Loe raamatut: «Тёмные времена души. Карта смерти», lehekülg 3

– Спасибо! А давайте мне ещё и конфет, – и я указал на понравившиеся мне коробки конфет.

Сделав ещё кое-какие покупки, я отправился к пасечнику. Внизу по улице я увидел синие ворота. Вошёл во двор и, увидев мужчину в возрасте, спросил:

– Доброе утро! Где мне найти Фёдора Ильича, не подскажете?

– Доброе! Ну почему же не подскажу? Это я. По какому поводу вы ко мне?

– Я был в магазине, хотел купить мёда, а его нет. И мне посоветовали к вам.

– А сколько надо? – спросил пасечник.

– Я даже не знаю, – растерянно ответил я.

– Ну как это не знаю? – удивился он.

– Я здесь с дедом, арендовали домик на несколько дней, порыбачить хотели, а дедушка мой сегодня совсем слёг. Не знаю, что и делать. Не встаёт, к бабушке-покойнице собрался. Вот только сказал, что чая с мёдом бы попил. А у нас нет мёда, вот я и поехал купить.

Пасечник меня внимательно выслушал и сказал: «Молодец, сынок! Пойдём. Я тебе банку лучшего мёда достану». Мы прошли в дом, Фёдор Ильич действительно тщательно перебирал банки, убранные на нижнюю полку буфета.

– Вот, нашёл! Липовый… лучший, – с горящими глазами сказал он, держа на вытянутых руках банку мёда.

Мы договорились о цене, и я уже пошёл к воротам, а пасечник мне и говорит: «А ты с дедом посиди рядом, поговори, выслушай человека. Загрустил он совсем. Внимание ему надо».

Я махнул головой, что понял, и поехал обратно.

Время было к обеду, но так и не распогодилось, то ли дождь, то ли снег, то ли гроза вместе с градом вот-вот начнётся. Да ещё и ветер поднялся. Уже не до природы мне было, я торопился вернуться назад. Приехал домой и сразу на второй этаж. Дед мой лежит всё в той же позе, калачиком, кряхтит. Я ему сразу про мёд доложил и отправился готовить чай. Всё принёс к нему в комнату, сам уселся возле него на кровати и решил во что бы то ни стало деда моего раскачать и поднять с кровати.

– Давай пить чай! Я и мёда, как ты хотел, и конфет купил. Мёд самый лучший, липовый, с пасеки купил.

– С пасеки? – удивился дед.

Я помог ему встать, усадил поудобнее, и мы принялись пить чай. Не мог я оставить деда один на один с его грустью.

– Дед, расскажи, как вы с бабушкой познакомились. С чего началась история вашей любви? – начал я.

Конечно, эту историю я слышал очень много раз и практически знал наизусть, но дед всегда с таким энтузиазмом рассказывал эту историю, что я решил его таким образом чуть оживить.

– Ты же знаешь, – начал дед, – что я был на войне. Многие тогда на войну отправились добровольцами, кто год, кто два приписали себе возраста, чтобы попасть на фронт. Старший брат мой тоже добровольцем ушёл. А мне, пацану, всего двенадцать, конечно же, не взяли. Ну, я и отправился добровольцем в партизанский отряд. За что в дальнейшем, по окончании войны, был награждён орденом. Звание получил. Ты же видел, сколько у меня медалей. И остался я после войны на военной службе. Молодой офицер в длинной серой шинели. Таким меня впервые увидела Ниночка. Было это в мае, после праздника Великой Победы. Вижу этот день, вот прям как тебя сейчас. Вечер выдался тёплый и сухой. Яркое солнышко уже опускалось за горизонт, на небе линию горизонта очертило оранжевым, красным и розовым цветами. Было ясно, что жди холода, ведь зацвела черёмуха. Деревья стояли зелёные, а где-то вот только что распускались почки. В воздухе кружили майские жуки. Мы их ловили забавы ради, а потом отпускали. Мои сослуживцы, такие же молодые ребята, как и я, и чуть старше, пригласили меня на одну из квартир, где решили организовать танцы. Ну и, конечно же, позвали девчат. Ради этого всё и затевалось. – Тут дед заулыбался. И говорит: – «В этом мире всё ради женщин и всё для женщин». Там я впервые увидел свою Ниночку. Она стояла ко мне спиной в толпе девчат. А затем обернулась ко мне лицом. Тут меня как молнией прошибло. Такая красивая, с длинною русою косою до пояса, фигуристая. Вы это называете любовь с первого взгляда. А я тогда сразу решил – это моя женщина, и я за неё повоюю, если надо. Прилип я к ней, как банный лист, с того дня прохода не давал. А она не очень-то и против была. Уже потом, спустя много лет, она мне призналась, что знала с самого начала, что я её суженый. Сон она видела, в котором видела меня в шинели длинной, серой. Через мост я её за руку переводил. А сон у неё был загадан на суженого. Так я за ней несколько месяцев, как собачонка, протаскался по пятам. По осени мы сыграли свадьбу. Свадьба была молодёжная, студенческая. Расписались в загсе, выпили шампанского и надели кольца медные, так мы их до конца и хранили. Отпраздновали такое событие в студенческом общежитии, всей толпой. Хоть мы тогда и были нищие, ни золотых колец, ни дорогих свадебных нарядов у нас не было, да и столов, ломящихся от деликатесов, тоже. Но как мы ждали этого события, сколько радости и счастья было! Сколько веселья! Мы же создали молодую семью. Нам дали комнату в общежитии. У нас на двоих был один чемодан вещей. В комнате стояла кровать с сеткой вместо матраса, деревянный круглый столик с двумя стульями возле окна. И штора у нас тоже появилась не сразу. Первое время окно закрывали газетами от любопытных глаз. Мы были молоды и счастливы, мы строили светлое будущее и трудились на благо страны.

