Дикая, или Когда взойдёт солнце

ПРОЛОГ.

– Посмотри, кого это к нам занесло, Элайя!

– И кого же, Миргорн?

– Интересная субстанция, светится, горит и крутится, как колесо! Элайя, взгляни скорее, иначе уйдёт на перерождение!

– Миргорн, прекрати свои дурацкие игры, я уже устала, сколько можно разглядывать этих смертных?

– Элайя, что я слышу! Ты же сама просила, чтобы я подобрал тебе гран-положительную! А сейчас тебе уже стало не интересно?

– Не может быть, Миргорн! Это же…

– Да, Элайя, да! Это она! То, что ты так долго искала!

– Но таких же сейчас, в двадцать первом веке уже не бывает…

– Представляешь себе? Она уже у нас! Ловим?

– Конечно! Даже и не думай отпускать дальше! Она мне нужна! Это же… это же… – у говорившей не было слов от волнения, а блестящая и яркая, как маленькое солнышко, штучка, крутившаяся, как колесо, в полной, или не совсем, темноте, только добавляла драматизма или, наоборот, веселья, этому странному разговору, происходившему неизвестного где, неизвестно когда, но решившего мою судьбу…

ГЛАВА 1. Фиолетовое и розовое.

Холодно…  Как же мне было холодно! Я лежала на чём-то сыром и холодном, замерзая, поджимая пальцы ног и пытаясь свернуться в клубок.

Где я? Что со мной? Открыв еле-еле один глаз, я попыталась сфокусировать свой взгляд, но передо мною была лишь темнота, странная темнота, густо-фиолетового цвета. Мои зубы начали отбивать барабанную дробь, и я, негнущимися пальцами правой руки, пощупала то, на чём я лежала. Это была земля со стеблями какой-то травы.

Я разлепила второй глаз и пригляделась внимательнее, стараясь хоть что-то разглядеть. Фиолетовый цвет оказался насыщенным цветом неба, на котором приглушённо мерцали капельки звёзд, образующих странные созвездия. На фиолетовом небосводе  – розовые и голубые звёзды: это было очень красиво!

«Странная шутка природы, – думалось мне в этот момент, – что за небесная аномалия? Опять выверты нашего родного климата или чья-то злая шутка, уложившая меня в это помещение с потолком, изображающим фиолетовое небо и розовые звёзды?» Подувший прохладный ветер заставил меня ещё сильнее сжаться под его порывом и понять одну простую вещь: это не потолок, это действительно небо, и это – настоящие звёзды!

Ветер принёс запахи и звуки. Если запахи мне показались новыми и интересными, похожими на запах степных растений, то звуки заставили меня напрячься: это был далёкий визг и рычание животных.

Я кое-как стала подниматься с земли, одновременно пытаясь оглядеться: в темноте было плохо видно, но кое-где она становилась настолько густой, что было понятно,  что это неровности рельефа данной местности или какие-то предметы.

Встав на четвереньки, я, пошатываясь, доползла до ближайшего сгустка темноты и дотронулась до него кончиками пальцев. На ощупь это был обычный тёплый камень, нагревшийся за день, а сейчас отдающий своё тепло. Аккуратно придерживаясь за него, я поднялась, меня продолжало качать, но с опорой это было не так страшно!

Моё зрение резко обрело чёткость, и я разглядела, что вокруг меня находится множество таких камней: огромных валунов или совсем небольших булыжников. Я решила обойти валун, чтобы посмотреть, что там, за ним: вдруг я недалеко от людей, а сама этого ещё не знаю?

Мои босые ступни постоянно находили мелкие камушки, и только слабость и страх перед неизвестностью не давали мне при этом каждый раз вскрикивать. Валун был на полметра выше меня, но в обхвате оказался гораздо больше, чем я себе могла представить, и моё путешествие закончилось не очень скоро. Из него я сделала лишь один вывод: людей вокруг нет, и где я нахожусь, непонятно: везде только камни и странная, фиолетовая ночь с розовыми звёздами. Устав от своих попыток, я опять опустилась на землю, решив, что утро вечера мудренее.

