Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры

2 флореаля II года республики (21 апреля 1794 г.)

Дождь лил вторые сутки. Парижские мостовые блестели от стекавшей по булыжникам воды. Закутанные в плащи редкие прохожие провожали завистливыми взглядами проезжавшие мимо кареты, разбрызгивавшие колесами лужи и сопровождаемые недовольными выкриками облитых грязью. Один из коричневых экипажей, развозивших по столице состоятельных буржуа, остановился на улице Комартен у ворот с бронзовыми ручками в виде цветочных гирлянд. Из него легко выпрыгнул молодой человек приятной наружности, заставив проходившую мимо девушку кокетливо стрельнуть глазами из-под широкого капюшона. Кинув вознице пару монет, он открыл тяжелые ворота своим ключом и исчез за ними.

Через пару минут он уже потягивал терпкое бордо в голубой гостиной на третьем этаже особняка Обер и слушал расхаживавшего взад-вперед шефа.

– Она, разумеется, не подписала письмо, – говорил Сен-Жюст. – Но в этом не было необходимости: гражданке Демайи известно, что ее почерк мне знаком. Она сделала донос не для того, чтобы послужить республике. В противном случае, она адресовала бы его Комитету общественного спасения, а то и Комитету общей безопасности. Она писала лично мне, и этим письмом хотела доказать, что лояльна революционному правительству.

Гость молча пил вино, глядя перед собой невидящим взглядом.

– Она не представляет угрозы ни для меня, ни для республики, – заключил депутат, останавливаясь напротив шпиона. – Мне она больше не интересна.

– Понятно, – протянул агент, отставляя бокал в сторону. – И это все, что ты понял из ее послания? А не спрашивал ли ты себя, откуда ей известен адрес английского шпиона?

Сен-Жюст пожал плечами.

– Какое мне дело? Пусть этим занимается Комитет безопасности. Если Демайи и была причастна к английской разведке, с этим покончено: она сдала не только Стаффорда, но и все их шпионское гнездо, от которого, правда, не осталось и следа, когда наши агенты явились по указанному англичанином адресу. Да-да, – хмыкнул Сен-Жюст, – он сдал всех в первые же минуты допроса.

– Всех? – недоверчиво прищурился шпион. – Или только тех, кто уже успел скрыться?

Гримаса, исказившая красивое лицо Сен-Жюста, показала, что удар достиг цели.

– Не было ли это частью плана? – безжалостно продолжал гость. – Ценный агент, чтобы отвести от себя подозрения, сдает своего собрата, который, в свою очередь, выдает все – согласно его утверждению – имена и адреса. Правда, больше никого поймать не удается. Что неудивительно, поскольку остальные агенты были предупреждены об операции, а то и сами ее организовали. Схваченный агент ничем не рискует: его миссия выполнена, а сам он в скором времени отправится на родину, обмененный на какого-нибудь нерадивого французского шпиона, пойманного в Лондоне. Комитеты думают, что английская шпионская сеть обезврежена, в то время как агент-доносчик, очищенный от подозрений, продолжает свою деятельность, как и его товарищи, которые, естественно, не были названы арестованным шпионом. Обычная комбинация! Французская разведка сама неоднократно пользовалась ею еще во времена Людовика XV, а то и раньше.

Сен-Жюст слушал, облокотясь о дверной косяк и нервно покусывая губы.

– Возможно, Барер догадался о твоих подозрениях на счет его красотки, – не унимался агент, – и решил сбить тебя со следа, который неизбежно привел бы к нему. Теперь она в безопасности, а он беспрепятственно может продолжать свои сношения с роялистскими или английскими – что зачастую одно и то же – шпионами. Барер подбросил тебе на растерзание мелкую сошку – и ты клюнул на приманку. Убежден, у схваченного шпиона даже не было обнаружено ничего, что доказывало бы его…

– Ошибаешься! – резко оборвал собеседника Сен-Жюст и не без удовольствия добавил: – У Стаффорда были найдены копии документов, предназначавшиеся для передачи английскому кабинету.

