Loe raamatut: «Изюм жизни. Как полюбить мир, когда все рушится»

Пролог

Никогда в жизни не писала пролог. Зачем он? По-моему, затем, чтобы автор и читатель сонастроились.

Настраиваться друг на друга важно в любом диалоге: в бизнесе, в отношениях, в творчестве, в молитве, в учебе… даже на суде.

Пока я писала эту книгу, я увидела, что жизнь гораздо мудрее моего активного ума: книга сложилась только тогда, когда я стала слушать дыхание и тишину. Все ее мотивы зазвучали в унисон.

Двигаясь от главы к главе больше года, я обнаружила, что история, которая просится быть рассказанной через меня, не только о том, как быть успешным предпринимателем. Это история об отношениях людей. О том, что воевать больно, бессмысленно, бесполезно – важно полюбить ближнего, как самого себя.

Полюбить себя, ближнего и мир.

Я бы хотела, чтобы вы читали эту книгу сердцем. Я приглашаю вас в приключение.

Глава 1. Пять перелетов до Перми

Лежа на диване, я читаю странную книжицу. Мягкий переплет, голубая обложка с красным сердцем и надписью «Сила внутри тебя». 1998 год.

В моей маленькой спальне (она же мастерская) в метре от дивана, на большой столешнице в углу – промышленная швейная машина 22 класса, рядом – оверлок и гладильная доска. Над ними почти во всю ширину полустенка – длинная лампа дневного света. Всю оставшуюся площадь комнаты занимает огромный стол. На нем – стопка тканей, ждущих кроя, пестрая гора подрезки от сшитых уже вещей, лекала, жестяная баночка из-под леденцов с булавками, несколько портновских ножниц. На полу валяются огрызки разноцветных ниток. Я работаю до изнеможения и – сразу спать, не до уборки.

Луиза Хей пишет: «Посмотрите на свое жилье. Его состояние говорит о том, как вы к себе относитесь». Я посмотрела на комнату и ужаснулась.

Под потолком виден рисунок обоев – орнамент из розовых цветочков с позолотой. Остальная часть стен просто шершаво-бумажная, цвета неотбеленной бязи. Рисунок стерся, и мой глаз, как впервые, видит результаты детских экспериментов: карандашные цветные кракозябры и жирные пятна от пластилина. На окне – несколько слоев белой краски, поверхность рамы неровная, словно переболела оспой. Ее стыдливо прикрывает куцая штора из полосок оставшейся ткани с купленным где-то за бесценок кружевом.

– Легко сказать! А где взять деньги хотя бы на обои? – вслух подумала я и испугалась своего голоса.

У меня растут двое детей. Старшему Гришке десять, а Лере всего три. Вова, мой гражданский муж, жил и работал на Сахалине и погиб прошлой осенью. А за четыре года до его смерти я в песцовом полушубке с пятилетним Гришкой сбежала от него, не выдержав золотой клетки. В то время очень трудно было купить билеты на самолет. Так приспичило, что я собралась за час:

– Куда есть билеты? – интересовалась я в кассе каждого аэропорта.

Из Южно-Сахалинска мы улетели в Хабаровск. Из Хабаровска – в Красноярск. В Красноярске чудом достались места в Новосибирск, в аэропорту Новосибирска – в Челябинск. Из Челябинска летели на старом ревущем самолетике, который казался картонным: его весь полет трясло, а я молилась. Так мы попали в Пермь. Я стремилась в любой город ближе к родительскому дому – практически в нищету.

Почему? Муж запрещал мне работать, а творчества у плиты мне не хватало. У нас была страстная любовь, Вова меня баловал: иномарка, шуба, новейшая японская техника. У Гришки заграничные игрушки: машина с сиреной на пультуправлении, автоматы разного калибра, ярко-желтый подъемный кран – уменьшенная копия настоящего. Ими хотят играть все взрослые мужики. Я ездила на пурпурном японском автомобиле с черно-красными бархатными сиденьями и встроенным холодильником в салоне. От скуки покупала дорогие продукты и вещи. В нашем гараже стоял темно-синий кадиллак с сиденьями из натуральной кожи.

