Loe raamatut: «Судьба правителей»

© Елена Есенина, 2025

© Издательский дом «BookBox», 2025

Часть 1
Любовь и власть Ярослава¹

 
От горя плакала свеча
И обжигала им сердца.
Любовь пылала горечей,
Но обходились грубо с ней.
 

Е. Есенина

 
Таинственны прошедшие века,
История, как бурная река,
Начало взяв пути издалека,
Со временем меняет берега.
 
 
Что было так незыблемо вчера,
Сегодня – чья-то умная игра.
Написанное хитрою рукой
Неправдою является порой.
 

* * *

 
Вновь в эту зиму Киев замело,
В глазах от снега белого бело,
От ветра ледяного щёки жгло…
Шёл медленно, ступая тяжело,
 
 
Совсем уже преклонных лет старик.
Был взгляд его спокоен, рост велик.
А не замёрзнуть в этот вечер чтоб,
Он шапку натянул себе на лоб,
 
 
Укутался до самых пят в тулуп
И поднял воротник до самых губ.
Усами скрыта верхняя губа,
Весь облик завершает борода.
 
 
Её наличие и внешний вид
О мужестве и чести говорит.
На худощавом теле под тулупом
Рисунок на рубахе вышит крупно,
 
 
На рукава надеты зарукавья²,
Украсила их вышивка из камня.
Корзно³ надет, скреплённый в центре бляшкой —
Витым из золота замком с булавкой.
 
 
Штаны на нём надеты на меху,
Широкий пояс спрятал калиту⁴.
Идти в такой одежде старику
Тепло было в холодную пургу.
 
 
В лицо его, назойливо кружа,
Февральская впивалась мишура,
Но снежных мошек в небе суета
Бесхитростна казалась и проста.
 
 
Он на неё смотрел без интереса,
Не удивляла тайная завеса,
А поселившаяся в сердце пустота
Не вызывала в нём ни гнева, ни стыда.
 
 
Уж улеглись в душе былые страсти:
Добился он своей наследной власти
И получил величия сполна,
Хоть и мешала с детства хромота.
 
 
В заботах и интригах жизнь прошла,
К воспоминаниям душа звала.
Морозный ветер и колюч, и строг,
Дыханьем ледяным его обжёг,
 
 
Схватил за бороду неистово разок,
Румянец заиграл у впалых щёк.
Дни детства позабыть старик не мог,
И он готов начать свой монолог.
 

* * *

 
Был слаб физически неопытный юнец,
И окружение звало его Хромец.
Жил с матерью он лет до десяти,
Хотел в семье с родителем расти,
 
 
Но от Крестителя языческой Руси
Не доставалось мальчику любви.
Громить врагов – это князей удел,
Отец Владимир – в Киеве сидел.
 
 
Примером был жестокости и силы
Рождённый от рабыни князь Владимир.
Красавица Рогнеда горевала,
Женой Владимиру быть не желала.
 
 
Конунг⁵ не отставал, её взял в плен,
А Полоцк превратил в сгоревший тлен.
Но всё ж, любовь Рогнеды не познав,
Невинность девичью насильно взяв,
 
 
Он от себя наложницу изгнал —
Отправил князь гордячку в Изяславль.
Несправедливость к матери узнав,
Отца стал ненавидеть Ярослав.
 
 
Вместо отца с ним был наставник Буда⁶.
Учёба юноше давалась трудно,
И, несмотря на боль в хромой ноге,
Учился юноша держаться на коне.
 
 
Он по здоровью княжить не готов,
А потому отправлен жить в Ростов.
Там про отца ходили пересуды,
Которые юнцу казались пресловуты⁷.
 
 
Про сластолюбца слышал он не раз,
Про мать же не давали ему знать.
Потом пришлось уехать из Ростова —
Борьба за власть среди князей сурова.
 
 
Отец велел явиться в новый город,
Который был ему как память дорог.
Когда-то начинал он княжить там,
Способным становясь не по годам.
 
 
И в город Новгород без всяких споров
Его сын Ярослав приехал скоро.
А в Новгороде знатные бояре
Дух независимости строго почитали.
 

* * *

 
В свой семьдесят шестой от роду год
Шёл Ярослав и вспоминал поход
На княженье – как новгородский люд,
Его приняв, дал место и уют.
 
 
Построенное для него жилище
Назвали Ярославово дворище.
Уютный дом стоял на берегу,
Поближе к Новгородскому кремлю.
 
 
Сжимали грудь обиды изнутри.
Как черти, языками душу жгли
Несправедливые наследные дела.
Тщеславием душа была полна.
 
 
С Владимиром не прекращалась связь —
Всё контролировал великий князь.
Пока больной сын укреплялся силой,
Отец издалека следил за сыном.
 
 
Решенья Буда принимал открыто
И был у Ярослава фаворитом.
Их встретил новгородец Константин⁸,
По роду получивший важный чин.
 
 
Был Константин посадник⁹ удалой,
Мог поднимать народ он за собой.
Душа его христианская чиста,
Не провернёшь с ним тёмные дела.
 
 
Отец его Владимиру служил
И почести на службе заслужил.
Все новгородцы помнят и поныне
Про подвиги посадника Добрыни¹⁰.
 
 
Он выполнял порученное дело
Обдуманно, отважно и умело.
Был Константин характером в отца,
Завоевал народные сердца.
 
 
Честолюбивый, славный сын Добрыни
Не ведал сквернословия, гордыни.
Чтоб приумножить Новгороду славу,
Назначен он был в помощь Ярославу.
 
 
Во время смуты воинскую честь
Помог для князя Константин сберечь.
И ещё много-много в жизни раз
Он выручал и выполнял приказ.
 
 
И старику припомнился Вышата¹¹:
Жестокая тому досталась плата
За честь служить бесстрашным воеводой —
Однажды поплатился он свободой.
 
 
Подумал Ярослав сейчас с досадой,
Что слепота бойцу была наградой.
Он часто его жизнью рисковал,
А вот героя в нём не признавал.
 
 
Хотел бы позабыть про то старик,
Не время вспоминать позорный миг.
Он стал отмахивать рукой летящий снег,
Как будто отгонять подальше этот грех.
 
 
Хотелось многое убрать из головы,
Но в этом власти нет его, увы.
Над ним всё продолжал кружиться снег,
Судил себя сегодня человек.
 
 
Князь вспоминал, как много он хитрил,
Как тайные деяния творил.
События мелькали в голове,
И люди, что вели его к мечте.
 
 
Всех тех, кто в тёмных планах помогал
И червоточины души его узнал,
Он наказал за верность – их убил,
И вот теперь остался он один.
 

* * *

 
Старик окинул взглядом всё вокруг,
И захотелось вспомнить ему вдруг,
Как, познавая княжеский свой труд,
Всё начиналось с родословных смут.
 
 
А было то в пятнадцатом году:
Брат Святополк¹² находится в плену.
Отцом посажен с польскою женой
За заговор, что стал тому виной.
 
