьмой «В», – пробормотал я.

– Ага, значит, мой, – кивнула женщина. – Становись вот сюда.

Сильной рукой задвинула меня куда-то вбок, и я оказался в группке ребят, моих новых одноклассников. Они, конечно, все вылупились на меня. Один парень спросил, кто я и откуда приехал. Но тут началась линейка, и громоподобный голос директора школы заполнил небольшой зал. Он поздравлял нас с началом учебного года, а я потихоньку рассматривал своих новых соучеников. К концу линейки мне даже стало казаться, что все не так уж плохо.

А потом мы разошлись по классам. Я потоптался возле доски, пытаясь сообразить, какое место пустует. Парень, который заговорил со мной на линейке, оглянулся и предложил:

– Садись со мной, если хочешь. Прежний сосед в другую школу перешел. Меня, кстати, Витей зовут.

– Ладно, – сказал я и пошел за ним. Но тут кто-то загородил мне дорогу.

Я вздрогнул: передо мной стоял тот самый тип, который привязался ко мне из-за отцовской машины. И его приятели тут как тут, окружили и радостно скалятся. А мне и в голову не могло прийти, что они тоже из восьмого. Я привык, что уже в пятом обогнал всех по росту в прежней школе. А из этих типов двое были выше меня, второгодники, что ли. И накачанные, как штангисты.

– Во прикол! – возликовал тот, кто был за главаря. – Сам пожаловал. А я уж думал, не видать во дворе, придется отлавливать. Тачка-то все еще под нашими окнами стоит, так? А кто за неудобство нам будет платить? Вот ты и будешь. Десять тысяч в неделю. Понял?

– Ага, щас, – выдавил я.

– Что ты сказал?! – взвился парень. – Не понял, с кем говоришь? Короче, жду неделю, не заплатишь – будем лупить тебя каждый день после уроков. Уловил?

Я промолчал. Парень все надвигался, вот он уже уперся в меня своим мощным плечом. Но тут раздался строгий голос:

– Так, Карлов, опять за старое?! Хочешь начать год с визита к директору?

– Обойдусь, – хмыкнул парень и пошел вразвалочку куда-то на зады класса. Я продолжил свой путь к парте Виктора. Но, приблизившись, заметил, что на свободной половине парты лежит его портфель.

– Слушай, тут такое дело, – прошептал Витя, красный как рак, – в общем, оказалось, это место занято.

Я пожал плечами и отошел. Тут уж, конечно, учительница вытащила меня к своему столу и завела обычную песню:

– Это Алексей Громов, ваш новый товарищ, прошу любить и жаловать. Где у нас свободное местечко? Ага, Костюхин ушел, значит, садись пока с Витей Прониным. Витя, будь добр, убери портфель и освободи место для новенького. Садись, Леша.

Пришлось мне снова возвращаться к той же парте. Витя посмотрел на меня волком и отодвинул свой стул в самый проход. Наверное, старался показать Карлову и его компании, что ему я тоже не нравлюсь.

До конца учебного дня я ничего толком не видел и не слышал. Все мои мысли были о том, как избежать еще больших неприятностей. Может, уговорить родителей перевести меня на домашнее обучение? Или быстренько записаться в секцию бокса и через неделю отлупить Карлова и его приятелей по полной программе? И то и другое в одинаковой степени нереально.

Следующий день был выходной. Родители пытались вытащить меня на прогулку в парк любоваться золотой осенью. Как будто мне было до осени, честное слово. Я думал только о том, что приобрел очень опасных врагов, да еще где – в собственном классе. Естественно, я не расскажу об этом родителям, но и платить тоже не стану. А вот что делать, если угроза окажется не пустой и уже через неделю они за меня возьмутся всей кодлой? К сожалению, я никогда не мог похвастаться силой, да и выносливостью, пожалуй, тоже. Мысль о физической боли до жути пугала меня.

В ночь на понедельник я почти не мог спать, вскочил на рассвете. Солнце било прямиком в наши окна. Я вышел на балкон и попробовал поднять отцовские гантели. Пару раз даже получилось. Может, существует какой-то экспресс-курс, как стать крутым за неделю? Я решил вечером переговорить об этом с отцом. Он вечно ругал меня за то, что сижу у компьютера и не занимаюсь спортом. Вот пусть и подскажет, каким видом спорта можно в темпе овладеть.

Я задумался обо всем этом, забыл о гантелях и облокотился на перила. И вдруг на балконе углового дома, на пятом этаже, заметил девочку. Мне показалось, что и она смотрит на меня, хотя расстояние было приличное. На всякий случай я вроде как отвернулся, а сам изо всех сил скосил глаза, пытаясь ее рассмотреть.

Она была совсем легко одета, наверно, выскочила на секунду. И у нее были очень красивые волосы: золотые и пушистые, они так и сияли в солнечном луче. Лицо, конечно, не разглядеть. И вдруг девочка помахала мне рукой. Я был так растерян, что совсем отвернулся и принялся старательно изучать противоположный конец двора. А когда повернул голову, на балконе уже никого не было.

С тех пор я почти каждую свободную минуту выходил на балкон, для вида мучился с гантелями, а сам все смотрел и смотрел на балкон углового дома. Но девочка там больше не появлялась.

Прошла еще неделя. Паша Карлов и компания каждый день тормозили меня где-нибудь в коридоре и напоминали, что срок заканчивается. Противно было видеть, как мои одноклассники в спешке отводили глаза и по-быстрому исчезали. У меня не только не появилось друзей в новом классе – я даже мало кого знал по именам. Никто не хотел со мной знакомиться.

В понедельник с последним звонком я собрал портфель и увидел, что вся троица торчит в дверях, загораживая выход, а мимо них рыбками проскальзывают мои одноклассники. Я застыл у парты. Когда никого, кроме нас четверых, в классе не осталось, Карлов вразвалочку приблизился ко мне и спросил:

– Ну что, принес деньги?

– Нет, – сказал я.

– А почему? Жить надоело?

Я промолчал. Разговаривать было противно, пусть уж лучше начнут бить. Карлов тем временем взял мой портфель, не спеша расстегнул и вывалил содержимое на пол. Подскочившие парни с радостными воплями запрыгали по моим тетрадкам.

– Ладно, – процедил Паша. – Жду еще три дня. Отдашь пятнадцать тысяч за парковку. Понял?

– Нет у меня денег, – сказал я.

– Ой, горе! У папочки попроси. Если он такой крутой, то даст денежек. Что скажешь?

Я лишь молча наблюдал, как мой дневник распадается на отдельные листочки под грязными подошвами карловской свиты. И тут случилось чудо: в класс вошла учительница. Наверное, что-то забыла на своем столе.