Loe raamatut: «Легенда о золотых драконах. Часть 1»
Пролог
Слова провидцев нельзя понимать буквально. Иола предсказала лютую зиму, поэтому акильфы дружно готовились к метелям и стуже, но оказались совершенно не готовы к беде, которая пришла в Акильфадию вместе с первым снегом.
– Сколько их? – уточнила Вея, брезгливо глядя на клацающее острыми зубами существо, запертое в маленькой клетке.
– Тысячи, – прямо посмотрел на госпожу воин, доставивший трофей, и уточнил: – Сотни тысяч. Нападают большими стаями и не оставляют после себя ничего живого. Две северные деревни уничтожены полностью, в третьей несколько человек успели спрятаться в подполах, поэтому пострадал в основном скот.
– Сколько там осталось людей?
– Два старика, три женщины и шестеро детей.
– Так мало?
На глаза юной госпожи навернулись слёзы, и воин отвёл взгляд, потому что должен был сообщить ей ещё одну неприятную новость, но никак не мог подобрать нужных слов. Вея это заметила. Почувствовала. И поняла, что произошло что-то ужасное.
– Мой брат… – начала она.
Воин лишь слегка качнул головой из стороны в сторону, и вопрос так и остался недосказанным. А зачем что-то говорить, если и так всё понятно? Всего за несколько дней невесть откуда взявшиеся стаи прожорливых чёрных драконов опустошили половину акильфийских земель. Размером не больше куницы, эти существа двигались стремительно и атаковали добычу стаями, поэтому спастись от нападения было практически невозможно. Особенно на открытом пространстве. Любая магия в их присутствии теряла силу, а отбиться обычным оружием от нескольких десятков злобных тварей не смог бы даже самый опытный воин. Отец Веи был хорошим воином, но это его не спасло, а теперь она потеряла и младшего брата – шестнадцатилетнего Лесса, принявшего на себя обязанности главы клана всего четыре дня назад.
– Как вам удалось поймать эту мерзость? – зло поинтересовалась девушка, кивнув в сторону клетки, за стальными прутьями которой бесновался лишённый одной задней лапы представитель самого кровожадного драконьего вида.
– Он запутался в рыболовной сети, – пояснил воин. – Отгрыз себе лапу, но улететь не смог, потому что правое крыло повреждено. Амри приказал доставить его в замок, чтобы маги попробовали выяснить, чем можно бороться с этой напастью.
– Маги? – горько усмехнулась Вея. – Последнего мага, способного колдовать, Лесс взял с собой в эту вылазку, и где он теперь? В отряде было шестнадцать воинов, включая моего брата, и колдун. Хоть кто-нибудь выжил? Можешь не отвечать, мне прекрасно известно, что остаётся на месте пиршества чёрных драконов. Сколько черепов вы насчитали?
– Семнадцать, – снова опустил голову воин.
– Значит, не выжил никто, и магов в замке больше нет, – подытожила девушка и брезгливо скривилась, потому что дракон издал отвратительный звук, больше похожий на скрип, чем на крик.
– Прикажете унести его? – уточнил мужчина, у которого от хриплого драконьего вопля волосы на затылке встали дыбом.
– Нет, оставь, – покачала головой Вея. – Передай Элеоту, пусть собирает старейшин. Клану нужен новый вождь, пока в этом ещё есть какой-то смысл. А я попытаюсь уговорить мать поработать с драконом. Будем надеяться, что новость о смерти единственного сына приведёт эту женщину в такой восторг, что она согласится нам помочь.