Дедушка замолчал. После длинной паузы в сдавленном от горя голосе услышалась боль.

– Ниночки больше с нами нет… Никому я больше не нужен. Вот и мой век заканчивается, я чувствую. Наконец-то… – Он поднял голову, глядя в потолок, произнёс: – Скоро, совсем скоро, моя родная, мы с тобой встретимся. Подожди ещё немножко…

Он снял очки и начал вытирать побежавшие по щекам слёзы.

Я почувствовал эту боль утраты. Но ничего сделать я не мог.

Дед немного успокоился. Он допил свой чай, даже похвалил мёд.

Спустя некоторое время мы уже сидели на веранде, дышали воздухом. Я приготовил обед. Отобедали всё там же, на веранде, а затем я вынес самовар, и мы принялись чаёвничать вместе с конфетами «Вдохновение». Вроде грусть, и тоска, и хандра уже позади. Дед мой на свежем воздухе да после целительного мёда и вправду выздоровел.

Мы с дедом не обсуждали спорт, не критиковали власть и политику. Ещё в списке запретных тем были осуждение людей, сплетни и всякое злословие. Это табу в нашей семье было с самого детства. Дед приравнивал все эти качества к группе самых тяжёлых грехов, который могут нанести тяжкий вред не только одному человеку, но и всему его окружению. Дедушка мой очень глубокий человек с философским взглядом на жизнь. У него есть чему поучиться. В последнее время и меня начали интересовать похожие вещи и темы для размышления. О смысле жизни, о предназначении, о мировом устройстве, обо всём скрытом и сакральном. Возможно, пришло моё время. Может, так и выглядит переход на новую ступень развития, где духовное превосходит материальное. Уже не так важны материальные вещи и удовлетворение своих животных инстинктов. Жажда денег, вещей, власти, еды и удовольствий. Всё это второстепенно. Дедушка, конечно, заметил изменения и неожиданные странные вопросы, которые я задавал. Но эти философские темы и рассуждения ему пришлись по вкусу, и он с удовольствием отвечал на мои вопросы и рассуждал вместе со мной на животрепещущие актуальные темы. Старался передать свою мудрость и опыт.

Мы сидели и разговаривали о том, о сём. Вдруг я набрался храбрости задать вопрос о смерти.

– Дедушка, скажи, неужели тебе не страшно, когда ты говоришь, что уже пора, время пришло умирать? Неужели не хочется жить?

– Нет, внучек, не страшно. Когда ты прожил свою жизнь так, как хотел, завершил всё начатое, то не страшно. Знаешь, кому страшно?

– Кому? – с интересом спросил я.