– Зачем он нам? – интересовалась я.

– Это выходная машина, Лен. Для праздников, – просто отвечал Вова.

Свежие абрикосы в ноябре? – в Перми люди о таком даже не мечтают, а на Сахалине килограмм стоит как перелет в Москву, но продается. По рецепту из журнала BURDA я пекла зимой пирог из свежих абрикосов. Однажды купила себе золотое кольцо. Мне не нравилось, но все мечтали о таком. Я носила его на пальце, и оно навевало на меня невыносимую тоску. А Вова все время спрашивал:

– Что тебе еще нужно, Лен? Катаешься как сыр в масле.

– Я хочу работать! Мне скучно дома.

– Чтобы на тебя пялились мужики? Занимайся домом. Разве дома работы мало?

– Я хочу быть в коллективе, Вова! Как ты не понимаешь?

Я нашла в газете объявление и пошла учиться на первые попавшиеся курсы. Они оказались бухгалтерскими. Все удивлялись:

– Ты планируешь бухгалтером стать?

– Нет! – отвечала я. – Просто интересно, пригодится!

Вова встречал меня на своем, всегда идеально чистом, автомобиле Nissan Cedric. Я выходила после уроков с блестящими глазами, а он безбожно ревновал. И я не выдержала.

Я вернулась в жизнь, которой жила до экспериментального замужества, и снова села за швейную машину. В моих жилах течет кровь белошвеек нескольких поколений. Работаю на себя, а не на дядю, без праздников и выходных. В отцовской трехкомнатной квартире папа с мамой спят на диване в гостиной, в комнате поменьше – мои дети, а я – в своей мастерской. Пашу с утра до ночи, родители присматривают за детьми, едим мы в основном картошку. То Грише надо что-то купить, то Лере. Перебиваюсь с копейки на копейку и, например, купить торт я не могу даже на праздник.

В Перми самые популярные торты кришнаитские – с вареной сгущенкой, курагой и грецким орехом. Я пробовала такой пару раз у подруги. Они в то время продавались в каждом магазине – как только их видела, слюни текли до пят. Хорошо помню, как однажды, получив расчет за выполненный заказ выше обычного, днем, когда никого не было дома, я купила маленький квадратный тортик и в один присест в тайне от всех съела.

Глава 2. Работаю сутками, а денег нет

Среда. Обычный рабочий день, за окном мельхиоровое небо, дождь. Посмотрев на высокую стопку тканей, выбрала отрез, хозяйка которого давно уже ждет примерки, а у меня руки никак не доходят. Ровненько разложила на столе, взяла листок с мерками и начала рассчитывать ширину и длину кроя. Как вдруг раздался звонок в дверь.

Ко мне пришли расстроенные ребята – Наташа и Вадик. Немного расплывшаяся женская фигура сообщает мне о раннем сроке беременности. Наташа капризничает по малейшему поводу, а Вадик пытается угодить любимой различными способами.

– Говорят, ты умеешь красиво шить, – с надрывом в голосе произносит будущая невеста и протягивает мне кусок светлого полотна.

– Когда свадьба? – спрашиваю я, щупая и разминая пальцами уголок грубой ткани рыхлого плетения.

– Послезавтра, – извиняясь, проглатывает жених и продолжает. – Не поверишь, Лен, мы объездили все магазины, были даже в Москве. Ничего подобрать не можем. Нашли только вот это. Ты последняя надежда! Любые деньги заплачу!

– Эта ткань хороша для штор. Но я не представляю, какое платье можно сотворить из нее. Тем более за сутки, – произношу больше для себя, чем для заказчиков.

Я сняла мерки с невесты, попрощалась с парой, сдвинула в угол огромного стола начатый час назад крой. Расстелила новый отрез и приступила к расчетам, думая, как простым материалом украсить девушку. И не только украсить, а сделать невестой. «Силуэт. Важно скрыть располневшую талию и подчеркнуть изящные линии. У Наташи длинная шея и красивые руки, узкие бедра. Как обыграть портьерную ткань? Вышивка "по выдергу" была бы идеальна. Но времени мало, нереально, – говорила я себе. И тут же продолжала: – Это единственный эффектный вариант». Это было безумством, но я решила рискнуть. Раскроила платье и взялась за сложную вышивку. Часы показывали полночь, когда я выдернула первые нити из лифа. Предстоял огромный ювелирный труд – создавать тонкий ажурный узор в образовавшихся просветах плетения. В ателье такой заказ выполняли минимум две недели. С красными от бессонной ночи глазами, не покормив детей, утром я подгоняла по фигуре, закалывая булавками, сметанное изделие на невесте. А ровно через сутки молодые забрали шикарное платье.

