Loe raamatut: «Где живет счастье в эпоху Инстаграма»

☺ Е. Игнатьева, 2019 ☺ ООО «1000 бестселлеров», 2019 ☺ Depositphotos, обложка, 2019 ☺ ООО «Книжкин Дом», оригинал-макет, 2019

#diary #заметки #дневник

#старшийвзрослый #младшийлюбимый #дети

#плес #india #italia #путешествия #венеция #верона #греция

#мылюбимострова isicilia #elba ialbarella #житьвмоменте

#россия #счастливыйдень #простобыть #жить #семейныеархивы

#моясемья #старыеальбомы #родина #люблюсвоюработу

#творчество #гончарим #патрики

Предисловие

Мысли о том, что такое эпоха Инстаграма

Размышляли недавно с приятелем, можно ли обобщенно назвать наше время эпохой Инстаграма. Мой собеседник увлеченно доказывал, что счастье не там, не в Инстаграме, но я с ним и не спорила.

Сложно не согласиться, что последние десятилетия – эпоха социальных сетей. Они возникают, развиваются, живут, увядают, вытесняются новыми, меняют форматы и предоставляют все новые возможности для пользователей. Социальные сети помогают найти единомышленников. Они стали новыми медиа, которые формируют общественное мнение и манипулируют им. А еще прекрасно отражают нынешнее время, являя нам череду современных образов во всем их многообразии.

Кто-то из пользователей шлет миру приветы и рапортует о своей жизни в режиме онлайн. Кто-то ищет и находит друзей, разбросанных по всему свету. Кто-то следит за жизнью знакомых и незнакомых людей и радуется, испытывая некую сопричастность. Кто-то в своей ленте сохраняет интересную информацию и личные фотографии, превращая аккаунт в хранилище. Через социальные сети мы обмениваемся своими мыслями и анонсами мероприятий, получаем новости и рекламу, задаем вопросы и находим на них ответы.

Наши аккаунты умеют говорить. Конечно, все мы вольно или невольно прихорашиваемся, прежде чем приоткрыть окно в нашу жизнь. Но даже из-под оттюнингованной картинки, похожей на мозаику из фотографий и постов, со временем проявляется портрет героя. Как бы мы ни моделировали свой образ, остальным истинное «Я» человека прочитать будет несложно. Многие предупреждают об опасности делиться событиями личной жизни в социальных сетях. Страшно ли это? Кому-то – нет. Кому-то страшно, но когда выключается эфир, говорящим становится молчание.

Вытеснят ли социальные сети живую жизнь? Конечно нет! Даже нырнув в них с головой, мы все равно рано или поздно выныриваем на поверхность, с новой остротой осознавая, что счастье не там, в Зазеркалье, а здесь, рядом – в простых, доступных, неприукрашенных вещах. Так и существуют рядом, дополняя друг друга и замысловато переплетаясь, эти два пространства: реальный мир и мир социальных сетей. Как бы мы ни пытались, ни один, ни другой уже не получится проигнорировать.

Книга, которую вы держите в руках, составлена по тому же принципу, что и посты в социальных сетях: дискретно и хронологически, охватывая несколько лет жизни одного человека. Это не классический сторителлинг, здесь нет объединяющей темы, нет выводов и нравоучений. Зато есть наблюдения, впечатления, воспоминания, эмоции и размышления. О том, что вокруг и о том, что внутри: о детях и взрослых, о людях, встретившихся на пути, о путешествиях, о работе, об увлечениях… Мысли про себя, которые автор решился сделать мыслями вслух.

Через мозаику текстов, шаг за шагом, с каждым новым постом проступает личная история…

Сентябрь 2018 г

А причины для счастья всегда невеские.

Ок. Мельникова

 
Бывает все на свете хорошо,
В чем дело, сразу не поймешь.
 

