Легенды Предгорий

Лошадка с усилием отталкивалась, но все еще бодро взбиралась вверх. Чернава видела уже вершину холма. Всюду торчали валуны и скалистые выступы. Она погладила лошадь, чтобы немного замедлить. Та послушалась. Чернава решила пожалеть красавицу, потянула гриву на себя, остановила ее и спрыгнула.

– Подождите тут. – Чернава оставила лошадей у обломка скалы.

Она подняла подол и стала карабкаться по камням. Лошадки не послушались и последовали за ней. Она лишь махнула рукой и продолжила взбираться. Через пару минут они все вместе стояли уже на вершине.

Чернава окинула взглядом окрестности. С другой стороны холма открылся вид на реку. По ней рассыпались суденышки, казавшиеся издалека маленькими зернышками, попавшими в течение. За Разливицей раскинулся городок, окруженный бревенчатым забором со сторожевыми башнями и четырьмя воротами по всем сторонам света. С возвышенности были видны струйки дыма от печей, и то, как дымка накрыла все поселение. В центре городка у палат Воеводы на площади виднелись цветастые торговые ряды. Народ копошился в городе и за его пределами словно муравьи в муравейнике.

Внутри у девушки, словно загнанный в клетку зверь, заворочалась и заныла душа. До чего было хорошо здесь, среди природы и ветра. А там… Эх, как не хочется возвращаться!

Чернава села на каменный уступ, поджала под себя коленки, обняла их и положила голову сверху. Ну, ведь ее все равно отчитает батюшка, а значит можно не торопиться, хоть еще немного побыть здесь.

Рыжая кобылка ткнулась губами в спину Чернавы, легонько боднула, мол, вставай. Расчувствовавшаяся девушка лишь отмахнулась. Она смотрела на дом, ощущала его близость, но ей так не хотелось возвращаться, кто бы знал.

«Сделать бы так, чтоб мгновение застыло. И остаться в нем. Больше ничего не надо» – крупная слеза прокатилась по щеке, сорвалась и разбилась о камень. Затем вторая.

Чернава утерла слёзы рукавом и снова глянула на Предгорье. Что ж она так противится той судьбе, которую ей выбрал батюшка? Чем ей не приглянулись женихи? Лицо сделалось как туча, глаза вроде бы смотрели на город, но вместо него встала пелена слёз. Обеспокоенное фырканье лошадей отвлекло от печали. Она обернулась и ойкнула.

Позади на каменном уступе стоял смазливый молодец. Роста высокого, телосложения складного, лицо гладкое без усов и бороды, волосы как у Сокола волнистые до плеч, по местной моде опоясанные шнурком, только красно-рыжие. Одет он был в холщевые штаны и льняную рубаху с пояском-косичкой, а на ногах кожаные чувяки. Слишком чист для деревенского, и при этом похож на коренного жителя Предгорья. Однако Чернава его не узнала.

– Напугал! – недовольно сказала она.

– Не знал, что это место уже застолбили! – по-доброму сказал незнакомец. – Люблю сидеть здесь, когда думы одолевают. Тоже…

– Пойду я, пожалуй… – она встала и направилась к кобылке.

– Стой, я не хотел тебя прогонять, увидел, что ты плачешь и решил приободрить. – Он сделал шаг навстречу и протянул руку. В ладони были зажаты ягоды калины, уже слегка заветренные.

Чернава в нерешительности протянула руку, но на полпути передумала и остановилась. Потом снова передумала и все же взяла ягоды.

– Так чего плакала? – спросил он.

– Потерялась. – честно ответила Чернава.

Она поблагодарила незнакомца за угощение и закинула пару ягодок в рот. Приятная кислинка и горечь разлились по горлу.

– Вот и чудно! – неожиданно улыбнулся юноша.

Внезапно ноги Чернавы подкосились. На том месте, где она стояла, земля разверзлась и поглотила девушку. Последнее, что она увидела, как статный молодец превратился в огромного змея и нырнул за ней в разлом.

Пересвет

Представление женихов на счастье молодых князей давно закончилось. Гуляющие плавно текли по извилистым улочкам, лавируя между палаток, и собирались в толпы у лавок с заморскими товарами. Всюду слышался звонкий смех дивчин, местами позвякивала оружейная сталь, у шатров с едой шипело и шкворчало. То и дело проносилась с грохотом и гоготом детвора.

Пересвет вышагивал вдоль прилавков медленно и чинно, как подобает князю. Ему нравилась эта кутерьма, да и место было пригожее – реки, горы, леса. В столице все сплошь равнина да равнина: выйдешь чуть за порог, так конца и края полям не видать. Не за что глазу зацепиться, каждый как на ладони у Праотца.

А тут народ особый, живут на камнях, едят камни и сами как камни. Вон, какой город отстроили – палаты у обычных людей, побогаче столичных хором будут. В столице Чудовского государства Мирославле у редкой дивчины увидишь бусинку да колечко, а тут каждая в роскошном кокошнике с яхонтами, да при серьгах опаловых. А ещё хоть Мирославль и столица, да не столь живописен как Предгорье.

Пересвет вспомнил слова царя-батюшки: «Горы – богатая территория. Кто на их языке говорит, да в их веру верует, тот всегда будет жизнью обласкан!».

Только вот старший брат Пересвета Богдан был иного мнения. С первых минут он невзлюбил чужбину. Пересвет видел, как брат ходит недовольный и бубнит себе под нос. Мол, здесь не город, а трава да буераки. И еще шипел на ухо при любом удобном случае, что народ тут дикий, от духов вонючей травой терема окуривает. Опять же Богдан, как и сам Пересвет, не мог отвести глаз от зажиточных горянок. Все местные девицы щедро украшали себя разноцветными бусами, яркими лентами и расшитыми драгоценностями нарядами.

Богдан первым остановился у палатки, окруженной толпой. Пересвет встал рядом с братом и принялся изучать, чем так завлечен народ. Люд даже не реагировал на княжеских персон. Старший князь протиснулся вглубь и исчез.

– Что там? – поинтересовался Пересвет.

Он услышал звон жестянок и мерное жужжание пчел. До него долетел запах знакомой сладости. В палатке подавали медовуху.

Богдан через пару минут выбрался на свет. Он сиял аки солнце и держал в руках две деревянные кружки. Одну он протянул брату, и смачно приложился ко второй.

– А-ах, теперь мне нравится эта ярмарка… – Богдан вынырнул из кружки с пенными усами.

Пересвет засмеялся.

– А чем не нравилась? Ты видел местных дивчин? – спросил он и отхлебнул медовухи.

– Вот именно, ты их видел? У одной борода не меньше, чем у нашего отца. Еще одна выше нас с тобой вместе взятых… – мед развязал Богдану язык и он не стеснял себя в выражениях.

– На кого ты, брат, смотрел? – Пересвет захохотал. – Я видел здесь совсем других девиц.

Богдан махнул рукой, оставив вопрос без ответа. Он что-то увидел у следующей лавки и заторопился туда.

– Какой ме-е-еч! – Богдан потянулся к стойке и ринулся по очереди снимать искусно изготовленные рубила.

Пересвету только и оставалось, что следовать за ним. Пока Богдан перебирал заморские мечи, Пересвета привлек самый чудной – его он и стал рассматривать. Тонкая ковка у рукояти, изящные узоры на вставках из зеленого и золотистого камня, кожаная оплетка вокруг набалдашника, лезвие так и сияет – сплошь загляденье.

– Кто ковал? – Пересвет попробовал поддеть ногтем камешки, ни один не отпал.

– Так я, Филимон, кузнечных дел мастер! – горделиво ответил рослый детина. И добавил, – Наши камушки, местные, ровно, как и сталь. Тут вот узор из яри, мы ее называем еще «айнушкины слезки», – он указал на россыпь зеленых камней с прожилками. Затем переместил палец на искрящиеся золотом вставки – А тут… железный колчедан, камень воина.

– Сколько? – спросил Пересвет торговца. Яркие камни вызывали в нем страстное желание пройтись с этим обнаженным мечом перед столичными красавицами.

– Тебе, княже, шесть золотых, – кузнец явно узнал Пересвета.

– О, как! Задаром али, наоборот, прибавил? – подмигнул Пересвет, доставая кошель.

– Да, не… Одна стоимость, чай, не в востоках торгуем! Просто наши горняки не золотом платят, а деревянными. То-на-то шесть золотых и выходит, – скромно махнул рукой Филимон.

– А чего это у вас золотые не в ходу? Не бедные люди же… – удивился Богдан. Он держал в руках аж три приглянувшихся меча, выбирая.

– Ну, так Воевода у всех золото выкупает… – кузнец принял от Пересвета оплату, достал тряпицу и начал заматывать меч, но Пересвет его остановил – не дело скрывать такую красоту.

– Что это за новости! – возмутился Богдан. – Зачем ему столько?

– Да, что он с ним делает? – Пересвет выбрал ножны из дубленой кожи с вышивкой по краю для нового меча и протянул кузнецу вместе с еще одним золотым.

– Он со Щуром расплачивается, – встрял в разговор мужик в засаленной мятой косоворотке и с копчеными руками и шеей.

– С кем? – Богдан положил все три меча, так и не выбрав, и подошел к незнакомцу.

– Со Щуром… – кузнец кивнул. – Это местный горный дух, то птичкой обернется, то ящеркой. Коли Щура не ублажать дважды в год золотом, всякое в шахтах случается – обвалы, заливы, однажды пожар случился. Так все выгорели. Лет пятнадцать назад появился, положил сразу с сотню рудокопов. Как только Воевода снес золотых монет, так и прекратилось все.

Богдан и Пересвет переглянулись. Старший князь усмехнулся и спросил:

– И что? Воевода прям все-все золото в шахты сносит?

– Все, а как же! Редко вы тут даже у девиц золотые украшения найдёте, – согласился кузнец.

Незнакомец, вывалил на прилавок перед Филимоном разноцветные камушки, обернулся к братьям и более тихим голосом добавил:

– У нас в шахтах чего поинтереснее золота есть… – он многозначительно указал глазами на камни. – Почти каждая семья в Предгорье в Бурую Ночь родственника потеряла, вот все и несут Воеводе золото. Никто не хочет повторения!

Пересвет уставился на сверкающие драгоценности, вываленные немытым горняком. Простой мужик, и тот при изумрудах!

Князья распрощались с кузнецом, и пошли к следующим лавкам. Пересвет ждал, что Богдан вот-вот съязвит или выскажется по поводу истории про Воеводу, но тот молчал. И даже не стал бубнить по привычке.

Народ вокруг не думал расходиться. Впервые за долгое время после летних дней в уходе за полями и огородами местные с удовольствием отдыхали. Лавки, палатки, столы и телеги были забиты товарами. Если что-то заканчивалось, то тут же пополнялось. Зазывалы ходили между рядами и выкрикивали:

– Огненные цветы! – кричал один.

– Шествие маcтеров! – вторил другой.

– Соревнование невест! – добавлял третий.

– Бои женихов! – подхватывал снова первый.

Пересвет с любопытством разглядывал окружающих. Все они друг для друга знакомцы, а вот для него – сплошная загадка: верят в духов, буквально живут под землей и не ценят золото. Интересно, какой будет жизнь с женой-горянкой? Царь-батюшка велел найти здесь достойную партию.

В Мирославле каждый второй восхваляет богатства Предгорья, но при этом не стремится покорять столь суровый край. То ли дело, найти здесь жену – об этом не мечтает лишь ленивый. Ведь всем известно, какое приданое сулит такой брак.

Сваты, что приезжали в столицу, рекомендовали самим за женой съездить, потому как местный обычай не позволял увозить понравившуюся невесту. Тут невесты со стародавних времён тоже участвовали в выборе. И, чтобы такая богатая девица согласилась, нужно было женихам еще побороться. Что до девушек – сваты особенно нахваливали дочерей Воеводы. К ним в приданое еще и часть земель прилагалась, где можно будет самим организовать добычу камней.

Теперь Пересвет понимал, почему все так сильно завидовали жителям Предгорья, и почему стремились заполучить здешних невест. Только согласится ли такая отойти от старой веры, принять новую веру, и не проводить больше языческих ритуалов? Ведь всем известно, что в Предгорье еще чтут божеств Прави и Нави, а еще ублажают местных духов. В столице вот давно уже популярна вера в Единого Праотца.

– Интересно, кого выберет воеводина дочка, тебя или меня? – спросил Пересвет.

Богдан ухмыльнулся и ответил:

– Какая разница, у него же их две. Одна тебе, другая мне.

– А вдруг они не выберут все-таки?

– Мы – князья, значит претенденты первой очередности, – Богдан подвел брата к торговцу леденцами и пряниками, кинул пару медяков ему на разнос и взял двух сладких петушков. Одного он протянул Пересвету.

– Как поделим? Тебе старшая, мне младшая? – молодой князь взял петушка и сунул в рот. Сладость мгновенно растеклась по языку.

– Можно и так, – кивнул Богдан.

– А если мне старшая приглянется? – Пересвет вынул петушка изо рта только для того чтобы не захлебнуться слюной.

– Старшая, так старшая! Вот заладил! – Богдан сплюнул на землю избыток сладкой слюны, скривился и запустил петушка в проходящую мимо кошку.

Пересвет поднял к небу глаза и коротко помолился за брата: «Прости, Господи!».