Loe raamatut: «Везет как рыжей»

ВМЕСТО ПРОЛОГА

1968 год, где-то в Америке

Чужая машина увязла в грязи за поворотом, а фамильный рыдван Джонсов нет – но уж в этом-то Сара-Джейн была не виновата! Возможно, она ехала слишком быстро, поздно заметила преграду, загляделась и не успела вовремя затормозить, но потому-то она и каталась по окольным дорогам, что лишь училась водить! А что, спрашивается, понадобилось на грязном проселке этому сверкающему баловню автострад?!

Отстегнув ремень, Сара-Джейн выбралась из машины и с беспокойством оглядела забрызганную грязью «морду» семейного джипа. А, пустяки, ничего страшного! Новая вмятина очень удачно пришлась на ту, которая образовалась на прошлой неделе, когда папа с дядей Биллом, будучи изрядно навеселе, гонялись по полям за кроликом, а догнали старый дуб.

Правда, задний бампер чужой машины смят в гармошку – ох и хлипкие же эти дорогие новинки!

Сара-Джейн презрительно сплюнула. Впрочем, нет худа без добра: одним ударом она вытолкнула их из лужи. Так что пусть еще спасибо скажут, сидеть бы им тут до июля, раньше-то это болото нипочем не высохнет!

Она засмеялась, потом вдруг запоздало встревожилась: чего это они там сидят?

За темными стеклами ничего не было видно. Сара-Джейн обошла чужую машину со всех сторон (чудная-то какая!), подергала дверцы.

– Есть кто живой? – крикнула она.

Зеркальное стекло со стороны водителя с жужжанием поехало вниз.

– Ну, слава богу! – выдохнула Сара-Джейн, подбегая.

Что-то круглое, как воздушный шар, высунулось ей навстречу.

– Да снимите вы свой шлем, – чуть раздраженно сказала Сара-Джейн. – Это что, новая городская мода?

Она не договорила – пришлось посторониться, потому что дверца открылась. Низкорослый тип в смешных одеждах вылез из машины, потоптался неловко и медленно снял шлем.

– Испугались? – посочувствовала Сара-Джейн, отметив нездоровый цвет лица потерпевшего: голубой, как незабудка! – Не волнуйтесь, если вы не можете двигаться своим ходом, я дотащу вас до городка, там починитесь. Извините, что так вышло. Папа заплатит за ремонт.

Незнакомец молча смотрел на нее: глаза у него были синие, яркие, как мигалка полицейской машины. Между тем из автомобиля вылезли еще двое, один другого мельче. Похоже, женщина и ребенок. Все низенькие, а как сняли свои дурацкие шлемы, стало видно, что у каждого за ухом аппаратик вроде тех, для слабослышащих. Глухие карлики! Может, они из цирка сбежали?

Тот, что повыше, промяукал что-то противным голосом – Сара-Джейн не поняла. Тогда он не то за ухом почесал, не то аппаратик свой поправил и снова заговорил:

– Добрый вечер!

– Иностранцы, что ли? – догадалась Сара-Джейн.

Или психи! Надо же – «добрый вечер»! Разбитая машина не в счет?

– Да. Чужеземцы, – радостно закивал их старший. – Родина – Денеб.

– Ясненько, – сказала Сара-Джейн. – У вас трос есть?

– Трос, – озабоченно повторил иностранец.

– Веревка, ремень, что-нибудь в этом роде, – терпеливо пояснила она. – Надо же вас отбуксировать куда-нибудь. Ночь скоро.

– Кров, – глубокомысленно возвестил иностранец. – Пища. Ожидание помощи.

– Можно и подождать, – кивнула Сара-Джейн. – Тогда лучше всего к нам. Папа позвонит в гараж мистеру Филлипсу, тот пришлет механика. А вы у нас переночуете, мама вас ужином накормит… Где трос-то?

Чужаки бестолково переминались с ноги на ногу.

– Посмотрите здесь, – Сара-Джейн хлопнула ладонью по изувеченному багажнику.

Эти трое вздрогнули, залопотали испуганно.

– Там открыть нельзя, смотреть нельзя-нельзя! – очень нервно сказал самый крупный.

– Смотрите там, где льзя, – пожала плечами Сара-Джейн. – То есть я хочу сказать, там, где можно. А еще лучше – там, где он у вас лежит, трос этот.

– Какой вид есть у трос? – спросил крупный.

