Призрак прекрасной дамы

Но в концентрированной напряжённой тишине Назимову почудился подвох чьего-то присутствия. Как будто кто-то специально притаился и изо всех сил сдерживал дыхание, чтобы не выдать себя. Мистика! Сколько ещё до утра? Матвей бросил рассеянный взгляд на тумбочку, где лежал смартфон.

И вдруг в жидком свете уличного фонаря, что пробивался сквозь неплотно прикрытые шторы, Матвей увидел… Оп-пачки! На стуле, куда накануне вечером он скинул шмотьё, сидела… женщина. Нет, не та неземная фея, которую он сжимал в объятиях. Там восседала старуха в чепце с оборочками, в длинной, до пят, белой рубашке, поверх которой было наброшено нечто просторное, кружевное, с ленточками и бантиками. Походу, это галантерейное излишество называлось «пеньюар».

Старуха держалась прямо, будто вместо позвоночника в спине у неё торчал осиновый кол. Она в упор смотрела на Матюху. А у бабкиных ног, обутых в уютные войлочные тапочки, сторожевым сфинксом примостился предатель Омка. И даже не мявкнул, урод, чтобы друга предупредить!

Матвей протянул задрожавшую руку и нервным тычком включил прикроватную лампу. Он надеялся, прямо-таки был уверен, что глюк рассеется. Но стало только лучше видно. Старуха была худа, морщиниста и бледна до бесцветности – покрывшийся плесенью сухофрукт былого сочного плода. Но выцветшие глаза лучились молодым хитрым любопытством, а морщинистые, будто собранные на резинку губы, растягивала насмешливая улыбка. Бабка откровенно рассматривала Матюху, как натуралист изучает редкую рептилию. Ему стало не по себе.

Кто она такая? Неужели Денисов оставил старухе ключи и поручил приглядывать за жильцом – как бы чего не натворил в его драгоценной квартире? Но являться ночью, без предупреждения? В пеньюаре? Бред! Гипотеза не выдерживала никакой критики. Здесь было что-то другое, сверхъестественное. Аццкая старуха только прикидывалась реальной, но, если присмотреться, становилась очевидной её мерцающая полупрозрачность.

Матюху парализовало ужасом. Пока, выпучив глаза, он старался осознать и объяснить себе происходившее, бабка ехидным тоном прошелестела:

– Ну что, очнулись, сударь? А вы пылкий юноша. Признаюсь, я уже давно не имела такого удовольствия. C'était délicieux!¹

«Я сплю? – спросил себя Назимов. И с уверенностью, которой, на самом деле, не испытывал, ответил. – Стопроцентов сплю! Надо скорее проснуться».

Он помотал головой, словно хотел вытрясти из черепа ночной кошмар, несколько раз усиленно моргнул, надеясь, что видение исчезнет само собой. Но старуха никуда не делась. Глядя на Матюхины гримасы, она прыснула и заколыхалась в мелком рассыпчатом смехе. А отсмеявшись, утёрла кружевным платочком выступившие на глаза слёзы и церемонно произнесла:

– Вынуждена огорчить вас, милостивый государь. Но я – не сон.

До сих пор Назимов считал себя упёртым материалистом. Он не верил ни в бессмертие, ни в загробную жизнь, ни в воскресение. Погибшая мама не воскресла; она даже ни разу не явилась ему ни призраком, ни сновидением – хотя по первости Матюха надеялся и ждал.

Он до сих пор с болезненной отчетливостью вспоминал, как деревянный ящик с мамой опускали в глубокую яму, где на краю высилась неопрятная куча рыжей комковатой земли. Помнил свой аццкий ужас: родное тело, которое ещё недавно было тёплым и отзывчивым, наскоро, кое-как закидали чёрствой бесплодной глиной. А потом заровняли холм лопатами и воткнули сверху крест – как свечку в кулич. Мать ушла под землю и там истлела, распалась на молекулы и атомы. И хотя Татка настойчиво убеждала Матюшу, что мамина душа смотрит с небес, любит его и гордится, он не верил. Не было никакой души! Вместе с телом умерли любовь, мысли, чувства, память, голос – всё, что он называл «мамой».

