Майя Райдэр, сидящая в кресле на веранде, с удовольствием открыла глаза. Состояние полудрёмы всё никак не желало покинуть её, так молодая женщина была расслаблена. Ей нравилось, что вокруг много воздуха, она не терпела духоты…

К груди Майя прижимала раскрытую книгу. Теперь она мешала дышать, и была отложена Майей на столик у кресла. Женщина улыбнулась, когда услышала лёгкий шелест страниц. Ей нравился едва уловимый звук.

Она выпрямилась на сидении. Секунду была неподвижна, потом потянулась к вазочке с фруктами, обнаруженной тут же, на столе, взяла в руку яблоко, поднесла к лицу. Едва не выронила и, улыбнувшись, придержала крупный плод второй рукой, с наслаждением вдохнув аромат.

Неужто так пахло и в Раю?

***

Но, поразмыслив, Майя всё же вернула яблоко на место. Ещё посидела, тщательно прогладив на коленях складки платья. Она ещё не привыкла к тому, что чувствовала. Да, она ощутила ладони на коленях, пришла жажда большего, но Майя замерла нерешительно. Да, она ещё не привыкла к тому, что могла утолить эту жажду, а потому только остервенело сжала кулаки. Страх ещё не оставлял, она сколько возможно долго собиралась с силами, стремясь его победить.

Майя оглянулась вокруг себя. В доме было ещё тихо.

Это было даже хорошо.

Майя слегка поддёрнула вверх подол платья, решившись на что —то.

***

Майя взглянула на свои ступни. Ей захотелось пошевелить ногой, и женщине это удалось. Дощатый пол веранды стал её опорой, когда она спустила ноги с невысокой подножки кресла. Она ещё смаковала свои новые возможности, и не сразу решила сделать что —нибудь ещё.

Ей нужно было немного времени, ей было свойственно недоверие к самой себе, своим силам. Она училась…

Для другого человека, должно быть, не составляло труда, и было обыденностью то, что задумала Майя. Должно быть, другой человек затратил на это, несущественное, действие пару, долю секунды, но Майя затратила на это свою жизнь…

Она обхватила ладонями подлокотники своего кресла, и медленно, с опаской, стала тянуться вверх, вставая. Да ей и не хотелось спешить!

Её немного покачивало, но, слава Богу, тело не сопротивлялось её воле! Слава Богу, его владелица не утратила ещё или утратила не до конца свою власть над ним! Казалось раньше, что ещё немного и…

***

Майя была невысокого роста, но забыла об этом. Ещё подрагивали в напряжении колени, когда она, почти без усилий, поднялась на ноги. Вдруг оставив все опасения позади, Майя отпустила подлокотники, за которые цеплялась, как утопающий за соломинку…

Она свободна!

Но и это не всё…

Для полного ощущения себя…

***

Для полного ощущения себя не хватало…

Как странно, многим людям на планете для себя хочется так многого: сменить, наконец, машину, обзавестись домом, исколесить страну автостопом, встречать, прощаться…

Майе же очень хотелось, до замирания сердца, сделать лишь один шаг. Она научилась довольствоваться малым, но сейчас хотела того, что считала огромным. Один шаг!

Она сдвинула ногу на какой —то дюйм, шаркнув лёгкой туфлей по доскам пола. Чуть пошатнулась, но удержала равновесие, хотя испугалась падения. Она понимала, конечно, что нужно продолжать, но пасовала перед новизной.

Боже!..

Сердце теперь забилось бешено…

***

На сделанный шаг её движение не было похоже. Майя, скорее, подтянула к себе вторую ногу, застыла на каком-то пограничном состоянии «недо». Надо было набраться смелости, которой не было… она всегда ругала себя за характерную трусость… она всегда…

Чёрт!

Как никогда Майе требовалась решимость, но она не могла найти её источник, и, сколько не старалась заставить себя, двинуться дальше не смела, будто повинуясь запрету.

Майя снова сжала кулаки, утратив прежнее благодушие, заменив его злостью на саму себя.

Как долго она стремилась к этому, а теперь готова была пойти на попятный?!

Ну, нет уж!