– Тем, кто пребывает в иллюзиях всю свою жизнь. Ходит на работу каждый день и ненавидит эту работу. Живёт с человеком, которого не любит, и тем самым отравляет жизнь себе и ему ежедневными скандалами и выяснением отношений. Дети, которые живут с тобой в одном доме, но ты не знаешь про них ничего. Их воспитывает детский сад, школа, лагерь, улица, кому повезло больше, бабушки. И когда наступает час икс, то очень страшно. Ведь на этом свете ты не сделал ничего, ты ничего не добился, не создал. Жизнь прошла мимо. И тут слукавить перед окружающими не получится, их тут нет. Тут ты один на один, сам с собой. И вот тут-то и становится грустно, обидно и страшно.

– Ты хочешь сказать, что человек чувствует приближающуюся смерть? – удивился я.

– Конечно, чувствует. Когда уже нет цели, нет желаний, чувствуешь конечность бытия. Фатальность. А знаешь, как было раньше?

– Мне очень интересно, расскажи!

– В деревнях раньше в домах, где были пожилые люди, заранее были приготовлены гробы. Хранились они на чердаках или в сенях. И это никого не смущало. Не вызывало какой-то истерики, паники да и страха при виде гроба. Все всё понимали. Как только преставился раб Божий, надо сразу похоронить. Заморозков тогда ещё не было. А бывало ещё и такое. Ничего не предвещает вроде беды. Соберёт старушка всю свою многочисленную родню. Повидается со всеми, каждому что-то скажет. Все распоряжения, как захоронить её, даст. Одежду похоронную приготовит. Искупается и ложится спать, а во сне раба Божья померла тихо. И такое было часто. Люди чувствовали сильнее.

Затем дедушка посмотрел в пол, выдержал паузу, поднял на меня глаза и сказал:

– Ну да ладно. Не будем о грустном.

На улице уже начало смеркаться. Мне показалось, что озеро затягивает густой туман. Он был не совсем обычный, казался грязно-жёлтым. И туман медленно двигался в нашу сторону. Потихоньку из вида скрылось озеро, затем пропали из видимости две огромные сосны метрах в ста от дома. И туман уже шёл на нас. Мы поторопились в дом. Из окна дома мы стали наблюдать, как туман скрывает последние очертания предметов. И вот ещё чуть-чуть, и вид из окна превратился в густую жёлтую завесу. Ничего не было видно.

– Вот это да! Я такого ещё никогда не видел! – искренне удивился я.

– Да. В очень странном месте мы находимся, – очень настороженно сказал дед. – Я такой туман видел лишь раз в жизни, и запомнил я это навсегда. Внучек, проверь все окна, чтоб закрыты были, и шторы задёрни! – громко скомандовал дед.

– А в чём дело? – хотел узнать я.

– Все объяснения потом! – жёстко, как отрезал, сказал дед и направился на мягкий диван в гостиной.

Проверив всё внизу, я бегом по лестнице направился наверх. Всё оказалось закрыто, мне оставалось лишь зашторить окна и вернуться обратно. Возле камина меня ожидала горка дров. Ночи уже были холодные, даже появились первые заморозки на почве. В доме чувствовалась сырость к вечеру и было зябко. Топка камина была не только частью красивого вечернего ритуала, но и необходимостью, дабы не замёрзнуть ночью. За эти несколько дней я освоил это искусство в совершенстве. Конечно, первые уроки мне преподал мой дедушка сразу по приезде, объяснял всякие тонкости и нюансы по ходу дела. Камин был хорош. Сразу видно, что дом строился для человека со вкусом, и большое количество книг, которые были в доме, не подразумевало под собой коммерческой цели этого проекта. Тут была целая библиотека, которую, вероятно, очень долго собирали. Камин был выложен красным кирпичом с чугунными коваными вставками и литьём, хороший закос под старину. Вечерний отопительный ритуал мне доставлял особое удовольствие, а когда огонь уже горел в камине, то можно было присесть рядом в кресло, вытянуть ноги поближе к огню и накинуть клетчатый плед. Что может быть более успокаивающим, чем созерцание огня?! Только созерцание горящего в камине огня и бокал красного сухого вина. Стоп. Ну вот опять! Ну откуда у меня, у обычного парня, математика и программиста из самой обычной семьи, такие барские замашки? Прям гурман, эстет! Иногда я сам себя пугаюсь.