Эта несправедливая смерть была доказательством того, что жизнь конечна. Там, за гробом, расстилалась пустота. Ну и хрен с ней, так даже лучше! Получалось, что человеку отпущено аццки мало времени. И надо было потратить его на что-то стоящее – от чего стартовало в гонке сердце, и кровь обогащалась адреналином. Так Зима и жил. А тут вдруг – оп-пачки! – привет вам с того света! Неизвестно как нарисовавшаяся призрачная старуха опровергала всё то, во что он верил, и, самое главное, не верил.

Назимов принялся лихорадочно перебирать всё произошедшее с ним накануне: что пил, что ел? Могло ли случиться, чтобы кто-то из питерских шутников сыпанул в стакан химии? Типа Четырёхглазого, который весь вечер тёрся рядом. И вот вам сюрприз: так вставило, что Матвей чуть не кончил в пубертатном сне со всеми зачётными подробностями. А теперь явился аццкий глюк – ехидная старая карга, что намертво приклеилась к стулу и не желала исчезать.

Что в таких случаях делают? Звонят в скорую? Нет, стрёмно – в психушку могут забрать. Наколют нейролептиками – потом доказывай, что был когда-то нормальным.

– Походу, я отравился, – громко произнес Матюха, чтобы только услышать звук собственного голоса и убедиться, что тот звучит нормально.

– А что изволили кушать, cher monsieur²? – участливо поинтересовалась старуха. Её голос звучал ничуть не менее нормально.

– Разве глюки разговаривают? – Матвей нервно потёр занывший висок.

– Я недостаточно осведомлена, сударь, кого именно вы имели в виду. Но, насколько мне известно, ни Кристоф Виллибальд³, ни пастор Глюк⁴ немыми не были. А вот Бетховен был глухим – это доподлинно известно.

Бред! Как подхватывают шизу? Если по наследству, это не про Матюху: мама-папа у него были нормальными. И Татка тоже. Как и тонна других родственников по отцовской и по материнской линии. Но контактно и воздушно-капельно шиза стопроцентов не передаётся. Походу, в мозгу что-то сломалось.

– У меня крыша поехала, – печально резюмировал Матвей.

– Сomme je te comprends⁵. У нас в имении тоже крыша на амбаре обвалилась. А амбар всего год-то и простоял. Хороших строителей не найти – разбаловался народ!

Аццкий абзац! Эта кошёлка ещё и сочувствует! Как же её развеять?

Матюха осторожно, словно потягиваясь, завёл руки к затылку, нащупал пухлые уголки торчавшей за спиной подушки и резким движением метнул её через голову в словоохотливую старушенцию. Оп-пачки! – подушка пролетела насквозь и шлёпнулась на пол. А бабка снова заколыхалась в приступе гаденького смеха:

– Напрасно себя утруждаете, милостивый государь. Я никуда не уйду. Я к вам по делу.

Глава 3

– Отче наш, иже еси в небеси… – неожиданно для себя забормотал Назимов единственную известную ему молитву. – Да пребудет царствие твоё… приидет… изыдет… Да святится имя…

– Да полно вам, – старуха недовольно поморщилась, как музыкант с абсолютным слухом от фальшивой ноты. – Перестаньте. Вы плохо учили Закон Божий.

– Вы кто? – испуганно выдохнул Матвей.

– Благородному человеку сначала надлежит самому представиться даме.

Оп-пачки! Неужели в общении с призраками тоже был свой этикет!

– Матвей, – машинально отрекомендовался Назимов. И тут же решил, что соблюдать правила хорошего тона с глюком – симптомчик неадекватности.

– Charmant⁶. А по отчеству как? – не успокаивалась бабка.

– Не надо по отчеству. Просто Матвей.

– Я вас, cher monsieur⁷, прежде здесь не видела. В гости приехать изволили?

Концентрация дичи стопроцентов зашкалила за предельно-допустимую. Но призрачная старуха сообщила, что явилась по делу. Надо выяснить, по какому, чтобы понять, на чём он сбрендил.

– Какое у вас ко мне дело? – прикинулся внимательным Матвей.