Спать мне не хотелось, а вот осмыслить и проанализировать ситуацию – да!

И так, я – Колесова Маргарита Петровна, двадцати трёх лет от роду, оказалась на этой каменистой равнине непонятно, когда и непонятно зачем! Кто меня сюда перенёс? Может, у меня провалы в памяти? Я что-то забыла? Какой-то период просто выпал из моей жизни? Я решила просто вспомнить всё, что могла.

Мне в голову лезла только одна мысль: что будет с мамой? Откуда она взялась, я не помнила, но эта мысль прочно засела в моей голове и никак не хотела из неё уходить. Пока я прогуливалась вокруг валуна, я немного согрелась, но сейчас, сидя на земле, холод начал проникать в меня, казалось, затрагивая даже кости. Ещё мне дико хотелось есть и пить.

«А у мамы по воскресеньям пироги», – опять мелькнуло в моей дырявой голове. Я обхватила себя руками и поняла, мало того, что я босиком, но и практически раздета. Какое-то тряпьё на мне не подходило под понятие «одежда».

И я вспомнила свой старый норковый полушубок, который мне очень нравился, и я берегла его. Но потом, в один из не очень удачных для меня дней, во время резкой оттепели, водитель Камаза обрызгал его, и на мех попали реагенты, которыми обрабатывают наши дороги, и он начал потихоньку лысеть. Мне бы сейчас он пригодился и таким!

Мне вдруг вспомнилось, как выбирала его вместе с бабулей. Моя бабуля – очень колоритная женщина, считавшая себя, мою маму, а затем, и меня, потомками польской шляхты, укоренившимися ещё со времён Речи Посполитой на русской земле. Этому способствовали и её девичья фамилия – Михаловская, и множество родственников, живущих на просторах современной Польши.

Большую роль сыграло и имя моей бабушки – Эдита. Эдита Мирославовна Михаловская! Кто уже так «помог» ей, отец или мать, неизвестно, но представьте себе женщину с таким именем – отчеством, и всё сразу станет понятно!

Бабушка до безумия любила меня, хотя её дочь, моя «непутёвая мамаша» родила меня от «пролетария». Да, мой отец закончил только технологический техникум, но был в нашем городе на хорошей должности, получал неплохую зарплату, что позволяло моей матери никогда не работать, а заниматься только семьёй: мною, моим старшим братом Виталиком и отцом.

Что бы мне сейчас сказала моя бабушка, если бы узнала, в какое странное положение я попала? Скорее всего, она бы бросила одну из своих фраз, так похожих на афоризмы:

« Деточка, сначала помолись, а потом – действуй!»

Вот я сидела и молилась. Я никогда не была особенно ревностной прихожанкой ни в православной церкви, куда ходила моя мама с отцом, ни в костёле, куда, восстанавливая «польские корни» пыталась водить меня бабушка, но сейчас мне вспомнилась, почему-то именно молитва на латыни:

Pater noster, qui es in caelis;

sanctificetur nomen tuum;

adveniat regnum tuum;

fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra.

Panem nostrum quotidianum da nobis hodie;

et dimitte nobis debita nostra,

sicut et nos dimittimus debitoribus nostris;

et ne nos inducas in tentationem;

sed libera nos a malo. Amen

Я знала, как звучит она на русском, но имени в этом звучании мне сейчас очень чётко захотелось помолиться Господу. А потом я добавила уже от себя:

– Господь Всемогущий! Помоги! Объясни мне, неразумной, где я, и что происходит!

И тут небо с правой стороны начало заметно светлеть, и я поняла, что скоро наступит утро. Заставив себя через силу встать с  места, я опять стала обходить валун, крепко держась за него, но меня постоянно шатало. Мой желудок без еды и воды уже не просто выводил рулады, а начал болеть. Я облизала свои губы сухим языком и посмотрела в ту сторону, где небо стремительно светлело: передо мною, от края до края, развернулось огромное каменистое плато. Я оглянулась назад. Там было то же самое.