Тем временем дедушка мой вёл себя крайне подозрительно. Был очень возбуждён, беспокоен. Я налил ему бокал вина и ожидал возле горящего камина. Дедушка о чём-то думал, подняв глаза от пола, он начинал шагать по комнате, сложив руки в замок за спину, затем снова останавливался, опускал глаза в пол, делал паузу, принимал ту же позу и шагал в обратном направлении. Будто бы он вёл мысленный диалог сам с собой или спорил. Я изредка поглядывал в его сторону, но не вмешивался. Я ещё подбросил поленьев в камин и перемешал кочергой уже горящие угли вместе с только что добавленными. На камине стоял старинный канделябр, я зажёг в нём свечи, чтобы добавить уют в нашу атмосферу. Занял насиженное мною место в кресле и сделал глоток вина. Держа в правой руке бокал, я принялся разглядывать огоньки пламени через стекло бокала. Я сделал ещё пару глотков вина, медленно, со знанием дела. Стараясь ощутить на вкус все тона и полутона. Дедушка наконец-то успокоился, видимо, договорился сам с собой. Присел рядом со мною на соседнее кресло. Заглотил бокал вина, буквально залпом. Так пьют только водку, не дожидаясь закуски.

– Ну и кислятина! – изобразив недовольство вином, произнёс дед.

– Но дело ведь не в вине, так? – поинтересовался я.

– Есть одна история, которая гложет меня изнутри, покоя не даёт. Вот уже и совсем дряхлый старик я, а чувство вины меня не покидает. Так и не смог я убедить себя в том, что не виноват я.

– А что же такого ты сделал? Что случилось? – удивлённо спросил я.

Я знал своего деда как человека очень порядочного. Мне даже никогда бы не пришло в голову, что мой дед мог совершить преступление или поступить не по совести. Но, конечно, ситуации бывают разные.

Дед, набравшись храбрости, начал свою историю-исповедь.

– Мне и вправду очень тяжело об этом вспоминать. Я никогда, слышишь, никогда никому не рассказывал этой истории. Расскажу я тебе всё как на духу, может, облегчу душу свою перед смертью. Я, конечно, знаю, что ни в чём не виноват, ребятнёй мы тогда были безмозглой, но всё меня внутри что-то гложет. Было мне тогда лет девять или десять. Как только учёба заканчивалась и наступало лето, мы с ребятами всё время от рассвета и до заката проводили на улице. На речке, в лесу, с отцом на сенокосе. То в поле ловили бабочек и выпасали скотину, то в лес по грибы и ягоды, то в огороде поливаем, нас тогда никто не выгуливал, никто не искал. Проголодаемся, прибежим в дом пообедать – и опять на улицу. Но работу по хозяйству всегда выполняли, даже мысли не допускали перечить отцу или матери. Но были места, в которые ходить было запрещено строго-настрого. Одно из таких мест было в нескольких километрах от нашей деревни. Огромное поле, а посреди поля стоял когда-то добротный барский дом. А ещё несколько километров в лес от барской усадьбы был чугунолитейный завод, принадлежавший тоже когда-то этой семье промышленников. Якобы в тех местах неожиданно появлялся грязно-жёлтый туман, вот точь-в-точь такой, как сегодня тут. И пропадали в нём люди, в основном мальчики. Бесследно исчезали совсем. Почему и откуда появлялся туман – неизвестно и куда пропадал – тоже. Больше было вопросов, чем ответов. Но мы же были охочие до всего. Что нам туман! Всё бабьи страшилки! И однажды мы с ребятами настолько осмелели, что отправились туда интереса ради. А дело было так.

Тут то до меня дошло, что сегодня случилось с дедом, когда он туман увидел. Как белены объелся. Это должна быть история историй, а не просто бабуськина страшилка про туман. Со вторым бокалом вина мой интерес к этому делу только разыгрался сильнее, хотелось зрелищ. Дедушка начал свой рассказ.

– Дело было в один из июльских жарких дней, в сезон сенокоса. Отец наш вместе с соседским дядькой косили на полях траву и привозили на лошади к нашим домам. А у нас, у пацанов, было задание траву раскидывать рядом с домом по полю и в течение дня переворачивать её, чтобы высохла, а к вечеру уже собирали сено в стоги и накрывали на ночь. Или сразу в сарай, если сено хорошо просохло, теперь уже до зимы. В тот год лето выдалось на редкость жарким и сухим. Сена мы тогда заготовили не на одну зиму вперёд. С соседями мы дружили семьями, отцы наши дела совместные имели, а я и соседские три пацана были ровесниками и даже в школу вместе ходили. Сам Бог велел дружить. Старший был Матвей – самый бедовый и задира, и заноза везде. Помладше Степан и Фёдор – это мои ровесники, озорные, но более спокойные ребята. Вот мы вчетвером и дружили, но, бывало, к нашей компании и ещё ребята прибивались ненадолго. Лежим мы как-то вчетвером между стогами сена, с теневой стороны, отдыхаем в жаркий полдень. А Матвею всё неймётся. Скучно ему стало. И давай он нас подначивать барскую усадьбу посмотреть. Говорит нам, клад пойдём искать.