– Дело исключительной важности. Как homme noble⁸, вы не можете оставить без внимания просьбу дамы…

Назимов слушал и всё больше тосковал: он определенно спятил. Сидит такой, выслушивает просьбы собственного съехавшего сознания. «Не будете ли вы так трижды любезны, многоуважаемый Матвей Александрович… – С нашим огромным удовольствием, милейший Матвей Александрович!» Нет, на хрен! Надо заявить этой призрачной бабке, что Матвей не верит в неё! Решившись, он перебил душные разглагольствования глюка и зло выкрикнул:

– Пошла ты в жопу, старая ведьма!

Старуха потрясённо застыла с открытым на полуслове ртом. Постепенно лицо её скисло в презрительную гримасу. Она раздражённо поджала ссохшиеся губы и выцедила:

– Fu, quelle grossièreté!⁹ Как вы изволили выразиться? «Старая ведьма»? – бабка деликатно опустила самую ужасную грубость. – Вы дурно воспитаны, monsieur. Соблаговолите обращаться ко мне в соответствии с титулом.

– Это как? – протупил Матвей. Он позабыл, что счёл глюк не заслуживающим вежливости.

– Я, к вашему сведению, графиня Аглая Дмитриевна Тормазова, – надменно вскинула подбородок старуха.

– И что?

– А то, что вам, Матвей-не надо по отчеству, следует называть меня «ваше сиятельство».

Маразм крепчал – у Матюхи случился бред графского достоинства. Как аристократично! Сидя в кровати, Назимов повыше натянул простыню и злобно метнул в старуху следующую реплику:

– С какого перепуга мне вообще к вам как-то обращаться? Сгиньте и все дела!

– Excusez-moi¹⁰, не хотела вас пугать. А обращаться придётся, потому что я хозяйка этого дома, а вы – мой гость. Хотя, право же, я предпочла бы не иметь дело с таким… les malappris¹¹.

Матвей хотел, было, возразить, что хозяйка дома – его тётушка Татка, но вовремя притормозил. Вступать в спор с заносчивой пустотой было бы апофеозом шизы.

– Вот и не имейте, – поддержал он старуху. – Я тоже не желаю с вами общаться.

– Увы, Матвей-не надо по отчеству, моё дело не терпит отлагательств. И вы подходите для него, как никто другой. Хотя, признаться, вы меня очень разочаровали. Я не ожидала…

Главное, не вестись ни на какие аццкие манипуляции: не оправдываться, ничего не доказывать. Не вовлекаться. А лучше вообще молчать – включить полный игнор. Тогда, ничего не добившись, старуха исчезнет. И ум снова сойдётся с разумом.

Матюха плотно сжал губы, отвернулся к стене и стал нарочито равнодушно разглядывать загогулины на обоях.

– Значит, вы, cher monsieur, не желаете со мной разговаривать? – продолжала приставать её назойливое сиятельство. – А если так?

Боковым зрением Матвей уловил какое-то суетливое мельтешение возле кровати. Не выдержав, он повернулся полюбопытствовать и увидел, как призрак графини заколебался, расслоился, утратил определённость контуров. А затем из размытых до неузнаваемости цветовых пятен проступили новые черты. Морщинистая кожа разгладилась и засияла перламутровым блеском. Старческий овал лица, обвисший по краю кожистыми мешочками, выровнялся и стал безупречным, как диетическое яйцо категории «С0». А тусклые глаза в красноватых прожилках, потемнели до насыщенного графитового цвета и заблестели манящим соблазном.

Оп-пачки! Старуха преобразилась в ту самую юную фею из сна, которую Матвей кружил в вальсе и с которой целовался до потери пульса. Так это она – графиня Аглая Дмитриевна Тормазова? Или призраки стали размножаться?

На красотке было надето примерно то же самое, что и на бабке – с кружевами, бантиками и оборочками. Но смотрелось это дезабилье так, что Матюхин рот мгновенно наполнился слюной. Зачётная козочка! А грудь у неё была такой, что душу не жалко продать!

Юная Аглая кокетливо накрутила на пальчик длинный светлый локон и сверкнула на Назимова призывно-нежным взглядом.

– Ну что, mon ami¹², теперь будем разговаривать?

Она мотыльком вспорхнула со стула, уронив с коленей белый кружевной платочек, и присела на край Матюхиной кровати. Назимов инстинктивно подвинулся, чтобы дать ей побольше места, и обнаженной кожей почувствовал озноб – от соблазнительного тела юной красотки веяло потусторонним холодком. Аглая протянула тонкую руку с намерением погладить Матвея по щеке, но он в ужасе отпрянул:

– Что вам от меня нужно? Хотите окончательно свести с ума?