 
Отцу платили дань все города,
Где княжили его же сыновья.
Но, на четвёртый год платить не пожелав,
Владимиру откажет Ярослав.
 
 
Был Ярослав давно уже готов
Платить наёмникам за смерть врагов.
Но дань платить он не готов отцу —
Владимиру Крестителю, творцу.
 
 
Чтобы собрать войска против отца,
Князь Новгородский подозвал гонца
И шлёт его к варягам наперёд,
Чтоб предложить им воинский поход.
 
 
Он вызвал Константина и, в пылу,
Высказывает версию свою:
«Политику коварную веду,
К решению тяжёлому иду,
 
 
С отцом придётся начинать войну,
Я в этом вижу выгоду свою».
Всё рассудив, посадник Константин
Решительно его благословил.
 
 
И так сказал: «Наёмники-варяги
На всё пойдут, бездельники-бродяги,
Ты только не скупись – им заплати!
Дружину нашу смело в бой веди».
 
 
Князь так и сделал. И большой отряд
К нему на службу поступить уж рад.
Шестьсот обученных здоровых мужиков
Приплыли морем с дальних берегов.
 
 
Их встретили, богато угостили
И, дав жильё, поспешно расселили.
Наняв варягов, щедро заплатив,
Князь скрыл от всех свой истинный мотив.
 
 
Обиженный судьбой своей юнец
Мечтал в престольном Киеве сидеть.
А в этом деле воины-норманны
Помогут не нарушить его планы.
 
 
Но время шло, и долго длились сборы —
Велись с боярами и воеводой споры.
Варяги от безделия скучали
И женщин для потехи похищали.
 
 
Пока князь медлил, началась резня —
Не помогла варягам их броня.
На чужаков за женщин, грабежи
Напали новгородские мужи
 
 
Да и убили несколько из них,
Чтоб голод у разбойников притих.
А Ярослав, не медля ни минуты,
Всех наказал, кто был зачинщик смуты.
 
 
В тот день вскипел в нём за варягов гнев,
Князь показал, что может быть свиреп:
Кого-то приказал он плетью сечь,
Кому-то головы рубить с боярских плеч.
 
 
Народ за то против него восстал —
Князь своей смерти еле избежал.
Опомнившись, прощения просил
И деньги за убитых он сулил¹³,
 
 
И обещал восставшим новгородцам,
Что больше дань платить им не придётся.
Встав на колени, умолял бояр
Простить за то, что волю дал страстям.
 
 
Пообещал свободу вечу дать —
Чтобы князей самим им выбирать.
На это согласились новгородцы —
Им от князей зависеть не придётся.
 
 
Так Ярослав с народом помирился
И с вечевой системой согласился.
Владимир же собрал большую рать,
Чтоб сына непослушного унять.
 
 
Но вскоре весть печальная пришла:
Не стало знаменитого отца.
Брат Святополк теперь по старшинству
Сел в Киеве, дав почести отцу.
 
 
Достался город брату Святополку,
Но от него Руси не будет толку.
Письмо сестра из Киева прислала.
Предслава¹⁴ брату с горечью писала:
 
 
«Убиты братья: и Борис, и Глеб¹⁵, —
Прощения за то убийце нет.
Слух ходит нехороший по Руси,
Что Святополк не проронил слезы.
 
 
Убийство братьев – дело его рук,
Верней, его подосланных прислуг.
Убийцу братьев надо наказать
И, окаянного, из города прогнать».
 
 
Про тех, кто был виновником убийств,
В истории оставлен белый лист.
Но тень на всех, кому нужна была
Тех братьев смерть, таинственно легла.
 
 
Упала эта тень и на него,
И было всем понятно отчего:
Закон гласил им княжить после брата
И Ярославу выгодна утрата.
 

* * *

 
Погода в феврале была сухой,
А снег всё приставал к нему с игрой.
Свои ошибки старец понимал,
Их от потомков тщательно скрывал.
 
 
Загадочно исчезли имена
Тех, совершивших казнь исподтишка.
Нигде историк не найдёт строки —
О чём шептали злые языки.
 
 
Признаться, страх вселило то письмо,
Но поступает Константин умно.
Он приказал, чтоб тут же воевода
Речь произнёс на вече для народа:
 
 
«Богат, хорош собою город Киев —
Таким его оставил князь Владимир.
Сидит вместо него братоубиец
С душою окаянной, нечестивец.
 
 
А коль посадим князя своего,
То не получит Киев ничего,
Платить не будем больше дань ему
И отстоим республику свою.
 
 
За Ярослава встанем заодно,
Другого, новгородцы, не дано».
Тут загудело вече, князя славя,
На Киев отправляют Ярослава.
 
 
Казну наполнили бояре и купцы,
Чтоб были новые оплачены бойцы.
Победоносным князя был поход —
Бежал из Киева красавец Святополк.
 
 
Князь от победы лёгкой без ума:
Варяги заработали сполна!
Теперь спокойно можно дальше жить
И, упиваясь властью, не тужить.
 
 
Издать законы князю мысль пришла,
Чтоб усмирить разбойные дела.
Так появилась «Правда Ярослава».
В ней закрепилось письменное право
 
 
Судить обидчиков за злые преступленья
И штрафом облагать за оскорбленья.
От обвиняемых нужны были признанья,
По справедливости вменялись наказанья.
 
 
Он княжил в Киеве весь этот год
И продолжал писать законов свод,
Но вот потом пришла опять беда —
Вернулся Святополк, собрав войска:
 
 
Из половцев огромная толпа
Да Болеслава¹⁶ польского орда.
Был тестем Болеслав для Святополка,
И зятя поддержал он и не только:
 
 
Забрал кусок земли – такая плата,
Чтоб в битве победить родного брата.
Против орды бессилен Ярослав —
Бежал он, поражение признав.
 
 
Кресты на поле боя том свежи,
Под ними воины лежат его во ржи.
И только он и четверо вояк
Вернулись из опасных передряг.
 
 
Князь бросил деньги киевской казны
И в Новгороде скрылся от войны.
Врагами схвачены любимая сестра
И Анна, его первая жена.
 
 
И Святополк, и Болеслав король
Им в Польше отведут плохую роль.
Теряются в чужой стране следы
Заложниц этой горестной беды.
 
 
Мог Ярослав свой выкуп предложить,
Но предпочёл родню свою забыть.
Чтоб ускользнуть от страшных перемен,
Князь Русь покинуть захотел совсем.
 
 
К варягам, словно трус, решил сбежать,
Из Новгорода на ладье удрать.
Позора Новгород не может пережить
И бегство князю не готов простить.
 
 
Старик остановился, вытер лоб —
От мысли этой вновь бросает в пот.
Воспоминанья редко хороши,
И в основном они мрачны и тяжелы…
 

* * *

 
На Волхове качается ладья
И поджидает князя втихаря.
Он думал, что тихонько уплывёт, —
Не отпустил разгневанный народ.
 
 
С народом вместе был и Константин:
Он ту ладью на щепки порубил,
Но не поругана у князя была честь —
Посадник смог всё вовремя учесть.
 
