Loe raamatut: «Частица Бога»
"Все страны граничат друг с другом, и только Россия граничит с Богом".
Австрийский поэт Райнер Мария Рильке
ВЕСНА 2022
Ранняя весна до боли похожа на позднюю осень, которую я теперь ненавижу всем сердцем. Если было бы возможно навсегда искоренить из моей жизни оба эти времени года, я бы непременно нашел способ это сделать. Именно из моей жизни или из того, что в ней осталось после смерти моих любимых девочек. Сейчас, спустя полгода кажется, что я тоже умер там, вместе с ними, на трассе М 5, переломившей весь мой мир на «до» и «после». «После» … Что может быть хуже в жизни человека, потерявшего семью, чем ежедневное «после». Когда ты знаешь, что каждый прожитый тобой день, лишь момент бесконечной пустоты, которая навсегда заполонила твое сердце.
Наверное, я сижу в машине перед кладбищем уже не первый час, но я как обычно не замечаю этого. Прийти к могилам жены и дочери, это как признать самому себе, что Ирины и Анечки больше нет в этом мире. А я совершенно к этому не готов. Мой мозг просто отказывается принять эту реальность. А сердце продолжает любить и ждать, что вот, именно сегодня, именно сейчас дверь нашей квартиры откроется и я услышу голоса моих веселых девчонок.
– Здорово, Нестеров, – кажется я опять был где-то далеко, что не сразу понял, как ко мне в машину подсел полковник.
– Привет, Гриш, – и я пожал его мокрую от дождя руку.
– Дождь лупасит, будь здоров, – выдал мне он. – А ты сухой, брат. Давно сидишь?
Я пропустил его слова мимо и протер от влетевших капель дождя стекло маленьких фотографий моих девчонок на приборной панели. Когда-то давно Ирина клеила сюда иконку, для оберега на дороге. Но «после» … После я ее выкинул. Зачем мне верить в «ТОГО», кто так легко смог лишить меня самого дорого в этом мире. И теперь на этом месте я храню маленькие фотографии тех, кого я действительно люблю.
– Кирь, может еще передумаешь? Нам в управление придется туго без тебя, – мой старый товарищ снова вырвал меня из моих мыслей.
Гришку я знаю еще с Оренбургской кадетки. Жизнь ни раз сводила нас вместе и разводила по разным уголкам страны. Но в итоге мы все же оказались в главном управлении вооружения Вооруженных Сил РФ.
– Я когда-то менял свое решение, Гриш? – он словно задел меня за живое и мой градус негодования мгновенно стал возрастать. – Такие как мы, Гриша, нужны на передовой! А мы спрятались в своих кабинетах, как мыши по норам, и ждем, кто страну от нечисти прикроет!
– Не кипятись ты, – одернул меня мой товарищ. – О стариках подумай. Они уже, итак, потеряли дочь и внучку.
– Им больше нечего терять, Гриш. Я им не сын. И никогда не был. Если бы я был им сыном, я бы поехал тогда с Ирой и Анечкой, в Оренбург, и никакой бы аварии не было. Либо вообще лежал сейчас вон там, на кладбище, рядом с моими, – раздражался я. – А если бы я и был им сыном то, чтобы это меняло? Я человек военный, куда пошлют, там и воюю!
Этот разговор все больше и больше раздражал меня. Туманов, напоминал мне безжалостного хирурга, который резал меня на живую, надавливая при этом еще на самые больные точки. Он, никогда не имеющий семьи, был просто не способен понять меня. Он всегда жил только для себя и карьера была главной целью в его жизни. Поэтому он стал полковником, а я был только капитаном.
В воздухе повисла тишина, нагнетая какую-то неловкость и напряжение между нами. Дождь продолжал барабанить по лобовому стеклу и по крыше машины, но уже с меньшей силой. День неуклонно подходил к концу, а я все еще не мог решиться на последнюю встречу с безмолвными могильными плитами, на которые я изредка приносил желтые розы и розовые тюльпаны.
«Последний раз я прихожу сюда сам, – думал я. – В следующую нашу встречу, я буду уже вместе с вами».
– Мы с генералом переговорили по твою душу, Кирь, – осторожно продолжил разговор Григорий, после затянувшейся, между нами, паузы. – В зону СВО ты идешь в составе командующего спец группой.
– С чего вдруг? – этот ферзь решил меня окончательно добить?
– Не мое решение, – засуетился Туманов.
– Черт, но без твоего участия, Туман! Я тебя просил об этом? Просил? – приступ внутреннего бешенства постепенно начал накрывать меня с головой. – Какого ты вечно лезешь в мою жизнь? Я на миллион процентов уверен, что и в управление меня взяли по твоей рекомендации. И теплое место там выделили тоже под твоим крылом! А сейчас ты обо мне заботишься, как о маленьком мальчике, который испугается злых дядек на передовой и сдаст позиции?!
– Остынь, Нестеров! – отрезал он. – Это решение генштаба, а не мое! Если тебе твоя жизнь не дорога, то управление ценными кадрами не намерено разбрасываться. Воюй там, куда посылают, Кирь!
– Да чтоб тебя! – я нервно ударил по рулю своего БМВ. – Чтоб тебя, Туманов!
– И только попробую завалить какую-нибудь операцию и не вернуться домой, Нестреров! – добавил Григорий, протягивая мне руку в знак прощания.
– Выметайся уже из моей машины! – прорычал я Туманову, крепко пожимая его ладонь.
