Maht 450 lehekülgi
2011 aasta
Когда уходит человек
Raamatust
На заре 30-х годов молодой коммерсант покупает новый дом и занимает одну из квартир. В другие вселяются офицер, красавица-артистка, два врача, антиквар, русский князь-эмигрант, учитель гимназии, нотариус… У каждого свои радости и печали, свои тайны, свой голос. В это многоголосье органично вплетается голос самого дома, а судьбы людей неожиданно и странно переплетаются, когда в маленькую республику входят советские танки, а через год – фашистские. За страшный короткий год одни жильцы пополнили ряды зэков, другие должны переселиться в гетто; третьим удается спастись ценой рискованных авантюр. Рвутся любовные узы и связь прошлого и настоящего; выбирать приходится не между добром и злом, а между большим злом – и злом поменьше… Потом война кончается, но начинается другая – война власти против своего народа. Дом заселяют новые жильцы – бывший фронтовик, телеграфистка, старые большевики, шофер такси, многодетная семья… Стройная композиция, цепко схваченные детали, тонкий психологизм, легкая ирония, импрессионистская манера письма – все это отличает новый роман Е. Катишонок.
Книга доставила огромное наслаждение. Всем от души советую. Спасибо автору за качественный литературный труд, великолепный русский язык. Рассказать о вечных ценностях через казалось бы обычные житейские ситуации – это большой талант. Я для себя открыла нового талантливого автора!
Роман «Когда уходит человек» сложным образом связан с дилогией Елены Катишонок («Жили-были старик со старухой», «Против часовой стрелки»), которая видится мне едва ли не самым радостным событием в унылой литературной хронике последних лет. Те, кто полюбил семейную сагу, настроились на продолжение истории рода, но автор выбрал другой путь.
Прежним осталось место действия — с сердечной дотошностью выписанный город, в котором без труда распознается Рига. (Видимо, любовь к малой родине не позволяет писательнице, ныне жительствующей в Бостоне, называть заветное имя.) Прежним осталось основное время действия — первая половина ХХ века. Правда, уже в «Против часовой стрелки» время шагнуло чуть вперед, а в третьем романе достигло начала 90-х, но все смысловые узелки завязаны раньше — в блаженную пору независимости, при первой советской оккупации, в войну, в черное сталинское семилетие... Позднейшее — следствия бед первой половины столетия, тех напастей, что исковеркали судьбу маленькой страны и ее «вавилонского» населения — не названных по имени (как город) латышей, русских, немцев, евреев, детей иных народов, почему-либо попавших на западную окраину СССР.
В дилогии главными были «семейные» мысль и чувство. Как ни свирепо куролесила история, как ни корежились под ее натиском и соблазнами души и судьбы иных потомков и свойственников старика и старухи, живыми оставались изначальные ценности — религиозные, этические, культурно-бытовые. Катишонок рассказывала о том, что, как и почему удалось сберечь в пору затяжной чумы.
Новый, «центробежный» и многофигурный, роман — о безвозвратных потерях. Семьи (конечно, далеко не все) могут сберечь свою суть и в адском мраке. Прочим человеческим общностям это не дано. «Когда уходит человек» — летопись распада и исчезновения живой городской среды. Ее сгусток и символ — построенный в мирном 1927 году почти в центре города доходный дом, где обретаются несхожие персонажи. Откуда они уходят навсегда. В застенки. На лесоповал. В гетто. В леса. В изгнание. Зло рождает ответное зло. И не взвесить, кто тут виноват больше (совсем дурных людей среди персонажей Катишонок мало) и кому досталось горше.
Причудливые судьбы некоторых персонажей выводят их к еще одному жилищу — к заброшенной вилле в лесном пригороде. В финале выясняется, что там прошло детство владельца дома на Палисадной, пережившего долгое лихолетье в ласковой Швейцарии. О таинственной связи двух домов узнают читатели, но не временные насельники виллы. И не приехавший на изменившуюся родину хозяин. Он может вернуть себе собственность, но чувствует, что законной реституции не оживить «очужевшие» дома.