 
Наполнил милостью народные сердца —
Оправдан князь устами храбреца.
Так произнёс посадник Константин:
«Весь Новгород с тобой, ты не один».
 
 
Вновь деньги новгородские мужи
Собрали для дружины и казны
И княжича заставили пойти
На Киев, чтоб победу обрести.
 
 
И вот опять наёмные полки
Идут на Киев, обнажив клинки.
Помог в успехе князю не впервой
Наставник, воевода боевой.
 
 
На этот раз повержен Святополк —
Бежал в леса, как одинокий волк.
Давно в лесах тех след его простыл,
И где-то в них он голову сложил.
 
 
Дружина и варяги бились так,
Как будто Святополк был лютый враг.
Захвачен Киев, им благодаря,
И берег живописного Днепра.
 
 
Он снова, Ярослав, пришёл сюда,
В богатые и дивные края.
Величием охвачено нутро:
И Новгород, и Киев – всё его!
 
 
Природа усыпляла и звала
Послушать, как поют колокола.
Заняв престижный киевский престол,
Власть Ярослав с почётом приобрёл.
 
 
Но омрачал идущий с моря слух,
Что будет вскоре множество разрух.
Куда теперь в политике идти,
Как обойти опасные пути?
 
 
Был Ярослав угрюм и нелюдим,
Он понимал – союз необходим
Со шведами, чтоб не было войны,
Набегов, грабежей с той стороны.
 
 
И силу надо тоже обрести,
Всё отнятое ранее спасти.
Над Болеславом, западным соседом,
Нужна ему бесспорная победа.
 
 
Старик продолжил путь по мостовой,
Всё больше погружаясь с головой
В те мысли, что текли, будто рекой,
Про его жизнь со шведкой молодой.
 

* * *

 
Роднить династии¹⁷ в то время модно —
Правители женились так охотно.
И было это вовсе не позорно
Жениться не в любви, а как угодно.
 
 
Когда войны опасность возникала,
Страна быстрей родню себе искала.
Про западных врагов Руси узнав,
Своих сватов направил Ярослав.
 
 
Не по любви решил и он жениться:
Невеста же – спесивая девица.
Решенье принято, бесспорно, верно:
Зовут невесту князя Ингигерда¹⁸ —
 
 
Женою ему станет для того,
Чтоб продолжать политику его.
В Норвегии в то время правил Олаф¹⁹,
Он был хорош собой: и храбр, и молод!
 
 
И шведку в жёны тоже он хотел,
И сердцем мучился он от любовных стрел.
Романтик письма тайные писал
И о свидании с красавицей мечтал.
 
 
Она в него заочно влюблена
И ждёт уже решения отца.
Хоть Олаф и просил её руки,
Но шведы Ярослава предпочли.
 
 
Она красива, статна и юна,
Воспитанна, изысканна, умна.
А он немолод, мучает недуг,
И мало героических заслуг.
 
 
Свои условия поставила невеста —
За князя выходить казалось ей нелестно:
Чтоб стать хозяйкой в северной стране,
Потребовала Ладогу себе.
 
 
Борясь за власть и от войны устав,
На все условия согласен Ярослав.
Он понимал, что брачный их союз
Поможет укрепить торговый путь.
 
 
Не станут шведы больше нападать,
Торговый путь разбоем разорять.
По Ладоге и в Новгород купцы
Направят свои полные ладьи.
 

* * *

 
Жить с верою в стране необходимо:
Крестили шведку именем Ирина —
В холодной и неведомой Руси
Ей счастье захотелось обрести.
 
 
Народ страны ей показался диким,
Но Новгород понравился Великий.
Здесь просит себя шведка поселить,
Чтоб город этот искренно любить.
 
 
А в Старой Ладоге – её наместник, швед.
Богатства Ладоги – её, Иринин, хлеб.
Но и супружеские узы с Ярославом
Нарушить не имеет она права.
 
 
Их возраст отделял на двадцать лет,
Для молодой жены он – старый дед.
Их с первых дней не задалось знакомство,
Брак был похож на странное партнёрство.
 
 
Князь вспомнил, как с душой украсил спальню,
Привёл жену в свою опочивальню.
Но от неё в ответ раздался смех,
Был смехом оскорблён старик при всех.
 
 
Смешки ему запомнились из детства,
Терпел их часто уваженья вместо.
Ударил князь жену за оскорбленье,
Но попросил испуганно прощенье.
 
 
Старался поначалу Ярослав
Завоевать её строптивый нрав.
Он разрешал бесхитростно, бывало,
Устраивать актёрские забавы.
 
 
Ведь скоморохи веселили всех,
И чаще слышен был супруги смех.
Сама она придумывала игры
И на пирах устраивала битвы.
 
 
Любила соколиную охоту,
У лошадей ценила их породу:
Училась быстрой верховой езде,
Держалась хорошо она в седле,
 
 
Достойно гарцевала на коне.
Успехи были в ратном ремесле.
Ирине в жизни интересно всё,
Ей воспитание отличное дано.
 
 
Культуру изучала, языки,
С послами диспуты могла вести —
Беседовала здраво и умно,
Её влияние в политике сильно.
 
 
Она умела речи говорить
И с быстротой любой конфликт решить.
А потому заморские послы
Переговоры с ней всегда вели,
 
 
И, восхищаясь остротой ума,
Все говорили, что она мудра;
А муж её – расчётливый делец,
Но по сравненью с нею не мудрец.
 
 
Он понимал, что это вправду так,
Что его статус поднимает брак.
Мужская страсть с годами утихала,
Обида же на сердце нарастала.
 
 
И стали замечать уж при дворе,
Что злость срывает конунг на жене,
Что чаще он от жизни устаёт —
Болезнь же не проходит, а растёт.
 
 
Шептались люди за его спиной,
Что он циничен с молодой женой,
Что раздражителен, заносчив и кричит —
Жена в ответ загадочно молчит.
 
 
Уж десять лет она в чужой стране,
Но любит Новгород. Об этом знают все.
Имеет у послов авторитет,
Ну а друзей как не было, так нет.
 

* * *

 
Дрожит невинная на столике свеча,
Ирина в комнате своей сидит одна:
Ей грезится в мечтаниях портрет,
А ум рисует ей красавца силуэт,
 
 
И имя Олаф произносит она вслух.
Ей о возлюбленном на днях донёсся слух.
Страсть женская проснулась в ней не вдруг:
Гнобил её неласковый супруг
 

 
И потому её душа полна
Мечтаний о сердечных амплуа.
Так вновь в мечтах возник норвежский Олаф,
И вновь к нему стремится её норов.
 
 
Стоит пред нею он силён и молод,
А между ними жар свечи – не холод.
В объятиях она, а губы у лица —
В мечтах княжна целует храбреца.
 
 
Тут гаснет плачущая серая свеча,
И пропадает в темноте мечта,
А голос женский слышен, грех кляня:
«О, Господи, спаси от дум меня».
 

