Ночь высокого до. Премия имени Н. С. Гумилёва

Благодарности:

НП "ЛИТЕРАТУРНАЯ РЕСПУБЛИКА"

Директор издательства: Бояринова О.В.

Руководитель проекта: Крючкова А.А.

Редактор: Петрушин В.П.

Вёрстка: Измайлова Т.И.

Обложка: Крушинина В.А.

Книга издаётся в авторской редакции

Возрастной ценз 18+

Печать осуществляется по требованию

Шрифт Serif Sans 10 Centered

ISBN 978-5-7949-0915-9

Издательство

Московской городской организации

Союза писателей России

121069

Россия, Москва

ул. Б. Никитская, дом 50А/5

2-ой этаж, каб. 4

В данной серии издаются книги номинантов

(участников) конкурса им. Н.С. Гумилёва,

проводимого Московской городской организацией

Союза писателей России

Электронная почта: litress@mail.ru

Тел.: + 7 (495) 691-94-51

© Елена Талленика, 2022

ISBN 978-5-7949-0915-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От Автора

Дорогой читатель!

Ты держишь в руках книгу, рожденную в те самые ночи, означенные мной, как ночи высокого до, ибо творю по ночам: ночь – мое время. Когда город засыпает, поэты ловят звуковой пеленг Вселенной.

Поэты – мистики, и я – не исключение…

Высокое «ДО»…?

Уверена, что тебе откроется в нем и высота ноты, и мера предела, и глубина предчувствия, и степень наполнения, и время осмысления, и граница дозволенного, и расстояние до пресловутого горизонта, который воображение окрашивает в неповторимый цвет МЕЧТЫ и имеет свою четкость линии…

Мой горизонт синий, с голубыми облаками и весь в алых всполохах. Там продолжается мое Небо, такое оно сегодня, наверное, потому что и мне приходится переживать общую тревогу, связанную с пандемией covid, когда рефреном всей жизни стало:

УСПЕТЬ…

И я не знаю, каким «мое Небо» будет завтра, но твердо знаю одно – неизменным останется желание запечатлеть его.

Находясь в состоянии поиска ИСТИНЫ, устаю ли я?

Нет… мое время подчинено особенному календарю: на нем всегда 32-е мая, и особенным часам, с 25-м часом на циферблате. И что бы не происходило, чудесные часики показывают-таки время ЛЮБВИ и ВДОХНОВЕНИЯ…

Улыбаюсь…

Хочу, чтобы и ты улыбнулся перед тем, как занырнуть в книгу: там много для души, ума и сердца – и значит, мы будем разговаривать всерьез…

С любовью,

Елена Талленика

ПРОИЗВЕДЕНИЯ 2021

этим дорожа

 
от мимики подвижного юнца
лишь часть лица другую морщат думы
я может быть на холоде дрожу
а может быть смотрю через окно
нет разницы интриги тоже нет
предмет любви намеренно придуман
так снайпер в механической связи
играет роль в событиях двух дней
я знаю как движения руки
опережают дребезги бокала
рубиновое выбродит вино
пока ты держишь паузу глотка
что нотная гармония к слезам
поэтому довольствуешься малым:
оставить все до лучших из времен
но их благословенность так редка
я может быть оставила следы
пока снега не стаяли ментально
пока лениво моросящий дождь
не стер рисунка маленьких подошв
желтеющим листом кленовый шторм
не запечатал собственною тайной
и не сказали окна ждущей мне
что все воображаемое ложь
и снайперу иная ипостась
он не сменил бы адреса и дома
и мне ничем другим не временить
отчаялась бы если бы не ты
от мимики подвижного юнца
лишь часть лица другую морщат думы
я это вижу этим дорожа
вытаптываю новые следы…
 