– Сколько мы тебе должны? Как здорово ты придумала! А говорила, не получится! – вертелась перед зеркалом и тараторила довольная Наташа.

– Тридцать рублей, – скромно назвала я цену по прейскуранту ателье, где очередь на два месяца вперед и клиенты чаще горевали, чем радовались. Государственное предприятие за срочность добавляло сорок процентов, но я постеснялась озвучить цифру больше тридцати. Мне казалось, это и так очень дорого. Я не умела ценить свой труд, мне было стыдно брать деньги за срочность и креатив, несмотря на отличный результат и удовлетворенность клиента. Мне казалось, что продавать – это плохо, тем более наживаться на безвыходности людей. Но вскоре я встретила девушку, которая перевернула мою жизнь. На похоронах.

Глава 3. Если хочешь быть счастливой, будь ей!

Я воспринимала смерть как что-то плохое. Я боялась ее и относилась с брезгливостью. Но прожив смерти близких сначала в жизни, а затем на бумаге, составляя эти строки, я увидела, как смерть дарит нам жизнь.

Три дня назад мы с Клянчиными ездили в Екатеринбург. Встали пораньше, а поздно вечером уже были дома. Юра за рулем – 400 км в одну сторону и столько же обратно. А сегодня мне вдруг звонит Вова Федорцев, Юрин друг, и произносит:

– Лен, Юрка Клянчин умер…

– Как умер? – мой ум отказывается воспринимать этот абсурд.

– Только что, часа не прошло. Ему стало плохо, вызвали скорую. При врачах встал с постели и рухнул на пол. Сердечный приступ. Врачи спасти не смогли, – рассказывает Вова, отвечая на мой вопрос дословно. – Я поехал к Ольге, забрать тебя?

– Конечно. Через сколько будешь?

– Минут через пять.

Я бросаю работу и делюсь с папой печальной новостью. Неравнодушного Юрку любят все вокруг. Папа оглушительно выругался. Я прошу его забрать Лерку из сада, наспех расчесываюсь, заглядывая в зеркало на ходу. Набрасываю пальто, ноги ныряют в сапоги, руки хватают шапку. С непокрытой головой, нараспашку выбегаю на улицу.

Ольга. Ее хрупкое тельце скрючилось, как у старушки, и, всегда красивая и приветливая, она превратилась в сморщенного потерянного ребенка. Очень больно смотреть в ее глаза, лишенные надежды. Каждые пять минут она спрашивает у всех, кто приходит:

– Как я теперь?

С глубоким вздохом крепко прижимаю ее к себе. Она моя самая дорогая подруга. Юра неподвижно лежит на полу в центре комнаты – кажется, что спит. Ольга бережно подсовывает под его голову заграничную диванную подушечку и разговаривает как с живым:

– Юрочка, милый, ну как же так? – и плачет…

Я плачу тоже. Мужчины отворачиваются, шмыгают носом и тайком смахивают слезы. Через Юрино тело, как через порог, равнодушно перешагивает белоснежная кошка Маня. Его любимица. Обычно она всегда на нем: или на руках, или на коленях, или клубочком на груди.

Вскоре тело забрали. Мы стали готовиться к похоронам.

Клянчины были гостеприимны, и целая толпа людей хлынула в дом теперь уже одинокой Ольги. На следующий день мы с девушкой по имени Татьяна поехали по магазинам. Раньше я никогда ее не встречала. Она за рулем своей девятки цвета «мокрый асфальт», а я рядом, на пассажирском месте.