– Ах вот как! – присвистнул агент. – И что же это за документы, позволь спросить?

– Не имеет значения, – уклончиво ответил Сен-Жюст. – Главное, что они доказывают его намерение…

– Не-ет, гражданин, – снисходительно улыбнулся молодой человек, – куда важнее знать, кто снабдил англичанина информацией. В чьем распоряжении находились оригиналы документов, и кто мог скопировать их, чтобы передать Англии?

Костяшки пальцев Сен-Жюста хрустнули, с такой силой он сжал кулак. Шпион терпеливо ждал, медленно раскачивая бокал в руке и не спуская глаз с темно-бордового напитка. На исходе второй минуты ожидания он поднял глаза на Сен-Жюста, все так же в задумчивости стоявшего в дверном проеме между гостиной и кабинетом, и поразился бледности, покрывшей, словно венецианская маска, его лицо.

– Среди бумаг Стаффорда были документы, которые проходили только через Комитет общественного спасения, – глухо проговорил Сен-Жюст. – И Вадье, несомненно, догадается об этом, если уже не догадался.

– Значит, утечка идет от одного из Одиннадцати, – безапелляционно заключил агент. – Вернее, из десяти, – поправился он, – ведь тебя мы, разумеется, в расчет не берем.

– Все не так просто. Документация проходит через руки десятков секретарей, редакторов, переписчиков, каждый из которых мог соблазниться английскими деньгами.

– Вся ли документация? – уточнил шпион.

– Бывают, конечно, исключения, – нехотя признал Сен-Жюст, – но они редки.

– И среди найденных у Стаффорда документов таких исключений не встретилось?

– К чему ты клонишь? – нахмурился Сен-Жюст.

Бесполезный вопрос, ответ на который он уже знал. Агент лишь передернул плечами: мол, к чему повторять очевидные вещи?

В гостиной вновь воцарилась долгая тишина, оттеняемая шумом ливня за окном. Сен-Жюст смотрел на стекавшие по стеклу струйки, пытаясь догадаться, где один быстрый ручеек сольется с другим и нагонит ли их третий, самый проворный или самый дерзкий.

– Я думал об этом, – заговорил он, обернувшись к гостю, все так же сидевшему в кресле, закинув ногу на ногу. Его бокал опустел. – Не исключено, что среди документов, найденных у Стаффорда, были те, что еще не попали на стол секретарей. Но гадать, кто из членов Комитета продал их Англии, – порочный путь, рискующий привести к расколу в правительстве.

– Зачем гадать? – улыбнулся агент. – Ответ лежит на поверхности. Не приходило ли тебе в голову, что Демайи случайно узнала о сделке своего любовника с англичанами и решила помешать предательству?

– В этом случае она написала бы Комитету. Не было никакой необходимости адресовывать письмо лично мне.

– Всегда есть риск, что письмо попадет не в те руки. Ты сам был свидетелем подобной оплошности. А так, и волки сыты, и овцы целы.

– Зачем Демайи выдавать человека, от которого зависит ее благосостояние и безопасность? – с сомнением покачал головой Сен-Жюст.

– Возможно, она испугалась, что он впутает ее в свои опасные игры. Или дама ищет нового покровителя? – холодные голубые глаза внимательно взглянули на депутата. – Тебе стоит потолковать с ней, гражданин. Уверен, ей есть, что рассказать о делах своего любовника. И судя по этому письму, она готова раскрыть свои маленькие тайны.

– И то верно! – подхватил Сен-Жюст тоном человека, только что осененного спасительной догадкой. – Завтра же нанесу ей визит! Думаю, она будет счастлива снова встретиться со мной и непременно поделится своими секретами, да и Барер не станет возражать.