– Странные у вас представления, Матис, – обиженно надула губки красавица Аглая и нехотя вернулась на прежнее место.

– Как вы меня назвали? – переспросил Матвей.

– Матис. После того, что между нами было, mon ami, думаю, мне позволительно называть вас уменьшительным именем.

– «Матиз» – это кукольный автомобильчик для блондинок.

– Что? Qu'est-ce que¹³ «автомобильчик»?

Матюху бесила снобистская манера грузить речь непонятными французскими выражениями. Стопроцентов графиня делала это умышленно, чтобы унизить его. Не мог же он, как дурак, переспрашивать на каждом слове? Хотя смысл можно было догнать: Аглая спрашивала про «автомобильчик».

– Самоходная коляска, – бросил Назимов и возмущённо добавил. – Не хочу, чтобы меня называли «Матизом»!

– Самоходная коляска? Ах, да, припоминаю, – самоуверенная улыбка продемонстрировала, как Аглая гордилась собственными познаниями в технике. – У них ещё такой громкий страшный гудок. Однажды на Невском я наблюдала, как от сигнала самоходной коляски лошадь понесла. C'était horrible¹⁴! Крики, стоны, плач. Кого-то сшибли с ног, кого-то раздавили. По счастью, один гулявший с барышней офицер бросился наперерез и удержал лошадь.

Сколько же ей лет, если она видела первые автомобили? Ископаемая! Хотя на вид красотке было не больше восемнадцати – впору паспорт спрашивать прежде, чем трахать.

– Так эти коляски называются «Матис»? – продолжала графиня. – Bizarre¹⁵! Тогда скажите, как вас называют в семье?

– Тётушка зовёт меня Матюшей. А отец Матвеем.

Красавица Аглая сложила губы соблазнительной поцелуйной трубочкой и нежно выпустила из них округлившееся имя: «Матю-ю-юша». Назимов растаял – обращение ласкало и уши, и душу.

– Нет, это слишком… intime¹⁶, – передумала её соблазнительное сиятельство. – Я буду звать вас Матвей.

– Окэ.

– Что? – переспросила красавица.

– Я согласен. Пусть будет Матвей.

Юная фея сложила узкие ладошки в умоляющем жесте:

– Матвей, мне очень нужна ваша помощь. Si l’ vous plaît¹⁷. Дело касается существования рода.

– Продолжения рода? – намеренно передёрнул Матюха. – Всегда готов, пользуйтесь! – он сверкнул нахальной улыбкой и приглашающе раскрыл объятия.

– Это всё очень серьёзно, – строго одёрнула его Аглая.

Назимов догадывался, что жалостливые взгляды, сложенные ладошки, проникновенный голос –были отработанными шулерскими приёмчиками. Но отказать умолявшей его красотке – такой юной и хрупкой, такой уязвимой – было аццки трудно. Практически невозможно.

– И что же я должен сделать? – сдался Матвей.

– Вернуть наш фамильный талисман.

– Что?!

Аглая на секунду смутилась, но и не подумала дать обратный ход. Аццкий абзац, красотка пёрла, как большегруз по встречной на скорости под двести!

– В нашем роду был талисман – старинный перстень с рубином. Однажды его подло украли. И с тех пор Тормазовых стали преследовать несчастья: внезапные смерти, трагические случайности, разорения и даже самоубийства безо всякой на то причины.

– Сочувствую, – дежурно пробормотал Матюха – надо же было выдать хоть что-то утешительное. – А известно, кто украл?

– Известно. Mon marié. – И в ответ на раздражённый взгляд перевела. – Мой несостоявшийся жених.

– Так почему же перстень не вернули? Нужно было заявить о краже в полицию.

– Сначала у меня не было даже подозрений в его адрес. Но позже я получила верную информацию, что это он украл. Матвей, вы должны найти и вернуть перстень.

Оп-пачки! Должен! Оказывается, его уже подписали на аццкую авантюру с уголовщиной, и даже не удосужились поинтересоваться его мнением. Походу, Аглая держала Матюху за дурака, если всерьёз рассчитывала, что он согласится. Не на того напала, коза!