– У трос вид есть длинный, не слишком тонкий и прочный. Хотя нет, прочный – это не вид. Это качество, – рассудительно ответила она. – Но какое нам дело до его вида? Нам же трос нужен, а не его вид!

Иностранец полез в машину, захлопнув за собой дверцу. Стекло поднялось, потом на палец опустилось, пропустив гибкий кончик.

– Это? – глухо спросил тип изнутри.

Сара-Джейн подозрительно посмотрела на вяло поникшую бледную макаронину и отрицательно покачала головой.

– Это?

Из щели в окошке высунулось что-то похожее на свежий побег, ядовито-зеленый и дурно пахнущий.

– Не думаю, – усомнилась она.

– Это?

– А вот это, пожалуй, годится, – решила Сара-Джейн.

Резиновый шланг, на вид достаточно прочный, пополз из окна, сворачиваясь в бухту у ее ног.

– Довольно? – спросил чужой, выглядывая из окошка.

– Даже много, – пожав плечами, сказала Сара-Джейн. – Вполне хватило бы и пяти метров.

Излишек шланга тут же втянулся в машину. Сара-Джейн округлила глаза: во дают!

– Садитесь в машину, – сказала она.

Ну и гостей привезет она на ферму! Держись, мамуля!

– Эмигранты, что ли? – познакомившись с гостями, спросил папа.

– Туристы, – откликнулась мама, нарезая хлеб. – Уж не знаю, каким ветром их занесло в нашу глушь!

– Может, они природу любят? – вставила Сара-Джейн.

Она на минутку заглянула на кухню, чтобы посмотреть, как идет подготовка к ужину. Мина обиженно надулась: она чистила картошку, пока Сара-Джейн занимала гостей светской беседой.

– Недоумки какие-то, – презрительно фыркнул папа. – Ты видела, как они одеты? Розовый шелк, кружева, бусы, перья – это в наших-то местах! Тоже мне, любители природы!

– Судя по их лицам, отдых на свежем воздухе им не повредит, – миролюбиво сказала мама. – Не ворчи, Бен: они не по собственной воле оказались у нас. Если бы Сара-Джейн не помяла их машину…

– Пожалуй, я пойду к гостям, – предвидя нежелательный для нее поворот беседы, Сара-Джейн предусмотрительно ретировалась.

Иностранцы чинно сидели на диване в гостиной: спины прямые, плечи расправлены, руки сложены на коленях.

– Монументы, – пробормотала Сара-Джейн.

– Добрый вечер! – хором произнесли они при ее появлении.

– Лучше не бывает, – устало сказала она. – В шестой раз здороваемся! Довольно! У нас это делают всего раз в день, запомнили?

– Благодарю, – сказал глава иностранной семьи. – Обычаи. Манеры. Очень интересно. Вы знать – учить!

– Я? – удивилась Сара-Джейн. – У меня с манерами не очень… Ну, что вам сказать?… Сейчас ужинать будем – пальцами в тарелки не лезьте. Локти на стол не ставьте. Не чавкайте…

– О? – заинтересовалась иностранная мама.

– Не чавкайте. Чав-чав-чав, – показала Сара-Джейн.

– Чафф-чафф-чафф! – радостно повторило чужеземное дитя.

– Молодец, – похвалила Сара-Джейн. – Схватываешь на лету! Больше так не делай.

– Ужин! – пропела ее мама из кухни.

– Пошли, – скомандовала Сара-Джейн гостям, вежливо пропуская их вперед.

Они послушно протопали в столовую. Дитя тихо почавкивало на ходу, спешно заучивая, как делать нельзя.

– Вам, должно быть, привычнее японская кухня, – извиняющимся тоном сказала мама. – У нас еда простая. Вот цыпленок. Картошка. Кукуруза. Салат. Все свежее. Кушайте, пожалуйста.

– Тсы-пленокк, – задумчиво повторил иностранный папа.

– Пожалуйста, – предупредительно сказала Сара-Джейн. – Вам ножку? Или крылышко?

– Тсы-пленокк! – упрямо повторил гость.

– Да дай ты ему этого цыпленка! – не выдержал ее отец.

– Целого? – удивилась Сара-Джейн.

– Может, он голодный! Видишь, какой синюшный?

Мина тихо прыснула.

– Ти-хо! – шикнула на нее мать. – Попробуйте кукурузу, – любезно предложила она гостье.

Сара-Джейн бухнула цыпленка в тарелку иностранца и огляделась: за кем еще поухаживать?