Злая ирония этих слов, однако, шпиона не обидела. Он лишь равнодушно пожал плечами и проговорил с небрежностью учителя, исправляющего ошибки ученика:

– Зачем наносить ей визит? Достаточно пригласить ее в Консьержери. От такого приглашения она не сможет отказаться. А Барер… С каких пор тебя волнует недовольство Барера?

– Я не желаю швыряться союзниками, во всяком случае, до того, как… – Сен-Жюст осекся, рассудив, что сказал достаточно, и продолжил с легким укором: – Не ты ли предостерегал меня месяц назад не трогать Демайи?

– Времена изменились, – сквозь зубы процедил агент, от которого не ускользнула оскорбительная осторожность шефа.

– Верно, – кивнул Сен-Жюст и опустился в кресло напротив собеседника. – Времена изменились, потому-то Барер и его женщины занимают меня сейчас куда меньше, чем Вадье. Ты был прав, говоря, что Демайи не стоит того, чтобы тратить на нее время. Я признаю свою ошибку и прошу тебя прекратить расследование. Если ты его еще не прекратил, – добавил он, усмехнувшись.

Молодой человек опустил голову, словно признавая справедливость предположения Сен-Жюста.

– Теперь о Вадье, – продолжал Сен-Жюст, подавшись вперед и понизив голос, будто боялся, что его подслушают. Собеседник машинально повторил его движение. – При беглом взгляде, он безупречен: ни одного компрометирующего факта в биографии, ни одного подозрительного знакомства, ни одного неосторожного слова – ничего, что могло бы сыграть против него. И тем не менее, неподкупным его не назовешь, просто он умеет заметать следы. Не назовешь его и чистым революционером, не того полета птица. Хитер – да, умен – несомненно, но не безупречен. Найди мне что-нибудь, что я смогу использовать в качестве оружия против Вадье. Подойдет все, что угодно: письма, свидетели, сомнительные друзья, коррупция.

Он замолчал, ожидая вопроса, который неизменно следовал за каждым поручением: каково вознаграждение? Но агент хранил молчание, опустив глаза на паркет под ногами. В этом молчании было не размышление, в нем был отказ.

– Я щедро заплачу, очень щедро, – настаивал Сен-Жюст. – Аванс с лихвой покроет все возможные расходы. Я не стану торговаться.

Все то же молчание. Все тот же опущенный в пол взгляд.

– У тебя месяц, даже больше, – опять заговорил Сен-Жюст. – Я на днях уезжаю в армию. Информация о Вадье мне нужна по возвращении. Два месяца, – сдался он перед гнетущей тишиной. – Семьдесят тысяч ливров, – проговорил он после долгой паузы. – Сто тысяч.

– У тебя нет даже полусотни, – хмуро улыбнулся агент, прорвав завесу молчания, но так и не поднимая взгляда на шефа.

– Контрибуции после окончания войны покроют все расходы Комитета. А я еду именно затем, чтобы положить конец войне. Так как? Сто тысяч ливров в обмен на информацию, которая уничтожит Вадье.

Отказаться невозможно, решил Сен-Жюст и удивленно вскинул брови, увидев, что агент молча качает головой.

– Нет, – сказал шпион, взглянув, наконец, на депутата. – Против всей полиции республики я бессилен. Подступиться к Вадье невозможно. Стоит ему догадаться, что кто-то интересуется его персоной и его делами, как агенты Комитета безопасности незамедлительно раскроют меня. Предложи ты мне хоть миллион, он не будет стоить моей жизни. Я отказываюсь, гражданин, – и, заметив протестующий жест Сен-Жюста, добавил: – Нет необходимости настаивать. Мой ответ окончателен.

– Я не предложу тебе миллион. Информация, которая мне нужна, того не стоит. Она не потребует усилий, о которых ты говоришь, и Вадье совершенно не обязательно знать, что кто-то интересуется им. У него немало недоброжелателей. Тебе достаточно разговорить их, чтобы получить всю необходимую информацию. Ты выполнял и более сложные поручения. Не вижу причин для отказа от этого. Или само имя Великого инквизитора революции так напугало тебя?