* * *

 
Князь по натуре вспыльчив, даже груб,
Не расточителен, а мелочен и скуп,
Не тратит больше деньги на пиры,
Берёт их лишь по делу из казны.
 
 
Мешал кичливый, скуповатый нрав,
И сторониться начал он забав.
Меж тем Ирина праведно жила,
Наследников для князя родила.
 
 
А на детей у князя был расчёт:
Он укрепит границы за их счёт —
Их брачный династический союз²⁰
Сыграет роль миролюбивых уз.
 
 
Их первый сын Владимир подрастал,
И дочерей Бог тоже, к счастью, дал.
Пока на западных границах тишина
И не идёт с соседями война,
 
 
Князь строит крепости, возводит города —
Из-за границы едут мастера.
Торговлю развивает, ремесло
И на монеты тратит серебро.
 
 
Красив, богаче стал желанный Киев,
В нём многое пришло из Византии.
Шик городу даёт архитектура,
И развиваются искусство и культура.
 
 
Читая много, без конца трудясь,
То в Новгород, то в Киев ездит князь.
Ему уже сорок шестой идёт,
А на дворе двадцать четвёртый год.
 
 
Непраздная²¹ опять его жена —
Второго сына ждёт сейчас она.
Он обещает храм ей возвести
И монастырь для женщин на Руси.
 

* * *

 
Старик ссутулился. Он мучился спиной —
Боль достаёт его особенно зимой.
Не помогают мази, лекаря;
Забыл, когда садился на коня.
 
 
Вокруг стоят красивые дома —
Украсила их чистая зима,
Но старику совсем не до красот,
Всплывает в памяти забытый эпизод,
 
 
Как он узнал, что в Суздале беда,
Что там у жителей закончилась еда.
Голодная и неминуемая смерть
Скосила население на треть.
 
 
Крестьяне убивали стариков,
Чтобы поменьше было едоков,
Подначили язычники-волхвы
Подняться на восстание низы.
 
 
За спрятанную ото всех еду
На богачей повесили вину.
Богатых убивала голытьба²²,
Громила старой чади²³ погреба,
 
 
Винила в голоде своих бояр
Да с грабежом напала на болгар.
Волхвы в том бунте углядели меру,
Чтоб возродить языческую веру.
 
 
Поэтому, бросая все дела,
Поехал срочно Ярослав туда.
С болгарами конфликт он устранил,
Войной идти на Русь отговорил.
 
 
Зачинщиков казнил тогда он всех,
Над бунтарями одержав так верх.
По сути, первая крестьянская война
Против бояр подавлена была.
 
 
Его посадник, смелый Константин,
Решенье это князя осудил.
Виня бояр за скрытое зерно,
С простым народом был он заодно.
 
 
Как будто с совестью в содеянном мирясь,
Старик прервал свой искренний рассказ.
Тем дням оценку ему сложно дать,
Но, что народ был прав, ему ль не знать?
 
 
Правда посадника болезненно гнобила —
Любовь народная была у Константина.
Князь чувствовал величие его,
Но, к сожалению, не чувствовал своё.
 
 
Несправедливый множился упрёк,
И появлялся в сердце холодок.
Избавиться пора от Константина,
И эта мысль неистово свербела.
 
 
Благих дел сделано посадником немало,
Но князь желал, чтобы его не стало.
Воспоминания нахлынули опять —
Он шёл, стараясь душу утешать.
 
 
Какой же это был тяжёлый год!
Покоя не давал степной народ.
И в это время брат его Мстислав²⁴
Свои владенья увеличить рад.
 
 
Чернигов взяв, он двигался на Киев,
Но дальше преградил путь город Листвен.
И, как всегда, наёмников наняв,
Туда отправился скорее Ярослав.
 
 
Сражение дружин случилось ночью,
Гроза и молнии глумились там над плотью.
Бежал с дружиною побитый Ярослав,
Он оказался против брата слаб.
 
 
Опять в сражении ему не повезло,
Уменье брата в битве превзошло.
Через два года после драки только
Побитый Ярослав был снова с войском.
 
 
Меж братьями за власть идёт интрига:
Тмутаракань у брата и Чернигов.
И Ярослав сказал: «За мир молюсь,
Поделим миром, брат, с тобою Русь».
 
 
Днепр разделил меж братьями её —
Смириться с этим князю тяжело,
Но так закончилась гражданская война,
А впереди и Польша, и Орда.
 
 
Был между братьями подписан договор —
Не воевать друг с другом до тех пор,
Не наносить земле своей ущерб,
Пока их интересы делит Днепр,
 
 
Ведь Русь набегами и так истощена,
И с печенегами давно идёт война.
Согласен брат, Тмутараканский князь,
У берега Днепра имевший власть,
 
 
Что левый берег впредь его – Мстислава,
А правый берег весь у Ярослава.
Два брата правят вместе целой Русью,
И каждый чувствует себя на перепутье.
 
 
Был на дворе двадцать девятый год,
Опять собрался князь идти в поход.
На этот раз, чтоб усмирились ясы,
Они на юге для Руси опасны.
 
 
А следом и ещё один поход
На чудь – так называли тот народ
За непонятный и этнический язык.
Соблазн чудь захватить у князя был велик.
 
 
У озера он встретил их Чудского
И победил противника большого.
Там основал форпост и город Юрьев,
Князь Ярослав в крещении был Юрий.
 
 
Дал новый поворот тридцатый год —
На Польшу братья приняли поход.
Всё, что когда-то польский взял король,
Вернулось и пришло к себе домой.
 
 
А заодно был завоёван Белз,
А через год вернули и Червень.
Дружины воевали на Волыни,
Все города червенские отбили.
 
 
Покой бы обрести от войн теперь,
Да ласку и любовь своих семей,
Но вот опять идёт орда врагов —
Их видно у днепровских берегов.
 
 
Разбоем промышляют печенеги,
Их тактика – внезапные набеги!
Грозятся учинить над Русью казнь.
Приехал в Новгород в то время князь.
 
 
Собрал скорей он верные войска,
Узнав внезапно весть издалека
Про полчища степных своих врагов,
И помощь попросил от округов.
 
 
Помог незамедлительно Мстислав,
Все силы на борьбу с врагом отдав.
Дед – легендарный русич Святослав —
Погиб от рук кочевников-бродяг.
 
 
И победить тех, с кем не сладил дед,
У братьев в том сомнений вовсе нет.
Мстислав охотно собирает рать,
И долго не пришлось подмоги ждать.
 
 
У Ярослава шансы велики,
Чтоб отогнать от киевской стены
Кочевников – проклятых печенегов:
Шакалы окружили город предков.
 
 
Огромным войском князь руководит,
С такой подмогой точно победит.
Варяги – в центре, слева – новгородцы,
Фланг правый киевлянам достаётся.
 
 
Так полководец выстроил ряды,
И начались кровавые бои.
Тот бой в тридцать шестом был так велик,
Что долго Русь свой не меняла лик.
 