Чужое дитя, совершенно освоившись, лопало оладьи с сиропом, тщетно стараясь не чавкать.

– Пальцы не облизывать! – заговорщицки шепнула ему Сара-Джейн.

Дитя грустно посмотрело на нее, перевело взгляд на Мину и повеселело: та уничтожала оладьи, самозабвенно чавкая и поминутно облизывая пальцы.

– Вон отсюда! – негодующе прошипела Сара-Джейн невоспитанной младшей сестре.

– Мы пошли! – крикнула Мина, сдергивая с табурета чужое дитя.

Иностранные родители обеспокоенно посмотрели им вслед.

– Не волнуйтесь, – сказала им мама. – Дети прекрасно поиграют. У Мины есть чудесные игрушки.

Папа кашлянул.

– Я насчет машины хотел, – начал он. – Завтра я съезжу в город и привезу механика…

– Помощь? – понимающе спросил гость. – Не надо. Вызвана. Скоро будет.

– Да? Ну, тем лучше, – с явным облегчением сказал отец. – А пока вы у нас погостите. Воздухом подышите, молочка попьете. Захотите – на рыбалку сходим. Не возражаете?

Гости не возражали.

– Вот и славно, – сказала мама, вставая из-за стола. – А кто поможет мне с посудой?

Получасом позже Сара-Джейн заглянула в кухню: мамы, своя и иностранная, мыли посуду. Странное дело, но чужеземке этот процесс явно нравился.

– Господи, как хорошо! – расслабленно вздохнула ее мать, глядя на быстро растущую стопку чистых тарелок. – Вот бы вы погостили у нас подольше!

Синелицая чужая мама молча улыбнулась, не переставая неловко, но старательно полоскать тарелки. В клеенчатом фартуке и резиновых перчатках она уже не казалась такой чужой.

– Я буду! – поспешила она заявить, видя, что мать берет в руки посудное полотенце.

– О, сколько угодно! – радостно сказала мама.

Сара-Джейн недоверчиво покрутила головой, отступила в коридор и там столкнулась с отцом.

– Послушай, дочка, – спросил он, пытаясь спрятать за спиной то, за чем ходил к буфету. – Разве у них в машине есть рация?

– Не знаю, – сказала Сара-Джейн. – Ты почему спрашиваешь?

Папа пожал плечами.

– Он сказал, что уже вызвал помощь, а к нашему телефону не подходил. Вот я и подумал: должно быть, у них в машине есть рация.

– Может быть, – сказала Сара-Джейн. – Я не заглядывала внутрь и не видела, что у них там есть.

Она подумала и поправилась:

– Знаю только, что у них в салоне есть какие-то зеленые растения и целая бухта резинового шланга.

– Это еще зачем? – удивился папа.

– Почем я знаю? – Сара-Джейн еще немного поразмыслила. – Может, он водопроводчик?

Папа не нашелся что ответить, растерянно кашлянул и прошел на веранду.

Сара-Джейн прислушалась: тихо звякнуло стекло, мелодично забулькала жидкость.

– Сигару? – произнес папин голос.

Ну, тут все в порядке. А где эта вредина Мина и мелкая иностранка? Точно, в комнате Сары-Джейн: шепчутся и противно хихикают, склонившись над альбомом семейных фотографий.

– Мина! – строго сказала Сара-Джейн. – А ну, брысь отсюда!

– Посмотри, – невозмутимо предложила Мина, протягивая сестре плотный квадратик. – Это Жу. Она снялась перед самым отъездом.

– Кто это – Жу? – непонятливо спросила Сара-Джейн, разглядывая картинку: зеленоватая меховая зверюга тесно обхватила человечка с голубым лицом – не то обнимает, не то скушать хочет.

– Жу – это она, – нетерпеливо пояснила Мина. – Неужели не узнаешь?

Сара-Джейн подняла глаза с картинки на маленькую иностранку. Точно, она. Во всяком случае, физиономия такая же голубая.

– А рядом кто? Кузен?

– Скажешь тоже! – возмутилась Мина. – Не видишь, это собачка! Или кошечка… Жу называет ее просто «Муф». Этот Муф в дороге потерялся, где именно – я не поняла, но Жу очень хочет его найти. Он у них в семье любимец, Муф этот.

– Муф, – кивнула Жу.

– Ясно тебе? Муф! – повторила Мина, отнимая у Сары-Джейн картинку. – Жу мне на обороте свой адрес напишет. Я ей свой уже дала.

– Ну-ну, – сказала Сара-Джейн. – Подружки! Чтобы через полчаса вашего духу в моей комнате не было!

Через заднюю дверь она вышла в сад. Чужая машина стояла там, сверкая в лунном свете, как начищенное серебро.

Саре-Джейн показалось, что мимо машины, затемнив ее сияние, скользнула тень; она насторожилась, но тут же догадалась, что это может быть: просто мужчины на веранде дымят сигарами. Еще ей почудилось тихое гудение. Сара-Джейн прислушалась, но уловила только умиротворенный голос папы:

– В другой раз приезжайте запросто, – приглашал он.

– Ну вот, – пожала плечами Сара-Джейн. – Похоже, мы будем дружить семьями!

А утром неожиданно выяснилось, что машина гостей в полном порядке.

– Вот это сервис! – уважительно сказал отец.

Он не очень удивился: если у потерпевшего была рация, то у механика вполне мог быть вертолет.

– Скорее, дирижабль, – рассудительно поправила его мама. – Вертолет мы бы услышали.

Сара-Джейн вспомнила, как ночью выходила в сад, и сказала:

– Да нет, ее привидение починило.

– Какое привидение? – с острым любопытством спросила Мина, на минутку переставая горестно всхлипывать.

– Какое, какое, – передразнила ее Сара-Джейн. – Страшное: у-у-у!

Мама укладывала в корзинку провизию на дорогу. Чужой папа стоял рядом, следя за ее действиями с большим одобрением. Сверху мама аккуратно поместила сверток в вощеной бумаге.

– Цыпленок, – заговорщицки сказала она ему.

– Виски, – еще более заговорщицки шепнул отец, передавая гостю непочатую бутылку.

С крыльца доносился отчаянный скрежет: иностранная мама яростно полировала закопченный чугунный котелок. Все другие сколько-нибудь нуждающиеся в чистке металлические предметы она уже надраила, но с котелком не успевала, и оттого была немного печальна.

– Возьмите его себе, – великодушно предложила мать. – Дома будете чистить и вспоминать нас.

Чужая мама солнечно улыбнулась.

Чуть поодаль, обнявшись, дуэтом рыдали Мина и Жу.

– Хватит реветь, – одернула сестру Сара-Джейн. – Людям уже ехать пора!

Гости забрались в свою машину (чужая мама нежно прижимала к груди котелок), и ослепительно сверкающий автомобиль тронулся, поехал. Но еще прежде, чем он вывернул с подъездной дорожки на проселок, стекло в правом заднем окошке скользнуло вниз, и в проем высунулась зареванная бирюзовая мордочка Жу.

– Чафф-чафф-чафф! – в отчаянии выкрикнуло чужеземное дитя.

Мина громко взвыла и уткнулась мокрой физиономией в плечо невозмутимой Сары-Джейн.

– Вот глупости какие, – с досадой сказала старшая сестра. – Ты куда ее провожаешь – на край Вселенной?

На другой день Сара-Джейн сидела на кухне, рассеянно наблюдая, как мама готовит тесто для сладкого пирога, потихоньку поклевывая предназначенные для начинки миндаль и изюм. Мама вполголоса напевала какую-то песенку, необыкновенно фальшивя и весьма талантливо перевирая слова. Заглушая ее, Сара-Джейн сделала погромче радио. Сначала там тоже пели, и довольно пронзительно, потом начался очередной выпуск новостей. Говорили не то о каком-то болиде, не то об атмосферной аномалии – комментатор, кажется, сам ничего не понимал.

– Ма, – сказала Сара-Джейн, выключая приемник. – Посмотри, по-моему, начинки маловато!

Мать рассеянно глянула на опустевшую миску и кивнула:

– Изюм в бумажном пакете на полке в шкафчике. Миндаль в кладовой.

Сара-Джейн скорчила недовольную гримаску, нехотя встала и пошла в кладовку.

На обратном пути она мельком глянула в окно и увидела сворачивающий к дому незнакомый автомобиль – черный, очень солидного вида. Из него выбрался мужчина в строгом костюме. Сара-Джейн посмотрела в другое окно и увидела в саду Мину в веселой компании кошки Долли и крупного лохматого кота. Кот был чужой, но смутно знакомый.

– Ма, к нам гости, – сообщила Сара-Джейн, входя в кухню.