– Я не берусь за работу, не будучи уверенным в успехе, – признался шпион, поднимаясь. – А в успехе этой работы я не уверен. Вадье слишком сильный противник.

Он потянулся за плащом, когда холодная ладонь Сен-Жюста опустилась на его руку.

– Вадье не так силен, как ты воображаешь, – тихо проговорил он. – Он теряет свои позиции с каждым днем. Еще немного – и Комитет общей безопасности будет упразднен, а власть его членов превратится в тлен. Раздобудь мне информацию, которая ускорит его падение, и ты не пожалеешь.

Агент размышлял не больше нескольких секунд.

– Сто тысяч ливров, говоришь? – переспросил он.

– Когда работа будет сделана. Пятьдесят тысяч авансом.

– Э-э, нет, – покачал головой гость, – аванс я не возьму. Я же сказал, что не уверен в успехе.

– Как знаешь. Я дам тебе знать, когда вернусь с фронта. Месяц у тебя есть.

– Ты говорил – два.

– Я дам тебе знать, – повторил Сен-Жюст, провожая агента до дверей.

3 флореаля II года республики (22 апреля 1794 г.)

К одиннадцати часам вечера бюро и кабинеты Комитета общей безопасности опустели. Служащие и агенты разошлись – кто по домам, кто по кабакам, а самые ревностные отправились добывать сведения в Пале-Рояль и другие оживленные ночные заведения. Окна особняка Брион погасли одно за другим. Лишь два окна на втором этаже, выходящие на дворец Тюильри, продолжали ярко гореть десятком канделябров, составляя неравную конкуренцию Малой галерее и примыкавшему к ней павильону Равенства, пылавшими по всему фасаду.

– Они там хоть когда-нибудь спят? – в раздражении пробормотал Амар, кивнув в сторону Тюильри, и собрался задвинуть тяжелые шторы, но Вадье остановил его.

– Оставь, Андре. Так мне лучше думается.

Великий инквизитор сидел вполоборота к окну в массивном кресле с широкими подлокотниками и высокой спинкой, целиком скрывавшей сзади разместившегося в кресле человека, и медленно, с удовольствием смаковал прохладное белое эльзасское вино, бутылка которого покоилась в ведерке со льдом на небольшом круглом столике справа от него.

– А подумать нам с тобой есть, о чем, – добавил старик и пригубил вино. – Например, об этом англичанине. Кстати, как он поживает после перевода в Люксембургскую тюрьму? Ты ведь, если мне память не изменяет, навещал его сегодня?

– У него там настоящие хоромы, – Амар услужливо подлил вина в бокал шефа. – Я приставил двух жандармов ко входу в камеру. Впрочем, – усмехнулся он, – камерой его комнату назвать сложно. Она куда больше напоминает светскую гостиную.

– Пусть нежится, – одобрительно кивнул Вадье. – Позаботься, чтобы он ни в чем не нуждался. Потом он на всю Британию восхвалит революционные тюрьмы. В один прекрасный день нам придется заключать с англичанами мир, так что стоит работать над репутацией.

– Ты, действительно, думаешь отпустить Стаффорда? – нахмурился Амар.

– А что еще прикажешь с ним делать? Не он интересует меня, Андре, а его информатор. Судя по бумагам, найденным у англичанина, из Комитета общественного спасения идет утечка информации. И идет она, как ни прискорбно признавать, на самом высоком уровне. Будь положение менее серьезным, я даже порадовался бы возможности подмочить репутацию его членов, но сейчас не до личных счетов, как заявил бы наш общий друг Сен-Жюст. Под угрозой не только внутренние дела республики, но и военная кампания.

Вадье поднялся с кресла и подошел к окну. В освещенных окнах напротив мелькали тени.