Напряжение в груди распалось, превратившись в импульс, в сигнал. Мозг, не пострадавший, отдал команду: «Иди!»…

***

Второй, настоящий, шаг дался Майе легче первого, словно тело постепенно вспоминало нечто забытое. У Майи получилось даже выпрямиться, она почувствовала, будто стала даже чуть выше. У Майи получилось даже опять улыбнуться: её цель – ступеньки крыльца – становилась ближе.

С каждым, всё более уверенным шагом, она радовалась сильнее.

Жизнь, с которой Майя разминулась восемнадцать лет назад, ждала её!..

Ещё шаг…

***

Она проснулась резко, будто её прогнали из мира грёз.

Он распался в одночасье, и перед широко открытыми глазами Майя увидела серый потолок вместо прежнего полупрозрачного, ясного неба. Она моргнула, моля о возвращении той, другой реальности, светлой и безоблачной. Но к ней ничего не вернулось, и её саму оставили в этом месте, сером и скучном.

Она свирепо сжала кулаки так сильно, что, наверное, даже костяшки пальцев побелели. Майя стиснула зубы, стараясь разочарованно не завыть.

Кроме злости и отчаяния она пока совсем ничего не чувствовала. Хотя подозревала, что скоро её душевная боль сменится болью физической. Она не говорила, но в последнее время болело то, что не должно было болеть!

Её ноги!

***

Майе Райдэр было тридцать. Когда ей исполнилось только двенадцать лет, она случайно выпала из окна третьего этажа. Для того, чтобы умереть высоты оказалось недостаточно, но Майя получила увечья, которые обеспечили сначала две важные операции, на поверку оказавшиеся бесполезными, а затем – инвалидное кресло, «ограничение подвижности» … Без перспективы к выздоровлению, явной, по крайней мере…

Майя Райдэр не могла ходить уже целых восемнадцать лет…

***

Все эти годы она только и делала, что жалела себя, беспрерывно окунаясь в прошлые воспоминания. То время, когда всё было возможно, когда каждый день не был трудным, радовал… а не угнетал всё сильнее…

…Она много гуляла, каталась на велосипедах с друзьями…

…Она плавала летом, она бегала по льду зимой…

…Она даже лазила по деревьям, хотя Кэмерон утверждал, что у девчонки никогда это не получится…

…Как —то на День рождения Кэмерон подарил ей цветы…

Тогда в любой день Майя могла быть счастлива.

Из горла её сам собой вырвался стон. Она убрала с лица прядь волос, вспоминая…

***

…Первым не выдержал папа. Он завёл новую семью, когда Майе было пятнадцать. Папа полгода не смотрел ей в глаза, может, стыдясь, а потом она увидела его спину. Папа ушёл, а через несколько дней Майя опять была на операционном столе.

Больше она никогда его не видела, стала называть отцом…

***

Мама умерла десять лет назад. Майя считала, что убила её.

Розлин Райдэр было совсем немного лет, когда она перенесла первый и последний инфаркт. Или не перенесла?..

Они поссорились. В то время двадцатилетняя Майя, уже порядком уставшая от своего никчемного существования, вдруг решила, что весь мир виноват в её горе. А всем её миром была мама. И свои обвинения Майя выставила, как иск, ответчику или его представителю, женщине, что её вырастила…

Вдруг девушка «уличила» мать в бездействии, нежелании помочь. По её мнению, Розлин обязана была чуть ли не сделку с Дьяволом заключить ради здоровья единственной дочери. Когда контракт всё же не был подписан, Розлин вдруг оказалась «осуждена» дочерью… Выяснилось позже – без права помилования…

Майя так страшно кричала тогда, никогда раньше не подозревая в себе склонности к такой ненависти, сыпала проклятиями, постепенно, цепляя слово к слову, почти отказываясь от бессильной, жалкой матери, которой «несомненно было на руку такое состояние её, Майи», что осталась безнаказанной, но понятой.