– Это с какого перепуга? – выплюнул раздражение Назимов. – Ничего я никому не должен! Лично я не имею отношения к Тормазовым. И вообще я здесь случайно оказался. В смысле, и в Питере, и в этой квартире. Я в Москве живу.

– Место вашего проживания не имеет никакого значения, – тотчас посмурнела Аглая. – Важно лишь то, что вы оказались здесь в нужный момент. Человек часто становится избранным как раз потому, что оказывается в правильном месте в правильное время, n'est-ce pas?¹⁸ Вспомните хотя бы встречу отрока Варфоломея, будущего Сергия Радонежского, со старцем.

Теперь в ход пошли какие-то мутные отроки и старцы. Матюхе нечего было вспоминать. О Сергии он краем уха что-то слышал, а о Варфоломее никакого понятия не имел. Да и при чём тут Варфоломей с Сергием, кто бы им там не явился? Речь шла о нём, о Матвее Назимове. Это перед ним сейчас торчал нахальный говорящий глюк, который грузил его бредовыми требованиями.

– Ну, почему именно я? – крикнул обозлённый Назимов. – Неужели за тонну лет не нашлось другого дурака? Ведь здесь, в этом доме, куча народу жила.

– Как интересно вы изъясняетесь, Матвей. Charmant. Тонна лет, куча народу. Да, верно, публики здесь перебывало много. Даже слишком много, на мой вкус. Но всё как-то не складывалось.

– А сейчас, значит, «склалось»? Но лично я в этой авантюре участвовать не намерен. Лучше обратитесь к Денисову.

– К кому? – округлила графитовые глаза Аглая.

– К Валерию Денисову. Он владелец этой квартиры и до кучи муж моей тётушки. Такой благородный чувак, что с радостью возьмётся за поиски вашего талисмана.

– А, тот милый молодой человек, который возродил мой salon de musique¹⁹? Как вы сказали – «чувак»? А я, признаться, думала, что он русский. Но это неважно. Печально, но ваш monsieur Денисов мне совершенно не подходит.

– Почему это не подходит? – мрачно спросил Матвей.

– По ряду причин, в которые я нынче не хотела бы вдаваться.

– А я, типа, подхожу?

– Да, вы подходите как нельзя лучше. Jamais mieux.

– Вы мне – никто, – указательным пальцем Назимов резко прочертил в воздухе линию, отделявшую его от графини. – Да вас вообще не существует! Вы – мой бред, глюк, который намеренно сводит меня с ума.

– Garçon stupide!²⁰ – с жалостью произнесла сиятельная Аглая.

Матвей сразу же понял, что она имела в виду: английский аналог «stupid» был ему хорошо знаком. Походу, его ещё и дураком обозвали! Он стопроцентов дурак, если вовлёкся в разборки с привидением.

Внезапно юная красавица нахмурилась – заколыхалась, расслоилась и повторила процесс преображения в обратном порядке. Перед Назимовым снова предстала ссохшаяся бабка в белёсых кудельках, оборочках и бантиках. Старуха сурово ткнула в Матюху скрюченным артритом пальцем.

– Милостивый государь, полноте вести себя как истеричная барышня. Вам надлежит исполнить свой долг!

От такой наглости у Матюхи даже дыхание перехватило. Вот это заява! Какой еще долг? Долг перед глюком? Нет, пора кончать эту аццкую комедию абсурда. Жаль, в Питере не держали петухов, чтобы те утренними криками разгоняли нечисть. Аццкий абзац, хоть самому «ку-ка-ре-ку» кричи!

Матвей с надеждой взглянул на окно: уличный сумрак посерел и разжижился – приближалось утро. Но проклятая старуха и не думала покидать стул рядом с Матюхиной постелью – сидела, как приклеенная.

Внезапно у Матвея в мозгу сверкнула зачётная идея. Он откинул одеяло и поднялся с кровати во всей впечатляющей атлетической наготе. Графиня быстро опустила глаза и смущённо пискнула:

– Как, при даме?! C'est obscène, monsieur!²¹

В ответ Матюха победно захохотал: походу, старая кошёлка выпала в аут. Жаль, что он не успел набить на жопе улыбку Чеширского кота. Круто было бы повернуться к старухе правильным ракурсом и показать, как он относился к её требованиям и хотелкам.