От резких поворотов головы ее светлые локоны летают на фоне черной дубленки. А большой рот с розовой помадой все время что-то говорит. Мне кажется, она совсем не умеет молчать и постоянно в движении. Когда звонит мобильный, она останавливается, разговаривает, наклоняя голову, и начинает активно расчесывать волосы своими длинными пальцами с маникюром.

1999 год – наличие сотового и личного автомобиля любого пермского мужчину делают крутым. Я смотрю на Татьяну и удивляюсь: «Как? Как она – женщина – смогла заработать на машину?». Ей около 30-ти, она точно моложе меня.

– Лен, можно мы домой ко мне заедем на пятнадцать минут? Дочка одна, опять, наверное, голодная. Никак не могу приучить ее есть самостоятельно.

На кухне мне бросается в глаза фраза: «ЕСЛИ ХОЧЕШЬ БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ, БУДЬ ЕЙ!». Она напечатана крупными буквами на горизонтальном А4 формате и держится двумя красными магнитами на холодильнике.

Мой ум зацепился за нее, как за спасательный круг. А потом, когда мы вернулись в дом Клянчиных, я все время наблюдала за Татьяной и вдруг поняла: она не хотела плакать, поэтому так много говорила и суетилась. Когда она затихала, по ее щекам текли слезы. Болтовня помогала ей скрыть уязвимость.

Вечером, как только я зашла домой, первым делом взяла бумагу и красной пастой, обводя по нескольку раз, чтобы буквы были толще и ярче и были видны издалека, написала: «Если хочешь быть счастливой, будь ей!» – и приколола булавками к обоям перед швейной машиной. С этого момента стало многое меняться.

Глава 4. Это любовь?

– Лель, привет, дай, пожалуйста, быстрей мои ключи! – забежала и кричу с порога подруге. Она выгуливала мою собаку, пока мы с Гришей были на турбазе. Я вторые сутки без сна. После долгой дороги хочется побыстрее в душ и спать.

– Пройди на минутку, Инна приехала.

Я заглянула в комнату. Перед большим зеркалом в деревянной раме подруга детства накручивает свои белые пряди на плойку. На этой неделе мы разговаривали по телефону. Ее супруг открывает кондитерский бизнес в Екатеринбурге, и они активно ищут опытных партнеров.

– Куда собираешься? – поинтересовалась я мимолетом, мысленно уже забираясь под одеяло.

– В ресторан.

– Кто идет?

– Ты, я и Леля.

– Не, я не пойду! Я спать! – от усталости навалившись на дверной косяк всем телом, возражаю я.

– Да ладно, Лен! Давай сходим! Поужинаем. Мне нужно с мужиками договориться – без тебя никак! Помнишь, ты предложила посмотреть поставщиков Наташкиного магазина? Так вот, мы вчера позвонили первому по алфавиту – ЧП «Вяткин». Они с партнером сразу согласились на встречу. Я специально приехала. Ты нам нужна!

– Потом как-нибудь, Инн, сегодня я труп!

– Да ладно тебе, сейчас только семь часов, спать еще рано. В девять будешь дома, обещаю! Другого раза не будет. Собирайся быстрей. Раньше выедем – раньше вернемся.

Через час в маленьком уютном ресторанчике «Третий Рим» напротив меня сидит светловолосый широкоплечий Илья с высоким лбом и огромными рельефными губами – многие красавицы о таких мечтают. Воротник его темно-синей джинсовой рубашки наглухо застегнут, отчего он похож на дисциплинированного студента. Кроме нас с Ильей и моих подруг, за столом чета Егоровых – Антон, партнер Ильи, опрятный молодой человек в очках, и Марина, яркая манерная девушка. Наша встреча совсем не деловая. Мужчины веселят нас разными историями, а Илья то и дело подливает в мой фужер шипящих пузырьков.

– Пошли потанцуем! – протягивает мне руку Илья, выходя из-за стола.

Он встал и оказался низеньким и щуплым. Плечи как бы велики для него, и тело сутулится под их тяжестью. Растерянно я даю ему свою ладонь. Гладкий, как лед, танцпол и высокий каблук заставляют меня вцепиться в партнера.