Глава 1. Непокорная колдунья
Акильфадия – это крошечная пядь некогда безжизненных земель. Маленький полуостров, с севера, запада и юга омываемый мутными водами Грязного моря, а на востоке отрезанный от королевства Сеарката цепью Лунных гор, снежные пики которых остаются белыми даже в самое жаркое время года. Всего каких-то триста лет назад этот стратегически бесполезный клочок каменистой земли населяли только змеи и птицы, а людям он был неинтересен. Неприступный скалистый берег исключал возможность судоходства, кривые карликовые деревца с трудом выживали на пятачках бедной почвы, а отсутствие источников пресной воды делало Акильфадию совершенно непригодной для жизни. Даже воинственные западные племена кьорвигов, регулярно досаждавшие обитателям прибрежной полосы соседнего королевства, всегда обходили это гиблое место стороной из опасения разбить свои юркие суда об акильфийские скалы. Но это было давно и продолжалось только до тех пор, пока в необитаемые земли не пришла магия.
Это случилось около двух с половиной столетий назад. Король Сеаркаты Мэрвик Безжалостный внезапно проникся ненавистью ко всему магическому и последние десять лет своего правления посвятил охоте на колдунов и провидцев, за что и получил пугающее прозвище. Маги не могли оказать сопротивление, поскольку, во-первых, законы магического мира предписывали использование природных сил исключительно на благие дела, а во-вторых, воины Мэрвика привезли откуда-то несколько сотен маленьких чёрных драконов и таскали их с собой по всему королевству, используя в качестве щита, подавлявшего любые проявления магии. Колдуны могли только бежать от этой напасти, что они и делали, причём не всегда благополучно. Многие погибли. Кому-то удалось бежать в северные или восточные королевства, но Мэрвик щедро платил за головы беглецов, поэтому магам, никогда и никому не причинявшим вреда, не было спасения и там.
Но природе было угодно, чтобы магия не исчезла полностью. Незадолго до казни старому провидцу Аглору открылась тайна пути через Лунные горы на скалистый западный полуостров, совершенно непригодный для жизни. В своём последнем видении Аглор увидел большой клан колдунов, в глазах которых не было страха – все были счастливы. Он поделился этим пророчеством с теми, кто тоже ждал тогда в подземельях своей печальной участи, но провидец допустил ошибку, потому что среди узников были жестокие люди, не имевшие к магии никакого отношения. Разбойники, убийцы, насильники – в Сеаркате всегда хватало тех, для кого не имели ни малейшей ценности ни человеческие жизни, ни законы, ни совесть. Аглор был казнён в назначенный срок, как и большинство тех, кто слышал его пророчество, а за пару дней до этого несколько приговорённых к смерти головорезов объединились в шайку и решились на побег. Конечно же, они прихватили с собой и кое-кого из магов, поскольку горную тропу в Акильфадию мог отыскать только колдун, дружный с магией земли – об этом тоже говорилось в пророчестве.
Так на безжизненных просторах Акильфийского полуострова появилась жизнь. Трудный путь через ущелья Лунных гор удалось преодолеть всего лишь троим разбойникам, а колдунья при этом выжила только одна. Она и колдуньей-то не была в полном смысле этого слова – совсем юная девчонка, в которой только-только начал раскрываться целительский дар. Её звали Марва, и в такой компании ей, понятное дело, пришлось несладко. Для этой девушки бегство из Сеаркаты ничего не изменило – она была обречена на гибель там, но и в Акильфадии её ждала не лучшая участь. Пленница, рабыня, наложница… Горькая доля приводит к безрадостным мыслям, и в какой-то момент Марва, не выдержав, переступила через основной закон природной магии – она убила человека. Сначала одного, а вслед за ним и двух других, потому что для оступившегося мага пути назад уже нет. К началу осени девушка осталась в пещере на склоне одной из Лунных гор совершенно одна – голодная, измученная, полностью лишённая магических сил. И беременная. Давая жизнь своему ребёнку, Марва думала только о том, что нужно было просто прыгнуть с утёса на острые прибрежные скалы. Какой смысл производить на свет дитя, заведомо обречённое на смерть? Она умирала. Знала, что умрёт, едва услышав первый крик своего ребёнка, потому что это была её расплата за отнятые человеческие жизни. А потом умрёт и её новорожденный сын.
Никто не знает, как Лессену удалось выжить. Не маг, не провидец, не целитель – самый обычный мальчик вырос совершенно один на пустынном полуострове. Он был зверем, который не умел говорить и разводить огонь, но, сохранив этому ребёнку жизнь, природа дала ему цель – принести в Акильфадию магию. У Лессена было что-то вроде нюха на всё магическое. Он чувствовал силу, несвойственную предметам и живым существам, и всё, в чём ощущал присутствие этой силы, мальчик стаскивал в свою пещеру. Воля природы гнала его в Сеаркату – туда, где магия ещё осталась, и Лессен раз за разом проделывал долгий путь тайной горной тропой, чтобы добыть какую-нибудь безделушку вроде защитного амулета или поймать необычного зверька, в котором помимо жизни теплится ещё и частичка чего-то магического. Потом он осмелел и начал красть детей – всех, в ком чуял хотя бы зачатки магии. Люди не понимали его целей и видели в полузверёныше только зло, поэтому Лессен не дожил до своей двенадцатой осени – его выследили и убили. Обнаруженных в пещере детей вернули родителям, и путь в Акильфадию снова оказался забытым на долгие годы, но природа пустынного края успела получить то, ради чего мальчику была дарована эта короткая жизнь. Скопившаяся в пещере Лессена магия помогла пробиться сквозь толщу камня чистому источнику. Вода хлынула со склона, затопила ущелья и разлилась у подножия Лунных гор в Сеаркате широким озером.
К тому времени короля Мэрвика уже не было в живых – он умер от неведомой, но продолжительной и очень неприятной болезни. Поговаривали, что кто-то из магов таким образом отомстил жестокому правителю за гонения колдунов, но подтвердить эти слухи было некому – Мэрвик ухитрился истребить всех целителей, кто имел хоть какое-то отношение к магии. Спасти умирающего владыку тоже, соответственно, не смог никто. Его место на троне Сеаркаты занял Даэн Мудрый, получивший своё прозвище за осторожность в принятии решений и способность просчитывать последствия любых действий на несколько десятилетий вперёд. Даэн был провидцем, но при этом входил в королевский Совет Мэрвика, поскольку обладал острым умом и проницательностью, а его пророческие возможности сводились всего лишь к способности видеть собственную смерть – совершенно безвредный дар, который делал советника шутом в глазах прежнего правителя королевства. Мэрвик не упускал возможности посмеяться над тем, как этот обречённый на вечное бегство от смерти мужчина старательно ищет для себя пути к спасению, но в итоге последним указом короля именно Даэн был назван наместником до тех пор, пока кто-нибудь из сыновей королевской крови не достигнет возраста коронации. Это было опрометчивое решение, поскольку Даэн после кончины Мэрвика первым же делом распорядился избавить Сеаркату от законных наследников трона.
Даэн Мудрый положил конец охоте на колдунов, но ужесточил законы о применении магии, поскольку некоторые видения предсказывали ему смерть от колдовства. Он освободил тех немногих пленников, кто по указу Мэрвика дожидался в темницах казни за причастность к магическому сообществу, но отпустить колдунов на волю не рискнул. Сначала маги перекочевали из подземелий в тщательно охраняемое селение, а позже, когда новая горная река открыла путь в Акильфадию, узников переправили на безжизненное плато полуострова, запретив возвращаться назад. Туда же увозили и тех, кто раскрывал свои способности к магии уже при правлении Даэна. Так на некогда безжизненных землях и образовался небольшой клан акильфов, во главе которого всегда стоял обычный человек – главный надзиратель за колдунами и провидцами, получающий за свою пожизненную службу очень высокое жалование от короля Сеаркаты.
Природная магия, использованная во благо, способна на многое. Очень быстро бесплодные каменистые пустоши Акильфадии покрылись сочными травами. На пологих горных склонах выросли леса, в которых в изобилии водились всевозможные животные и птицы. Магия акильфов дарила Акильфадии жизнь, и благодарная природа отвечала на это великой милостью, оберегая людей от болезней, суровых ветров, гибельной засухи и всего остального, что было в её власти.
На северо-западе полуострова, на самом высоком утёсе над скалистым побережьем Грязного моря, всего за одно лето акильфы-маги выстроили для своего предводителя большой и красивый замок из прочного горного камня. После мрачных подземелий Сеаркаты колдунам не нравилось замкнутое пространство каменных стен, и сами они предпочитали жить в небольших селениях на открытой местности, где всегда много воздуха и света. Природа давала им всё, что необходимо – огонь, воду, тепло и пропитание. В замке жил только глава клана и приближённые к нему командиры, следившие за соблюдением магами порядка и запрета на возвращение в Сеаркату.
Колдуны никогда и не пытались нарушить запрет – они наслаждались вновь обретённой свободой, пусть и условной. И всё же они оставались пленниками, хотя спустя много лет эта грань уже и не казалась такой чёткой. Обычные люди и маги жили семьями, рожали детей. Это естественно для человеческой природы, ведь магия – всего лишь особая способность, и она не превращает человека в чудовище. Чудовищами людей делает характер. В следующие двести лет клан акильфов видел разных предводителей, каждый из которых отличался от предыдущих и поведением, и отношением к магам. Закон не менялся – менялись сами люди. Кто-то был добр и справедлив, а кто-то…
Тангур, последний законный глава клана, был пришлым – он прибыл из Сеаркаты по приказу действующего короля. Суровый воин, закалённый в бесчисленных боях с кьорвигами, он видел в магах только жалких существ, не способных использовать данную им природой силу даже для собственной защиты. Тангур презирал колдунов за их бесполезность в бою, но уважал провидцев и целителей, поскольку от этих способностей для человека военного был хоть какой-то толк. Прибыв в Акильфадию, новый вождь пришёл в ярость, поскольку обнаружил, что беззаботная жизнь и отсутствие внешних угроз превратили его подопечных в крестьян, которые давно разучились держать в руках оружие. Даже те, кто был направлен на службу сюда всего год назад, успели расслабиться и забыть о том, кто они, и с какой целью оказались на полуострове.
С приездом Тангура спокойная и безмятежная жизнь в Акильфадии закончилась. В первый же день своего правления он приказал до заката собрать на лугу перед замком весь клан, включая немощных стариков и грудных детей. К этому времени население полуострова разрослось до шести крупных селений и десятка хуторов, в которых жили почти восемь сотен человек – это много, если учитывать, что прежние вожди пустили всё на самотёк и даже не вели учёт тех, за кем им полагалось строго следить. Следующие два дня Тангур с редкими перерывами на приём пищи проводил поголовную перепись, выясняя происхождение и корни каждого жителя Акильфадии. Он не взял себе помощника, потому что привык никому не доверять. Ему было плевать на то, что люди устали. Порядок прежде всего – для этого он и приехал.
Перепись дала многое. Тангур выяснил, что от союза мага и обычного человека никогда не рождаются новые маги. У некоторых таких отпрысков проявляется дар предвидения, целительские способности или ещё какие-нибудь особые умения, но в большинстве своём это самые обычные дети. С момента основания клана прошло больше двух сотен лет, и полноценные колдуны за это время успели почти полностью выродиться, поскольку чистые браки между магами были редкостью. Девять колдунов, шестнадцать целителей и всего четыре провидца на почти восемь сотен душ населения – вот к чему привело попустительство прежних вождей. С одной стороны, Тангуру это было на руку – чем меньше в мире магии, тем меньше с ней возни. Но услуги колдунов пользовались высоким спросом, когда возникала необходимость создания защитных амулетов и прочей магической ерунды, поэтому за численностью акильфов-магов полагалось очень строго следить. Никто не следил, а спрос теперь был с нового вождя.
Тангур не стал скрывать ситуацию от своего короля. Подведя итоги переписи, он немедленно отправил в Сеаркату полный отчёт и рьяно взялся за решение образовавшейся проблемы. Две дряхлые старухи, двое малолетних детей и пятеро сильных мужчин разного возраста – для увеличения численности магов этого явно было недостаточно. Нужны были женщины. Чистокровные колдуньи. И чем больше, тем лучше, но в Сеаркате они уже все давно перевелись, и действующему королю Эгдану Справедливому пришлось выложить из королевской казны немалую сумму за нескольких ведьм с востока. Пять девушек в первый год и ещё десять – в следующие два года. Чистокровные рабыни-колдуньи стоили дорого, и Эгдан, в отличие от нового вождя акильфов, не считал их приобретение первой необходимостью. Каждый мужчина-колдун получил по наложнице – для начала этого было достаточно. Через три года у каждого колдуна уже было по одному отпрыску, а количество наложниц увеличилось до трёх. На этом щедрость Эгдана Справедливого себя исчерпала.
Маги были для Тангура не более чем стадом животных, популяцию которых требовалось восстановить. Чувства… Кому какое дело до чувств колдуна? Семья у него? Ну так ведь это же хорошо – есть рычаг давления. Никто и не запрещает иметь семью, но наложницы должны беременеть и давать потомство, и это не просьба, а приказ. Хочешь, чтобы твои жена и дети были целы – развлекайся на всю катушку. Что плохого в наложницах, особенно если они молоды и недурны собой? Тангур поставил цель – в Акильфадии должно быть не меньше сотни чистокровных магов. Отказываться от этой цели ради чьих-то чувств он точно не собирался.
Увы, всё оказалось не так просто, как вождю хотелось бы. За первые пять лет правления он добился только жгучей ненависти к своей персоне со стороны всех жителей Акильфадии без исключения. Тангур не учёл, что даже чистокровные дети не всегда рождаются магами. Из трёх десятков новорожденных младенцев только шестеро проявляли магические способности, а остальные либо имели какой-нибудь малозначительный дар, либо появлялись на свет и вовсе бесполезными. Намеченная цель перестала казаться простой и быстро достижимой.
Но причина ненависти к Тангуру крылась даже не в его бесцеремонном обращении с колдунами – он много чего успел изменить, причём далеко не в лучшую сторону. Например, он тратил почти всё своё жалование на обучение мужчин клана воинскому ремеслу. Зачем? Да просто ему так хотелось. Мужчина должен быть воином, и всё тут. Какая разница, есть внешняя угроза или нет – умение быстро и безжалостно расправиться с врагом ещё никому не навредило. Тангур привёз из Сеаркаты десять наёмников, каждый из которых получил в своё подчинение небольшой отряд мужчин и мальчишек, достигших десятилетнего возраста. Военная муштра никому не приносила радости и отвлекала от хозяйственных дел, но вождю было на это наплевать – хозяйством пусть бабы занимаются, иначе зачем они вообще нужны?
Труднее всего акильфам приходилось в те дни, когда Тангур от скуки устраивал парные состязания «до полной победы». Он долго наблюдал за ходом занятий, а потом выбирал три пары самых слабых воинов и заставлял их биться до тех пор, пока противник не умрёт. Случались такие бои не слишком часто, но они здорово подстёгивали остальных – всех, кому дорога была жизнь. Будешь слабым – умрёшь. Хорошая мотивация для обленившихся крестьян, но каждое такое состязание уносило три жизни, и людям в клане это не нравилось. Им много чего не нравилось в решениях нового правителя, но избавиться от Тангура не было никакой возможности – маги ни за что не пошли бы на убийство, а простые смертные опасались, что открытый бунт обернётся гневом со стороны короля Сеаркаты, который хоть и звался Справедливым, но был достаточно жесток.
А потом в Акильфадию доставили красавицу-колдунью Аллелию. Она была сиротой и ничего не знала о своём происхождении, а способности к магии проявились у неё только на двадцать третьем году жизни, когда девушка уже вышла замуж и успела подарить любимому супругу наследника. Любимый супруг и донёс на неё королевским стражам, поскольку был верен своему королю и свято чтил законы Сеаркаты. Аллелию оторвали от двухлетнего сына и увезли вверх по горной реке в клан акильфов, где ей полагалось стать очередной наложницей одного из пяти колдунов. Так и случилось бы, если бы потрясающая красота этой девушки не лишила Тангура сна и покоя. Роскошная грива золотисто-рыжих волос, тонкая талия, тёмные брови с плавным изгибом, большие карие глаза и полные чувственные губы – вождь настолько желал заполучить эту редкую красавицу в свою постель, что не слишком долго метался между интересами королевства и своими собственными. Он оставил Аллелию себе.
Все, кто жил в замке, знали, что молодая колдунья не разделяет страсть своего господина. Тангур не церемонился с наложницей и никогда не был с ней нежен, потому что каждую ночь наталкивался на стену холодной ненависти и сопротивление. Он брал её силой, но так ему даже больше нравилось, ведь победа пусть и над таким слабым противником для истосковавшегося по борьбе воина была слаще мёда, а награда за эту победу превосходила все его ожидания. Но его радость закончилась, когда Аллелия понесла – она боялась навредить ребёнку, поскольку драки с крупным и сильным Тангуром всегда заканчивались для неё плачевно. Колдунья стала тихой и покорной. Вождь заскучал и вспомнил, что давно не устраивал кровопролитных состязаний.
Аллелия ничего не знала об этих поединках, потому что со дня своего прибытия в Акильфадию сидела взаперти в покоях вождя, а через решётку на окне его спальни было видно только безбрежное море. Тангур решил развлечь свою пленницу и взял её с собой, но не учёл, что кровопролитие может прийтись его возлюбленной не по душе. Она обрушила на ристалище такой ливень, что низвергающиеся с неба потоки воды в несколько мгновений размыли утоптанный слой почвы до самого каменного основания. Никто не пострадал, законы природы не были нарушены, но рабыня-колдунья проявила непокорность, и в назидание другим её следовало сурово наказать.
Боги, магия и беременность не спасли бунтарку от возмездия. Тангур собственноручно застегнул на Аллелии ошейник из жёсткой кожи, пропитанной кровью чёрных драконов, а потом приковал её цепями к столбу на учебной площадке и выставил друг против друга не три, а восемь пар воинов. Поединок продолжался до тех пор, пока на залитой кровью земле не остался стоять всего один израненный мужчина – победитель. Каждую смерть Аллелия чувствовала, как свою собственную. Каждая нанесённая острой сталью рана отзывалась болью в её нежном сердце. Она не могла помешать этому, потому что ошейник лишил её магических сил. И не смотреть тоже не могла, поскольку Тангур пригрозил, что убьёт её сына в Сеаркате, если колдунья хотя бы на миг отведёт взгляд.
Все в Акильфадии знали, каков на самом деле их вождь, но Аллелия с такой жестокостью столкнулась впервые. Тангуру показалось мало пережитого девушкой нервного потрясения, и ночью он вдобавок выместил свой гнев на ней кулаками, а в последовавшей за этим потерей нерождённого ребёнка увидел очередной бунт. «Ты не переступишь порог этой комнаты, не увидишь другого лица, кроме моего, и не снимешь ошейник до тех пор, пока не родишь мне сына», – поставил он перед пленницей цель и сделал достижение этой цели смыслом своей жизни.