Я была в непонятном месте, среди камней, одна! Только теперь я догадалась осмотреть то, в чём я была одета: на мне болтались какие-то тряпки, похожие на длинный балахон. В розоватом цвете занимающегося утра они казались грязно-серыми, с непонятными разводами и дырами, через которые просвечивало моё тело.

Тело! Вот оно то, что сейчас я поняла: кожа у меня никогда не была такой белой, и странное освещение придавало ей голубизну. Я медленно подняла правую руку: рука была не моя! Я посмотрела на ноги и увидела, свои или нет, босые ступни, на пятках которых были жёсткие мозоли. Ноги и руки – неимоверно худые, истощённое тело даже не с плоским, а вогнутым животом, да и грудь… Я, являясь обладательницей третьего размера, толстых бёдер и небольшого живота, уяснила только одно: тело не моё!

Вот это да! Не могла же я за…   А сколько времени я здесь нахожусь? Я ничего не знала.

Что я помнила последним? Я надеваю кожаную куртку и смотрю на себя в зеркало: там отражается девушка с тёмно-русыми волосами, немного полноватая, среднего роста, с каре-зелёными глазами. Затем мама зовёт меня:

– Риту-у-усик! Долго не гуляй! Тебе завтра рано вставать!

 Потом – тёмный холодный подъезд, и возле мусоропровода я слышу писк. Так может пищать только маленькое существо: крохотный, недавно родившийся котёнок. Я наклоняюсь вниз, одновременно включая подсветку на своём смартфоне, и чувствую резкий удар, боль, потом приходит темнота…  Перед тем, как окончательно потерять сознание, я краем глаза вижу знакомый силуэт в красной бейсболке: меня ударил по голове мой сосед со второго, наркоман со стажем. Наверняка, подонок, забрал мой смартфон…

Значит, я на том свете? Я себя ущипнула и поморщилась от боли. Нет, тот свет отменяется! Бедная моя мамочка, да и папа… Как же так?  За что? И ведь поймал меня, гад, на моей любви к беспризорным животным! С самого детства я собирала бездомных кошек, собак, птиц с поломанными перьями, один раз притащила домой беременную ежиху, которую мы с подругой обнаружили в ближайшей лесополосе недалеко от наших новостроек. Об этой моей слабости знал весь наш подъезд, ведь не один раз я ходила по квартирам и пристраивала котят и щенков, звоня в двери к соседям. Некоторые из них обращались к моей матушке, чтобы «угомонила юродивую», но большинство, конечно, помогали мне, может, считая, что так они делают доброе дело.

Вот и мой сосед знал…  Мои размышления были прерваны новым желудочным спазмом, и я поняла, что если и дальше буду сидеть на одном месте, то скоро просто-напросто умру от голода, а голодный обморок мне был гарантирован уже очень скоро!

Я с трудом поднялась и побрела между камней, стараясь не сильно шуметь, чтобы не привлечь к себе местную хищную фауну. Где я и как сюда попала – эти вопросы я решила оставить на потом, ведь моя бабушка мне говорила: « Помолилась? Теперь думай, что будешь делать сейчас, чем заняться после – подскажет  Господь». И я брела, поражаясь розовому небу и синей траве, которая раскачивалась в местном воздухе так плавно, что это было похоже на то, как шевелятся водоросли в аквариуме.

За одним из камней я увидела выемку более тёмного цвета, и я медленно, пытаясь не разбить босые ноги, направилась туда. Если там углубление в земле, то может собраться дождевая вода. Мне сейчас просто хотелось найти лужу, любую лужу, пусть и с мутной водой, и просто напиться вдоволь!

Лужа действительно была там, где я и предположила, но а в ней – вода грязно-зелёного цвета. Мне было не до таких мелочей: я в два прыжка добралась до неё, легла на землю и стала пить. Вода была пресной и холодной, не смотря на её цвет, без привкуса и запаха. Но, сделав несколько глотков, остановилась, вспомнив, как наш военный инструктор в университете рассказывал нам о некоторых правилах выживания: после длительной голодовки или обезвоживания, есть и пить нужно начинать по чуть-чуть, иначе может стать плохо или очень плохо, вплоть до смерти. Мне тогда казалось всё это очень забавным, да и какие представления у современной девушки, живущей в большом городе, о голоде и жажде?