– Каждое слово, сказанное там, – он кивнул в сторону Тюильри, – может быть доставлено прямо на стол английскому премьер-министру Питту. А уж он сумеет воспользоваться нашими секретами.

– Ты преувеличиваешь, Вадье, – покачал головой Амар, встав у окна рядом с шефом. – Вряд ли предателем является один из них.

– В самом деле? – прищуренные глаза Вадье хитро взглянули на помощника. – Ты видел бумаги, Андре? У кого еще могли находиться оригиналы, если не у члена Комитета спасения? Нет-нет, я убежден, абсолютно убежден, – с нажимом добавил он, – что один из них работает на Англию. И им может быть кто угодно. Кто угодно, Андре. Самый неподкупный, самый ярый, самый ревностный служитель республики. После истории с королевскими драгоценностями, в которую замешан наш безупречный Сен-Жюст, я уже ничему не удивлюсь.

– Полагаешь, они знают, что утечка идет непосредственно из Зеленой комнаты?

– Надо быть полным дураком, чтобы не понимать этого. А дураков среди них нет.

– Как же тогда?.. – Амар замялся, подыскивая точную формулировку вопроса, но Вадье понял его.

– Как же тогда они вообще решаются открыто обсуждать что-либо, зная, что один из них шпионит на врага? – спросил он и после короткого кивка Амара ответил: – После казни Дантона они перестали обсуждать серьезные дела на совместных заседаниях, перенеся государственную политику в гостиные и рестораны и делясь своими соображениями лишь с теми из коллег, кому безоговорочно доверяют. Пикантность ситуации заключается в том, что круг доверия у каждого из них разный. Комитета общественного спасения больше не существует, друг мой. Его место заняли несколько групп, составленных его членами. И группы эти очень скоро вступят на путь открытой конфронтации. Это окончательно уничтожит Комитет спасения, а вместе с ним и Комитет безопасности. Вот почему происходящее там, за окнами напротив, имеет к нам с тобой самое прямое отношение. Вот почему я желаю знать, кто из них строчит доносы в Лондон. И вот почему я готов был пойти с англичанином на сделку: имя информатора в обмен на освобождение и возвращение на родину, – пока не понял, что…

– Похоже, вам тоже не спится! – Насмешливый голос за их спиной помешал Вадье закончить мысль и заставил собеседников одновременно обернуться.

– Здравствуй, Бертран. Чем обязаны? – Вадье не пытался скрыть досаду, вызванную внезапным вторжением Барера.

– Я увидел свет в окнах твоего кабинета и решил составить тебе компанию, – дружелюбно ответил Барер, не обращая внимания на холодный прием.

– Как видишь, компания у меня уже есть, – Вадье кивком головой указал на Амара. – Но я рад тебя видеть. Хочешь вина?

– Эльзасское, – одобрительно заметил Барер, достав бутылку из ведра. – Нет, не хочу. Я только что поужинал.

Повисла неловкая пауза. Вадье и Амар ждали изложения Барером дела, приведшего его в особняк Брион. Тот же раздумывал, как лучше подойти к вопросу, не показывая заинтересованности. Прошло не менее минуты, прежде чем Барер решился заговорить.

– Я по поводу английского агента… ну, того, которого арестовали… – искусственную небрежность тона он подкрепил взмахом руки, словно пытаясь помочь себе вспомнить имя.

– Я понял, – сухо отозвался Вадье. – Что именно тебя интересует?

На этот раз явная враждебность Великого инквизитора заставила Барера растеряться. Но коли уж Вадье взял подобный тон, решил он, ничто не мешает ему последовать его примеру.