Г.Ф. Шпаликов

#архив #старыеальбомы #дневник #девяностые

Электронная почта

Какой чудесный флешмоб! Девяностые! Это же самое прекрасное время! Непредсказуемое, яркое, легкое, стремительное. Какие возможности открылись тогда перед нами, молодыми! Так много всего случалось в жизни! Только успевай успевать! Мои девяностые попали на возраст от 20 до 30 лет. Перебираю фото, а перед глазами калейдоскоп воспоминаний. Благодаря флешмобу понимаешь, что это не только мои воспоминания, для друзей они тоже что-то значат)))

Почти все сегодняшние друзья – из того времени. Сейчас потеряться сложно, столько возможностей быть на связи! Соцсети помогают быть в курсе событий даже из жизни тех, с кем давно не встречался. Если кого-то нет в соцсетях, но хочется про него узнать, с высокой долей вероятности помогут Google или Yandex.

С тех пор темп жизни невероятно ускорился и продолжает набирать обороты. Девиз поколения – быть в курсе! Глобальная сеть становится универсальным источником информации, мы даже не тратим время на ее проверку, зачем? Наряду с тем, что важно, интересно или хотя бы актуально, эфир забит шумом и помехами, которые мы вынуждены либо просеивать, либо поглощать, не успевая переварить.

Тогда, в 90-е, жизнь была другой. Вдумчивее у что ли? А может у контактнее? Мы больше читали книг, за информацией ходили в библиотеки. Выбирали, анализировали у думали. Много общались, писали друг другу письма. Потом появился факс, и это невероятно ускорило процесс коммуникации. Когда в 92-м я начинала свою трудовую деятельность в банке, втором по размеру в Ростове-на-Дону, у нас было два факса: в приемной управляющей и в валютном отделе, где я работала. Чтобы отправить письмо, сотрудники из других отделов ходили к нам на поклон. Мы были круты и иногда использовали банковское имущество в личных целях, а точнее, для переписки.

Только через несколько лет в жизнь ворвался Интернет. И понеслось! Хотя это только сейчас кажется, что все изменилось в один момент. На самом деле, Интернет, как и все новое, тоже прокладывал себе дорогу.

Моя первая встреча с цифровой реальностью произошла в 1995 году у когда я приехала учиться в Лондонскую школу экономики (LSE). Наша школа считалась одним из лучших университетов Европы, дающим экономическое и финансовое образование. Оказаться там было невероятной удачей, круто изменившей траекторию моей жизни. А быть может, эта удача была запрограммирована свыше, кто знает?

В LSE мы без ограничения пользовались компьютерами, которые были подключены к Интернету. Любой студент имел электронную почту и мог вести переписку. С кем угодно, куда угодно и сколько угодно. Открыть электронную почту на сервере LSE мне помогли однокурсники. В нашей русской группе из 30 человек, обучающихся по укороченной, интенсивной программе, я была единственной студенткой, приехавшей из провинции. Остальные ребята родом могли быть откуда угодно, но высшее образование получали в Москве или Питере. На этом основании все считались столичными, были продвинутыми и меня, провинциалку, снисходительно опекали. Я не сопротивлялась, понимая, что своей неопытностью, а порой даже наивностью доставляю им удовольствие просто тем фактом, что на контрасте со мной сами себе они казались гигантами. Я никогда не стеснялась признаться, что чего-то не знаю, потому что незнание длится ровно до того момента, пока ты сам не поймешь, что тебе это интересно, и, напротив, попытка показать, что ты в курсе всего на свете – прямой путь к застыванию и отставанию. В те годы я узнала много нового, невероятно расширила свои горизонты. Именно за это, а не только за карьерное развитие, я благодарна школе. LSE позволила шагнуть сквозь время, словно эта субстанция предстала перед нами в концентрированном состоянии, и мы, студенты, оказавшись в нужном месте, прошли путь, для других измеряемый годами, оставшись при этом молодыми. Это были годы парения в потоке, сопровождаемого радостью, легкостью и восторгом.

Итак, почта у меня была открыта, в этом смысле я в строю со всеми. Но кому писать? Не однокурсникам же, которые рядом! В Ростове в тот момент адресатов у меня быть не могло, это только здесь, в Лондоне, мы на машине времени улетели далеко вперед. Недолго думая я вспомнила про имеющиеся возможности на другом континенте.