Сейчас мне это всё вспомнилось очень чётко, и я, нехотя, отползла от воды, зажмурившись, чтобы не видеть её. Желудок скрутил спазм, но не болезненный, а такой, как в преддверии рвоты, и меня вывернуло зелёным на камни. Я вытерла рукой рот и сжалась комочком: мне хотелось плакать, и я сдерживала себя мыслями о том, что расклеиваться мне нельзя, сначала нужно найти хотя бы кого-нибудь разумного. Я плеснула себе в лицо холодной воды и посмотрела вверх, на розовое небо, и поняла то, что показалось мне странным: рассвет начался, уже было утро, но где же светило? На небе ничего похожего на солнце не было. Я тогда поднялась с земли, опёрлась на валун и осмотрела небо ещё раз. Точно! Никакого солнца: ни розового, ни красного, ни жёлтого. Вокруг стало светлее и всё!

И тут я опять услышала звуки, которые меня напугали ночью: повизгивание и крики, похожие на крики дикого животного. Я увидела недалеко от лужи почти плоский камень, на который можно было забраться, и решилась осмотреть местность с него. Кое-как вскарабкавшись, я стала оглядывать странное место вокруг себя и поняла, что я нахожусь на гигантском каменном поле, полном огромных и не очень камней, ровном, как сковорода. Это точно было каменистое плато. И тут опять раздались эти звуки, и я резко перевела свой взгляд в их сторону. Почти в километре от меня несколько чёрных четвероногих животных сгоняли в кольцо каких-то маленьких зверьков с пятнистыми спинками. Это они так повизгивали, а крупные чёрные животные издавали пронзительные крики, от которых небольшое стадо полосатых меняло направление в нужное для хищников.

Ещё мне показалось, что вокруг хищников клубилось что-то, похожее на чёрный туман, особенно заметное над их головами. Я постаралась тихонько спуститься вниз и села на землю: мне не хотелось привлечь внимание этих хищных зверюг, самой стать их добычей. Привалившись спиной к валуну, я задремала. Проснулась от того, что на меня был направлен чей-то взгляд. Рывком вскочив с места, я увидела недалеко от себя, метрах в десяти, чёрную тварь, одну из тех, что охотились недавно на полосатиков. Зубастая, как у крокодила, пасть, раззявила и раздался жуткий крик. Тварь взмахнула крыльями. Крыльями? Да, у этой четвероногой зверюги размером с корову была не только полная зубов пасть, но и крылья, которыми она начала размахивать, приподнимаясь на задние лапы.

Я осела вдоль стенки, поняв, что так она зовёт своих и меня вот-вот сожрут. Чувство безысходности накрыло меня с головой. Я сжалась в комочек и приготовилась к боли. Вдруг раздался низкий гул, как будто кто-то подул в огромную трубу. Я опять услышала крики и приоткрыла один глаз: тварь заволновалась, взмахнула крыльями и полетела над валунами в противоположную от меня сторону.

"Неужели пронесло?" – вяло заворочалось в моей голове, и я поползла к луже, чтобы умыться. Пить и есть хотелось по-прежнему очень сильно, я надеялась, что вода заглушит мой голод, желудок не взбунтуется опять, и я смогу продолжить свои поиски кого-то, кто сможет прийти мне на помощь и объяснить, что за чертовщина тут происходит.

Только начав наклоняться к воде, резко отпрянула: на меня смотрело чьё-то незнакомое лицо с очень короткими, почти по-мальчишечьи, стриженными волосами, большими глазами, тонким носом и крупными губами. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Никогда я столько не чертыхалась! Слышала бы меня бабушка Эдита!

Я наклонилась ещё раз и повернула голову налево и направо, одновременно трогая свою голову. Да! Это было моё новое лицо и мои волосы. Как же так? Я что, попала в чужое тело? Начала осматривать себя внимательнее.

Тонкие кости, длинные пальцы, на остатках одежды под почти плоской грудью – бурые следы, как от крови. Я раздвинула пальцами прореху в ткани, так похожую на разрез, и увидела под ней на своей бледной коже остатки раны, кроваво-красный рубец, ещё не до конца заросший, окаймлённый такими же, как и на ткани, бурыми пятнами.

Значит, я умерла у себя дома, и моя… душа? переместилась в тело этой девчонки – подростка, тоже чуть не умершей от резаной раны на груди!

Я никогда не верила в такую ерунду, как переселение душ, но сейчас мне пришлось признать это свершившимся фактом: я в чужом теле на чужой земле! И меня чуть не сожрала странная зверюга, похожая одновременно на крокодила, корову и птицу! От ужаса у меня началась истерика: я застучала зубами, руки у меня затряслись.

Что же это? Что? За что мне, Господи?

ГЛАВА 2. Дорога.

Когда высохли слёзы, я начала рассуждать: если я попала в тело этой девушки и очутилась на этом каменистом плато, то, значит, здесь ещё должны быть те, кто похож на неё, и я смогу встретить людей, при чём очень скоро. Ведь кто-то пытался убить её? По крайней мере, хоть один человек где-то должен гулять неподалёку. Про то, что он опять захочет убить, только теперь уже меня, я старалась не думать.

Помолившись, я опять вспомнила бабушкины наставления: "Взявшись за дело, доводи до конца, никогда не бросай на полдороги!"  Моя решимость повела меня между валунами в противоположную сторону от того места, где я видела тех хищников, напавших на стадо и на меня.

Еле-еле переставляя ноги, я брела и брела, пытаясь найти хоть что-то, напоминавшее о других людях, но каменистое плато было пустым. Иногда под ногами мелькали шустрые мелкие зверьки, повадками напоминавшие мне ящериц, но из-за того, что они слишком быстро разбегались, прячась в камнях, я никак не могла рассмотреть их внешний вид, хотя, положа руку на сердце, можно сказать, что я в своём нынешнем состоянии ничего бы не разглядела: меня качало от голода и усталости.

Забравшись на не очень высокий валун с почти плоской поверхностью, осмотрелась: розоватое марево колыхало воздух над камнями, игравшими всеми цветами радуги. В правой стороне местность начинала понемногу снижаться, и я подумала, что там идти будет полегче, под гору всегда легче, чем на неё. И я опять побрела, пошатываясь и спотыкаясь. Перед глазами кружили розовые мушки, в ушах начался шум, но я не рискнула остановиться, понимая, что следующая моя остановка может стать равнозначной моей смерти, а умирать я пока не собиралась.

Если меня поселили в это тело, то это было необходимо Мирозданию или Богу, так думалось мне. Я старалась не вспоминать свою прежнюю жизнь, но она, непрошенная, стучалась кусками воспоминаний, всплывающих в тот момент, когда я наклонялась к очередной лужице сделать глоток или останавливалась, держась за камень, чтобы отдышаться.

Бабушка перед поступлением моим в университет возила меня к своей двоюродной сестре в Варшаву, чтобы я, так сказать, приобщилась к корням, познакомилась с родиной своих предков. Город мне понравился, особенно старинные улочки. Чистота и порядок по-европейски. Только не понравилось высокомерие некоторых местных жителей, которые, узнав, что мы из России, демонстративно отворачивались или поджимали губы. Только после бабушкиных слов о том, что она – этническая полька, с ней продолжали разговор, часто упрекая в незнании языка. Вообще, многие относились к нам, как к провинциалам, приехавшим в столицу.

Мы, конечно, жили не в Москве или Питере, но и Варшава – не Москва, с её сумасшедшим ритмом, который показался мне слишком… не для меня!

Все свои претензии я высказала потом своей бабушке, но она меня поняла, сказав, что "там" так принято: не любить русских, даже если они как бы свои. На этом мы решили, что моих приобщений к корням больше не будет, и бабушка пообещала мне следующую поездку на теплоходе по Золотому Кольцу. Этим нашим планам не суждено было сбыться: неожиданный инсульт и её смерть нарушили течение моей, такой устоявшейся жизни, и я, будучи девицей восемнадцати лет от роду, наконец-то повзрослела.