Аллелия не могла помочь даже самой себе, потому что целительная магия ей больше не подчинялась. Три долгих года она терпеливо сносила побои и унижения, пытаясь мольбами доказать Тангуру, что ежедневные издевательства не сказываются положительно на её здоровье. Характер вождя испортился окончательно, и к ненависти жителей Акильфадии добавился ещё и страх за свои жизни, а страх – лучшее средство добиться желаемого. Тангур хотел получить своё собственное маленькое войско – он его получил. С увеличением численности колдунов всё было намного сложнее, но эту цель вождь клана больше и не преследовал. Он почувствовал власть и безнаказанность. Служба королю Сеаркаты утратила смысл, потому что путь в Акильфадию был только один, и воспитанные на кровопролитии воины не позволили бы никому вторгнуться в эти земли. Тангур защитил свои владения даже от тех, чьим приказам обязан был подчиняться. Рабыни-колдуньи были избавлены от участи племенных кобыл, а колдуны получили возможность наконец-то вернуться в свои семьи, где счастьем всё равно уже даже и не пахло. Избавившись от этого навязанного долга, вождь клана акильфов всё своё свободное время посвятил Аллелии, которая к этому времени мечтала только о смерти.
Увы, за ней тщательно следили, хотя наложница вождя и не видела своих тюремщиков. Любая попытка причинить себе вред немедленно пресекалась, а за этим неизбежно следовало наказание. На четвёртом году жизни в Акильфадии, после одного из таких наказаний, что-то внутри Аллелии сломалось, и она стала всего лишь бледной тенью той роскошной красавицы, от которой когда-то Тангур хотел только одного – взаимности. Наверное, внутренний протест и сила воли всё же мешали ей повторно забеременеть от мучителя, потому что долгожданное дитя зародилось в чреве колдуньи только после того, как ей стало всё равно. В этой новости было мало радости, но хотя бы ежедневные издевательства Тангура прекратились. Впрочем, они возобновились почти сразу же после того, как вождь узнал, что у него родилась дочь.
Акильфадия жила в страхе, но мирно. Акильфы боялись и ненавидели главу своего клана, но безропотно подчинялись его приказам. На полуострове наконец-то воцарился порядок, и постепенно все привыкли к новым порядкам, хотя мысленно и желали Тангуру скорейшей кончины. Аллелия желала этого сильнее всех. Прошло ещё четыре года мучений, прежде чем высокие своды замковых башен наконец-то эхом отразили первый крик Лесса – новорожденного наследника жестокого вождя.
К тому времени мать, которая должна была быть счастлива, научилась ненавидеть не только своего господина, но и его сына тоже. Аллелия полностью утратила интерес к жизни, к свободе, к магии – в ней не осталось ничего, кроме ненависти. Сбежала бы, когда ошейник наконец-то сняли, но за её попытку бегства мог поплатиться ни в чём не повинный мальчик, который жил где-то в Сеаркате со своим предателем-отцом, и которому уже должно было исполниться десять лет. Колдунья жила только одной мыслью – её первенцу ничего не грозит, пока она сама не совершает необдуманных поступков.
Она больше не боялась Тангура, который после рождения сына утратил к изуродованной побоями ведьме всякий интерес. К тридцати годам Аллелия была обезображена настолько, что уже ни в ком не могла вызвать никаких чувств, кроме брезгливости и жалости. Её чудесные золотисто-рыжие волосы стали пепельно-серыми, а некогда прекрасное лицо было настолько обезображено шрамами, что даже сломанный несколько раз и ставший крючковатым нос не делал его более уродливым. Она сильно сутулилась и прихрамывала на одну ногу, которую Тангур однажды в приступе ярости сломал, как сухую ветку, а о том, чтобы лекари вправили кость на место, даже не позаботился. Какое ему дело до тех частей тела непокорной колдуньи, которые не имеют отношения к деторождению? Да никакого.