– Мои коллеги по Комитету интересуются, как продвигается расследование, – сказал Барер. – И поскольку я отвечаю за иностранные дела…

– Понятно, – Вадье вернулся в кресло и жестом руки предложил Бареру расположиться напротив. – Можешь передать своим коллегам, Бертран, что расследование никак не продвигается. Стаффорд назвал какие-то имена, назвал адреса, по которым наши люди не нашли ни указанных личностей, ни даже их личных вещей. Они испарились, словно и не было никого. Мы, конечно, начали поиски, но думаю, что это лишняя трата времени и людей. Так что через пару дней, если мы не получим результатов, я отзову своих агентов. Это тупиковое дело, так и доложи своему Комитету.

– Неутешительный прогноз, – покачал головой Барер. – Быстро же ты опустил руки. На тебя не похоже.

– А что прикажешь делать? – Вадье развел руками, только что обвиненными в бездеятельности. – Стаффорд утверждает, что назвал всех своих товарищей. Нам остается лишь поверить ему на слово, потому что проверить его показания возможности не представляется.

– А изъятые у него бумаги?

Вот Барер и подошел к интересующему его вопросу, подошел как бы между прочим, словно вовсе и не за этим пришел. Удачно получилось, мысленно похвалил он себя.

Вадье растянул губы в улыбке и покосился на Амара, все так же стоявшего у окна.

– Так бы сразу и сказал, что тебя интересуют документы, – проговорил Великий инквизитор, разбив самодовольство Барера. Выходит, он с самого начала знал, зачем тот явился? – С бумагами получается занятная история. Сведения первостепенной важности. Понимаешь, о чем я?

– Он назвал информатора? – от напряжения Барер даже привстал с кресла.

Вадье сокрушенно покачал головой.

– Не пытать же нам его, в самом деле! – раздраженно воскликнул он.

– Должны же быть хоть какие-то зацепки, – осторожно заметил Барер. – Что-то, что могло бы навести тебя на круг подозреваемых.

– Хочешь знать мой круг подозреваемых? – недобро усмехнулся Вадье. – Изволь. В мой круг подозреваемых входят одиннадцать, нет, десять человек, т.к. один уже четвертый месяц отсутствует. Итак, я подозреваю Колло д’Эрбуа, Бийо-Варенна, Карно, Робеспьера, Ленде, Сен-Жюста, Сент-Андре, Кутона, Приера и тебя, друг мой. Так и скажи в Зеленой комнате. Впрочем, думаю, вы это и без меня поняли, когда ознакомились с найденными у шпиона документами.

Барер, бледный, неподвижно сидел в кресле, вцепившись ледяными пальцами в позолоченные ручки.

– Только не говори, что вы в своем Комитете не пришли к такому же выводу, – Вадье потянулся к бутылке, погруженной теперь вместо кубиков льда в холодную воду.

– Мы не обсуждали этот вопрос, – пробормотал Барер.

– Еще бы! – Вадье сделал несколько глотков прохладного напитка и, закрыв глаза, устало откинулся в кресле.

Барер поднялся и подошел к Амару.

– Как вы намерены поступить с англичанином? – тихо, не желая беспокоить Вадье, спросил член Комитета спасения.

– Подержим пару недель да обменяем на кого-то из провалившихся республиканских агентов в Лондоне. Что с ним еще делать? Вряд ли нам удастся получить от него новые сведения. Все, что он имел, вернее, хотел нам сообщить, он уже сообщил.

– И все-таки, согласись, Бертран: республика совершила колоссальную ошибку, отказавшись от старой доброй пытки, – сухой голос раздался из-за высокой спинки кресла. – Столько бы времени сейчас сэкономили, не говоря уже о результативности!

Барер и Амар обменялись растерянными взглядами, не зная, как реагировать на слова шефа политической полиции.

– Похоже, мрачная слава Торквемады не дает тебе покоя, – Барер попытался свести неудобную тему к шутке.