– Вали отсюда! – яростно взревел Назимов. – И чтобы я тебя больше не видел!

Её призрачное сиятельство мрачно усмехнулась и выцедила сквозь зубы зловещим тоном:

– Вы сильно пожалеете, сударь! Tu vas le regretter! Послушайте меня, Матвей-не надо по отчеству: лучше бы вам сразу согласиться.

Сказала и растаяла в воздухе. Даже оброненный на пол кружевной платочек – и тот исчез.

Глава 4

Назимов вернулся в кровать, но уснуть ему не удалось: переполненный впечатлениями мозг гудел от тревожных мыслей. Что имела в виду старуха, когда угрожала ему? Могла ли она реально нагадить Матвею? И насколько реальна она сама?

Пока он прокручивал в голове подробности прошедшей паранормальной ночи, за окном окончательно рассвело. Матюха потянулся к лежавшему на тумбочке телефону – узнать, который час. Но дисплей гаджета оказался чёрным, мёртвым. Походу, аккумулятор разрядился. А вчера был полным. Неужели батарея сдохла?

Матвей встал, достал из сумки зарядник и воткнул его в аппарат. Оживший телефон показал время: пять ноль восемь – аццки рано для человека на отдыхе. Назимов широко зевнул и потянулся до хруста в суставах. Чем бы занять себя до того, как наступит полноценное утро? Не помешало бы размяться – разогнать по телу кровь, дать работу полупроснувшимся мышцам.

Назимов пробежался по квартире в поисках тренажёра или турника. Результат – ноль, даже гантелей не нашёл. Походу, Денисов был равнодушен к спорту. А зря, мог бы и озаботиться здоровым образом жизни – места для занятий было до хрена. Например, вместо музея с настенными амурами и никому не нужным пианино можно было организовать зачётную тренажёрку.

После разминки настроение стопроцентов улучшилось. Матюха наслаждался ощущением власти над собственным телом – сильным, гибким. А в здоровом теле и дух соответствующий. Воспоминания о ночных событиях побледнели, выцвели и стали казаться обрывками дурного сна. Мало ли какая хрень приснится! Главное, не зацикливаться.

Он двинул в ванную, которая ещё вчера поразила его гигантскими размерами и зеркальной плиткой во всю стену. Слева в пол была вмонтирована огромная чаша джакузи, а справа стояла практичная душевая кабина. Назимов встал под душ и на полную открутил кран холодный воды. Аццкий абзац! Кожу ошпарило крутым кипятком. Матвей с воплем метнулся в сторону и ударился о дверцу кабины. Та задребезжала, вылетела из пазов. Непруха! Как теперь отмазываться за ущерб перед Таткой?

Матюха выбрался из кабинки и кое-как приладил перекосившуюся дверь на место. Он наклонился посмотреть, не перепутал ли холодный кран с горячим. Нет, всё окэ. Тогда откуда кипяток?

В аптечке, что висела здесь же, в ванной, нашелся спрей от ожогов. Назимов покрыл ошпаренную, как варёная сарделька, кожу пенкой. Стало немного легче. Он натянул трусы и отправился в столовую завтракать.

Там у пустой миски уже томился голодом Омон Ра. Увидев Матюху, кошак требовательно мяукнул. Хоть бы подошел, тварь, приласкался, выразил бы эмпатию. Говорят, кошки лечат. Но от этого хрен дождешься. Фараон! Считает, что он – пуп земли, а остальные должны его обслуживать.

Матвей навалил в миску кошачьей еды: жри! А для себя заправил стоявшую на барной стойке кофемашину. Агрегат заурчал, захрустел, перемалывая кофейные зерна. В воздухе поплыл соблазнительный дух предвкушения первой утренней чашки. Разом подобревший Назимов почти что дружески бросил довольно чавкавшему Омке:

– Жизнь прекрасна. Правда, лысый? И никакие сиятельства-сверкательства нам её не испортят.

В этот момент кофемашина издала гнусный звук: «кх-хр-р-ра» и встала. Назимов потыкал пальцем в разные кнопки, постучал по корпусу слева и справа. Ноль реакции – походу, агрегат сломался. Хреново, придется мастера вызывать!