Мама плакала молча, глядя внимательно в лицо дочери. А утром её нашли мёртвой…

Следующее, что хорошо запомнила Майя – кладбище и могилу мамы, окружённую людьми…

***

Мир исчез. Или стал ещё более ограничен и узок – в четырёх стенах квартиры затих последний голос. Майя не любила много говорить, и в последние годы – особенно. Когда —то она была весёлой, к ней тянулись люди, теперь люди держались от неё подальше, хотя она не была смертельно опасна, неизлечимо больна, омерзительна…

Никто не приходил, кроме сиделки, приходящей по привычке и, наверное, из жалости. Сиделке Майя платила аккуратно, но вдруг пристрастилась видеть в женщине довольно взрослой служанку, и постепенно отвыкла относится к ней по-человечески, стала дерзка, до невероятия груба, не считая больше нужным проявлять благодарность за помощь… Кем бы она стала без этой помощи? Обезумела бы, нелюдимая и суровая, в собственной комфортабельной камере? Кто узнал бы, что случилось непоправимое, если бы снаружи насовсем захлопнулись за миссис Хоукли двери?..

В один из дней это произошло: женщина, уставшая от наглости Майи, оставила на тумбочке ключи, хотя от расчёта гордо отказалась…

Никто никому не обязан!..

***

…Майя лежала на спине, оглядывая комнату. Её взгляд сначала упёрся в шкаф, скользнул по стенам, письменному столу без стула рядом… Дверь в комнату была приоткрыта, и, может быть, манила бы сию секунду вскочить с постели и выбежать в коридор…

Во входной двери повернулся ключ. Затем дверь открылась, и Майя услышала шумное дыхание вошедшего, прерывистое, как после бега. Дверь закрылась, и послышался голос:

– Привет! Я купила вкусностей, скоро будем завтракать!

Глава 2

Александра

Обладательница этого голоса прошла в кухню – что единственное не подводило Майю – слух! – и какое —то время она возилась, наверное, с покупками. Распахнула окна, заметив:

– Так мало воздуха… – потом бодрым голосом добавила: – Ничего, мы это исправим! Да, Майя?

Она, что, никогда не унывает?! Ей никогда не бывает грустно?

Видимо, несколько минут понадобилось гостье, чтобы скинуть плащ: она опять замешкалась в прихожей. После в коридоре послышались лёгкие шаги, и дверь в спальню Майи открылась шире, впуская её внутрь.

– Привет! – снова жизнерадостно поздоровалась гостья, улыбнувшись.

Не став дожидаться ответа от хмурой Майи, женщина порхнула к единственному в комнате окну, отдёрнула шторы, и зажмурилась от яркого солнца, продолжив говорить:

– Посмотри, какое чудное утро!

Оглянулась через плечо на Майю, казалось, совершенно опешившую от самоуправства пришедшей.

– И какое отношение оно имеет ко мне? – буркнула та.

Их взгляды – нежный и неласковый – встретились. Секунду спустя женщина вздохнула, потянула задвижку окна и распахнула его настежь, впуская свежий воздух.

– Ну, ты же живёшь в нём… – протянула женщина.

– Я живу в четырёх стенах, Алекс! – громко поправила Майя, и услышала новый вздох пришедшей к ней женщины.

Но, наверное, она не собиралась сдаваться…

***

– Давай сегодня пойдём на прогулку, дорогая? – та, которую назвали Алекс, подошла к кровати Майи и села на покрывало.

– Пойдём? – вскинулась Майя

– Не придирайся к словам, пожалуйста! – досадливо поморщившись, спокойно попросила Алекс. – Вижу, ты сегодня не в настроении! Что случилось?

Она протянула руку, попытавшись коснуться Майи, но Майя, будто опасливо сжалась.

– Ладно… – смирилась, оставив свои намерения Алекс. Она сложила ладони на коленях, надеясь услышать объяснения.

– А ещё что —то должно случиться? – поинтересовалась Майя громче, чем нужно, неприязненно покосившись на стоящую рядом с кроватью коляску. – Мне довольно и этого, знаешь ли!

Алекс не хотела злиться, откликаться грубостью на грубость этой девочки. Она сказала, смягчив, сколько возможно, свой голос:

– Может, ты подумаешь, над тем, чтобы возобновить лечение?.. – она помедлила, почувствовав в себе опасение продолжить перед Майей свою мысль, но: – Доктор сказал, что ты можешь встать со временем… Давай попробуем?