– Ставь кофейник, – незамедлительно распорядилась та. – Пирог будет готов через полчаса.

Сара-Джейн по пояс высунулась в кухонное окно и закричала сестре:

– Эй, Мина! Что это за зверь там с вами?

Мина оглянулась, чужой кот тоже.

– Какие у него чудесные глаза, – восхищенно сказала мама, выглядывая из-за плеча Сары-Джейн. – Такие ярко-синие! А шерсть, по-моему, с прозеленью – или это отсвет от кустов? Интересно, что это за порода?

– Муф, – точно отвечая на вопрос, громко произнес странный кот с умными синими глазами. – Муф хаф хаффиха муффер! Му-хифф?

– Надо же, какой разговорчивый! – восхитилась мама.

Кошка Долли нежно мяукнула.

– Это же Муф, – закричала Мина. – Помните, с фотографии? Тот самый Муф, которого Жу потеряла. Он нашелся!

– Вот и чудненько, – сказала мать, возвращаясь к плите.

В парадную дверь постучали.

– Я открою! – Сара-Джейн метнулась в гостиную и впустила в дом незнакомца в костюме.

– Здравствуйте! – вежливо произнес он, оглядываясь. – Простите, юная леди, но нет ли дома кого-нибудь из взрослых?

– Ма! – закричала Сара-Джейн и вышла в сад, оставив гостя потерянно топтаться на пороге: ишь, взрослых ему подавай! А она, значит, в свои четырнадцать недостаточно взрослая?

– Может быть, у них с Долли котятки будут, – показав на кошку и Муфа, заговорщицки сообщила Мина старшей сестре.

– Вот и славно, – рассеянно проговорила Сара-Джейн, перегибаясь через подоконник кухни, чтобы вытащить миску с начинкой.

Она бросила в рот орешек, прожевала и прислушалась к доносящимся из гостиной голосам: мама беседовала с мистером Смитом.

– Нет, мы не видели никаких метеоритов, – слегка раздраженно, а потому громко отвечала мама на глупые вопросы гостя. – Ну что вы, что же может быть необычного в наших местах! Какие-такие аномалии?

Сара-Джейн хмыкнула, посмотрела на сестрицу: маминой любимой щеткой Мина причесывала Муфа, вполголоса пересказывая ему историю своего знакомства с Жу. Кот с редким терпением сносил экзекуцию и время от времени произносил целые предложения на своем странном языке, словно комментируя или отвечая на вопросы.

А вот интересно, кто-нибудь пытался понять, о чем говорят животные? Сара-Джейн тряхнула головой, машинально зачерпнула изюма и задумалась. Хм, а ведь интересная задачка!

Пожалуй, для начала следовало бы составить простой словарик…

2002 год, Россия, город Екатеринодар

Весна случилась неудачная: все время было ветрено и холодно, как будто не на Кубани, а в какой-нибудь Скандинавии. Пальто и куртки к концу мая надоели до чертиков, очень хотелось зимние одежки с себя снять и отправить в вечную ссылку на антресоли.

Поразмыслив, я сотворила себе у знакомой модистки обновку под названием «палантин», он же «пончо»: нечто шерстяное, больше всего похожее на просторное черное одеяло с разрезом посередине. Будучи изящно накинутым на высокую стройную фигуру, одеяние смотрелось потрясающе стильно и дивно подчеркивало ноги.

– Это что? – опасливо спросил простодушный Колян, впервые увидев, как я пакуюсь в обнову.

Тоха радостно подпрыгивал у моих ног, пытаясь ухватить когтями косо свисающий угол полотнища.

– Это пончо, – доброжелательно ответила я, мягко отпихивая разыгравшегося кота: черный шерстяной балахон и белый, тоже натурально шерстяной кот, пребывающий в периоде линьки, сочетаются плохо.

– Пончо, значит. Понятно, – осторожно сказал Колян. – Послушай, а где же у него пуговицы?

– Какие еще пуговицы? – Я начала нервничать. – Где это ты видел на пончо пуговицы?

– Нигде не видел, – согласился Колян, обходя меня кругом. – Но я вообще мало видел пончо.

– Пончо – редкое природное явление в наших широтах, – философски заметила я, пытаясь забросить край полотнища подальше за спину.

– Помочь? – спросил Колян и, не дожидаясь ответа, потянул за край черного одеяльца.

Я моментально превратилась в кокон.

– Ой! – испуганно воскликнул Колян, оборвав мое возмущенное сопение. – А где рукава?!

– У жилетки! – рявкнула я, разматываясь. – Какие рукава, ты в своем уме? Это же пончо!

– Я понял, понял. Компренде, – сказал Колян, поднимая руки и пятясь. – Это пончо. Буэнос диас, синьорита. А что, шляпы к нему нет? Такой, знаешь, с широкими полями?

О Мадре Диос! Каррамба!

– Шляпы нет! – закричала я. – Шляпа, гитара, текила и кактусы приобретаются отдельно! И не вздумай меня спрашивать, почему нет карманов! Их просто нет – и все тут!

– Какое-то неправильное пончо, – негромко проворчал Колян, отступая от меня в прихожую.

Оттуда раздался короткий мяв, кот выпустил из пасти шнурки кроссовок и влетел в комнату, но я ловко увернулась, уведя пончо от соприкосновения с обильно линяющим персидским зверем. Тоха прогалопировал к стене, развернулся и застыл в полуприсяде, нервно подергивая хвостом.

– Торро! – шепотом подсказал ему из прихожей Колян, показывая пальцем на меня.

Я глянула на него с укором. Потом придирчиво осмотрела себя в зеркало и снова повернулась к мужу:

– Ну? Что скажешь?

– Санчо Пончо, – одобрительно сказал Колян. – В смысле полная каррамба! Ой! Не надо драться! Человек человеку – амиго!

Он обнял меня, не позволяя размахнуться, посмотрел на себя в зеркало и грустно сказал:

– А вот я у нас какой-то беспончовый!

– Но все же больше, чем я, похож на мачо, – заметила я.

Сообщу мимоходом, что у меня роскошный муж: рост сто девяносто пять сантиметров, широкие плечи, узкие бедра, мужественное скуластое лицо, как правило, слегка небритое, густые русые волосы, обычно стянутые в длинный «хвост», и чуть раскосые синие глаза – доказательство того, что монголотатарское иго на Руси было. Вообще-то Колян киевлянин.

– Ты находишь? – Чувствовалось, что супруг польщен.

– Ага!

Я вывернулась из мужних объятий, чмокнула благоверного в колючую щеку и помчалась на работу. Мои часы показывали половину десятого, стало быть, можно не сомневаться, что опоздаю я как минимум на полтора часа. Я не особенно беспокоилась: частенько так опаздываю! Если, конечно, с утра нет съемок или записи в студии.

Возле Нового рынка мне нужно было пересесть с маршрутки на трамвай, перейдя неширокую улицу с довольно оживленным движением. Ни светофора, ни пешеходной «зебры» в этом месте отродясь не бывало, но понимающие водители всегда заранее притормаживали. Встречаются, однако, совершенно ненормальные типы, которым и права-то давать нельзя! Один такой автопсих перепутал тормоз с газом как раз тогда, когда я перебегала ему дорогу. Даже не посигналил мне, уно кретино!

Выскочить из-под колес я успела, но краешек моего чудесного пончо зацепился за правое зеркальце машины, меня сильно рвануло, закрутило, и, не удержавшись на ногах, я шлепнулась на асфальт. Моя красивая обновка, едва успев изобразить собой развевающееся анархистское знамя, тяжелой тряпкой свалилась в лужу у тротуара!

– Что творять, антихристы! Среди бела дня людей давять! – возмущенно плюнув на тротуар, воскликнула какая-то старушка с кошелкой, полной отборного молодого картофеля.

– А разве темной ночью было бы лучше? – сердито возразила я, ощупывая себя на предмет повреждений и с неудовольствием косясь на собирающихся вокруг меня зевак. – Но и впрямь антихрист, я из-за него в грязи извалялась, новый чулок порвала и колено разбила. Про пончо и говорить нечего… А вы, бабушка, почем картошку брали?

– Чулок жалко, он больших денег стоит. А картошечку я по пятнадцать продавать буду. Возьмешь?

Пятнадцать рублей за кило молодой картошечки – вполне гуманная цена! В окружающей толпе началось движение, к старушке потянулись руки с пакетами. Я огляделась, отыскивая безвременно утраченное пончо, выудила его из лужи и задумчиво осмотрела: ладно, воду я выжму, грязь отстираю, а вытянувшийся угол обратно втянется или нет?

– Пропустите, пропустите меня! – Сквозь толпу ко мне энергично пробрался незнакомый мужчина с крайне озабоченной физиономией. Лет сорока, лысоватый, но вполне бодрый, румяный, упитанный. Да и как не быть упитанным, когда он даже на ходу что-то жует!