 
Старик прокашлялся и, отгоняя снег,
Улыбку превратил в беззвучный смех.
Тут белый свет увидел его зубы.
Вдруг хриплый голос стал у князя грубым:
 
 
«Нет больше печенегов, их орды,
Все полегли у киевской стены.
Я за победу в этой битве горд».
Опять в улыбке растянулся его рот.
 
 
Решительность, отвагу мужиков
Старик, конечно, позабыть не мог.
Пред ним сгустились краски страшных сцен,
И снова брови сдвинул он совсем.
 
 
Он вспомнил плач уставших от набегов,
И ржание коней у печенегов,
И лязг железа, стоны на губах,
И шум, что до сих пор стоит в ушах.
 
 
В глазах убитых – голубое небо
Застывшее. Как позабудешь это?
Запёкшуюся на кольчугах кровь,
Мычание за городом коров?
 
 
Бежали печенеги от стены,
Их долго не увидят на Руси.
Спасён богатый и красивый город,
От них не будет киевлянам горя.
 
 
Но тут ему сдавило что-то грудь,
Что воздух тяжело было вдохнуть.
За ту победу, так и не узнав,
Не смог порадоваться брат его Мстислав.
 
 
Он был убит внезапно до неё —
Его дружина билась без него,
А брата Ярослава на восходе
Убили перед боем, на охоте.
 
 
Убийство неспроста совершено,
Несчастным случаем оно подменено.
Причастен к преступленью Ярослав?
Или нелепо умер сам Мстислав?
 
 
Виновника беды той не нашли,
Умело летописец скрыл следы.
Узнать народу правду не дано —
Что было, то в обман превращено.
 
 
Что делать дальше, нет в народе спора:
Всё перейти должно без разговора
Тому, кто ближе князю был по крови.
Наследника законного готовят.
 
 
Во Пскове княжит двадцать с лишним лет
Единственный на это претендент.
Он, Судислав²⁵, – Мстиславу кровный брат,
И им во Пскове очень дорожат.
 
 
Всё брату перейдёт без промедленья,
Что было у Мстислава в повеленье.
Но Ярослав без мер властолюбив —
Расстроен он, что по отцу брат жив.
 
 
Не сможет он спокойно дальше жить,
Ведь претендента надо устранить.
Ему нужна над всею Русью власть,
И это чувство князю не унять.
 
 
Когда-то Псков входил в его владенья
И был уделом в новгородских землях,
Но по велению отца был Псков отобран
И сыну младшему Владимиром был отдан.
 
 
Во Псков тот прибыл с матерью-гречанкой —
Женой Владимира, красивой христианкой.
Жил Судислав и честно, и спокойно,
Не прибегал к междоусобным войнам,
 
 
Образованием наполнил он натуру
И развивал науку и культуру.
О творчестве душа его пеклась,
А созидать давала ему власть.
 
 
Что Судиславу Псков принадлежит,
Мысль в Ярославе уж давно свербит.
Закралась в душу старая обида,
Он отомстит – всем это очевидно.
 
 
Честолюбив, жесток с годами князь,
И жалостью его уж не пронять.
С дружиной он направился во Псков,
И был его поход туда таков:
 
 
Князь Судислав посажен им в темницу —
В ней долго заточение продлится.
Кусочек неба и холодный серый камень —
Вот что обрёл тот узник за замками.
 
 
Темница – яма, камень – это ложе,
И это всё, что он увидеть может!
А поруб²⁶ только пару метров вширь,
Скрывает узника от мира монастырь.
 
 
Следят за ним смотрители-монахи,
Приносят хлеб и воду, держат в страхе.
В темнице по веленью человека
Несчастный князь пробудет четверть века.
 
 
От жалости к нему застыла кровь,
Нарушены тут заповеди вновь.
Но понимал ли это Ярослав?
Или считал, что он и в этом прав?
 
 
Как оправдать жестокости дельца,
Который крестится рукою без конца
И говорит о вере только в Бога,
Кровавый след оставив у порога?
 
 
Не слышит он Небесного Отца,
О милосердии не ведают уста.
Перед народом лик его один,
Другой же спрятан в глубине седин.
 
 
Все земли переходят не по праву
Желавшему их долго Ярославу.
Тмутаракань, пленительный Чернигов
Его владениями оказались мигом.
 

 
Так Ярослав и Псков себе присвоил,
И власть свою здесь тоже узаконил.
Его не трогают моральные устои,
Борьбу за власть по жизни он усвоил.
 
 
Он тут же позабыл про Судислава —
Его своя заботит власть и слава.
А чтоб душа о душах не страдала,
Достаточно постройки будет храма.
 
 
Там, с верою в свои благие цели,
Молиться будет и, конечно, верить,
Что Бог простит, грехи отпустит в храме.
Виновные же молятся пусть сами.
 

* * *

 
Тут старый князь увидел, что дошёл
До храма, что недавно освящён.
Услышал путник колокольный звон.
На его средства храм тот возведён.
 
 
В задумчивости возле церкви встав,
Креститься начал старый Ярослав.
Сияньем отдавали купола,
И церковь под покров к себе звала.
 
 
Сюда он исповедаться ходил,
У Покровителя в ней помощи просил.
Крестясь, стоял князь долго на морозе,
Но внутрь зайти не захотелось всё же.
 
 
Шептал сутулый, худощавый старец,
Ко лбу прикладывая знак из пальцев:
«На паперти²⁷ пред церковью стою,
За убиенного Мстислава я молю.
 
 
Не совершал я тот кровавый грех,
Пускай душа покоится вовек.
Неведомы мне праздные пиры,
Георгия-спасителя ²⁸дары,
 
 
Всё приходилось делать самому,
И много хитрости я применял в пылу.
Жестоким становиться я посмел,
Чтобы добиться власти, как хотел.
 
 
За это, Господи, помилуй и прости,
Ведь я мечтал о целостной Руси.
Стала моей вся Киевская Русь,
И за неё я тоже помолюсь».
 
 
Как будто в белый тоненький фуляр²⁹
Окутан был Георгиевский храм.
Он вызвал в князе трепетные чувства,
Смотрел старик на церковь свою грустно.
 
 
Душе всегда в ней было так уютно!
Он счастье чувствовал здесь абсолютно.
К вечерней службе поспешал народ,
Мимо него миряне шли вперёд.
 
 
Была неразговорчива толпа —
В тулупе не признали старика.
Когда же служба в церкви началась,
Хромой старик продолжил путь опять.
 
 
Почти напротив храм Святой Ирины
Стоит в монастыре посередине.
Богатый этот женский монастырь
Построен был в честь Ингигерды им.
 
 
Как будто рябь реки, бежал внутри озноб,
И чувствовал старик, как холодеет лоб.
Но мысль его неслась быстрее впереди,
И с совестью он вёл коварные торги.
 

* * *

 
Мелькают в голове те дни, слова
И лица тех, кто погибал тогда.
Холодный воздух остудил слегка
Картины воспалённого ума.
 