– Я не хочу, чтобы ты в это лезла, ясно? – жёстко отрезала Майя. – Это тебя не касается, уяснила? Уйди! Не хочу тебя видеть, Алекс!

Последнее она прокричала. Майя вдруг, неожиданно и страшно рассвирепела, почти напугав свою гостью. Глаза Алекс, до этого светящиеся живым участием к судьбе одинокой Майи, беспокойством о ней и тревогой, потускнели. В них пропало всякое выражение, хотя равнодушными они так и не стали. Алекс минуту смотрела в лицо Майи, но будто не видела его. Она сказала только:

– Да, не касается, конечно… Не касается…

Она торопливо поднялась на ноги, в нерешительности замялась, не зная, что сказать ещё или сделать. Теперь бормотала:

– Зря я пришла… не надо было… Я пойду?

Спросила себя, но сначала подошла к окну, и закрыла его, схватила с письменного стола Майи свою сумочку, которую успела на нём оставить. Вылетела за дверь, не оглянувшись. Через минуту Алекс наглухо закрыла окно и в кухне, вернув всё на свои места, потом хлопнула входная дверь.

Как обычно на прощание, Алекс не напомнила Майе:

– Поешь! Ладно?

Ей было всё равно?!…

***

Они познакомились, наверное, года четыре назад. Тогда Майя Райдэр интересовалась скульптурой, временами посещая выставки. Тогда её было легче вытащить из дома. Тогда она ещё могла чем —то увлечься.

Тогда сиделка, имя которой теперь стёрлось из памяти, внимательно следила за досугом своей подопечной, обеспечивая довольно увлекательные для той будни… К слову, именно та, уже безымянная, настояла на самом первом курсе лечения для Майи и контролировала его. Впрочем, тогда Майя и сама верила в вероятность благоприятного исхода терапии, ожидала с нетерпением, что со дня на день её коляску утилизируют, уничтожат за ненадобностью…

Шло время….

Да, о чём это она?..

С Алекс, Александрой Томпсон, они познакомились на одной из таких вот выставок. Ах, да… Майя тогда попросила сиделку без имени – что же с памятью?! – держаться чуть поодаль от неё… Как она стремилась, отчаянно, но бессмысленно, быть независимой от своего положения, так его и не приняв! Тогда женщина, заботившаяся о ней – мисс Дэвидсон! – отошла от девушки на пару шагов, деликатно изобразив на лице восхищение одним из изваяний.

– Спасибо! – прошептала Майя. Слова благодарности ещё не были редкостью…

По просторным переходам выставочного зала Майя на коляске петляла без труда, и совсем не задумывалась о направлении, не разу не встретив тупика. Многочисленные скульптуры, статуи и древних богов, и эстетично полуобнажённых богинь захватили её всю, она видела грандиозность человеческой мысли и остроту чувства создателей.

Раньше и ей хотелось сохранить себя, пусть только малую часть, но дать ей, этой части, столько значимости, сколько вообще возможно… Майя хотела когда —то запечатлеть на грядущие десятки лет себя саму, но так, чтобы немногие знали об этом… Запечатлеть и запечатлеться, как те люди, гениальностью которых она восхитилась, была впечатлена…

***

Она стояла в стороне от маленькой группы людей, хотя, очевидно, была к ней причастна. Слушала, внимала каждому слову экскурсовода и, в отличии от остальных, делала какие —то пометки в блокноте, немного хмурясь. Другие чуть слышно переговаривались между собой, а она казалась одинокой потому, что не проронила ни слова.

Почему —то она, обособленная ото всех, привлекала куда больше внимания, чем многоголосая экскурсионная компания, которая живо обсуждала что-то. Экскурсовод держался корректно, но уже словно отстранённо, постепенно его громкий голос затихал, и вскоре мог зазвучать только для одного слушателя – молодая женщина будто единственная продолжала увлечённо следить за повествованием.

Издалека казалось, что временами она улыбалась, но как —то печально и неуверенно. Похоже было, что она стала задавать вопросы, найдя для самой себя что-то важное в словах экскурсовода. Он, будто покорённый ею, откликался с большой охотой.

От незнакомки было не оторваться, ей был удивительно к лицу блеск в глазах и скромная улыбка…

***

За лёгкими движениями незнакомки хотелось наблюдать и дальше, но она пошла вперёд, за чуть обогнавшей её группой. Экскурсовод торопливо вернулся к работе, как —то, словно по волшебству, опять завладев вниманием публики.

И она словно звала за собой… Майя позабыла в тот момент обо всех, осталась позади и сиделка. А сама мисс Дэвидсон рисковала потерять подопечную из виду. Майя, как под гипнозом, направила своё кресло к маленькой группе, в надежде скоро очутится рядом с незнакомкой. Отчего —то сразу захотелось больше ни на дюйм от неё не отставать! Разве не странно, ведь Майя по собственной воле отгородилась ото всех знакомых? Но женщина и привлекала к себе тем, что знакомы они не были! Майе наскучило то, что она знала всегда!

***

Друг от друга их ещё отделяло некоторое, вовсе незначительное пространство. Экскурсия опять задержалась у очередного экспоната. Женщина, снова остановившись недалеко ото всех остальных, поправила волосы, замерла, отвлекшись на телефон. А возле неё возник…

Возле неё возник, быстро и незаметно, мужчина примерно её лет., встал плечом к плечу, мигом разрушив проведённые ею границы. Кажется, заговорил, заговорил довольно громко, чуть деловито, смело. Кажется, он не хотел ничего дурного, кажется, только представился и спросил её имя.

Однако…

Едва она осознала рядом с собой постороннего, её раскованность превратилась в нервозность. Её сковал непонятный страх, и она отшатнулась от молодого человека, как если бы он ей открыто угрожал. Она промолчала, не назвав своего имени. Но он, видно, никогда не сдавался. Сделал шаг ей навстречу, сказал что-то, похожее на заурядный комплимент.

Она слышала таких немало?

Наверное, она посчитала мужчину слишком докучливым – Майя услышала, как женщина сказала:

– Оставьте меня…

Но в голосе её не было слышно уверенности. Похоже было, что, чем ближе к ней этот мужчина, тем сильнее она боится его. Он усмехнулся. Неужели не замечал, как она сжалась, словно уменьшившись в росте, как почти побелело её лицо? Неужто он замечал в ней только красоту?..

Он усмехнулся:

– Почему это?

– Я… робости в ней не убавилось. – Я хочу побыть одна…

– Здесь, – он обвёл взглядом зал, – это невозможно…

– Я попробую! – настояла она, ещё отодвинувшись.

Но, ведомый сиюминутным влечением к ней, он снова стал наступать.

Она словно не могла стерпеть ни его самого, ни их предельную близость…

– Оставьте меня в покое! – и в голосе была уже мольба.

С каждой минутой ей становилось всё страшнее рядом с ним…

***

– Ну, что за недотрога?! – посетовал он. – Я же просто спросил имя, назвав своё…

– Оно не интересно мне! – выпалила женщина.

– Ну, хватит! – ответил он, не сдерживая уже злости. – Не люблю капризных женщин!

– А я не люблю назойливых мужчин! – громко сказала она.

– Сказал же, хватит! – не выдержал мужчина, и в нём не осталось ни одной не отравленной непонятной злобой черты. – -Думаешь, особенная? Таких, как ты…

Он попытался схватить женщину за руку, не привыкнув слышать даже подобие отказа от женщины, как бы привлекательна она не была. У всех на виду, но чудом не привлекая излишнего внимания, он почти прижал её к себе, разом лишившись не только крох человечности, но и порядочности, утратив схожесть, весьма опосредованную, с мужчиной. Наверное, он стал в её глазах по-настоящему мерзок, когда предъявил к ней неясные счёты?

– Пусти… – вскрикнула она, в момент его слабости исхитрившись освободиться. Так, вероятно, и работает страх? Вместе с адреналином он даёт нужные силы?

Она кинулась к выходу из зала.

Тогда на её пути и возникла Майя, не успевшая совладать с креслом…

Глава 3

Подруги

Четыре года прошло.

Майя продолжала пялиться в потолок, снова утопая в духоте.

Утро ещё не ушло, но давала о себе знать усталость, не имевшая ничего общего с утомлением тела, которого в полной мере Майя не чувствовала.

Что она наговорила подруге? Любимой подруге!

В памяти возникла та Алекс, которой она предстала перед Майей на выставке.

От мужчины она вырвалась, воспользовавшись первым же шансом. Потом, поравнявшись с инвалидной коляской, споткнулась об одно из колёс, пошатнулась и едва не упала на пленницу болезни, Майю. Вцепилась ладонями в подлокотники, избегая падения, и пробормотала:

– Простите, я не хотела! Я Вас не ушибла?

Всё, на что рассчитывала Майя, увидеть её глаза! Но незнакомая женщина, оказавшаяся довольно молодой, хотя и, несомненно, на несколько лет старше самой Майи, до сих пор напуганная и раздосадованная нежелательным разговором, долго не фокусировала взгляд на лице Райдэр. Той казалось, что ещё чуть —чуть и женщина, дрожащая, не успокоившаяся, ожидающая преследования, разразится слезами.

– Я Вас не ушибла? – торопливо спросила она, наверное, забыв, что уже задавала этот вопрос.

– Нет- нет! – быстро подтвердила Майя, сама недоумевая, почему беглянку охватила такая паника, когда с ней заговорил неприятный мужчина. – А с Вами… всё в порядке?

Незнакомка, наконец, смогла вернуть потерянное равновесие, но ещё не выпрямилась.

– Да, вроде бы… – осознала она, наконец, приходя в себя и встречаясь взглядом с Майей…

…Какие у неё были удивительно ясные, хоть и с отголоском страха в глубине, тёмные глаза! Бледность лица придавала им ещё больше выразительности. Она до сих пор хмурила тонкие брови вразлёт, на лбу образовалась складка обеспокоенности и только что перенесённого потрясения. Дышала она по —прежнему с надрывом, словно с тяжестью соревновалась былая лёгкость её существования. Наконец, она встала в полный рост, смутившись таким откровенным восторгом Майи при виде её. Немного порозовели щёки; она приходила в себя…

А вот как они узнали имена друг друга вспоминалось плохо.

– Александра Томпсон! – представилась пострадавшая только что женщина, протягивая ладонь.

– Майя Райдэр! – ответила на приветствие женщина, пострадавшая давно.

В то время ей было уже двадцать шесть.

***

Совсем непонятно было, зачем им знать имена друг друга. Нечасто приходилось проникаться чужими людьми, попутчиками на строго отведённом отрезке дороги, нечаянными знакомцами! Майя Райдэр не представляла себе такого долгого общения после случайного столкновения, которое требовало бы запоминать имя!

Но к новой знакомой легко было прикипеть душой по совершенно необъяснимым причинам… Как Александра не давала шанса отвести от себя взгляд, так и могла лишить возможности от неё отступиться, едва узнав… Она завладевала, без особых стараний, симпатиями, позволяла тем, кто был с нею едва знаком, рисовать будущее, где она была неотъемлемой, потрясающей частью…

Майе с тяжелым, непривлекательным характером это казалось чуть не чудом, ведь сама она была необщительна, пасмурна, как дождливый день, давила на плечи и чужаков, и родных тяжестью собственной натуры, порой даже не замечая, как непросто откликаться пониманием к ней. Её никто не любил!

И она не стремилась быть любимой, иногда страшно горюя от этого.

Только иногда…

***

Блестела чёрная кожа спинки инвалидной коляски, по которой плясали солнечные лучи. День, начавшийся так неудачно располагал к дурным мыслям, безрадостным эмоциям, обидам.

Майя нанесла одну? Она обидела единственную подругу!

Её особенно никогда не терзало чувство вины, не смущала совесть. Казалось, она, та самая совесть, как ненужный орган, давно отмерла. Но тут припомнилось… Она прогнала от себя Алекс, пришедшую в эту тюрьму без надзирателя! Как она могла?!Алекс пришла с добрыми намерениями, лёгкая и нежная, не на показ, но всегда проявляющая любовь к Майе, чуть не испокон века – с момента знакомства… Ушла она, изгнанная, нет, убегала, оскорблённая в лучших своих порывах и несомненной искренности, что, если навсегда? Навсегда слишком долго теперь! Теперь, когда дружба с Алекс стоила целого мира, а её поддержка стала так необходима – недавно уехала мисс Дэвидсон. Ах, вот оно что, вот зачем хотелось вернуть Алекс: она взяла на себя некоторые заботы сиделки, совместив с принятым вскоре после встречи статусом компаньонки? Майя признала себя эгоисткой, набирая знакомый номер и слушая гудки, ещё не готовая извиниться за свою грубость. Ей всегда плохо давались слова «Прости меня!», она отгораживалась от собственных ошибок, не признавая их.

Она не умела быть не правой, хотя часто именно Майя должна была признаваться в том, что поступает неверно. Но… Майя умела, выучилась быть эгоистичной, и, что бы не произошло, находить оправдания перед самой собой.

Гудки были бесконечны.

Алекс словно исчезла безвозвратно.

Потом тот самый, заветный, номер мобильника Алекс отозвался молчанием….

Бесплотные попытки вернуть всё на свои места…

Да что это нашло сегодня на неё, Майю?!

***

Дверь в квартиру её подруги, ни разу раньше не позволявшей себе подобного обращения с Алекс, а, напротив, будто ловившей каждое слово, эмоцию, принимавшей всё, что предлагала Томпсон с радостью, закрылась звучно. Алекс показалось, что у неё уже не будет необходимости вернуться сюда. Её прогнали, и чувствовала она себя странно, толком не осознав ещё случившееся.

Не воспользовавшись лифтом, Алекс бегом спустилась вниз по лестнице, выскользнула на улицу, затравленно оглянувшись по сторонам, ставшая частью пробуждающейся улицы.

Куда же ей теперь податься?

Повеяло утренней, довольно ощутимой прохладой, и Алекс запахнула полы плаща, направившись в сторону дома. Хотелось пройтись и, может быть, подумать о случившемся…

***

Алекс не винила свою младшую подругу в сказанном ею. Их дружба не строилась на беспрекословном тактичном общении, о дипломатии речи никогда не было…

Они обе были людьми с недостатками, порой умело завуалированными, порой выходящими на поверхность. Она просто хотела разложить по полочкам то, что пережила, то, что пережили они обе! Алекс понимала, как тяжела жизнь Майи, и отдавала себе отчёт в том, отчего та бывает несносна, невыносима… Бывало Майя сама звонила и каялась… Стоило ли ждать извинений теперь?

Но прощать подругу Алекс было не за что, и она была растеряна и огорчена не тем, что ей криком указали на дверь… Чем именно, она не знала и сама, а если знала, не смогла бы сформулировать мысль…

Они были похожи по сути! Каждая до чёртиков боялась, что откроется шкаф со скелетами! Каждая молчала или помалкивала… Они никогда не говорили совсем откровенно, о самом личном, и каждая согласилась не мутить спокойную воду… Только иногда вспоминалось…

Алекс шла, но глаза постепенно наполнялись слезами.

***

Алекс не могла спешить домой, всё медленнее и медленнее шагая, окунувшись в собственные воспоминания. Она позволяла себе иногда… грустить, утрачивать благодушие и доброжелательность. Алекс смела иногда плакать! В тишине или шуме улиц, в уединении или толпе.

Дорога вела её сквозь парк.

Напрасно она надеялась во время прогулки привести мысли в порядок, в голове не осталось ни одной разумной догадки, помысла, не получалось порассуждать о ближайшем будущем, светло или сумрачно оно было.

И только в горле застрял вдруг страшный ком. Не покидало её давнее.

Сумочка соскользнула с плеча, и теперь почти волочилась по земле, ворот плаща трепал всё усиливающийся ветер. Алекс иногда поправляла волосы…

Впереди кто-то громко смеялся, располагая, наверное, подобающим событием, слышался разговор нескольких мужчин, наперебой обсуждающих что-то. Оказалось, компания их разместилась на скамье чуть дальше по аллее. Когда Алекс поравнялась с тремя мужчинами, один из них пошло присвистнул.

– Какая, смотри, Датч! – Алекс видела украдкой, как в её сторону указали пальцем.

– Красивая! – подтвердили Датчу.

– Ничего… – похабно оценил Датч, в задумчивости потерев подбородок. – Пошли?

Они поднялись со скамьи втроём – Датч и два его спутника, были словно одним организмом или давно знали друг друга, двинулись к Алекс, даже ступая синхронно.

Она прибавила шаг, испугавшись чего-то. Может быть, этих мужчин? Их перевеса во всех смыслах?

– Эй! —окликнули её, но Алекс только ещё быстрее двинулась вперёд. Возможно ли, среди белого дня слышать улюлюканье за спиной, как во время увлекательной погони. Алекс слышала его позади. – Эй, стой ты…

Но Алекс лишь перешла на бег. Она уже очень боялась непонятной решительности мужчин, их намерения не были сюрпризом. Она же… Она была уже взрослой…

Прямая аллея стала вдруг до невозможного длинной. И никого, кроме них, потенциальной добычи и преследователей, не было. Стук её низких каблуков рассеивался в чистейшем воздухе.

Ей показалась настоящим спасением боковая аллейка, в которую она вбежала, уже не обращая ни на что внимания. И не останавливалась до тех пор, пока, уже в другой стороне, не послышался глумливый гогот компании мужчин, с которыми у Алекс получилось разминуться. И, удаляясь, они всё обсуждали:

– Ненормальная какая —то! Вечно тебя психованные привлекают, дружище!

«Психованная» переводила дыхание, вцепившись в ремешок сумки.

***

В замочной скважине повернулся ключ. Александра открыла дверь квартиры и встала одной ногой в коридоре, другой – в прихожей. Улыбнулась, глядя под ноги:

– Привет, Бакс, я тебя снаружи слышала!

В ответ на её приветствие пёс по кличке Бакстер опять завилял хвостом из стороны в сторону, дождался, когда хозяйка войдёт, и с радостным визгом бросился к Алекс в объятия, чуть не сбив с ног.

– Ну-ну, малыш, – пёс, стоящий на задних лапах, был с ней практически одного роста, – что, соскучился без меня?

Бакс подтверждающе залаял, хотя опустился на четвереньки, когда Алекс потрепала любимца по холке. Пёс —единственный смотрел на неё озабоченно, по – человечески, словно зная, что с ней случилось что-то неприятное. Он немного скулил и повизгивал, словно в знак честнейшей солидарности.

– Всё нормально, Бакс, не переживай! – успокоила она, на ходу снимая плащ, а пёс, будто не поверив её словам, лёг на пол, уложил голову на передние лапы и принялся наблюдать, как Алекс надевает домашнюю обувь. Она наблюдала за ним исподлобья.

– Пошли со мной? – вопросительно позвала она. Бакстер при первом звуке её голоса вскочил, опять вильнул, соглашаясь, хвостом.

– Идём, мой умница! – Алекс ещё ласково почесала пса за ухом.

***

Алекс слышала, как в кухне Бакстер радостно гоняет по полу миску с водой, вдоволь утолив жажду. Сама она, наполнив стакан молоком, ушла к себе. Немного посидела на постели и прошла к книжному шкафу, хотя совсем не собиралась читать. Пошарила по полкам рукой и выудила на свет старый фотоальбом. Со всех страниц на неё смотрела одна и та же улыбающаяся девчонка, то совсем малышка, то уже подросток лет четырнадцати.

Алекс, улыбаясь, рассматривала снимки. Потом жизнь в фотографиях оборвалась. Юношества никто не запечатлел на пленке, но оно навечно было выжжено в памяти…

Она, пожалуй, много плакала сегодня, но хотела ещё и не сдержалась. Альбом, оставленный раскрытым, она положила рядом с собой, свернулась клубком на кровати, и долго плакала недетскими слезами.

12 Järgmine

Главная героиня