Чтобы продолжить эту историю, придется вернуться на год назад, когда я поехала на полтора месяца в Америку в рамках программы по поддержке малого и среднего бизнеса. К последнему я отношения не имела, но на собеседовании смогла убедительно доказать, что на своем рабочем месте, в банке, ежедневно самостоятельно принимаю решения, которые влияют на бизнес других. Этого, вкупе с моей бойкостью, молодостью и обаянием, оказалось достаточно, чтобы американцы, проводившие собеседование, приняли положительное решение касательно моей кандидатуры. В Америке я жила в семье Рона, банкира, пригласившего меня, стажировалась в банке, который он возглавлял, и старательно развеивала мифы американцев о нас, русских.

Рон жил в небольшом милом городе Юджин на крайнем западе Америки в штате Орегон и расценивал меня как несомненный приз, трофей, удачу. Он не уставал повторять всем вокруг, что не ожидал, что русская девушка окажется столь очаровательной, умной, веселой, современной, хорошо одетой. Последнее почему-то особенно подчеркивалось. Вместе с женой они так привязались ко мне, были так приветливы и радушны, что сложно передать. Оказалось, что американское гостеприимство ничуть не уступает русскому. Рон организовал в местной прессе и на телевидении несколько интервью с моим участием, возил меня в компании, которые обслуживались в банке, и на встречи всевозможных комьюнити, в которых состоял, знакомил со множеством людей. Он был добр, по-человечески невероятно щедр и на многие годы развеял мои существующие к тому моменту стереотипы. Мы с ним до сих пор на связи!

Перед отъездом в Россию я написала Рону свой адрес на листке бумаги крупными буквами, чтобы он мог копировать непонятные и непроизносимые слова. Мы договорились писать друг другу письма, и писали! Но однажды, по прошествии полугода, я увидела в своем почтовом ящике письмо из Америки от незнакомого человека. Написанный моею собственной рукой и оставленный Рону адрес, был скопирован на факсе и приклеен к конверту прозрачным скотчем. Внутри лежал лист плотной, голубой, с водяными разводами и вензелем бумаги с напечатанным на ней текстом.

Отправителя звали Мартин. Это был мужчина средних лет с внешностью Ричарда Гира – к письму были приложены несколько фотографий. Преамбула не укладывалась ни в какие ворота. Мартин писал, что увидел меня полгода назад на одной из встреч комьюнити городского бизнеса и с тех пор не может забыть. У него есть небольшой, но доходный бизнес в сфере недвижимости, дом в городе, большой дом на берегу океана. Он был женат, теперь разведен, дети взрослые, с бывшей женой добрые отношения. Но самое главное в его жизни – это творчество. Он поэт и композитор, пишет песни и просто музыку. Одну из его песен исполняла группа Eagles, в этой группе пел его самый близкий друг Тимоти. В загородном доме у него собственная звукозаписывающая студия, и вообще этот дом прекрасен: мало того, что он стоит на возвышенности с прекрасным видом на Тихий океан, так еще в спальне стеклянная крыша, которую можно открывать, встречая лучи солнца. На одной из фото Мартин стоял спиной к снимающему, на обрыве, на берегу океана, с раскинутыми руками счастливого (это было понятно даже со спины), готового взмыть ввысь человека…

О чем подумала 23-летняя девочка в тот момент? Думаю, вы не угадали… Я подумала: «Что ему от меня нужно?» Ну вот, в самом деле, я здесь, в Ростове, он там, на западе Америки. Да, я там уже успела побывать, но предложение учиться в местном университете и даже в Колумбийском университете в Нью-Йорке меня не зацепило. Мне хотелось домой, в Россию, к моей семье. Это была сущая правда, без кокетства и лукавства. У меня есть очень хорошее качество: мне хорошо там, где я есть, рядом с близкими. В любом месте я умею сделать жизнь интересной и содержательной. Поэтому меня редко тянет куда-то в неведомые страны, в особенности если я не знаю, что меня там ждет. Они как-то сами, независимо от моих желаний, случались и случаются в моей жизни. Я показала письмо родителям – они насторожились, подругам – те дружно сказали, что я несусветная дура, и посадили писать ответ свалившемуся с неба принцу. Прежде всего, я узнала откуда у него мой адрес, написанный моей же рукой. Почему-то не верилось, что он получил его от Рона. Я не ошиблась, Рон моим адресом не торговал. Получив отказ банкира, Мартин каким-то образом упросил его секретаршу, милую, улыбчивую женщину, дать копию адреса.