Роман закрывает строка Блока: никто не придет назад. Об этом плачет жилец состарившегося дома со смешной фамилией Устал, провоцирующей частые телефонные розыгрыши (— Устал? — Да. — Отдохни!). Некая Вежливая барышня звонит в последний раз. Уезжая навсегда, она хочет проститься и попросить прощения за дурацкие шутки. Устал не сердится. Он плачет. Кто его слышит? Правнучка старика и старухи, мать которой, как выяснилось, квартировала в том самом доме? (Точка пересечения дилогии и новой книги.) Или еще и автор трех прекрасных романов? Наверно, так. Для Вежливой барышни сдавленный плач жертвы телефонного хулиганства слился с гулом семейного предания, таинственными шорохами двух домов, городскими слухами и былями, теми домыслами, без которых нет никакой исторической правды, и тихой песней собственной совести. И потому история дома на Палисадной и виллы в Кайзервальде еще не кончилась.
Если «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки» – семейная сага, то эта книга – сага городская. Главный герой здесь – город, истерзанный, разоренный, покинутый. Света в книге мало, безысходности – много. НО зато язык великолепен, книга невероятно атмосферная. Удовольствия – море, как от любой книги Катишонок. Хотя я не устаю советовать семейную дилогию. Она, на мой взгляд, лучшее, что есть у Катишонок.
Первой мне попалась книга «Когда уходит человек». И как потом выяснилось правильный выбор. Книга потрясла своей необычностью сюжета , душевностью, хорошим слогом. Советую начинать с нее. Затем последовали другие книги Елены Катишонок – «Жили были старик со старухой» , «Против часовой стрелки». Я благодарна автору за эти книги. Неожиданные книги в наше время. Всем советую остановиться в беготне жизни , почитать эти книги и подумать.
Почему-то самые лучшие книги получаются у авторов, живущих далеко от Родины (Айн Рэнд, Ирина Головкина (Римская-Корсакова), Дина Рубина и др.).Не зря, видно, написано давно «…большое видится на расстоянии». Так и с Катишонок. Замечательный автор. Её прозу можно прикладывать к душевным ранам как бальзам, по силе воздействия, я лично, могу сравнить ее с Достоевским. Когда мне становится противна наша действительность (бывает иногда такое, если встречу на улице подгулявших мужиков, общающихся друг с другом на уровне «ты меня уважаешь?», или ватагу (стаю!) недоумков-подростков), тогда я беру «Униженных и оскорбленных» или «Белые ночи» и лечу себя красотой фраз родного русского языка. Хорошо еще помогает Александр Николаевич Островский. И вот тут, рядом с ними, стоит проза Елены Катишонок. Читайте! Получайте удовольствие!
- А ты? Ты всегда будешь?*
- Всегда, - уверенно отвечает отец и добавляет, - всегда. Даже когда меня не будет.
<...>
Безусловное отцовское "всегда" помогло Мартину быстро и безболезненно повзрослеть.*Вопрос был задан отцу после смерти матери.
Что сблизило этих двоих? В первую очередь, то, в чем никто из них не захотел бы признаться: холостяцкое одиночество, которое давно перестало быть выбором и превратилось в судьбу. Оба подошли к сорокалетнему рубежу. Жизнь, которая в юности представлялась нелепой, как одежда с чужого плеча, обмялась, обносилась и теперь оказалась идеально пригнанной по фигуре и характеру каждого.
От разговора осталось состояние легкого оцепенения, словно заснул в неудобной позе, и тело плохо слушается. Во время работы это ощущение исчезло, но сохранилась память о нем, как о не решенной у доски задаче. Время ушло, решения нет; но имеет ли решение задача деления людей? В детстве мир делится на отца и мать. Ты становишься старше, и разрастающийся мир распадается на своих и чужих, но это меркнет, когда осознаешь себя мужчиной и понимаешь, что прежний. привычный мир состоит из двух половин, где вторая - если верить трепещущему сердцу - лучшая и бесконечно желанная. Возраст и жизненный опыт обогащают множеством добавочных разветвлений: свои - и не очень свои; чужие, но почти свои; нюни и хулиганы; отличники и двоечники; любимые и любящие; блондины и брюнеты; простаки и хитрецы; атеисты и верующие; подвижники и карьеристы... Мир дробится бесконечно, и если продолжать думать об этом, то захочется вернутся в безопасное, теплое детство, где были только свои...
То, что не сделал сразу, не сделаешь уже никогда.
Детство человечества закончилось делением на палача и жертву.
Arvustused, 14 arvustust14