– Да ты что? Туда же нельзя! – в один голос закричали Степан и Фёдор.

– Что, боитесь, мамка заругает? – в ответ им Матвей.

– А она и ничего не узнает, если не говорить! – вдруг вырвалось у меня.

Мы давно уже говорили за эту старую усадьбу, всё не покидал нас этот интерес. Столько было слухов и домыслов, что только подогревало интерес.

– А как же привидения? – спросил Степан.

– Нет там привидений. Там появляется жёлтый туман, он поедает детей, – сказал Фёдор.

– Вы что, верите в эти сказки? – спросил Матвей.

– А я слышал, что там покойная хозяйка ходит и ищет своих покойных детей. Вроде как они в младенчестве померли. От этого и интерес к детям, – так сказал я.

– А вы хоть знаете кого-то из наших, кто пропал там? Кого съел туман? – не унимался Матвей.

Мы с ребятами переглянулись друг на друга и в один голос сказали:

– Нет.

– Вот видите! Значит, это всё сказки! – продолжал наш заводила.

– А ты хочешь проверить, сказки это или нет? – спросил я.

– А ты нет? Трусость не позволяет? – продолжал Матвей.

– Я не трус! – ответил я.

– А я слышал, что там есть клад. В барской усадьбе спрятан клад. И кто-то распространяет слухи, чтобы его не нашли. А я вот хочу найти и разбогатеть. И сам построю себе барскую усадьбу, куплю лошадей. Прислугу найму. На завтрак, обед и ужин вкусности всякие есть буду. Спать на перине да белых простынях. А ещё свой пруд сделаю, где осётров разводить буду. А по саду моему будут фазаны и павлины гулять.

Мы слушали, открыв рты. Мы тоже хотели вкусности, перины, лошадей. Решено было идти искать клад. Тут я и говорю:

– На Ивана Купалу, кто найдёт цветущий папоротник, тот найдёт клад и разбогатеет.

– Так это же в июле, уже прошло. Ещё год надо ждать, – сказал Фёдор.

– Год – это долго. А вдруг не найдём цветущий папоротник? – Степан засомневался.

– Решено. Идём прям сейчас. Кто со мной? – И Матвей встал из-за стога сена и отправился в направлении усадьбы.

Мы, долго не думая, вскочили и отправились за ним. Матвей нас предупредил, что деревню нашу обойдём по окраине, чтоб не привлекать внимания к себе. Когда мы проходили по окраине, за нами увязался пацанёнок лет пяти. Звали его Филипп. Появились они в нашем Спассо-Успенском селе недавно. Вроде люди городские. Отец, мать и этот пацанёнок. Мы сразу с ребятами договорились, что если найдём клад, то возьмём его себе, с ним делиться не будем. А он и ничего и не понял, что мы задумали. Мы впятером отправились по просёлочной дороге вдоль поля, оставив нашу деревню позади себя. С левой стороны было поле с белым и розовым клевером, по правую сторону от нас колосился ячмень. Солнце было в зените, на небе ни одной тучки, ни облачка. Мы немного устали от палящего солнца и решили свернуть с дороги в лесополосу. Лесочек был редкий, в основном берёзы, плавно перешедший в густой тёмный лес, где можно было отдохнуть от жары под кронами высоких деревьев, а чуть дальше вглубь была дубовая роща. Там было даже прохладно. Мы нашли пенёчки, на которых и расположились отдохнуть в тени. Мне послышался звук воды. Мы с ребятами прислушались, звук был, но очень тихий. Пройдя чуть вглубь, я первый обнаружил среди толстых старых дубов родник, который бил из земли и образовывал небольшую ямку, выложенную светлыми камнями, полную чистой и прозрачной воды, которая вытекала из ямки тонким ручейком. Матвей, как всегда, был на передовой, он первый пробовал воду. Она оказалась не просто питьевой, но и ещё очень вкусной. Мы вдоволь напились воды, утолили свою жажду, умылись и продолжили дальше свой путь. Какое-то ещё время мы шли по лесу, затем вышли на опушку, на которой обнаружили целую полянку спелой красной земляники. Нашей радости не было предела, и мы понеслись наперегонки жадно есть землянику. Через некоторое время Матвей, который возомнил себя главным, напомнил нам о цели нашего похода, и мы пошли дальше. Когда мы увидели перед собой жёлтое большое поле из лютиков, мы поняли – мы совсем рядом. Ещё и по этой причине многие обходили это место, лютик – это цветок, который ядовит, от него дохнет скот. Это мы знали с малолетства. Мы побрели по полю среди лютиков, и вскоре на горизонте появилось некое строение с совершенно неухоженным видом. Ясно было – это и есть заброшенная барская усадьба. Возле самого дома была поросль молодняка берёзы, кое-где из кирпичных стен торчали растущие кое-как деревца. Была хорошо видна обвалившаяся кровля. И некогда дорогой и богатый дом местных промышленников был в удручающем состоянии. По каким причинам это произошло, мне не было известно. Ясно лишь одно – история тут была тёмная, раз местный нищий народ не разобрал здесь всё до единого кирпичика.