– Автографов не даю, – нелюбезно предупредила я.

– Куда без очереди? – прикрикнула бабка.

– Да я, бабушка, не к вам, я к девушке, – отмахнулся мужчина объедком шоколадного батончика. – Девушка! Вы в порядке?

– А похоже? – свирепо огрызнулась я, кое-как скручивая экс-пончо на манер шинели-скатки.

– Простите, ради бога! Давайте, я вам помогу. – Незнакомец засуетился вокруг меня: помог подняться, поддержал под локоток, снял с плеча пушинку и замер, глядя на нее с непонятным выражением.

Чего уставился? Я посмотрела: маленький клочок белого пуха, обычный привет от Тохи.

– Эй, что с вами?

Незнакомец очнулся, бросил в рот остатки шоколадки и решительно потянул меня на проезжую часть.

– Куда вы меня тащите?

– К машине, я вас отвезу куда скажете, – добрый самаритянин заботливо усаживал меня в автомобиль.

А, в самом-то деле, пусть подвезет: с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок! Тьфу, что-то меня на шерсти заклинило…

Я уселась в автомобиль и принюхалась:

– Ох, а чем это у вас тут пахнет? Полиролем, что ли?

Признаться, я ненавижу благоухание бытовой химии! Да и вообще к сильным запахам, если это не природные ароматы, отношусь без особого восторга – хотя какая-нибудь свежая бобровая струя тоже не лучший парфюм… В общем, на мой взгляд, лучший запах – это отсутствие всякого запаха. Впрочем, машина новая, понятно желание счастливого владельца щедро натирать ее всякой патентованной дрянью снаружи и внутри. Через сияющее лобовое стекло я уставилась на блестящий ультрамариновый капот: красивая синяя «десятка»…

Синяя «десятка»?!

– Секундочку! – с некоторым опозданием сообразила я. – Это разве не вы меня только что сбили?

– Простите, я не хотел. – Незнакомец потянулся ко мне с носовым платком. – Позвольте, у вас тут лицо испачкано…

– Еще бы не испачкаться! Ладно, вытирайте. – Зажмурившись, я подставила физиономию, и в следующее мгновение влажная вонючая ткань плотно прижалась к моему лицу, закрыв нос и рот.

Я дернулась, глубоко вдохнула резкий запах и отключилась.

– Совести у тебя нет, Тоха! – укоризненно сказал Колян, в хорошем темпе домывая оставшуюся после завтрака посуду. – Целыми днями дома сидишь, а пользы от тебя – ноль целых ноль десятых. КПД меньше, чем даже у паровоза братьев Черепановых! Ладно, положим, пылесоса ты боишься, стиральной машины тоже, газовую плиту включать не умеешь, и вообще, спички – кошкам не игрушка, но посуду-то мыть мог бы научиться, правда? Вон какие у тебя прекрасные меховые лапы, никакая мочалка не нужна!

– Мяу! – обиженно сказал кот из-под стола.

– Сам такой! – отозвался Колян, протягивая руку к завопившему телефону. – Слушаю.

– Доброго вам утречка! – ласково произнес незнакомый мужской голос с легкими старческими хрипами. – Мон ами, ради бога, извините за беспокойство, я только хотел бы узнать, вы котика не продаете?

– Миль пардон, самим мало, – любезно, в тон звонившему, ответил Колян.

Вежливый старичок тихонько кашлянул.

– Простите великодушно, мон шер, но вы совершенно уверены, что не хотели бы продать вашего зверька? Я предложил бы вам за него сотню американских долларов!

– Да вы что, сто долларов за Тоху?! Наглость какая, – искренне возмутился Колян, моментально утратив светский лоск. – Да он на развес дороже стоит! Мех, мясо! Шкварок нажарить!

– Милый юноша, вы только соблаговолите сказать свою цену, – ласково предложил собеседник.

– Не продается, – подытожил Колян и положил трубку.

Кот вопросительно мявкнул.

– Правда ведь, хамство, – продолжал громко негодовать Колян. – Сто баксов за кота! Персидского, с паспортом, с родословной! Да за него нужно брать сто баксов в час!

Тут он живо вообразил себя в роли кошачьего сутенера: на панели у «Интуриста», с толпой разномастных котов и кошек на сворке. Картинка вырисовывалась живописная, но домыслить ее Колян не успел, потому как телефон опять настойчиво зазвонил.