– При чем тут слава! – Вадье, похоже, шутить был не расположен. – Стаффорд обладает информацией, которая разом может избавить правительство от скверны, указав на предателя. Информацией, которую без него получить будет крайне сложно, я бы даже сказал – невозможно. В ваших же интересах, Бертран, развязать ему язык. А иного способа, кроме как… Впрочем, черт с ним, с англичанином. Сейчас главное найти и обезвредить информатора, – Вадье поднялся и в упор взглянул на Барера.

– И как же ты собираешься его искать? – Барер украдкой посмотрел на Амара, словно ждал предложений именно от него.

– Мы могли бы провести расследование, – подсказал Амар, не спуская глаз с шефа. – Комитет безопасности мог бы провести расследование, – поправился он.

– Расследование чего? – насторожился Барер. – Деятельности членов Комитета спасения?

– Для начала, – кивнул Вадье.

– Вы спятили! – возмущенно вскричал Барер. – Никто и никогда не даст санкцию на подобное разбирательство! Вы отдаете себе отчет, какую тень бросите на революционное правительство?

– Зачем же бросать тень на революционное правительство? – Вадье принял вид простака. – Мы проведем дело тихо, без огласки. Не в первый раз.

– Желаешь приставить своих шпионов к каждому из нас? – со злостью процедил Барер.

– Ты неправильно меня понял, Бертран, – примирительно проговорил Вадье. – Все серьезнее, чем тебе представляется. Скверна сидит внутри Комитета спасения. Неужели девять невиновных его членов воспротивятся мерам по обнаружению одного виновного?! В распоряжении моего Комитета прекрасная агентура, которая в максимально короткий срок разоблачит предателя и очистит от него правительство.

– Обойдемся без твоих ищеек.

– Ну что ж, воля ваша, – сдался Великий инквизитор. – Но я, на твоем месте, все же посоветовался бы с коллегами, прежде чем отклонять предложенную мною услугу.

– Услугу? – нервный смешок вырвался у Барера. – Ты собираешься вывернуть наружу наше грязное белье, а мы тебя еще и благодарить должны?!

– Дело касается безопасности республики, Барер, – вмешался Амар. – А обеспечение безопасности республики – наша прямая обязанность.

– Оправляйтесь к дьяволу! – швырнул ему Барер и вышел, хлопнув дверью с такой силой, что на пол посыпалась штукатурка со стены.

– Что он так разнервничался? – на лице Вадье появилось недоуменно-обиженное выражение.

– Я, на его месте, тоже нервничал бы, – признался Амар. – Узнай мы, что кто-то из Комитета безопасности работает на Англию…

– Нет-нет, тут другое, – перебил Вадье помощника, – тут совсем другое… Свяжись с нашими агентами в Лондоне и запроси у них информацию о лорде Вентворте, графе Стаффорде. Особенно меня интересуют его связи, прошлые и настоящие. Иногда подобные сведения выводили на весьма интересные выводы, и если нам повезет, кое-какую информацию к размышлению мы из них почерпнем. Распорядись также, чтобы к англичанину не допускали никого, не единой души, включая членов правительственных Комитетов, никого, кроме тебя и меня. Должен же он хоть на чем-то расколоться! Должно же быть что-то, что заставит его выдать своего информатора!

– Разве ты не сказал, что в обмен на освобождение…

– Я сказал, что готов был предложить ему такую сделку, если бы не одно печальное обстоятельство, – уточнил Вадье. – Видишь ли, Андре, освобождение Стаффорду рано или поздно гарантировано, и он это прекрасно понимает. Не станем же мы усугублять отношения с английским кабинетом накануне возможных мирных переговоров.

– Ну, в таком случае, я не вижу…

– Знаешь, о чем я подумал? – Вадье резко обернулся к помощнику, и в его глазах загорелся огонек догадки, хорошо знакомый Амару. – Стаффорд клялся, что ему неизвестен информатор и что он должен был лишь переправить бумаги Гренвилу, не так ли?

Амар кивнул.

– И мы не поверили ему, – продолжал Вадье.