Я тяжело переживала её смерть, даже мама говорила мне, что нельзя так убиваться, но сердцем я знала: меня никто больше так никогда любить не будет, самозабвенно и с такой верностью! Ради меня она откладывала свои планы. Вот и в тот раз она должна была пойти к врачу на какое-то супер-пупер обследование своего здоровья, но у меня случилась первая, и, конечно же, несчастная любовь, и Эдита бросилась на спасение своей любимой внучки.

Это и стоило ей жизни, а на моей душе остался тяжёлый камень, что из-за каких-то глупостей моя бабушка не обратилась вовремя к врачу и умерла. Тихо, во сне…

Я присела отдохнуть: ноги уже меня не держали, колени тряслись, розоватые круги в глазах превратились в полноценное марево, застилающее обзор, и я провалилась в тяжёлый сон.

Во сне ко мне протягивала руки бабушка Эдита, молодая и красивая, как на старой фотографии, она что-то говорила на странном языке и куда-то показывала. В голове крутилось:

" Вэе, доркхайя, вэе! Энд ру моозорис тиулэ!"

Резко открыв глаза, я проснулась с дико стучащим сердцем в груди и желанием куда-то идти. Странный сон! Я поднялась и поняла, что чувствую себя значительно лучше: голод немного отступил, усталость не так валила с ног. Мозоли на моих ступнях показались мне радостью, потому что стопы стали практически не чувствительны к мелким камешкам и неровностям рельефа.

Небо начало стремительно наливаться фиолетовой чернотой. Меня передёрнуло от ужаса: я поняла, что скоро наступит ночь, а я всё никак не могу найти никого из других разумных! Я одна посреди этих камней и рядом с летающими хищниками! Паника вот-вот грозила обрушиться на меня удушающей волной, уже голод и жажда не так меня страшили, как то, что я могу нарваться на тех самых, с крыльями!

Бабушка говорила мне: "Если чего-то не знаешь или не можешь преодолеть, чуть выжди: время покажет, нужно было тебе это или нет. Нужные ответы иногда приходят сами."

Я села на землю, опять привалившись спиной к очередной каменной глыбе, и закрыла глаза. И тут услышала, как где-то невдалеке раздался тихий перезвон, похожий на звуки, которые издают маленькие колокольчики на скотине. Он был настолько тихим, что я услышала его на грани своего восприятия. Мне повезло: бабушка постоянно возила меня к своей приятельнице в одну из отдалённых деревень в нашем районе, и поэтому я знала, как звучат колокольчике на пасущейся скотине.

Тяжело поднявшись, я пошла на звук, который то отдалялся от меня, то приближался. Пейзаж передо мною не менялся, видимость становилась всё хуже, но пока я что-то могла разглядеть перед собой, я шла и шла.

Вдруг я скорее почувствовала, чем увидела, как местность стала опускаться вниз, впереди мог быть обрыв или спуск, и так растревожившие меня звуки доносились именно оттуда. Оглядевшись в поисках какой-нибудь палки, я поняла, что мне лучше всё-таки переждать ночь на месте, а розовым утром отыскать то, что издавало перезвон. Конечно же, существовала опасность, что я утром ничего не найду, но выхода у меня не было: или сломать себе ноги и шею, упав с обрыва, или дождаться света.

Я закрыла глаза и поняла, что колокольчики удаляются. Кое-как прочертив ногой на земле предполагаемое направление, провалилась в тяжёлый сон. Теперь мне ничего не снилось, хотя я в этом была не уверена, так, как и сном это состояние было назвать нельзя. Это было забытьё, провал, который мой истощённый организм подарил мне, чтобы я немного отдохнула от пережитого.

Сколько это продолжалось, я не знаю, но я несколько раз открывала глаза, пытаясь что-то разглядеть в темноте, но звёзды давали мало света, а моё сознание не справлялось с физическим и моральным истощение, заставляя мозг отключаться.

В очередной раз с трудом разлепив веки, я увидела, что наступил день. Было светло и розово. Поднявшись на дрожавших ногах, я разглядела, что проведённая мною вечером черта никуда не делась, и всё так же указывает направление, которого мне следовало придерживаться. Я поползла в ту сторону: по-другому назвать мои перемещения на подогнутых в коленях ногах было нельзя.

Правда, впереди действительно оказался резкий спуск местности вниз. Валуны стали меньше размером, и уже было видно дальше, чем раньше. Моё решение остаться ночевать можно было назвать правильным. Я ковыляла и ковыляла, пока камни не стали пропадать на несколько десятков метров, и поняла остатками своего сознания, что каменистое плато закончилось.

Тут очень чётко прозвучал впереди перезвон колокольчиков, и я зашагала быстрее, несмотря на то, что каждый шаг мне давался всё с большим и большим трудом. Перед моим затуманенным от усталости взором возникло видение: чуть ниже по склону вилась кривая жёлто-зелёная дорога, по которой куда-то в противоположную от меня сторону тянули несколько повозок огромные коричневые животные с массивной спиной и толстыми лапами, оканчивающимися квадратными копытами. Мордами они были повёрнуты от меня в другую сторону, из-за чего их было не видно. Но раз есть повозки, значит, есть и возницы, ведь верно же?

Я не знаю, откуда у меня взялись силы, и я побежала вниз, к дороге, пытаясь кричать, чтобы привлечь к себе внимание, но моих сил хватало только на непонятные звуки, похожие на тихое карканье и шипение. Может, у этого тела другое строение гортани? Да нет, молитву я произносила вполне нормально, так просто сказывалась утомление и жажда.

Не знаю, услышали ли меня, или увидели, но повозки были остановлены резким гортанным: " Рггэ!" И из одной из них вышло три фигуры, облачённые в длинные, такие же коричневые, как и шкуры животных, балахоны, которые почти полностью прикрывали тела и головы. У каждой фигуры в руках была длинная палка, похожая на посох. Сначала они опирались на них при ходьбе, а затем стали взмахивать ими, направляя в мою сторону.

"Неужели прогонят?" – подумала я. Подняв руки вверх, вспомнив знаменитую позу сдачи в плен, я, пошатываясь, продолжала брести в сторону повозок. Фигуры продолжали махать палками и кричать грубыми голосами что-то похожее на:

– Гуэ, доркхайя, гуэ!

А я продолжала подходить к ним всё ближе и ближе.

Поняв, что я твёрдо намерена к ним подойти, фигуры опустили свои посохи. Я замедлила шаг, но движение не остановила.

– Помогите… – просипела я, но фигуры даже не пошевелились, только теперь я обратила внимание, что телосложение у них мужское, а лица замотаны не до конца, оставляя открытыми глаза, которые мне показались странными. Но я уже нагляделась на столько странностей, что эта мне показалась самой маленькой. Это несомненно были разумные существа! И я их нашла! Пусть они пока не понимают меня, но ведь это поправимо!

Один из мужчин приподнял посох и сделал ко мне на три шага, я остановилась. Он тоже. Тогда он произнёс:

– Доркхайя, симпэ!

В тоне его голоса почувствовался приказ, но я не понимала его, так и ответив:

– Не понимаю…

И присела на землю. Мне показалось, что я так покажу свою слабость и усталость, и мне непременно должны будут помочь. А, может, я подумала о том, что именно это ждут от меня мужчины, но, как оказалось, что я надеялась зря. Тот же самый мужчина вдруг повернулся к другим и произнёс им что-то вроде:

– Гро прихэ!

А потом резко поднял свою палку и замахнулся мне ею по голове. Увернуться я уже не успевала, да и не осталось сил. Резкий удар по лицу, боль, и я нырнула в темноту.

Очнулась я от жуткой головной боли и тряски. Меня укачивало и швыряло.