Одна стена тесного зала зеркальная. Мельком взглянув на себя, я встречаю свой взгляд и удивлена его живости. Куда улетучился мой сон? На 12-сантиметровых шпильках я чуть выше кавалера. Илья в танце разворачивает меня спиной к зеркалу, и я замечаю, что через мое плечо он любуется отражением. Я невольно включаюсь в игру, старательно выписывая бедрами восьмерки. Его руки раскачивают их активнее, и тепло ладоней растекается по всему моему телу. Я знаю – в отражении ему есть, чем увлечься. Короткая юбка и высокий каблук делают мои ноги бесконечно длинными, а топ выгодно подчеркивает стройность. «Только не предлагай постель!» – мысленно умоляю его, опустив взгляд. Длинные ресницы его серо-зеленых глаз утвердительно хлопнули, будто соглашаясь с моими мыслями.

– В прошлом году я брал напрокат костюм Деда Мороза! – заулыбался Илья. – Скоро Новый год, обязательно возьму снова.

– Зачем? – удивляюсь я.

– Знаешь… – его лицо становится задумчивым. – Мне нравится взгляд ребенка, который верит в чудеса. Когда я в роли Деда, я вижу восторг, удивление и веру.

Илья то много шутит, то становится серьезным. И щедро заказывает шампанское – бутылку за бутылкой. Моя голова плывет от алкоголя, танцев и открывающихся в одном человеке образов. Я болтаю и заигрываю, затем вдруг впадаю в ступор – во мне борются два чувства. Одно говорит: «Фу! Какой урод!» Второе: «Боже! Какой красивый!»

Мы не заметили, как пронеслось время. В шесть утра при закрытии ресторана Илья шепчет мне, провожая нас с подругами у такси: «Дай телефончик!» Я диктую и вижу, что записать ему не на чем. Всю дорогу домой, а потом два длинных дня я боюсь, что он забудет мой номер.

Глава 5. Новый мир

Мы подъехали к цеху. В трех метрах от входа стоят несколько переполненных мусорных баков, рядом валяется куча бытового хлама.

Две огромные ступеньки вниз, темный коридор с плотно утоптанной грязью и невероятно крутая и звонкая железная лестница наверх привели нас к двери. Илья ее распахнул и пропустил меня вперед.

– Закройте быстро дверь! Тесто опадет!!! – оглушил нас резкий властный голос с порога. Я замерла.

– Это наши соседи, не пугайся, – Илья зашел и за руку потянул меня за собой.

– Вернее, мы арендуем у них часть цеха. Валентина Михайловна – хозяйка медной горы, она в этом цехе всю жизнь работает и чувствует себя главной.

Мои металлические набойки громко цокают по неровному полу из коричневой плитки – такой в детстве были выложены школьные туалеты. Приторный аромат рома, ванили и выпечки кружит голову, а каждый мой шаг колоколом отзывается в нескончаемом коридоре, перебивая звуки гудящего оборудования и громкой переклички людей. Вдоль голубых стен с глубокими трещинами бесконечными рядами стоят коробки с тортами. Мимо нас, протискиваясь бочком, пробегают, здороваясь, женщины в перепачканной спецодежде. Одеты кто во что горазд: кто в голубом фартуке и пестрых штанах, кто в халате цвета фуксии с оторванным карманом, кто в косынке, кто в колпаке, кто в одноразовых голубых шапочках… Единственное сходство – это цветные пластиковые шлепанцы на ногах, но надеты они на всевозможных цветов и мастей носки. Среди всех выделяется Валентина Михайловна – невысокая женщина плотного телосложения в безупречно белом халате. Вокруг ее головы аккуратно уложена коса, глаза цвета темного шоколада строго следят за порядком. Твердым хозяйским шагом она обходит свои владения и громко раздает указания.

В тесном офисе, куда мы завернули, много столов, бумаг и целых два компьютера – роскошь по пермским меркам для 2000 года. Незнакомые странные люди обсуждают кого-то.

– Привет! Пошли покурим! – первым делом предлагает нам лысоватый мужчина с большими усами – бухгалтер Витя. Он же снабженец, администратор и еще много должностей в одном лице.

– Пошли, – соглашается Илья.

Я облегченно выдыхаю, покидая офисное общество.