Мы одновременно открыли передние двери моего автомобиля, чтобы выйти. Туманов, чтобы уйти, а я чтобы взять желтые розы и алые тюльпаны, которые все это время лежали в ожидании на заднем сиденье автомобиля.
– И надеюсь это наша последняя встреча! – крикнул я в след удаляющемуся от меня Гришке.
– И не мечтай! – мгновенно отозвался он.
– Я буду скучать по твоим нотациям, Гриш! – с мягкой издевкой крикнул я ему снова.
Туманов повернулся ко мне и произнес несколько нецензурных слов одними губами. Я иронично хмыкнул, закрывая двери моей машины. И не смотря больше на Туманова каким-то внутренним взглядом ощутил, что в этот момент на его строгом лице тоже проскользнула улыбка.
«Я буду скучать».
ЛЕТО 2022
– Товарищ капитан, ждём ещё машину, осталось семь гражданских и наши ребята, – сказал сержант, подходя ко мне и отдавая честь.
– У нас совсем мало времени, сержант. Не выводите никого из здания, пока я не дам команду. Через сколько подойдет новый транспорт?
– Через минут десять, товарищ капитан. Здание полностью заминировано и отсчет уже пошел.
– Ведите наблюдение за территорией дальше. Не хочется, чтобы что-то пошло не по плану.
Сержант кивнул моему приказу, а я просто отошёл в сторону и закурил.
Сейчас моя группа проводит операцию в квадрате, скрытом лесополосой. Здесь, под Харьковом, была обнаружена одна из секретных лабораторий. В этом месте работали несколько физиков-ядерщиков, которых неонацисты удерживали насильно, с целью разработки ядерного оружия. Однако их планам было не суждено сбыться, и мы захватили стратегически важный объект. Теперь моим ребятам осталось только вывезти заложников из лаборатории в безопасное место на территории России. К моему удивлению лаборатория особо не охранялась. И это меня очень настораживало. Тут могло быть два варианта – либо лабораторный комплекс так тщательно скрывали, что боялись привлечь лишнее внимание к данной местности, либо люди противника где -то рядом. Времени на осмотр территорий дронами у нас нет, так как основные наши позиции расположены далеко. Поэтому будем проводить эвакуацию в слепую, под собственным прикрытием. И пока я всматриваюсь в густую зелень поросли деревьев, чтобы не пропустить какую бы то ни было «неожиданность», в моей голове отчего-то всплывает фраза Наполеона Бонапарта: "Если ты знаешь, что у твоего врага есть два пути к победе, то будь уверен, он использует третий". Похоже Бонапарт знал о чем говорит, но не дай Боже сегодня оказаться Наполеону правым.
– Товарищ капитан, подъехала машина, – отвел меня от моих мыслей мой боец.
– Командуй, чтобы грузились. Но держите обстановку на контроле. В здании точно больше нет гражданских?
– Остались только покойники, после перестрелки.
– Начинайте, сержант, – сказал я, и достал из чехла бинокль, рассматривая вокруг здания растительность.
Сердце моё как-то не спокойно билось. Слишком всё гладко. Не может такого быть. И кажется в эту гладкость я бы не поверил, даже если бы мне сверху был послан знак, что всё пройдёт хорошо.
Парни начали выводить гражданских, но тут не успевший далеко уйти от меня мой сержант резко осел на колени, а затем упал на землю. Я понял, что выстрелил снайпер, попав прямо в голову моему солдату. После этого выстрела стали звучать и другие.
– Пошла жара, ребята! – закричал я. – Новосёлов, Максименко, Коновалов, прикрываем гражданских! Остальные за мной, россыпью по флангам.
Пули летели, словно невидимые градины при сильном ветре – непрерывно и хаотично, разрывая воздух и решетя деревья. Боковым зрением замечаю, как кое-кто из моих ребят падает сраженный этим градом. Страх спирает дыхание, разгоняя пульс до невиданной скорости, вливая оглушительную порцию адреналина в кровь, словно для того, чтобы мой организм немедленно включил режим самосохрания. И через минуту начинает казаться, что я больше не человек, а боевая машина, лишенная чувств и эмоций, идущая к заданной цели и выполняющая боевую задачу: сохранить жизнь себе, своим бойцам и заложникам. Но перевес в силе явно не на нашей стороне. Густая поросль мешает вести прицельный огонь, поэтому магазины с патронами таят, как мороженое на солнце. Я знал, мои ребята будут сражаться до последней пули, но понимал, что нам удастся спастись далеко не всех.
Продвинувшись вперед еще несколько десятков метров, я прислонился спиной к дереву, показывая бойцам, чтобы они сделали то же, самое. Вокруг был настоящий ад. Словно демоны, что не видимы для людского глаза, точно и чётко стреляли с близкого расстояния. Я присел на корточки под кроной огромного дуба. Пули бесконечным потоком летели в мою сторону и у меня не было никакой возможности пойти в наступление. А группа моих ребят заметно поредела. От этой безвыходности чувства гнева и ненависти к противнику перемешивались во мне, как энергетический коктейль, выпив который чувствуешь приток нескончаемой силы, словно только что получил дополнительный бонус к одной своей реальной жизни или же вообще стал бессмертным. И теперь уже не важно сколько осталось нас живых, кто еще способен из моих ребят пойти за мной до конца и лишить жизни всех тех, кто против тебя. Важно только одно. Выиграть как можно больше времени, чтобы дать возможность спастись гражданским. Я смотрел в сторону секретной лаборатории, что была спрятана, в основном в земле (на поверхности, среди деревьев, располагалось ветхое одноэтажное здание без окон), и все больше и больше ощущал яростный, всепоглощающий гнев.