Мы начали переписываться. Постепенно я расслабилась, и мое недоверие стало отступать. Обычно сначала я получала факс письма благодаря близости к современному средству связи. Через пару недель поспевало само письмо на красивой бумаге с водяными знаками, с вензелем вверху. Я отправила Мартину пару своих свежих фотографий, и теперь он мог любоваться мной, глядя на них, а не только держать мой образ в памяти или, с его же слов, рассматривать оставшиеся после американских интервью газетные вырезки. Что касается меня, я всячески пресекала его попытки виртуальных объяснений. Они казались мне странными и бесперспективными фантазиями: хочешь общаться – давай общаться, без надежд и обещаний. Мне было интересно продолжать узнавать другую жизнь, ведь в 90-е русские и американцы все еще были людьми с разных планет.

В следующие несколько месяцев моя жизнь невероятно ускорилась. Во-первых, я влюбилась, искренне и, как тогда казалось, навсегда. А как еще можно влюбиться в 20 лет?! Это чувство настолько захватило меня, что переписываться с другим мужчиной, пусть даже которого я не знаю, но которому я, пусть даже гипотетически, нравлюсь, я считала невозможным. Чувства были взаимно сильными и всепоглощающими, и я прекратила отвечать на письма из Америки.

Во-вторых, летом в Россию приехал Рои с женой. Мы встретились с ними в Питере, потом вместе приехали в Москву. Там я узнала, что каким-то чудом прошла невероятный конкурс и через пару месяцев уеду учиться в Лондонскую школу экономики, имея полное финансирование обучения, проживания, да еще и стипендию. Верилось в это с трудом, но почему-то Лондон меня не так страшил, как Америка. Может, он просто был ближе?

После Москвы мы с американцами приехали в Ростов. Скорая разлука с любимым обостряла переживания, мы не могли расстаться ни на минуту, если только я не была на работе. Свою работу он, казалось, совсем забросил, занимаясь лишь тем, что утром отвозил меня в банк, днем, во время перерыва, приезжал, чтобы покормить обедом, вечером встречал и вез домой. Пока мои американские гости были в Ростове, он возил нас всех вместе, придумав целую программу в дополнение к культурной, разработанной моими родителями.

Между тем Мартин, который, видимо, не успел осознать серьезность моего намерения прервать с ним переписку, начал материализовываться. Рон привез от него подарки, диск со старыми песнями, кассету с новыми и, конечно, очередное письмо. В письме говорилось, что на кассете песни для нового альбома, который называется Never say never и посвящен мне… После таких слов я перестала ему отвечать совсем, просто испарилась без объяснения причин, не без основания полагая, что причины, а точнее причину, изложит Рон, когда вернется домой.

Еще через пару месяцев я улетела учиться в Лондон. Чувства рвала по живому, однако новая жизнь, интересная, насыщенная и полная вызовов, довольно быстро смогла сначала смягчить, а постепенно и вовсе залечить мою душевную рану. Жизнь есть жизнь. Когда ты молод, то инстинктивно и жадно, как здоровое молодое животное, выбираешь жизнь и радость, а не грусть и печаль. Нормальное человеческое стремление к самосохранению. Хотя, если честно, сейчас я все сильно упрощаю. Просто не имея рядом любимого и родителей, возможности к ним обратиться в любую минуту, привычных и таких необходимых мне тепла и поддержки, я искала ресурс в других местах и, если получалось его найти, питалась этим.

Когда у меня появилась электронная почта, я недолго думая отправила Мартину факс, объяснив, что теперь мы можем переписываться через Интернет. Не помню, была ли у него почта или он специально установил ее, но мы снова стали переписываться, более того, с новым средством связи интенсивность нашего общения возросла.