Дом был из тёмного кирпича в два этажа. На входе была белая каменная лестница из нескольких ступенек и деревянная тяжёлая входная дверь. Даже были целы стеклянные окна, только тёмные от грязи. Крыша обвалилась в нескольких местах, и дымоход чуть обрушился, но видна была солома на трубе, видимо, аист смастерил себе гнездо. Мы вошли в дом, открыв тяжёлую входную дверь. Сердце бешено колотилось, дух перехватывало, было страшно заходить внутрь. Даже храбрый Матвей заробел, но всё же шёл первый. Недалеко от входа была широкая чугунная лестница, ведущая на второй этаж. Она была выкована интересными узорами и причудливыми завитками. На первом этаже был очень даже пригодный камин, очень красивый, с интересной символикой, точно такая же была и на перилах лестницы, на кованых решётках. На потолках, по краям и в центре комнаты, была лепнина. На полу когда-то был паркет. Он весь вздулся и стал тёмно-коричневого цвета. На стенах можно было разглядеть узорчатые обои, кое-где они держались на стенах, а в некоторых местах обвалилась штукатурка и была видна дранка, даже там была чёрная и местами зелёная плесень. Такие же были и углы стен и потолков. В воздухе стояла сырость и запах плесени. Помещение, в котором, видимо, была кухня, имело настенные шкафы грязно-зелёного цвета, на полу осколки фарфоровой посуды, в углу ещё горка какого-то мусора и хлама. В самом дальнем углу от нас был люк в полу, такие бывают, когда есть погреб под домом. Просто квадрат в полу без крышки. Я подошёл поближе, мальчишки шли следом за мной. Я первый заглянул вниз. Там была тёмная болотная жижа, которая шевелилась. Вонь стояла невыносимая именно из этой дырки. Мы переглянулись, закрывая нос пальцами, быстро покинули это помещение. На первом этаже ещё была какая-то комната. Она была закрыта на железную дверь с большим амбарным замком, весом, наверное, в килограмм. Что это за помещение и зачем дырка в полу, мы так и не поняли. Дальше мы двинулись по лестнице наверх. Филипп за нами так везде хвостиком молча и ходил. На втором этаже было несколько комнат и выход на чердак, оттуда было видно солнце и небо из-за обвалившейся крыши. Мы зашли в одну комнату, посередине стоял большой сундук. Мальчишки решили, что там может быть клад, и побежали его открывать. Сундук был незаперт и, на удивление, полон всяких вещей и одежды. Мальчишки начали разбирать с интересом содержимое сундука, а я тем временем вышел из комнаты и открыл дверь в соседнюю. Там была комната в красных тканевых обоях. Где-то обои из красного жаккарда были чёрные от плесени, где-то цвет был бледный, выгоревший от попадавшего с улицы солнца. Посреди комнаты стояла высокая кровать с балдахином. На красном покрывале был огромный слой пыли, балдахин, некогда бывший белым, стал грязно-серым. Часть окна закрывала огромная паутина, а с другой стороны окна висела коричнево-выгоревшая штора. А ещё в комнате был дубовый платяной шкаф, очень хороший. Напротив кровати висела одна-единственная картина. Это был портрет очень красивой дамы. Она была средних лет, с тёмными слегка вьющимися волосами, поднятыми на затылке в причёску, карими глазами. В ушах у неё были длинные изумрудные серьги. Она была белокожей, с лёгким румянцем на щеках. Дама была худенькой, с утончёнными чертами лица. Когда я рассматривал портрет, мне показалось, что она мне улыбается. Какое-то тепло исходило от этой картины. Она мне казалась очень знакомой и гипнотически манила меня к себе. Мне послышался звук: «Вот какой ты вырос! Совсем уже большой! Как похож на деда!» Тут с шумом внеслись в комнату мальчишки, и картина снова обрела прежний облик. Я так и не понял, был ли голос или нет. Мальчишки потащили меня к сундуку что-то показать, но мы свернули в совершенно другую комнату и решили её обследовать. Комната была самая сухая из всех комнат в доме. В ней было душно и сильно пахло пылью. Вся комната была заставлена разными вещами и предметами интерьера, всё было завешено белой тканью, ставшей от времени грязной и пыльной. Пока я чихал возле входа в комнату, ребята полезли между вещей в поисках сокровищ. Добравшись до стены, они с ужасом обнаружили среди вещей огромный осиный улей, который они успели потревожить. Осиный рой с шумом вылетел из улья. Мы с криком рванули оттуда что есть мочи, сшибая всё на своём пути. Тут я услышал плач, это Филипп кувырком слетел с лестницы вниз и разбил себе нос и содрал до крови коленку. Мы уже были возле входной двери, когда я увидел, что ему нужна помощь. Я хотел вернуться к нему, но дороги обратно не было, осы уже всем роем окружили нас и гнали от барской усадьбы прочь. Нас сильно покусали, но хуже всего досталось Матвею. Его ужалили осы так, что глаза были щёлками, лицо раздуло до неузнаваемости. Мы стояли среди поля с лютиками в растерянном состоянии. Сказать, что мы были в шоке, просто не сказать ничего. С той стороны, с которой мы бежали, на нас надвигался грязно-жёлтый туман. Уже не было видно барской усадьбы, поле с лютиками тоже быстро скрывалось из видимости, и нам оставалось лишь бежать, бежать что есть сил отсюда, куда глаза глядят.