Раздражённый Матюха извлек контейнер с недомолотым кофе – крупа какая-то, а не порошок. Он насыпал это безобразие в новенькую блестящую кастрюльку, залил водой и поставил на плиту, а сам занялся поисками пригодной для завтрака еды. Но через несколько секунд (Матвей не успел достать из холодильника сыр и остатки буженины), послышалось зловещее шипение. Он обернулся на звук. Аццкий абзац! Вся поверхность новомодной Таткиной плиты оказалась залита сбежавшим кофе.

Походу, день обещал побить все рекорды говнистости. Случались время от времени такие нелётные дни. Но Матюха по собственному опыту знал, что, если не поддаваться, то непруха иногда отступала, и дальше всё шло окэ. А сегодня, в день выезда по Питерским окрестностям, ему стопроцентов требовалась удача.

***

Покатушки прошли по хай-классу. Участников собралось даже больше, чем вписалось накануне: четырнадцать братьев-байкеров, да пять девчонок-зажопниц. Банда с рёвом летела по шоссе под ненавидящими взглядами водил четырехколесных жестянок. Чуваки чувствовали разницу: мотоцикл – это сила, заключённая между ног, а автомобиль – сила, приложенная к жопе! Йаху-у-у! Скорость рождала ощущение свободного, не знавшего преград, полёта. Вот ради этого кайфа и стоило жить!

Когда подъехали к Ораниенбауму, питерцы предложили не задерживаться, а сразу махнуть до Кронштадта. Но из чувства гостеприимства (всё-таки жители культурной столицы!) уступили Зиме. И не зря: там было, на что посмотреть – дворцы, парки, скульптуры. Да и погода выдалась зачётная, за целый день ни соплинки. В итоге питерским понравилось: никто из них до этого в Ораниенбауме не был – так всегда и носились мимо. И до Кронштадта успели прокатиться, даже в Морской собор зашли.

К вечеру вся команда вернулась в город и осела на Лиговке в «Route 148». Согрелись байкерским чаем, подкрепились бургерами. Зиму, втянули в один из самых бессмысленных и нескончаемых споров: что лучше джапы²² или «Харлеи». Сам Матюха рассекал на «Хонде» и стопроцентов предпочитал её всем остальным маркам. А фанаты «Харлеев» упёрто доказывали, что «лучше видеть сестру на панели, чем брата – на «японце»».

В самый накал спора на Матюхино плечо опустилась легкая рука. Он вздрогнул – вспомнился кошмар прошлой ночи. Повернул голову: на черном трикотаже его футболки неестественно зеленели пять узких острых коготков. Хрипловатый, словно надтреснутый, девичий голос произнес над ухом:

– Хай! Что-то я тебя здесь раньше не видела.

Пока Матюха соображал, кто эта коза и что ей нужно, сидевший рядом толстяк Бивень поднял голову и широко улыбнулся, демонстрируя косо отколотый передний зуб.

– О, Оса, здорово. Нацелилась на новенького? Знакомься, это Зима. Крутой московский перец.

– Матвей, – представился Назимов и окинул Осу оценивающим взглядом.

На вид девчонке в псевдо-байкерском прикиде было едва за двадцать. Выглядела она вполне зачётно, хотя, на Матюхин вкус, слишком экзотично: чёрные волосы с ядовито-зелёными прядями, чёрная помада на губах, глаза, обведённые по контуру чёрным – стопроцентов ведьма. Полудетская мордашка с искательным выражением была смазливой, но не мордашкой девчонка брала. Кожаные нано-шортики открывали эпически длинные стройные ноги в черных колготках. И задница у неё была нехилая – грушеобразная, выпуклая и тугая. Как раз такая, какая требовалась для байкерской подружки-зажопницы. А вот грудь подвела: нулевая в прямом и переносном смысле слова. Но, как известно, совершенства в мире нет.

– А ты красавчик, Зима, – застенчиво-нагло польстила Матюхе Оса, пристроившись на соседнем стуле.

Матвей с деланным равнодушием пожал плечами, типа: что есть, то есть. И отплатил ответным комплиментом:

– Ты тоже ничего, подруга.

– Угостишь?

Назимов заказал пиво с чипсами. Он сразу же сообразил, как, где и чем закончится вечер.

***

Примерно через час Матвей усадил Осу на свой джап и повёз добычу в тёткину квартиру. Девчонка согревала ему спину юным горячим телом, а душу – надеждой на многообещающее продолжение.