 
И, продолжая свой безлюдный путь,
Князь снова вспоминал деяний суть.
Как было, он рассказывал пурге,
Но будто бы доказывал себе:
 
 
«Вот в честь победы храм здесь возведён.
Константинополь очень удивлён,
Что храм Софийский³⁰ в Киеве – не сон,
Под стать константинопольскому он.
 
 
Пусть начинал строительство не я,
Зато закончил строить, не шутя,
Чтоб знали Византия, Запад, Рим,
Что Русь самостоятельно стоит.
 
 
Строительство Божественной Софии
Ответило величью Византии.
Увидел мир то, как она красива,
И понял: у Руси своя миссия.
 
 
В ней нарисованы художниками фрески —
Кроме божеств, на стенах там уместны,
Благодаря Ирининой харизме,
Сюжеты из семейной нашей жизни.
 
 
Нашли своё там место скоморохи
И сцены увлекательной охоты,
И полностью все члены из семьи
На стены храма там нанесены.
 
 
Софию я украсил серебром
И золотом, иконами потом.
И в ней библиотека моих книг,
А мудрость книг меняет дух и лик.
 
 
Хотел я Русь по мере просвещать,
Всем, кто захочет, книги дать читать.
Так, греческих и прочих мастеров
Переводить заставил с языков,
 

 
Переписать бесценных много книг.
Семнадцать лет я собираю их.
Я детям просвещение давал —
Им школы, чтоб учились, открывал.
 
 
Писать учили в них на бересте
И изучать писанья о Христе.
Боялась за детей своих семья
И отданных оплакивала зря.
 
 
Я заменял христианством без борьбы
Язычества последние черты.
Так, в Новгороде триста человек
Примером стали уж давно для всех.
 
 
Они, старшин и дьяконов сыны,
Читают остальным теперь псалмы».
Отречься от влиянья Византии
Хотелось уж давно, но не по силе.
 
 
В народе укрепляя православье,
Князь вспомнил, как потешил он тщеславье:
Как русича главой поставил он —
Митрополитом стал Иларион.
 
 
Вдруг начал вспоминать он сорок третий.
Могущество страны в тот год заметил —
Что вся страна находится в расцвете,
А православие у всех в авторитете.
 
 
Раздробленность Руси прекращена,
Роль лидера стране отведена.
С ней дружбой дорожат другие страны,
И князь меняет тоже свои планы.
 
 
Раз власть единая теперь ему дана,
Полуколонией считать себя нельзя —
Он запретил так думать Византии,
Пока ослаб заносчивый противник.
 
 
Предпринял он визит в Константинополь,
Встречал с почётом там его акрополь.
Награбленное выдал император,
Вернулись ценности священные обратно.
 
 
Христианский Запад это оценил
И за страною статус закрепил,
Назвав её «Великая держава», —
Вот Ярославу в чём хвала и слава,
 
 
А для страны – незыблемый престиж!
«Европа, соглашусь, ты в корень зришь!»
Тут захотелось князю распрямиться,
Величие ему своё не снится.
 
 
Всё ж первенство забрать у Византии
Не удавалось в православном мире.
Князь повод ждал к военному походу,
Всё год за годом подвергал расчёту,
 
 
Он снаряжал пока свои войска
И нанимал варяг издалека.
И вот случился повод – смерть купца:
Убили византийцы продавца.
 
 
Войной пойти в тот год на Византию
Он приказал решительному сыну:
Владимир³¹ был и опытным, и взрослым —
Отцом посажен князем Новгородским.
 
 
Не сомневался княжич ни на миг,
Что тонкости военные постиг,
Что будет триумфальным тот поход,
Что слава впереди него пойдёт.
 
 
По дереву стучали топоры,
Спускались на воду военные ладьи.
Помощником поставлен был Вышата —
Начальник новгородского отряда.
 
 
Ждала погибель всех их под конец —
На смерть послал Владимира отец.
Новинка греками была применена:
Погибли тысячи от «жидкого огня».
 
 
Горели в пламени, тонули новгородцы,
Из шести тысяч восемьсот спасётся.
Бежали сразу же наёмные варяги,
Их испугали страшные ватаги
 
 
Противника с метательным огнём,
Горевшим и в воде, и под дождём.
На море бушевал ужасный шторм,
Все лодки опрокинул он потом.
 
 
И только несколько непотонувших суден
Прибило к берегу, спаслись в них люди.
Спасённым оказался князь Владимир,
За смерть людей нет почести гордыни —
 
 
Но он был храбр и бился ещё долго,
При отступлении спасая войско.
Последний бой в Босфоре показал:
Отвагу не отнимешь у славян.
 
 
Героем князь на родину приплыл:
Одиннадцать судов в плен захватил,
А остальных на море разгромил —
За земляков убитых отомстил.
 
 
С ним в лодки сели и домой отплыли
Немногие, кого там не убили.
Вышата в лодку сесть не пожелал,
Бросать людей на произвол не стал.
 
 
На берегу остался он с друзьями —
Своими новгородскими парнями.
Он с ранеными шёл, дорогу зная,
Вдоль берега и степью до Дуная.
 

 
Но схвачен был Вышата храбрый в плен —
Догнали и пленили всех в тот день.
В Константинополь пленных привели,
Глумились над несчастными людьми.
 
 
Рубили руки пленным византийцы,
Глаза кололи, лютые убийцы…
Подумал князь, что злое провиденье
В тот год украло у него везенье.
 
 
Другое в сорок третьем думал он —
Что сын на юге нанесёт разгром,
У Византии спесь её собьёт
И что Руси в сражениях везёт.
 
 
Не соглашаясь с результатом битвы,
Георгию князь прочитал молитвы
И приказал идти на полуостров —
Сын на Тавриду полководцем послан.
 
 
Перед глазами встал пример отца —
Креститель был хитрее мудреца:
Завоевал осадой город Корсунь
И получил желаемое просто.
 
 
Когда на Корсуни крещение он принял,
То Византии равным стал Владимир,
И, породнившись с Византийской Анной,
Он Русь крестил и сделал православной.
 
 
Теперь же внук Крестителя Руси
Сумел свою там славу обрести.
Настало его время для миссии —
Уйти от подчиненья Византии.
 
 
И новгородцы снова бились грозно —
Захвачен легендарный полуостров.
Реванш³² врагу обратный нанесён,
И город Корсунь важным стал ключом.
 
 
Он открывает дверь в Константинополь,
И вот уже о мире слышен ропот.
Не стали нажимать на рычаги
По силе духа равные враги.
 
 
Теперь меж ними пауза настала.
Русь отошла и тихо выжидала.
Из Корсуни в Софийский храм везли
Трофейные реликвии сыны.
 
 
Республика героев восхваляла,
Их с почестями в городе встречала.
Был Новгород стеною укреплён,
Владимиром детинец возведён.
 
 
А что же Ярослав? Он занят делом:
В Литву, Мазовию походы делал —
Терпел там поражения, однако.
За польской смутой наблюдал вояка.
 
 
Зиме всю душу полностью раскрыв,
В сердцах опять заговорил старик:
«В интригах Польши были интересы,
В борьбе за власть вмешался я в процессе».
 