Надо отдать должное, Мартин оказался интересным собеседником. Приняв мои правила игры поддерживать переписку нейтральной, лишь иногда, совсем не часто, он писал о том, что мечтает увидеть меня. В остальном рассказывал о бизнесе, музыке, о друге Тимоти из группы Eagles, о том, как прошел день… А у меня тоже вошло в привычку писать ему о своей жизни день за днем. Новостей и событий было много. Когда я планировала на рождественских каникулах поездку по Европе, он готовился вместе со мной, присылая мне интересные факты о Голландии, Бельгии и Германии, которые я хотела посетить. Собирал интересные истории о разных уголках Англии, куда мы, любознательные и ненасытные студенты, успевали доехать в свои выходные. Казалось, он путешествовал вместе со мной, погружаясь в мою жизнь и проживая ее на расстоянии. Я не возражала, трепетно продолжая блюсти собственные границы. Когда я чувствовала себя в безопасности, мне было комфортно. Мартин был терпелив и постепенно стал какой-то пусть не очень важной, но неотъемлемой частью моей жизни и даже, наверное, другом.

Весной учеба в LSE закончилась. Я ненадолго съездила в Ростов, чтобы через месяц снова вернуться в Лондон, теперь уже на стажировку в мой первый инвестиционный банк. Пока я была в Ростове, переписка прекратилась, но потом снова возобновилась, потому что на моем рабочем компьютере в Сити, разумеется, была электронная почта. Писать друг другу стало не то чтобы потребностью, а скорее привычкой, ежедневной рутиной, без которой день – не день.

Но в одно прекрасное утро все изменилось. В своем письме Мартин радостно сообщил мне, что группа Eagles воссоединилась и планирует большое европейское турне, в которое он тоже приглашен. Как типичный американец, даром что состоятельный, по американским меркам, и богатый, по нашим, Мартин, тем не менее, никогда не был в Европе. А сейчас ему предстоит увидеть Париж, Лондон, другие европейские столицы и, конечно, меня. Он был счастлив!

А я? Совсем нет. Одно дело – ничего не значащая переписка и совсем другое – встретиться наяву. Эта встреча отчего-то пугала меня, буквально разрушая мой стабильный мир, где Мартину отводилась вполне определенная роль – писать мне письма. Я не хотела что-то менять, но что делать в этой ситуации, не знала. Я боялась встречи и в то же время боялась его обидеть в искренних чувствах. Я не давала ему авансов, но прекрасно понимала, что являюсь виновницей его увлеченности. Моя вина была только в том, что я не могла на нее ответить и не прекратила переписку раньше. Понимая, что могу стать причиной разочарования, я заранее расстраивалась, переживала, напрягалась и, в результате, почувствовала себя совершенно несчастной. В тот момент пришло осознание, как сильно мы в ответе за других и что не отвечать взаимностью на чьи-то чувства ничуть не легче, а, быть может, даже сложнее, чем когда взаимностью не отвечают тебе. Это разные состояния, но и то, и другое тяжело.

А Мартин продолжал писать. В одном письме я прочитала следующее: «Каждое утро я смотрю новости на одном и том же канале, потому что их ведущая похожа на тебя. Конечно, она не такая молодая и красивая, но все равно, глядя на нее, я представляю тебя». Ох, как я вспылила! В ответ он получил мое гневное: «Как можно восхищаться кем-то, кого ты видел всего один-единственный раз в жизни почти два года назад? Это по меньшей мере странно! Я живой человек, со своими достоинствами и недостатками, и совсем не хочу, чтобы из меня делали какой-то идеал или икону. Не нужно возводить меня на пьедестал, потому что потом будет больно разочаровываться!» Я твердо попросила Мартина, если он хочет продолжать общение, вернуться к нейтральному тону переписки. Он извинялся, но принял к сведению.

Потом он пригласил меня присоединиться к группе во время гастролей в Париже, ему хотелось первый раз в жизни посетить этот романтичный город вместе со мной. Я решительно ответила: «Нет!» – хотя в Париже до этого никогда не бывала и мечтала о нем.