"Везут, сволочи… Уроды… Бить беззащитную женщину… Сотрясение мне сделали, подонки…"

Голова и челюсть раскалывались от боли, жутко тошнило. Я подняла дрожащую руку и пощупала лицо, глаза у меня, почему-то, не открывались. Правая сторона опухла, а челюсть показалась мне выбитой или сломанной. "За что? Твари…"

Видимо, мои шевеления заметили. Опять прозвучало гортанное "рггэ" и тряска прекратилась. Раздался скрип, похожие на скрип дверей, и мне разжали губы, в которые полилась кисловатая жидкость. Я сделала несколько глотков, но желудок мой не захотел принимать это питьё. Начались рвотные спазмы и меня вывернуло.

Тут же получив чем-то тяжёлым по рёбрам, я задохнулась от боли.

– Доркхайя сэйе!

"Сам ты, сэйе, козёл!" – захотелось мне крикнуть в ответ, но губы издали только невнятное мычание: перебитая челюсть не желала шевелиться. Вдруг я услышала женский смех, раздавшийся где-то недалеко.

"Женщины? И они смеются над тем, как обижают другую? Какое ужасное место! Господи! Куда же я попала?"

Господь мне пока ответов не предоставил, поэтому я продолжала лежать тихо и старалась больше не шевелиться. Тот, кто пытался меня напоить, давно ушёл, тряска возобновилась, но я продолжила слышать женские голоса, щебетавшие что-то на этом же, незнакомом мне языке.

Но организм не обманешь: мне захотелось в туалет, хотя рот был сухим от жажды. Я опять пошевелила рукой, и опять повозка остановилась. Вошедший на этот раз мне ничего не дал, а поднёс что-то к моеей шее. Я услышала тихий щелчок. Дотронувшись до неё рукой, я обнаружила на себе ошейник!

– Доркхайя, назовись!

Если бы я могла, то я открыла бы рот от удивления: я поняла, что мне только что сказал этот мужчина. Я попыталась сказать своё имя. Я знала, что со сломанной или вывихнутой челюстью не поболтаешь, но своё имя назвать можно было и одними губами, которые я, слава Богу, чувствовала.

– Ри… та… – прошептала я.

– Кто твой миэр? – слово "миэр" у меня в голове почему-то переводилось между "хозяин" и "отец", я не знала что ответить на этот вопрос, самым лучшим было назвать папино имя, что я и сделала.

– Пёт… – "эр" выговорить у меня не получилось.

– Биуж, она тебе лжёт! Нет среди сифэйнов никакого с таким именем Пиот! – раздалось неподалёку. Я попробовала открыть хотя бы левый глаз, чтобы рассмотреть того, кто так настойчиво обвинял меня во лжи, и кое-как мне это сделать удалось: глаз открылся, но я по-прежнему ничего не видела. Перед глазом мелькали цветные пятна и яркие точки, от видения которых у меня опять закружилась голова. А мужчина продолжил меня обвинять под постоянное женское хихиканье: – Доркхайи все на столько же неразумные, как и лживые создания, недаром их клеймят и держат в ошейниках! Скорее всего, сбежала от своего миэра, да заблудилась среди Спящих камней, а теперь морочит нам голову! Посади её лучше на цепь, иначе она опять попытается сбежать!

Мне захотелось крикнуть: " Ты ничего не знаешь обо мне, чтобы обвинять меня во лжи!" Но мой голос мне опять отказал, и я захрипела, а женщины рассмеялись, теперь уже очень громко.

– Заткнитесь, ленивые тирайи!  – прокричал им всё тот же голос, и женщины перестали смеяться. – Это от вас рождаются такие выродки! Там, куда вас везут, не забывайте про настойку прайи, она поможет вам уберечься от беременности от сифэйна! А то плодите всякую шваль, а всем остальным расхлёбывать…

Он говорил что-то ещё, но я уяснила одно: та, в чьё тело я попала, относится к очень низкому классу или касте этого общества. Само слово "доркхайя" у меня в голове переводилось как "дикарка" или "животное", от чего моё настроение не могло улучшиться. И интересным мне показалось значение слова "сифэйн", от которых неведомые мне тирайи рожали таких, кем стала я. Это слово перевелось как "колдун" и "хранитель". Откуда такое странное значение? Мне было непонятно. Но я и так мало что пока понимала.