 
От дум серьёзных он нахмурил лоб
И выругался, как простой холоп³³.
В суде защитой напрочь обделённый,
Вслух причитать стал, как заговорённый:
 
 
«Был сложным, лютым годом сорок третий,
Поход в Мазовию был неудачным – третий,
Борьба с Литвой была безрезультатной,
Я отступал безропотно обратно».
 
 
Но поняли враги – святая Русь!
А страны поняли, что нужен с ней союз.
Три года от кочевников штормило:
То неспокойно, то спокойно было.
 
 
От печенегов выла Византия,
Она бы их сама не победила.
И вот когда пошла степная лава,
То помощь ей пришла от Ярослава.
 
 
«Гарантом всей Европе быть могу!» —
Повысив голос, говорил он на ходу.
Мир с Византией князь в сорок шестом
Подписывает хитростно потом.
 
 
Морской бой Византии проиграв,
Но Корсунь под контроль военный взяв,
С врагами биться помощь оказав,
С династией роднится Ярослав.
 
 
Невеста к Всеволоду – сыну – едет вскоре,
Князь получает нужный выход к морю.
Так он державный статус укрепляет,
А в православии о первенстве мечтает.
 
 
В знак примиренья выпущен Вышата,
Из плена возвратился он обратно.
Ослепший от руки врага герой
Вернулся покалеченным домой.
 
 
Ждала его любимая жена
И до последних дней была верна.
Земля Червенская в те годы волновала,
Ради неё Русь долго хлопотала.
 
 
В сорок седьмом фортуна улыбнулась,
И воинская слава вновь вернулась.
И, свой кульбит³⁴ осуществив скорей,
Князь в славе проживал остаток дней.
 
 
Вновь вспомнилось отрадно о былом,
Как Польшу он спасал в сорок седьмом.
Законно Польшей правит Казимир³⁵,
А с Русью установлен тесный мир.
 
 
Стать королём помог он Казимиру,
Чтобы на нём женить сестру Марию.
Вновь крепкий династический союз
Сыграл здесь роль миролюбивых уз.
 
 
Готов зачесть князь это себе в плюс,
Но что потом? Предательский союз!
Окрепшая страна – за счёт Руси —
Не станет себя дружески вести.
 
 
Князь думал, что умелым игроком
Стал в возрасте своём немолодом.
Но бесполезно было для Руси
Католика на тот момент спасти.
 
 
Поход в Мазовию, что Польше обещали,
Был уж последним в воинском причале.
Закончилась военная карьера,
Интрига власти, личная афера.
 

* * *

 
Красив зимой морозный стольный Киев,
Летят снежинки – ангелы без крыльев.
Опять замедлил шаг седой старик,
Поправил из овчины воротник —
 
 
Он одевался как простой народ,
Не выдавал тулуп богатый род.
Вдруг выбежал пацан из-за ворот
И крикнул старику: «Хромой урод!»
 
 
Но не ответил старец ничего,
Лишь с грустью посмотрел ему в лицо.
«Эх, знал бы он, – подумал старый князь, —
Над кем посмел глумиться, веселясь».
 
 
И вновь пошёл судить свои дела,
Судьёй назначив самого себя.
Он многое себе уже простил,
Грехи свои пред Богом замолил.
 
 
Но не было душевного покоя
За то, что смертью наказал героя…
В тумане белом скрылись все дома,
Дорога дальше вовсе не видна.
 
 
Но видится ему людей толпа,
И все они идут к нему, сюда.
А в белом саване разгневанной зимы
Вдруг кто-то явственно выходит из толпы.
 
 
Фигура показалась Константина:
«Верность друзей и впрямь незаменима».
Тут князь с испугу крикнул: «Чур меня!» —
Забыв молитвы для спасения.
 
 
Потом молиться начал, причитать
И Господа на помощь призывать:
Не может мёртвый показать свой вид,
Ведь Константин-посадник был убит!
 
 
Свидетель он бесславных княжьих дел,
А потому таков его удел:
Князь Константина в Муром заточил
И вдалеке посадника убил.
 
 
Убит за то ль, что Новгороду мил
Был городской защитник и кумир?
Иль, чтоб в историю трусливым не войти,
Князь убирал бесславные следы?
 
 
Переписал безвольный летописец
То, что сказал ему хитрец-правитель.
И так же по приказу был убит
Свидетель Буда – князя фаворит.
 
 
Шестая заповедь нарушена Христа,
И о спасении твердят теперь уста.
Искажена христианская мораль,
Легла на истину печальная вуаль.
 
 
И «Не убий!» – в мозгу его звучит,
И знает князь, Бог это не простит.
Признаться в том нет сил у «храбреца»,
Виденье отгоняет от лица.
 
 
«Всё ради власти, а не ради веры,
Я делал это, чтоб народ мне верил» —
Так продолжал старик зиме твердить.
А голос внутренний опять его судить:
 
 
«Я в Новгороде помогал жене
Собор Софийский возводить в кремле.
Я строил много маленьких церквей.
Я православных радовал людей.
 
 
И в Новгороде Юрьев монастырь,
И Киево-Печерский „богатырь“ —
Заслуга моих деяний и сил,
Но славу о себе я не вкусил.
 
 
С поляками, с Литвой я воевал,
Я Византию миром покорял.
То пораженье в сорок третьем с ней
Я превратил в победу же над ней.
 
 
Там отличился храбростью Вышата —
Врагам нанесена была расплата.
И хоть погибло много там сынов,
И взято в плен отважных мужиков,
 
 
Сумел я миром дело завершить,
И с Византией мир тот заключить,
И уважения добиться от неё.
Русь стала Киевской – веление моё!
 
 
Для триумфального в мой город входа
Поставлены из золота ворота.
Окрепла землями и верой моя Русь —
Деянием таким своим горжусь.
 
 
Тот город, что на Волге основал,
Я Ярославлем в честь себя назвал.
Неподалёку город Юрьев есть,
И тоже он построен в мою честь.
 
 
О русском праве создан мной закон:
Кто будет спорить, тех рассудит он.
Всем виноватым на своём пути
От наказанья будет не уйти.
 
 
Устав церковный в Право занесён,
До сведенья мирян он доведён».
Князь выставил на холод свой кулак
И погрозил неистово им так!
 
 
Нащупывая выход из затменья,
Грозил он появившимся виденьям.
Про невиновность из последних сил
В нём воспалённый разум голосил.
 

* * *

 
Хотел ли Ярослав себе любви?
Была ль она у старого ханжи?³⁶
Он шведку в жёны брал не по любви —
Такие нравы, времена, увы…
 
 
Любви желал, конечно, книголюб,
Но шведке был другой мужчина люб:
Тот, сердца женского романтик и герой,
Был очарован Ярославовой женой.
 
 
А Ярослав с ней мелочен и груб
И на слова приветливые скуп.
Романтиком он не был никогда,
Да разве в этом есть его вина?
 
 
За тридцать пять супружеских их лет
Князь укорять себя не будет, нет.
Себе и всем доказывал он нервно,
Что с ним честна супруга Ингигерда.
 
