Loe raamatut: «Писарь Глебушкинъ»

Глава 1

День для волостного писаря двадцатилетнего Савелия Глебушкина начался из рук вон плохо. Он проспал. Давеча долго гулял при луне с зазнобою своею – дщерью хозяина лавки скобяных товаров Агапкина шестнадцати лет. Нет. Шестнадцать годов исполнилось девице, а не хозяину магазина. Отец ея, высокий лысоватый человек возрастом не определялся и был со спины как бы молод и строен, а с лица морщинист и несколько уныл.

С таким лицом он и встречал завсегда прилетающего на крыльях любви Савелия, который, изображая собою покупателя, бросал томные взоры на девицу, что помогала отцу в лавке, записывая товары, должников и сообщения от оных отцу. Девица именовалась Анною и лик имела прекрасный. Ланиты её украшал нежный румянец, коим она и сразила наповал юного писаря, разбив его сердце в один момент, когда явился он в лавку для приобретения скобы на дверь своей комнаты, какую снимал за недорого в старом флигеле, принадлежащем вдове вахмистра Петра Игнатьича Лебедева, женщине одинокой, бездетной, и по сему случаю привечавшей бедного писаря. И принимающей в нем доброе участие, как в родном сыне. Вдову именовали Ольгою Леонидовною.

Нагулявшись вволю с девицею в городском парке, Глебушкин явился домой, упал на кровать и, глядя, улыбаясь, в потолок, принялся вспоминать дивную прогулку. И мечтать уже о другой. Намечтавшись, он и уснул под утро.

На службе потому он клевал носом, едва не куная его в чернильницу, зевал и с трудом держал глаза свои открытыми.

Потому и случилась с ним та удивительная, трагическая, но вместе с тем и счастливая история, определившая его судьбу.

Утро выдалось в тот злополучный для юного писаря день серым и тоскливым. С зари шёл докучливый дождь, и в конторе сделалось малолюдно. И то слава Богу! Савелию до окончания сегодняшней службы предстояло переписать распоряжение волостного суда по случаю решения тяжбы меж вдовою купца третьей гильдии Пальц Софьей Карловной и проживающим у ней в доме портным Малкиным Семеном Львовичем. Дело было интересным, и Савелий, против воли зачитался. Купчиха, предоставив в распоряжение портного комнату, взяла с него слово жениться на ней, по истечении ея вдовства, коего она рассчитала себе сроком на два года. До этого срока Семен Львович проживал в сей комнате вольно, на правах близкого знакомца, починял и шил платье клиентам, от коих не было у него отбою, и плату, полагающуюся за прожитье, не вносил по обоюдному согласию сторон, как он позднее выразился.

По окончании срока их устного договора, жениться на Софье Карловне он раздумал, внезапно повстречав предмет более пылкой любви в лице одной из своих посетительниц, принесшей как-то на переделку салоп.

Сам ли салоп или дородность тела посетительницы внушили столь прекрасные чувства портному, но он теперь намеревался съехать из ранее гостеприимного к нему дома и перебраться к предмету своей новой любви.

Возмущенная неблагодарностию постояльца и его коварным вероломством, вдова требовала компенсации ея матерьяльных и душевных убытков на сумму в 12 рублей с полтиною. Что и было по особому распоряжению ей присуждено решением комиссии, какую возглавлял городской голова Зосима Лукич Таланцев.

"Вот всегда так" – думал Савелий, окуная перо свое в чернильницу и выводя ровные округлые буквы на бумаге. – "Никто любви понимать не хочет. Не знает ее убийственного жара, в коем и сгореть дотла бывает не жаль". Сам Савелий готов был из-за предмета своих чувств на многое, ежели ни на все. Вызови его кто, даже отец ея, на дуэль, пойдёт с радостию и за счастье почтёт пасть от его жестоких хладных рук с ея именем на устах. А здесь… 12 рублей компенсации… За ушедшие чувства… Какая пошлость!

А договорись они полюбовно… Кинься друг другу в объятья. Облобызай уста! Глядишь, и закончилось бы все добром. И решили бы все полюбовно. Полюбовно! Слово-то какое красивое. И в сердцевине своей имеет те же, стало быть, чувства, коим прозвание, обозначающее благородное биение сердца.

Глебушкин, пребывая в сих прекрасных думах, прикрыл глаза, а, когда открыл их, то понял, что лежит головою на столе своём и сладко посапывает. По краю стола бежал прыткий рыжий таракан, шевеля усиками. По весьма довольной морде таракана было заметно, что Глебушкин не сломал совершенно его планов, раскинув волоса свои по столу, аккурат на дороге у сей прыткой животины. Писарь, холодея от своей вольности и страшась совершать опрометчивые движения по отрыванию щеки своей от поверхности стола, огляделся, скосив глаза. В конторе никого не наблюдалось. Начальник его, Демьян Устиныч Зябликов, ругался на улице с дворником, тыкая того носом в крысу, что скоропостижно окончилась прямо на ступенях крыльца, и никто сим трагическим фактом не озаботился, в том числе и самое дворник.