Чем ближе приближался концерт Eagles в Лондоне, а значит, и встреча с Мартином, тем больше я нервничала, хотя принимала это как неизбежность. Он заранее знал, где остановится, и за несколько дней до приезда пригласил меня на ужин в шикарный ресторан. Во время ужина я была напряжена, а он не смог смягчить это напряжение. В жизни Мартин оказался старше, чем на фотографиях, не такой высокий и не такой эффектный, хотя очень симпатичный и добрый. В нем были смущение и неловкость провинциального парня. А я, напротив, чувствовала себя более столичной и опытной: жизнь в Лондоне удивительным образом дает этот ощущение. Но меня сковывало не это, а его ожидание чего-то. В нашем разговоре не было непринужденности. Напротив, в каждом слове и каждом шаге читались усилие и неловкость. Странно и немного обидно, ведь по натуре я общительный человек. Мартин был для меня взрослым, даже старым, 45-летних поклонников у меня до сих пор не было, я этого стеснялась. Слишком помпезная обстановка ресторана тоже сковывала. Разговор клеился с трудом, каждое, даже случайное, прикосновение вызывало ощущение отталкивающихся магнитов. Казалось, что передо мной не тот человек, с которым я переписывалась почти год, а совсем другой, чужой и неправильный.

После ужина Мартин пригласил меня зайти в отель, он что-то привез для меня и хотел показать. Пересиливая себя, я не отказалась. Когда мы вошли в огромный номер, то мой взгляд сразу выхватил несколько фотоальбомов, лежащих на журнальном столике. На открытых разворотах были мои фотографии, на которых я улыбалась рядом с моим ростовским возлюбленным или в его объятьях. Эти фотографии были сделаны Роном, когда он приезжал в Ростов, он присылал их мне. Но я не ожидала их увидеть у другого человека.

Я развернулась и ушла. Я ничего не собиралась объяснять, это была моя жизнь и мои чувства. С прошлого лета, когда все это было, так много всего произошло и изменилось! Тот роман был закончен. Я жила в другой стране, вокруг были другие люди, у меня были новые друзья, и даже любовь была другой. Но все это было моим! К в самой ситуации, с этими заранее приготовленными альбомами, чувствовался вопрос. Даже требование. Ожидание объяснений. И это нарушало мои границы. Я ушла без объяснений и прощаний. Так резко я поступаю крайне редко, но в тот момент иначе не получилось.

Наутро я получила письмо. Мартин признавал свою бестактность, извинялся, объяснял, что ничего не имел в виду. Больше мы не виделись. В тот же день я получила от него два билета на концерт Eagles на стадион Wembley, в ВИП-зону. Мы пошли туда с моей подружкой Каринкой, сидели среди состарившихся богатых хиппи. Они были такими клевыми, эти старые марихуанщики, так отрывались, что временами было непонятно, куда смотреть, на сцену или на них. Концерт был просто фантастический – настоящий праздник! Eagles жгли! Пели в основном старые, любимые всеми песни, в том числе ту, для которой, по словам Мартина, он писал музыку. Мартина среди зрителей не было. Как он и предупреждал заранее, он находился за кулисами, с артистами. Я была этому рада.

Удивительно, но после той единственной встречи мы переписывались еще долгих три года. Тот Мартин, который писал письма, меня не путал, а, напротив, по-прежнему был частью привычной жизни, хотя за это время у меня появилось множество других электронных адресатов. В 1999 году я написала Мартину, что выхожу замуж и больше писать ему не смогу. Наша многолетняя переписка закончилась. Затерялись диски и кассета, которые он мне передавал. Возможно, где-то у родителей лежат его первые письма, написанные на голубой бумаге с водяными знаками и вензелем. Осталась только наша с Кариной фотография с концерта Eagles, которую я сейчас держу в руках. Июль 1996 года. Мы на стадионе Wembley, в ВИП-секторе, рядом со сценой. Нам там по 24 года, и мы счастливы.