 
Князь продолжал беззвучный монолог,
Покуда сквозь пургу идти он мог.
Летели в бездну тихие слова —
Он говорил, губами шевеля:
 
 
«Да, были разногласия у нас,
Особенно меж нас в последний раз.
Опять я был в высказываньях лих,
Но в целом ветер между нами стих.
 
 
Претензия Иринина была,
Что возвеличил Киев я сперва,
Что Новгород – её любимый город —
Столицей сделать не нашёл я повод.
 
 
И вот уехала к Владимиру опять,
А сын и рад, что рядом его мать.
На средства Ладоги построила Софию,
Чтоб был собор такой, как в Византии».
 
 
Князь от усталости закрыл свои глаза…
Какие вспомнятся сейчас ему года?
Приятное хотелось напоследок
Себе ему из памяти поведать.
 
 
Любовь к Ирине всё ещё в тиши
Хранилась в глубине его души.
Желанные картины появились —
Он видит их двоих, когда женились.
 
 
В воспоминаниях ему нет сорока,
А на дворе цветёт сирень, весна.
А вот венчание. В Софии он с Ириной,
С невестой юной, гордой и красивой.
 
 
Трепещет пред иконами она,
Всё русское душою приняла.
За милосердие её благодаря,
Признался князь: «Не сделал б столько я!»
 
 
Строптивая, но добрая жена
Осталась Новгороду до конца верна.
Давала страждущим всегда она приют,
На Небесах ей всё это зачтут.
 
 
Жить в Новгороде снова начала,
Монашеский там постриг приняла.
Теперь в монашестве зовётся она Анна,
И это показалось князю странно.
 
 
Шутила с ним ирония судьбы³⁷
Или её небесные послы,
Что за грехи замаливать ушла
С таким же именем, как первая жена,
 
 
Красавица и умница Ирина?
На склоне лет ей горько, очевидно.
Тут князь опять зашевелил губами —
Они не слушались и говорили сами:
 
 
«За первую любовь я не виню,
Что Олаф был любим, я не казню.
Ведь волею судьбы он мне родня,
Его жена – Иринина сестра.
 
 
Я приютил норвежца-беглеца,
А сыну Олафа я был вместо отца.
Ирине дорог был тот мальчик Магнус³⁸,
А у него в крови высокий статус.
 
 
Его дурачества терпел я при дворе
Лишь потому, что это нужно мне.
Теперь и я судьбой вознаграждён —
Стал в Дании мальчишка королём».
 
 
Тут тяжело вздохнул князь без причин:
«Стыдиться некого, я здесь один.
Да, Олаф в Новгороде год гостил,
В моё отсутствие к Ирине заходил.
 
 
И, про любовь возможную меж них,
Про встречи в кулуарах потайных
Хоть и шептал мне верный Константин,
Уверен я, что Всеволод – мой сын.
 
 
Пусть червь, гнетущий, в разуме сидит,
Никто меня в другом не убедит.
Я Всеволода больше всех люблю,
Я Переславль, Ростов ему сулю.
 
 
Был важен династический союз,
Поэтому со многим я мирюсь.
Брат Олафа мне правдою служил,
На дочери второй его женил.
 
 
В Норвегии быть королевой – это
Смогла достичь моя Елизавета.
А в Венгрии теперь Анастасия,
Там в православии у дочери миссия.
 
 
Замужество и с Анной удалось —
Стать королевой Франции пришлось.
Женил я Изяслава на полячке,
Скрепив союз и здесь вполне удачно.
 
 
Сестру Марию отдал Казимиру,
И этим Польшу подтолкнул я к миру.
Владимир – сын, прибыв из Византии,
Надёжно в Новгороде княжит и поныне.
 
 
Женил я Всеволода к месту на Марии,
Ему невесту взял из Византии.
А прошлый год Мария Мономах
Непраздная ходила – это так.
 
 
Я Киевскую Русь оставлю чаду
Как высшую мою ему награду.
Рождённый сын моей снохой Марией
Запомнится как Мономах Владимир.
 
 
В правлении моём я на вершине,
Так что же не понравилось Ирине?
Вокруг меня кипят и гнев, и споры,
Я чувствую завистливые взоры,
 
 
Стал раздражителен, порой несносен,
С прислугою своей жесток и грозен.
Всё так же сам себе я властелин.
Вот и в болезни, в скорби я один.
 
 
Одна осталась мне верна служанка —
Мои болячки лечит иностранка,
Мои капризы у постели терпит,
Читает в церкви обо мне молебны.
 
 
Её с младенцем я к себе приблизил,
Тебя, Ирина, этим не унизил».
Так монолог свой князь произносил,
С собой, с Ириной, с Богом говорил.
 
 
Собрав в комок свои былые чувства,
Он произнёс и искренне, и грустно:
«Мой гнев и раздражение моё —
Всё от болезни, я ж любил её».
 

* * *

 
Он вновь продолжил говорить пурге
(На самом деле самому себе):
«Тех, кто обиды в жизни мне нанёс,
Всех покарал я, кажется, всерьёз».
 
 
Тут к горлу князя подкатил комок:
«Отца же наказать мне Бог помог —
Забрал он вовремя тогда его к себе,
Не дал участвовать против отца в войне.
 
 
Величие моё – что Русь жива,
Владения крепки за счёт родства.
Я завещаю всем моим сынам
Сидеть князьями по своим местам,
 
 
Систему лествичную³⁹ им создал,
По ней друг друга убивать не дам».
Старик опять схватил себя за грудь,
Как будто воздух он не мог вдохнуть.
 
 
Почувствовал внутри он жар огня,
Которым Византия русских жгла.
Похож стал снег на белую волну,
Которая бросала в глубину
 
 
И опускала тонущих на дно.
Путь продолжать безумцу тяжело.
«Виновен», – слышен в голове вердикт.
«Виновен», – говорит себе старик.
 
 
Пред ним София открывает лик —
Иисус Христос пророчески возник.
Он мудрым взглядом в глубь души проник,
И обомлел от страха ученик.
 
 
Учитель Бог над бездною стоит,
Но ничего ему не говорит.
Услышал Глеба и Бориса крик,
Который пробудил его на миг.
 
 
Увидел белый пред собою свет,
А в нём один знакомый силуэт —
Отец Владимир взглядом жёг глаза
И вдруг позвал рукой, сказав: «Пора».
 
 
Князь не поверил собственным глазам:
«Неужто он, отец, явился сам?
Впервые так приветливо позвал?»
Князь улыбнулся и ему сказал:
 
 
«Всё, что хотелось сделать, – довелось!
О чём мечталось, всё это сбылось».
Произнеся последние слова,
Он выдохнул и рухнул на снега.
 
 
Нашли его лежащего без чувств,
Был бледен полководец-книголюб.
А после, в день двадцатый февраля,
София его тело приняла.
 
 
Так, выполнив мирские все дела,
Закончилась правителя судьба.
А отголоски «золотого века»
Вещают нам деянья человека.