– Ну-ка! – Колян решительно взял трубку. – Ага, это опять вы? Знаете что, мон шер, вы мне своими фантазиями весь бон жур портите! Я своего кота никому не продам! – громко заявил он, косясь на Тоху. – И не только за сто, а даже за тысячу долларов! Ву компрене, мон ами?

– Тыща сто, мон шер! – еще громче сказала трубка.

Колян поперхнулся словом.

– Тыща двести! – вкрадчиво сообщил звонивший, расценив затянувшуюся паузу по-своему.

Колян надолго замолчал, глядя на кота как-то по-новому: отстраненно, оценивающе.

– Пардон, месье, но, по-моему, торг здесь неуместен! – кашлянув, заявил он наконец. – Зверь у нас непродажный, и на этом закончим! Шерше ля кот где-нибудь в другом месте!

Он снова положил трубку и вернулся к мойке. Выплескивая свое раздражение, энергично вытер тарелки.

– М-ма? – опасливо поинтересовался Тоха.

Колян обернулся и посмотрел на кота, прищурив глаза.

Тоха забеспокоился, прижал уши, невнятно буркнул и на всякий случай скрылся под диваном.

– А вот если кошачью ферму завести? – задумчиво обронил Колян, мечтательно глядя вослед Тохе. – Что, если размножать таких милых животинок и продавать задешево, по демпинговой цене – баксов по пятьсот за морду? Это какой же капитал можно сколотить?

Он аккуратно поставил в сушку последнюю тарелку и решил вечером поднять на семейном совете вопрос о размножении Тохи. Вполне совершеннолетний кот, а у него никакой личной жизни!

– Очень мило, – саркастически произнесла я, оглядевшись.

И тут же оглушительно чихнула: у меня аллергия на пыльцу растений, иногда распространяющаяся и на бытовую пыль, а пол, на котором я лежала, был преизрядно грязен. Плюс к тому же осыпающаяся известковая побелка на стенах, плюс роскошная паутина под потолком и по углам – в самом деле, премилое местечко!

Я села, потянулась рукой к гудящей голове и тут же влипла в монументальное творение паука, способного посрамить брабантских кружевниц. Спугнутый членистоногий автор поспешно удалился к потолку, украшенному тусклой лампочкой. Интересно, зачем мне оставили свет, если я все равно валялась без сознания?

Сбоку от меня что-то зашуршало, в испуге я подпрыгнула сидя: мало мне пауков, может, тут и змеи водятся?!

– Спокойствие, все остаются на местах, – сказала я сама себе: говорят, змеи нападают, как только потенциальная жертва шевельнется. Фигушки, не дождетесь, замру как истукан.

А может, это мыши? Мышей я не боюсь, даже люблю, они такие милые и потешные! Не поворачивая головы, я скосила глаза влево. Ага, вот и дверь обнаружилась! Запертая, конечно, иначе зачем кому-то просовывать бумажку в щелочку у пола.

Я машинально ухватила вползающий в каморку лист бумаги, вытянула его, потом встала на четвереньки и попыталась одним глазом заглянуть в узкую щель под дверью. Выскочившая оттуда шариковая авторучка едва не превратила меня в циклопа.

– Сдурели, что ли! – возмутилась я, перехватывая стило в миллиметре от своего глаза.

– Вы уже проснулись? Очень хорошо! – искренне обрадовался человек за дверью.

– Не уверена, – проворчала я. – Итак, я проснулась, и что дальше? Завтрак, кофе в постель?

– Завтрак вы проспали, – с укором сообщил мне мой собеседник. Подумал немного и добавил: – И обед тоже.

– Экономите на питании узников? А как же Женевская конвенция? – незлобиво попеняла я. – Ладно, бог с ним, с завтраком, будем считать, что у меня была сиеста. Теперь-то что?

– Теперь подпишите, пожалуйста, бумагу.

– Бумагу? Какую бумагу? – я огляделась, подобрала отложенный листок, посмотрела и нахмурилась: черным по белому в заголовке текста на полстранички было напечатано неприятное слово «завещание».

– Чтоб я сдохла! – ляпнула я, не подумав, и тут же прикусила язык: не ровен час накаркаю!

Ну-ка, почитаем… Вооружившись ручкой, я погрузилась в чтение, попутно машинально правя текст: не чье-нибудь завещание, мое собственное, стыдно будет, если останутся ошибки.