серафим и Серафима

 
и сказал серафим Серафиме: уже заря
гроз разряд отгремел и стихнул пугалась зря
шестикрылый плеча коснулся легко паря
тем порвав тишину как цепи на якорях
восемь лет не судьба воспрянешь – поднял хитон
и обрушил на складки юбки луи виттон
Серафиме помог укрыться крестя при том
ведь как будто забылась мыслью кладя бетон
три стены на четвертой окна а дальше всё
и не сад и не поле ширью: люпин паслён
и не звездка луны весомей в окне блеснет
тупикового «если» – сетью паук казнен
Серафима не терпит ретушь не терпит грим
Серафима проста в общении с судьбой и с ним
против ретуши многоцветной ей цвета три:
черный белый и вдохновенный что жжет внутри
вдохновенный из крови венной из тонких жил
красный конь и огонь дом алый в котором жил
лепесток полевого мака поверх межи
что казалось простым и ясным слезой дрожит
и сказал серафим Серафиме: рисуй любовь
не брала для нее ни розовой ни голубой
не крестила крестами черно хоть знала боль
вдохновенным кропила ало бетон рябой
у стены появились раны ничем не смыть
серафим трепетал крылами тревожил сны
отрешенной  в миру позволил житiём прослыть:
нелюдима чудаковата не ждет весны…
серафим обещал: забудешь на нет сойдёт
за триасами  мезозою черед грядет
все сотрется мытьем ли катаньем ли битьем
повзрослеешь – и шестикрыло берег ее
он уверен он однозначен он сам как Бог
он приближен в познании мира к стопам его
наблюдателен осторожен из стрел набор
пухло розовым ангелочкам он: Я – само
Серафима почти смиренна почти нема
не телесна дебелой девкой по теремам
то вздохнет то смыкает веки дремой дрема
валит с ног жеребенком алым степи привал
если ей ничего не снится пиши: мертва
Серафима рисует лица уснув едва
всем: одно ничего не сделать хоть пей отвар
из трехмерной палитры цвета осталось два
и один из них черный черный какой второй?
этот цвет на траве точеной дневной порой
в синеве молодого неба где все старо
на гнедой жеребячьей шкуре чужим тавром
он один неминуем казнью бетонных стен
болью если точны удары до жил костей
Серафима душой невинна и не из стерв
не звала молодцов на помощь для ратных дел
одинокой бралась за флейцы за мастехин
и укрыла стена в изъянах под балдахин
вожака голубиной стаи что раньше хил
с подоконника цокал крохи у Серафимы
если даже обрушат стену отыщет часть
не изъеденную граффити по кирпичам
так чтоб бережно возвращаясь в ее печаль
и двукрылым став серафимом светло молчал…
 

Анне Ахматовой на «Сероглазого короля»

 
взглядом
почтовыми
авиа
точками и тире
азбуки самюэлиевой:
«вот что творит бог»…
в доле секунды здравого
разумом умерев
фата- морганы пеленгом
юрких галер рабом…
завтра я передумаю
здесь и сейчас – жива
здесь и сейчас —
«додумалась»…
силюсь переступить…
кто-то назвал беду мою
приличия
как кружева…
без церемоний
жимолость
шелка кровавит нить…
жестом цепями рухнувшим
стоном мычащих мм… мм… ммм
сонмом овец за пастырем
пригублю – гублю – люблю…
завтра я передумаю
благоволите мне
нравственна и решительна
голублю за то что юн…
перебирая в вазочке
память о лепестке
розы до розг опавшие
нищенствую и терплю…
взглядом
почтовыми
нарочным
из… от…
под дых тоске
прочь от всего вчерашнего
в синий зрачок
как в люк…
 

без оглядки на выросший цвет…

 
не общителен…
не понижай высоты…
голос внутренний —
ему из свобод
две:
да —
когда нож в ладони застыл…
нет —
когда
поперек – вен…
нет, Марина!
не надо рябин в гроздь!
в горсть – рыбёх
из елабужской донной реки —
солнцу в морду!
за то что везде – гость,
за повинность
под ним не читать книг…
за парижи и праги
в московии костьми лечь…
просторечье…
тебе ли нужда в нем?
написала: не вынесла…
и котелок – в печь.
золотых рыб зажарила
с кровью жаберных нёб.
в вос – кре – се – нье
хозяйский уклад: крест
всё- подстрочник…
любая из баб: – мать
протестуешь —
поэтом!
поэтому взгляд в лес
там деревья сильнее
и есть из чего выбирать…
без оглядки
на выросший цвет – сын,
за отчаянье —
загубленный цвет: дочь
«я не буду свои хоронить сны…»
– так решила
и с этим ушла прочь…
 

все обманно… бабулечке…

 
чашка выскользнула из рук..
счастье близко?
сколы розовых лепестков —
в море чайном…
ты когда-то была в миру
пианисткой…
мне теперь не сомкнуть легко
и в отчаяньи – пальцев тонких
их больше нет…
есть уродцы
извлекающих звуки – нет,
есть пистоли…
все истории о тебе:
как бороться…
лица помнящий гобелен:
царство – моли…
в море чайном
суровит нить – муть спитая.
явь запретная – аромат настоящий…
не из China!
тюками плыть из Китая
нежной пагубе лепестка
в стол и ящик…
только пагуба не плывет,
всё обманно…
я бы тоже могла играть
крючкотворно…
не играю…
под шпалы – лег
белой манной —
снег…
опущенной крышки стук:
всем притворным…
расстилающим
в дали
рельс
под составы,
мне везущие чайный сор,
с гор, как будто…
чай спитой…
из безвкусия весь…
сахар талый…
я бы тоже могла играть…
но не буду…
 

под ожерельем бусин в частом пульсе

Бродскому…

 
пластмассовые диалоги ни о чем
пластмассовые лица персоналий
и так общи тик-токовых общин потуги к славе
есть что сказать? нет только показать
дух тоже нищ и мозг не господин
богь – налик  не печаль на лик
и он финален… а Вы писали:
«я был только тем чего касалась ты ладонью»¹
любовь агония под раной ножевой
бинтую душу мой мир разрушен барабанной дробью
тик-ток тик-так дик так!
пласт массы неживой игрушечно-игрушен
венецианских люстр под ноги брызги
в них кончится демарш колонн
я ласток вдохновенье  гнезд огрызки
перед балконами келейных орд
из фриков недоумков и дебилов
к Вам к Вам мой милый более спешу
в любви прекрасной всем инстинктам низким
запретного коснуться предрешу
под ожерельем бусин в частом пульсе
 

метро

 
паук метро съел гусеничный поезд
с моим жукоподобным четвергом за четверть часа
его нутро через хитина прорезь
слюдообразных крыльев перепонок и пульс нечастый
мой взгляд несчастный в зеркале души
вагонных окон вымытых до блеска
в них аллергичный к запаху Vichy
ребенок чей-то досаждает детским
мужской командой начатый турнир
за правообладанье местом силы
мою помаду вдохновенье лир
и муз рыданье обескровил  синим
сидят – стою без возраста пока
тоской и рифмой: временам Верлена
под кринолином юбок стать таю
в прекрасном веке на твоих коленах…
 

бананка

 
а правда хорошо что так легко бананка ловится?
под Сингапуром где-нибудь на безымянный палец
она не слишком привередлива набросится и будет только рада
полпальца откусить: бананка стерва та еще! совет: идя под Сингапур
неси с собой в кульке аптечку с йодом а те места где сточность вод
рисуется зеркальной еще библейцы называли миражом
у них любая грязь мираж – у меня иначе но к ним претензий нет:
на вкусы ставят и берут по ставкам куш иногда бывает и с душком
но к этому привыкнуть надо… еще бананка непременно смотрит в рот
готова рыскать  между коренными и резцом как будто задаваясь подозрением:
где пара? ну нет резца и черт бы с ним и без резцов живут на свете флорентийцы
бананка мммммм слово просто блеск давно не слышала – отпочковалась школой
и в люди! универы познавать – познала: лучше б жить невеждой с триумвиратом
Л В Н …и так берет тоска! у всех резцы как подобает по слоновой кости
мне вечно камнем выбивать мыслителя из мезозойских глин
манкируя Родена с ним в перевертыши играть кося под Анеле
и хорошо что пальцы целы обсосаны но сложены в кукиш
импровизация на тему go to hell для рыбки из банановой страны
хочу спросить: те кто поют в жару: ой и так далее мороз – они откуда?
не лучше ли Adagio орать и попурри из Carpe Diem свисткового регистра?
пока уродство моментальным фото в гримасах корчится на мусоре the beach
и не всегда ручною обезьянкой не с этой темы начиналось слово зло:
уплывшая под Сингапур бананкой – была в преступной сути хороша!
 

у глубин океана твой взгляд отнимая…

 
здравствуй – скажу я тебе возвращаясь
я останусь с тобой на плывущем Титанике
есть ещё пара миль до начавшейся паники
и предчувствие беды чтобы снять все табу
у границы дозволенного портретное сходство
размывается черной водой океана
и торопится бездна уже богоданная
стать моментом волнующим и приблизить к тому
чтоб оставить навек навсегда воедино
ничему быть способным отдалить на полметра
от того рокового и немыслимого момента
когда айсберга мощь разорвёт даты льдиной
и батистовый шарф что никак не тонул
у глубин океана твой взгляд отнимая
я останусь…  когда поглотит наши души
в тот момент прокляну все границы и суши
лишь за то что так долго с тобой разделяли…
здравствуй – скажу я тебе возвращаясь… я передумала…
страх сменяет восторг от зловещего скрежета стали
алый снег черный лед по перилам железным
я останусь с тобой не для дела полезной
а к объятиям смерти ревновать на живых наплевав…
 

15-12-21

будь со мной

 
буду иначе зачем жизнь
из междометий рождаю души песнь
первое слово предтеча любой лжи
я из молчанья из голоса ты весь
будешь иначе зачем всё
Оооо не присвою на дольше чем ночь длю
мне прорастает из собранных дня зёрн
силы редчайшей желаний твоих вьюн
будем иначе зачем быть
бога бояться напротив себя встать
он до венца незатейливый вел быт
значит и нам что-то больше чем жизнь знать…
 

в дорожном костюме

 
замочная скважина под силуэт ангела
преград не найдя вошла я так умею
не спрашивай кто ты? сквозняк торжество факела
в дорожном костюме оставь подпирать двери
приветствия жест или это протестное: хватит
так гонят виденья когда их не тащат в постели
моих неврастений на стульях висят платья
в дорожном костюме шлифую косяк двери
а было бы просто: а было бы простынь сдернув
никто до меня и никто не придет после
дорожный костюм черный черный черней дерна
и белая блуза поверх рыжих звезд оспин
не знал ни одной не обвел нежно со-звездий
луны не отпраздновал как мореход юный
которого шторм после каждой волны крестит
и гонит на берег следы пеленать в дюны
могла не входить перед дверью застыв чувством
разносчик газет веселил согревал словом
в замочную скважину: ключ – если слух чуткий
щелчок: показалось и на оборот снова
не прошеной проще: фиалковый взгляд ночи
босая душа от стены до стены эхом
замочная скважина мой силуэт корчит
еще не впустил но уже повредил эго…
 

и больше не уверовать совсем

 
не стало этих лет спустя
и грустно вроде бы
и больше не уверовать совсем
в мечту без повода
осталось только детская луна
и небо родины
настало по-собачьи на полу
свернуться молодо
 

за время сов

 
«лишь бы» катится с горочки  догнать успеть
если мной будет поймано останусь жить
не дотронется облака игривый ветер
в сонных травах запутался смирен лежит
стал тяжелым туманами обрек зарю
занимается алая а взору хмарь
остается единственно небес царю
не казнить за невольное прошать как встарь
«лишь бы» собрано горсткою: зола и соль
к перекрестку направиться в судьбу швырять
и устать и измучиться за время сов
восковая окалина на досок ряд:
половицы расшатаны ведь я  шатун
в пять углов лбом не тычется одна лишь смерть
не страшит если кажется что где-то тут
«лишь бы» катится с горочки должна успеть…
 

плюс

 
не верю… только я и снюсь
оставив эпителий на щеке как шрам на шее
зачем ты так? прямолинейный враг нежнее к жертве
мы вымрем без любви размножит только плюс
между имен асфальтовой мишени
затоптанная более любовь чем стон блаженный
не верю… только я и снюсь
фотограф держит гранки в сейфе темном
еще не память я еще жива и профиль резок
ты проявляешь их как тайный шифр
в камине вой метели веретённой
решетка и препятствие огню и ей диезом
не верю… только я и снюсь
от имени гарантов совершенства
что провоцируют явление твое в моих цитатах
вне логики вне диалогов норм
без циркового с чувствами мошенства
за то что доводить до слез могла когда-то…
 

хурма

 
кормлю хурмой свой ноябриный сплин
с медовой мякотью отождествив полезной
на руки взяв уютного кота уединенья
восток восторг дары тугих корзин
долин ферганских и садов Хорезма
сок на ножах уныния – катан и на коленях
люблю тепло я нежность и уют
вечерних разговоров полушепот
я шелковая кожица хурмы и виноградин
не ради… удовольствие люблю
пространства без запретов и решеток
когда моих спокойствий вор тобой украден
чего не ждешь случается легко
медовый сок: силки для тонких пальцев
касание и увязаешь весь: янтарна мякоть
ноябрьский сплин лысеет париком
ни крон густых ни в гнездах постояльцев
но есть хурма – хандры осенней месть
не даст заплакать…
 

смог

 
кто сказал о тумане: пролитое молоко
эту взвесь весть небесную по чашкам лить?
пить младенцу сознания засыпая легко
или плакать бессоннице о потерянной нити
о туман! неприкаянна ничьим речам
и молчанию вязкому плыву одна
осторожно на каменных льдах-началах
невесома: как будто цветок лаванд
я невидима оку пороком страсть
я могу раствориться до самых пят
в безразличье обличьем девичьим впасть
и остаться неузнанной для тебя
я могу не пожаловать титул «Смог»
смог! – отчаянье знать о том
кто сказал о тумане пролитое молоко?
дым… безвольно вдыхаю ртом
 

локдаун

 
я иду Маросейкой не рассеянна сосредоточена
я ищу многоточия мостовых вековых
над: в густых облаках серых белых и прочее
уготованный снег ищет пятна травы
он пойдет и вот-вот я его ощущаю межрёберно
пульсом в ямке яремной холодеет безвинно душа
моросящим дождям время вышло октябрь зарёванный
наступать ноябрям а они лишь предзимьем грешат
мне объявлен локдаун за четыре счастливых столетия
на примете у вируса полнокровие каждой строки
разве мой остракизм убедительней правила третьего?
я привитое дерево и должна оставаться таким
мне весной плодоносить вслед тоске Маросейки осенней
обновлением гвалта и певучестью птичьих родин
мал там начатый стих но великому чувству посеян:
никогда без любви и как будто один на один…
 

у воды мертвой мраморной

 
притяжение к жесту каждому слову взгляду морщине действию
к первому ставшему нитью серебряной волосу
я отважная небожителю соответствую
от молчания отраженная словом голосом
притяжение: с ним не справиться не унять не отнять жива – люби!
просто так не случается у дня год страж
ради ночи единственной фре египетской данник себя убил
взяв за ней смерть в приданое и я туда ж
звездочет в подземелье не знающий звезд иных – итожь
так должно – отвечаю трехкнижию едва прочтя
на крылечке златом восседали: царь бог и вождь
а я мимо я – мимо  не учтивая не учтя
нет законов: без правил бесправие: любил – умри
олененок мне на надгробие – не постамент!
олененок с глазами грустными в размер Таврид
у воды мертвой мраморной – живой взамен…
 

каданс

 
танцующий на стеклах в темноте всегда один
и я одна больное одиночество свое танцую
мне зрителей придумает каданс
дуэтный выход нарисует тень
сердечное расплющено в груди под стон Мацуи
у странных женщин бабочковый глаз
нельзя смотреть в полуденное солнце
нельзя смотреться в дикую луну под луч фонарный
ослепнешь – жизни ветер не придаст
не понесет сложённую бороться
и не оставит к бедрышку прильнув терпеть Канары
ожившему счастливым не сойти
счастливое – зловещий флер обмана
не привлекательней коричневый загар когда есть черный
танцующий на стеклах в темноте
никем не видим не опознан в ранах
когда мне для любви одна Саган – быть обреченной…
 

никогда

 
думаешь я когда-нибудь отпущу тебя – никогда
мы состаримся вместе годам городам
водам гольфстримовым океанами переплетясь
возлюбившие парусник как дитя
в становлении духа экстримовом
никому не отдам за тоску одиночества и отчаянный вызов смертям
думаешь я когда-нибудь разлюблю тебя – никогда
я слагаю истории в них горда называться твоей
парусов оберегами номион романтический дан
океановой истине за красу поглощенных морей
красота – не божественна красота столяра прищур
думаешь я когда-нибудь отомщу тебе – никогда
успевая отказывать двух песчинок дождусь в пращу
просочив через длань свою и слепа и давно седа
думаешь мне аукнется интуиция выбора последних лет
уставая отказывать добилась искусств:
наслагала историй: беспростынно лежат на столе
в них то бабье то девичье то твоих поцелуев укусы…
 

в глубь сердца путешествует стрела

 
подруга ветра и самоубийц свет лунный млечен
могу не говорить о естестве и донной боли
философ – зарекает от любви нечеловечной
не оставляя призрачных надежд быть  кем-то  понятой
в глубь сердца путешествует стрела: всему открыта
мой лучник не удачливый стрелок он просто лучший
другие: суть охотничьих свистков капканных пыток
его винить за дождь в дождливый день и черень тучи
не обвиняю – я  ношу мишень как крест на шее
на белом платье – алое пятно: не промахнуться
луна Конфуций  затянула мне тоски – ошейник
успев до появления облаков на небе куцем
успев до оперения стрелы и крика боли
не важно кто кого опередил важны потери
отозванные гончие хрипят но ты – не волен
на белом платье – алое пятно и крест на теле…
 

у подножья себя

 
зацепилась за гвоздь стеной портретом
уронив обстоятельства ваз цветочных
на часах время точно
у безвременья птицы в клетах
если даже запели
разбудили ко дню рабочему
рассмотрела вблизи глаза небесные
в них умела тонуть шепой бермудовой
ваз цветочных хрусталь не любит резкого
у подножья себя свалила грудою
геометрия книг в кирпичном остове
имя просит найти образчик голого
одеянье души в приюты роздано
может сирот согреть тебе не новое
не жалею цветы лежат затоптаны
если даришь не ты живут мгновение
потому что к ногам носили толпами
а к надгробью – один явился с веником…
 

за титрами простуженного дня

 
балкон  не трон не рухнет подо мной
толпа не хлынет к месту обрушенья
разглядываю в тридцать этажей – надменных
мне видно полноводное реки
и муравьиных нравов прегрешенья
загаданные Дели и Пекин – мгновенны
так высоко так близок горизонт
его изгиб очерчивает землю
доподлинно: шарообразен мир хребтам слоновьим
загадываю Дели и Пекин
всех накормить по хоботовым семьям
бананно ананасовой едой в ладонях гномьих
а что еще рассматривать в дали
в привычном фоне сталинских высоток?
за титрами простуженного дня болезни новой
covid?
и я глотая молоко вопросом задаюсь за медом в сотах
осталось сколько? и когда конец?
так мне хреново…