В курилке Витя делится производственными проблемами:

– Сгущенку опять не привезли. Пекарю снова придется в ночь выходить. Как уговаривать – ума не приложу. Завтра поставка в область, продукции на отгрузку в город, боюсь, не хватит.

– А ее оплатили? Сгущенку? – спрашивает Илья.

– Конечно! Ты же платежку вчера в банк увез.

– Сегодня нужно в банк? А то мы на стройку собрались, вернемся не скоро.

– Нет, сегодня на счете ноль, переводить нечего. До дебиторки руки никак не доходят, ничего не успеваю…

Илья везет меня знакомить со своей мечтой. Крохотный корпоративный автомобиль «Ока» дрожит и подпрыгивает на каждой кочке. Мне кажется, что он развалится. Бесконечно длинная темная дорога мимо заводов с полуголыми деревьями и забрызганными грязью кустами забита грузовиками. Илья лихо обгоняет фуры и, сокращая путь, сворачивает в переулки, известные только ему. Ветер срывает остатки желтых и красных листьев и небрежно раскидывает их по лужам. Серые прохожие толпятся на автобусных остановках. Иногда, когда начинает моросить дождь, открываются редкие пестрые зонтики.

– Господи, как здесь люди живут? – удивляюсь я вслух, наблюдая унылую картину.

Посреди месива глины, грязи и мусора на деревенской улице из светлого пенобетона с неряшливыми черными швами сложен этаж с пустыми глазницами окон. За уродливым зародышем дома стоит баня.

– Завтра начнут класть второй этаж. Надо торопиться до заморозков завести под крышу! Уже третью бригаду поменял, нифига работать не хотят! – энергично делится Илья, демонстрируя мне свой будущий дом.

Когда он говорит о стройке, его голос становится звонче, а промежутки между словами короче, как будто он торопится успеть рассказать все. Нам навстречу выходят рабочие.

– Здравствуй, Илья! Не переживай, все успеем! Сейчас перекусим и продолжим, – с восточным акцентом говорит старший.

– Как не приеду, вы все перекусываете да перекуриваете! Авансов больше никаких не будет. Как закончите кладку, только тогда расчет! – злится Илья.

– Договорились, Илья!

– А зачем тебе одному такой большой дом? Сколько здесь метров? – шагаю я по краешку фундамента в проеме под гаражные ворота, держась за его вытянутую руку.

– Фундамент десять на девять.

– Представляешь, как мыть 180 квадратных метров пола?

– Не знаю. Как-то не думал об этом. А ты сошьешь сюда шторы?

– Шторы? Конечно! – съежившись от ветра, улыбаюсь я, мечтая побыстрее вернуться в человеческие условия.

На обратной дороге Илья спрашивает, что подарить мне на день рождения. «Блин. Уже через две недели! Готова я его друзьям представить?» – пронеслось у меня в голове. Я вспомнила, как отмечали мое 25-летие на Сахалине. Двести гостей в лучшем ресторане. Многие заходили и восклицали: «Ах, вот где все розы! Мы объехали весь Южный в поиске цветов», – и дарили мне огромные алые охапки из 25 штук. Было хорошо видно, что букеты предназначались для радости, но не моей, а Владимира Валентиновича. Я знала из всех гостей человек пятнадцать, остальных видела в первый и последний раз.

Картинка из недавнего прошлого сделала свое дело – я развернулась к Илье и с гордой осанкой, подперев рукой правый бок, пафосно произнесла:

– Как что? Машину или бриллианты!

Его лицо ничего не выражает, он сосредоточен на дороге. Но я вижу, как голова вжалась в плечи. Мне становится стыдно. Я кладу ладонь на его руку, держащую руль:

– Прости. Я пошутила, Илья. Подари мне, пожалуйста, перчатки.

На фоне Лериного отца мне кажется, что Илья «не моего поля ягода»: у него растет сын Пашка в какой-то деревне Кировской области, сам Илья живет в коммунальной комнате. Но жизнь настойчиво показывает и открывает мне его достоинства. Мысли, что с этим мужчиной мне не по пути, разбиваются. И оказывается, что главное уже решено за нас.