– Разумеется, не поверили! Все они говорят одно и то же.

– А что, если это правда?

– Ну знаешь ли! – возмутился Амар. – Если ты начнешь доверять каждому слову, сказанному провалившимся шпионом!..

– Вот в этом-то и заключается наша самая большая ошибка, которая привела нас на ложный путь! – Вадье довольно хлопнул в ладоши. – Сядь, Андре, сядь. Мы должны подумать, очень хорошо подумать.

Амар опустился в кресло, где недавно сидел Барер. Вадье занял свое привычное место.

– Мы не там ищем, не того допрашиваем, – Вадье еле сдерживался от нетерпения изложить коллеге свою догадку. – Помнишь, я сказал тебе, что Стаффорд прекрасно держится? Мы тогда решили, что причиной тому – его уверенность в безнаказанности. А что, если все дело в том, что его провал – запланированная и хорошо разыгранная операция? Им пожертвовали, чтобы сохранить более ценного агента, того, имени которого он либо, действительно, не знает, либо будет держать в тайне даже под угрозой смерти. Уж больно просто все получилось: анонимное письмо с точной информацией, вплоть до времени и условного сигнала, бумаги, найденные при находившемся по указанному адресу агенте… Как неосторожно с его стороны держать при себе ценнейшие сведения, которые должны были немедленно, с первым же курьером, отправиться в Лондон!

– Возможно, он получил их только что, прямо перед арестом, – предположил Амар.

– Допустим, – нехотя согласился Вадье. – В таком случае, он непременно должен знать своего информатора. Но позволь все же усомниться в этом. Чутье подсказывает мне, что здесь что-то не так, что-то не сходится, где-то есть потерянное звено, которое мы упустили.

Вадье замолчал, погрузившись в размышления. Амар выжидательно смотрел на шефа, не смея беспокоить его вопросами.

– Так вот, Андре, – снова заговорил глава политической полиции, – мы не там искали потерянное звено. Нам следовало искать его в Комитете общественного спасения. Нет-нет, постой, я не закончил! – предупредил он готовое вырваться у коллеги возражение. – Я не об информаторе. Я о доносе. О том доносе, благодаря которому Комитет узнал имя агента, его местонахождение, время и условный сигнал. Мы слишком долго занимались Стаффордом и пренебрегли ценнейшим источником, находящимся в наших руках: доносом. Непростительная ошибка с моей стороны!

Он снова замолчал. Амар не решался задать вопрос, крутившийся у него на языке: что такого было в доносе, что могло бы пролить свет на информатора?

– Почему Сен-Жюст не показал донос ни нам, ни своим коллегам по Комитету? – продолжал Вадье. – Почему скрыл, а то и уничтожил важнейшую улику? Да и мы хороши: даже не поинтересовались, где письмо, разоблачившее Стаффорда! Увлеченные шпионом, мы совершенно забыли о его разоблачителе.

– Это было анонимное письмо, – напомнил Амар.

– У любого анонимного письма, Андре, есть автор, а у автора есть почерк, который Стаффорд мог бы узнать. Если, конечно, вся эта история не является хорошо разыгранным спектаклем… В любом случае, вопрос, который мы должны были задать себе с самого начала, – это почему Сен-Жюст не предъявил донос коллегам? Что было в этом письме (или в этом почерке), что он предпочел скрыть его от посторонних глаз? Вот, где может крыться ответ на наши вопросы. Вот, чем нам стоило заняться в первую очередь. Теперь поздно. Мы потерпели фиаско, Андре.

– Ты можешь потребовать у Сен-Жюста объяснений.

– Бесполезно. Он даже разговаривать со мной не станет. И я не стал бы, на его месте. Но однажды, когда придет время, я припомню ему это. А пока пусть они там, – он небрежно кивнул в сторону горящих окон, – доносят друг на друга, продают государственные секреты и камень за камнем разрушают здание, обломками которого мы усилим свою власть.