Но перед самым домом случилось непредвиденное: справа из подворотни вылетел какой-то чувак на синем «Фокусе». Ему удалось затормозить – с аццким визгом и дымом из-под баллонов. А вот Матюха, скамейкер хренов, протупил и не успел вовремя среагировать. Байк повело юзом, завалило на левый бок. Если б он был один, то стопроцентов сумел бы удержать мотоцикл. Но со вторым номером сзади это оказалось нереальным: и Матвей, и Оса грянулись об асфальт.

Назимов, кряхтя, выбрался из-под опрокинутой железяки с бесполезно крутившимися в воздухе колёсами. Зачётно приложился! Ныла вся левая половина тела от плеча до колена. Он снял шлем и для проверки поводил головой из стороны в сторону – походу, обошлось без сотрясений. Опустил глаза: одежда была запачканной, в пыли, но целой. Даже любимые кожаные штаны не порвались, хотя и теранулись об асфальт. Вдруг сзади раздался стон: девчонка! С ней-то что?

Матюха обернулся к Осе. Та, постанывая, отлепила себя от асфальта. Её черные колготки разодрались в хлам, а из дыры выглядывала мокрая, кровоточившая ссадина. Такая же, с кровью и грязью, была и на левой ладони.

– Кости целы? – бросил ей Матвей.

– Вроде бы да.

В ярости Назимов бросился к застывшему рядом «Фокусу» – разобраться с водилой. За рулем синей жестянки сидел бледный, испуганный до растопыренных глаз тинэйджер и стучал зубами. При виде зверского выражения Матюхиного лица чувак пришёл в чувство, ударил по газам. «Фокус» взревел мотором, рванул с места и скрылся в перспективе улицы. Матвей смачно выругался вслед и вернулся назад подсчитывать потери.

Вызывать гиббонов²³ не имело смысла – ущерб оказался минимальным: несколько коцек на корпусе байка, драные колготки Осы, несколько синяков да ссадин. Походу, отделались малой кровью. Больше всего пострадало самолюбие – так бездарно гробануться на сухой и пустой улице, в паре светофоров от дома. Да ещё на глазах у девчонки, перед которой весь вечер разыгрывал крутого байкера. Аццкий абзац и вечный позор!

Назимов перевязал разбитую коленку Осы условно-чистым носовым платком и за пару минут доставил её в особняк на Мойке.

– Проходи! – Матюха щелкнул выключателем, и пропустил хромавшую подружку вперед. В просторной прихожей зеркальные двери высоких, под потолок, шкафов-купе умножали и без того огромное пространство.

– Ничоси! Зыко! – Оса забыла про разбитое колено и восторженно завертела головой. – Что это за хата?

– Квартира моей тётушки. У неё муж – богатенький бизнесмен.

– А ты богатенький, Зима? – как бы между прочим поинтересовалась девчонка.

– Не-а. Я обычный. Так что не раскатывай губы. А тебе непременно нужен богатенький?

– Плохо что ль? Свобода, можно не работать…

– Ты работаешь?

– Угу. В салоне сотовой связи. Только я уже задолбалась: скука, и денег мало…

– А что бы ты делала, если б не работала?

– Ну, не знаю… – не сразу нашлась, что ответить, Оса. – Зависала бы по клубам. Ездила бы с ребятами на покатушки… Мало ли чо.

Походу, козочка не отличалась высокими духовными запросами обитателя культурной столицы. Да и хрен с ними! Назимов не собирался вести с ней интеллектуальные беседы. Его больше увлекала перспектива ощутить ее эпические, хоть и покоцанные в аварии, ноги на своих бёдрах.

– Пошли в ванную, – Матюха подтолкнул Осу в нужном направлении, – там есть аптечка. Надо обработать твои раны.

Оса сделала шаг и споткнулась о неизвестно когда и откуда материализовавшегося кошака.

– Ой! Чо это за гоблин?

– Злой дух этого дома. Зовут Омон Ра. – Матвей ногой отодвинул кошака в сторону, на что тот обиженно зашипел. – Отвали, Омка, не до тебя. – И снова подтолкнул девчонку. – Хорош тупить, двигайся!

При виде джакузи Оса испустила радостный вопль: