Loe raamatut: «Орлы. Рассказы»

Елена Шумкина

ОРЛЫ

Рассказы

Детям, которые непременно станут взрослыми, и их родителям

в напоминание о том, что они были детьми, а также дедушкам

и бабушкам, которыми все когда-нибудь станут, –

ПОСВЯЩАЕТСЯ

ОРЛЫ

Когда мне было лет шесть, я жила у бабушки с дедушкой на даче. Дача наша находилась на одной из сопок, на горе. Мы так и говорили: пойдём на гору! То есть жили мы над городом.

Я тогда очень любила качаться на качеле. Именно не «на качелях», а «на качеле», так мы привыкли говорить. Мой дед мастерил разные вещи из дерева и учил меня. Вот он вбил в землю два столба и сделал мне замечательную качелю. Я очень любила качаться. Иногда от долгого качания меня начинало мутить, но я не спешила слезать. Просто притормаживала и сидела на деревянной сидушке, глядя в гору.

Там, где стояла наша дача, не было леса. Но он начинался выше и уходил за горизонт. Это очень красивое место. Наша дача и дачи соседей стояли как бы на маленькой равнине. И наверху тоже были дачи. Они уже выглядывали из леса. А потом шёл только лес. Мама рассказывала, что когда они были маленькие, бабушка водила их с сёстрами в этот лес по грибы. А вот меня бабушка туда не водила. Один только раз, когда я была совсем маленькой. Я помню лесной пол из еловых и сосновых иголок и сильный запах сосновой смолы, и сосновую кору.

Этот лес, уходящий за горизонт, я видела каждый раз, когда садилась качаться. Я сильно раскачивалась и пела. Песен я знала совсем немного, поэтому после пения начинала мечтать. И мечталось мне о том, что же там такое за горизонтом. Однажды бабушка сказала мне, что там огромная отвесная скала, деревья заканчиваются, и одни камни. И что там живут орлы, и у них гнёзда в скале. Орлы над нами часто летали, поэтому мне и думалось, что так и есть. Что лес заканчивается как раз в том месте, где я могу ещё его видеть. И я раскачивалась очень высоко, чтобы увидеть, где же заканчивается лес, но увидеть никогда не выходило.

А ещё я думала, что там, за горизонтом, может быть дорога в дальние страны. И воздух там мне представлялся розово-сиреневым, песок на дороге − жёлтым, тёплым. Я никогда не представляла, что за лесом могла быть зима. Может быть потому, что не качалась на своей качеле зимой.

Иногда мне казалось, что там лес, тайга, которая тянется очень далеко и не заканчивается. От таких мыслей становилось страшно, хотелось бежать в дом, где бабушка и дедушка.

Но больше всего мне хотелось как следует раскачаться и взлететь, и полететь туда, за горизонт, пролететь над домиками, которые выглядывали из леса, и самой увидеть орлов, розовый воздух, жёлтую дорогу. И лететь вдоль этой дороги в загадочные страны.

С тех пор прошло почти тридцать лет. Не стало бабушки и дедушки. И качели не стало. За эти годы я могла бы много раз сходить в тот лес, заглянуть за горизонт и увидеть, летают ли у отвесной скалы прекрасные орлы… Но я не сделала этого, и не стану. Пускай прекрасные орлы летают надо мной там, где мне шесть лет.

ТЕМНО

Темно.

Протяжные сигналы.

− В эфире радио «Маяк». Московское время…

Темно и тепло. Бабушка уже встала.

На кухне горит лампа-керосинка. Керосинка немного закопчённая. Жестяная круглая коробочка, из которой торчит фитилёк. Внутри керосин. Фитилёк поджигается, а сверху надевается полая и длинная стеклянная трубка. Один маленький огонёк освещает весь дом мягким жёлтым светом.

Шевелиться не хочется. На тёмных стене и потолке большие прямоугольные пятна рассеянного света.

Под одеялом тепло. А снаружи мороз, и ветер, и огни города там, дальше, если немного спуститься с горы. А потом рассвет, чужие люди. Неохота в школу. И мороз за воротник неохота.

− Птенчик, пора вставать! Ты полежи ещё пять минуток, понежься, – бабушка гладит мою ногу и отходит. И дед уже встал, закашлял, закурил.

Я лежу под тёплым одеялом. Где-то в Москве есть московское время. Мы с ним никуда не хотим идти.

9 МАЯ

Солнце заливает весь дом, будто в нём и живёт. Праздничный день − 9 Мая. Дед ждёт гостей.

Приезжает мама с подарками. Привозит конфеты, гвоздики, солдатские 50 граммов, ну то есть граммов 500 на самом деле, и огромную книгу к юбилею Победы. Квадратная, блестящая, в твёрдой обложке с тиснением, а внутри − глянцевые страницы. Восхитительная книга! Эта книга, как и всё остальное, куплена мамой. Однако деду сказано, что подарок передала администрация района. И только ему − по возрасту.

Дед счастлив. Он листает книгу, курит и покрякивает:

− Да, Лёнька увидит − не переживёт!.. Помрёт от зависти!.. Нет, ничего ему не скажу!.. Надо же, какой подарок!..

Лёнька, дядя Лёня, высокий и добрый дядька, был другом деда с юности. Именно дядя Лёня познакомил молодого и лихого деда с красивой, только приехавшей на большую стройку бабушкой. Дед и дядя Лёня часто виделись, ругались, мирились, поддевали один другого. Но и жить друг без друга не могли.

− Нет, ничего не скажу! − решает дед, смахивает с драгоценного подарка пепел от папиросы и торжественно кладёт книгу на стол.

Солнце слепит глаза, все смеются. Дверь лучится солнечным светом и плавает в жёлтом дыму из табака и солнечной пыли. Вдруг дверь открывается, и входит дядя Лёня. Я здороваюсь и выбегаю на улицу.

И слышу только:

− Ну, Лёнька, держись! Иди-ка сюда. Сейчас я тебе свой подарок покажу. А тебе не положено − ты меня моложе!

БАБУШКА МОЛИТСЯ

Темно. Раннее утро. Бабушка подходит к иконам и зажигает свечу. Иконы около моей кровати. Я всё слышу. Нехотя встаю.

− Спи, Кустик! − говорит бабушка. Она так зовёт меня.

Но я становлюсь рядом с ней.

Дед шумно ворочается и кашляет на своей кровати.

Бабушка крестится и начинает шёпотом читать молитвы: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь». У меня в руках молитвенник. Его подарила бабушка. Он старый, затёртый. Или нет, конечно, нет. Он совсем новый. Это потом он станет старым, спустя годы.

Я тоже шёпотом повторяю за бабушкой непонятные, полные какого-то неведомого смысла слова.

Пламя горит ровно, озаряя всё вокруг жёлтым тёплым светом. Хочется спать, тело мерно покачивается в такт словам, глаза закрываются. Но вдруг бабушка читает: «…не даждь ми уснути во греховней смерти, но ущедри мя, распныйся волею, и лежащаго мя в лености ускорив возстави, и спаси мя в предстоянии и молитве…» Глаза раскрываются.

Я знаю, что у меня есть грехи. Но я уверена, что если вдруг умру, то меня встретит Сам Иисус. Он будет стоять в светлых одеждах, с распахнутыми объятиями. Умирать прямо сейчас совсем не страшно.

Я изо всех сил стараюсь не отвлекаться, но всё равно начинаю думать о другом. Рассматриваю бабушку. Она в больших очках, белом платке, мужской рубахе и просторных штанах. Юбку бабушка надевает только в храм. Руки у неё шершавые и тёплые, на пальцах − глубокие трещины. Они постоянно кровоточат. Бабушка смазывает их салом, но это не помогает.

Как много непонятных слов. Я всегда спрашиваю у бабушки, что они значат. Про некоторые слова спрашиваю много раз. Бабушка много раз объясняет.

От свечи тепло.

Бабушка молится.

ВЫСОТА

Моё любимое место, после качели, − банная крыша. Баня у нас типовая, русская. Два помещения − предбанник и парилка, вода уходит в пол. Сыро. Внутри алюминиевые и эмалированные тазики и вёдра, черпаки, на окне стакан с чем-то, хозяйственное коричневое мыло, муха жужжит. Тут мы моемся и бабушка стирает.

А вот под крышей бани склад самых нужных мне и деду вещей − плоскогубцы, шкурки, зубила, иглы, маслёнки.

А на крыше − просторы! Сидя на крыше, я вижу наш участок, ряды грядок, деревца, заборы, крыши других домов и редкие машины, пробирающиеся по узким ухабистым улочкам. Вижу соседей, работающих на грядках.

Я могла сидеть на крыше и смотреть вдаль часами. Такой человек на корабле называется «вперёдсмотрящий». Этот член корабельной команды должен быть опытным, чтобы правильно подавать сигналы к действию. Хорошо, что от меня никто не ждал сигналов. Хотя иногда я могла издали увидеть гостя. Что, впрочем, никак не меняло ход движения нашего корабля.

За баней стоял огромный круглый бак с водой для полива, ростом с баню. Наверное, это была ёмкость от бетономешалки. Горлышком вниз. Внизу к нему дед приделал кран и шланг. И там, внизу, под баком, почему-то постоянно пахло соляркой.