Новорожденного Лесса у Аллелии забрали сразу же, как только он родился, да она ничего против и не имела. Ошейник сняли, из замка вывели – свободна. Тангур не испытывал недостатка в женщинах, согласных делить с ним постель, поэтому уродливая колдунья стала ему не нужна – он получил от неё всё, чего хотел. Подумывал убить, но Аллелия оставалась чистокровной колдуньей и всё ещё была способна рожать. Найдёт утешение на ложе какого-нибудь колдуна – хорошо. Не найдёт – ну и ладно. Умрёт – для неё же и лучше.
Она не умерла, но и жить среди людей тоже не смогла. Нашла пустующую пещеру на одном из склонов Лунных гор и поселилась там. Река с чистой водой была рядом, недоверчивые лесные зверьки охотно шли на зов магии, чтобы в итоге стать пищей – одинокой колдунье, утратившей вкус к жизни, много не надо. Иногда она находила возле своего жилища корзинку с едой или свёрток с новой одеждой, но благодарности за эти подачки ни к кому не испытывала – разучилась быть благодарной. Заставила себя забыть о Тангуре и его детях, но никогда не забывала светловолосого мальчика, которого у неё отняли. День за днём, ночь за ночью – она думала только о нём и молила богов дать её сыну здоровье и силы выжить в этом жестоком мире. Аллелия представляла, как он растёт. Наблюдала со склона горы за детьми, резвящимися внизу на лугу, и подсчитывала годы. Сколько лет прошло с тех пор, как её привезли в Акильфадию? Десять? Значит, Джеведу уже двенадцать. Или больше? Пятнадцать? Шестнадцать? В этих краях очень мягкие зимы, а смена времён года настолько размыта, что подсчитать сложно. Сколько ей самой лет? Как долго она влачит это бессмысленное существование?
– Тебе сорок семь, мама, – легла на её загрубевшую руку тонкая ладонь молодой и очень красивой девушки. – Ты опять забыла, да? И снова разговариваешь сама с собой.
Медно-рыжие кудри, удивительные зелёные глаза, слегка курносый нос и сочные губы цвета спелой земляники – знакомые черты, но Аллелия никак не могла вспомнить, где и когда видела их раньше.
– Ты кто? – отшатнулась она от незнакомки и больно ударилась спиной о большой камень у входа в пещеру.
– Значит, забыла, – вздохнула девушка и горько усмехнулась. – А я принесла тебе добрую весть. Тангура и пару десятков его воинов четыре дня назад сожрала стая чёрных драконов. Сегодня эти же твари расправились с Лессом, его сыном. Мужчин, разрушивших твою жизнь, больше нет.
– Чёрные драконы? – сощурилась колдунья, отчего её уродливое лицо стало ещё более безобразным. – Откуда в Акильфадии чёрные драконы? Они никогда не пересекали границу Лунных гор.
– Но они здесь, мама, и их тысячи.
– Мама? У меня никогда не было дочери, – тряхнула Аллелия седой головой. – Кем бы ты ни была, уходи отсюда. Скоро сядет солнце, а эти твари всегда нападают после заката.
– Они нападают днём, причём только на северные селения, – снова вздохнула Вея и откинула тканевый полог с маленькой клетки, которую принесла с собой. – Нам удалось поймать одного, и я думала, что ты поможешь понять…
– Тангур точно мёртв? – перебила её колдунья, недоверчиво вглядываясь в знакомые черты.
– И Тангур, и его сын, – уверенно кивнула девушка.
Аллелия склонила голову набок и задумчиво посмотрела на притихшего дракончика, который, кажется, собирался издохнуть.
– Это не дракон, – наконец-то покачала она головой. – Это всего лишь проводник. Такие живут не дольше двух дней, но они невероятно прожорливы. Четыре дня прошло, говоришь? Значит, настоящий дракон где-то рядом, и эти маленькие уродцы ведут его сюда. Боюсь, девочка, Акильфадия очень скоро снова превратится в голый безжизненный камень, и это, наверное, даже к лучшему. Мне надоело здесь жить. Пусть все умрут.