– К нам люди ходят! Посетители ежечасно навещают, а тут такое! Почто не убрал вовремя, Аким?

Дворник почесал в затылке, подумал и ответил густым голосом, опуская глаза долу и покашливая:

– Так это… Я думал соснуть легла животная. Притомилась. Она же давеча, третьего дня от Васьки, кота нашего, все бегала. Спасалась. Да так прытко, поди ж ты, что даже на забор забралась, да по ему прямо в сад госпожи Прокопьевой, генеральши, грянулась. Только пятки засверкали. До чего ж, крысы, животины хитрые. И умные…

Прислушиваясь к сему диалогу, Глебушкин подумал, что генеральша, углядев этакое чудо у себя в саду, вряд ли бы разделила восхищение дворника животным миром. Он сам утром уже видал крысу на крыльце, и по ней до сих пор ещё прыгали блохи, так и не поверившие в безвременную гибель своего дивного источника питания.

– Осел! Остолоп! Заместо уборки, всякой гадостию любуешься! Да я тебя в околоток! Да я тебя! – раздались звуки ударов и скорбные стоны дворника, какому съездили по уху и оттаскали за волосья, сбив с головы фуражку.

Глебушкин вскинул голову испуганно, стряхнул сонный морок и принялся дописывать распоряжение, резво куная перо в чернильницу. Добравшись до фамилии городского головы, он не отказал себе в удовольствии полюбоваться ею. До чего ж хороша она! Таланцев! Всяк сразу поймёт, что с таким именем человек весьма важен, а тут он ещё и при должности. Стало быть, способен на многое! А как же иначе! Фамилию Таланцев абы кому не дают. Это вам не Ивашкин какой-нибудь. Или тот же Глебушкин! Избрали бы купца первой гильдии Зосиму Лукича в городские головы, кабы не фамилия? Да ни в жизнь! А, буде он по рождению своему, скажем, не Таланцев, а Бесталанцев? Умывался бы изо дня в день горькими слезьми, но должности ему не видать, как своих ушей.

Таков закон жизни ныне. Всяка судьба от родового имени зависит.

Глебушкин – вот фамилия мелкая, презрительная, и должность у него мелкая, глазу незаметная, хоть он и грамоте обучен. Даже гимназию городскую окончить ухитрился. И с похвальным листом! А толку-то! Так и сидеть ему до седых волос в оной конторе уныло и мечтать о кренделях небесных.

Дума сия так отяжелила голову Савелия, что он вновь клюнул носом, уронив его на стол, а после дёрнулся, взял себя в руки и дописал резво бумагу. Промокнул чернила тяжёлым пресс-папье, какое любил покачивать пальцами в минуты отдыха и мечтать о дальних странах, ибо оный предмет напоминал ему корабль. И, поднявшись, отдал написанное вернувшемуся после жаркого сражения с дворником начальствующему лицу. Демьян Устиныч бумагу принял и уложил на стол, не успев поглядеть, ибо за окном возникло какое-то движение. Что-то крикнул зычным голосом городовой, заглядывая в контору, и на пороге возник сам городской голова. Собственной персоною. Глебушкин вскочил, кланяясь. То же, но только с большей ленивостию, проделал и Зябликов, улыбаясь и принимая протянутую ему руку. Голова был приятелем его детских лет, и начальник держал себя с ним запросто, помятуя о счастливых юных годах обоих, когда лазали оне по окрестным садам, обирая яблоки. За что неоднократно и тому, и другому были кручены уши, а юный будущий голова даже получил заряд соли в не совсем открытое многим чужим взорам место. Вспоминали об этом оба охотно и часто, радостно смеялись, а Демьян Лукич даже и повизгивал от упоминаний былого беззаботного счастья.

Контора мигом наполнилась людьми. Голове предложили чаю с баранками и рябиновую настойку.

Тот ни от чего не отказался и с благодарностию тяпнул рюмку рябиновой, закусив румяной баранкою. Глаза его после сих возлияний сделались как бы стеклянны и подернулись поволокою. Он присел подле стола, скинув шубу свою на руки городового, какой только сглотнул, увидав, как содержимое рюмки исчезает в горле городского головы. Ему самому выпить не предложили, ибо был он сейчас на службе и при исполнении…

Глебушкин стоял, вытянув руки по швам и не знал, дозволено ли ему будет отлучиться по нужде или стоит подождать отъезда столь важной фигуры.

Важная фигура, меж тем, оглядела контору и покачала головой, указав рукой городовому и прочим выйти, а Демьян Устинычу остаться и присесть. Тот кивнул, а после сделал страшные глаза Глебушкину, и юный писарь осторожно исчез из конторы, отправившись в отхожее место. Со всей очевидностию выходило, что давним приятелям требовалось поговорить по делу, коего знать другим было не обязательно.

Оправившись и тщательно вымыв руки под водою, какая щедро текла из умывального крана, проложенного (благодаря тому же городскому голове) в контору водопровода, Савелий внимательно оглядел себя в старом зеркале, что прочно, вот уже несколько лет, висело над сим краном, и обнаружил у себя над губою как бы прыщ. Осознание сего несовершенства повергло его в душевное смятение. Ну вот! Не хватало еще, чтобы на встрече с Аннушкой он показался ей в подобном телесном уродстве! Наклонившись к зеркалу и разглядев себя со всем вниманием, Савелий вздохнул с облегчением, ибо это было не досадное проявление его молодости и резвости телес, а всего лишь крошка от той же баранки, какую он успел съесть до того, как уснул за своей конторкою.

Надо сказать, что Глебушкин, проспавши, не опоздал на службу лишь благодаря своей квартирной хозяйке, разбудившей его с всей материнской нежностию. И сумел явиться в контору почти вовремя. Но позавтракать и испить утреннего чаю уже не успел и, потому утянул баранку со стола своего начальствующего лица. Савелию очень повезло, что два других писаря отсутствовали по делам своим семейным, ибо его опоздания на службу на целый десяток минут никто не заметил. Демьян Устиныч сам ещё тогда не прибыл, а сторож, открывший писарю контору, вообще часов не наблюдал, и судя по малость помятой физиономии, сладко спал в своей комнатушке до появления молодого служащего лица, потребовавшего отомкнуть ему двери незамедлительно. Что и было сделано. Надо сказать, что столь вольное обращение начальника с ключами говорило не о безоговорочном доверии его ко сторожу, а лишь о том, что в конторе совершено нечего было красть, кроме перьев, чернил, бумаг и тех же баранок, какие Демьян Устиныч весьма уважал. И осознав однажды такое скромное положение вещей, тот и препоручил сторожу заведовать ключами, возведя его таким образом в должности на ранг выше. Сторож, именуемый скромно Кузьмою, был дальним родственником Демьян Устиныча, прибывшим в город из деревни для получения какой-никакой городской профессии. Но неожиданно открывшаяся в нем любовь к горячительным напиткам и игре в безик, несколько замедлила его карьерные устремления, о коих он, впрочем, похоже, совсем не жалел. Проживая в узкой комнатушке с печкой при конторе, он считал себя абсолютно счастливым человеком. А потому вновь отправился на покой, запустив тихого скромного писаря в помещение и справившись дежурным образом о его здоровье. Вот тогда Глебушкин и умыкнул баранку из связки, высоко висящей над полом, чтобы не достали мыши, соблазнившись ее аппетитным видом. Скинув свой кургузый сюртучок, вымокший под утренним дождём, и аккуратно разместив его на спинке старого рассохшегося стула, Глебушкин дожевал баранку, уложил перед собою листы желтоватой конторской бумаги, откинул крышку чернильницы, окунул туда перо и задумавшись крепко, неожиданно посадил на лист жирную кляксу. Испугавшись своего невольного проступка, он с живостию бывшего гимназиста, какому не раз доводилось получать за такое линейкою по пальцам, скомкал испорченный лист и, оглядываясь на дверь, не идёт ли кто, кинул его в конторскую корзину для бумаг.

В дальнем углу конторы внезапно заскрипела задняя дверь, и Савелий испуганно замер, пригнув голову ко столу. Он страшился привидений до зубовного скрежета. С трудом заставив себя оглянуться, он узрел в помещении, дурно ещё освещенном по случаю дождя и раннего утра, какое-то движение.

Дыхание его прервалось, молодой человек почувствовал, будто по спине прошлась чья-то холодная рука. Волосы зашевелились на его голове. И он начал мысленно набрасывать в уме прощальное письмо, обращенное к любимой Аннет, как он звал девушку, в своём воображении, уже представляя её своей женою. Сейчас он сразится со злой силою, что проникла без препятствий к ним в контору, положит свою молодую жизнь на алтарь победы с тьмою и навеки останется в памяти окрестных людей, своей любимой, а ещё строгого Демьян Устиныча, как герой. Схватив пальцами своими острое перо, чтобы использовать его в борьбе с приближающимся ворогом навроде меча, Савелий распахнул шире глаза, замахнулся уже было, чтобы сразить непонятную нечисть, но совершить ничего путного не успел. Ибо на колени его что-то нахально взгромоздилось, громко урча и постанывая.