Когда туман остался позади, мы, просто выбившись из сил, рухнули на дороге. У меня сильно драло в пересохшем горле, осиные укусы болели и сильно чесались. Степан и Фёдор сидели на дороге и в один голос плакали. Матвей всхлипывал, он уже так опух, что левый глаз не видел, а правый он открывал пальцами.

– Где же Филипп? – спросил я.

– Ты же видишь, с нами его нет, – сказал сквозь слёзы Степан.

– Неужели он остался в доме? Мы не можем с ним так поступить! – продолжал я.

– И что ты предлагаешь? – спросил Матвей.

– Нужно вернуться! Так нельзя! – настаивал я.

– Мне бы до дома добраться в таком состоянии, я пас. А ты, если такой совестливый, отправляйся, мы и тебя потеряем в тумане, – сквозь слёзы сказал Матвей.

– Уже начинает темнеть, как ты его хочешь в темноте и ещё в тумане искать? – спросил Фёдор.

– Не знаю. А если ему плохо? А если он умирает? – растерялся совсем я.

Я совсем расстроился, но один не рискнул идти туда.

– Всё, что мы можем сделать, – это побыстрее вернуться в деревню и рассказать честно, что случилось. Мужики с освещением и собаками ещё смогут ему помочь, – сказал, как отрезал, Матвей.

Через пару часов мы добрались до дома. Уже совсем стемнело. Наши домашние начали подозревать неладное. Как только мы вернулись, сразу рассказали всё, что произошло.

В нашей семье рукоприкладство было не принято, но в этот раз мой отец молча взял плети, схватил меня за ухо и потащил на сеновал. Он меня выпорол так, что ещё неделю я не мог садиться. Я валялся на сеновале с голой задницей и захлёбывался от слёз. Для меня это был конец света. Мне было жалко себя, я был зол на отца, что он так поступил со мной. Я чувствовал жуткую вину за то, что не помог Филиппу, за то, что не вернулся, за то, что он вообще увязался с нами. Я рыдал взахлёб и не мог успокоиться. Вскоре пришла матушка, она тоже плакала. Она села рядом со мной, гладила меня, успокаивала. Всё причитала о том, как мы могли туда пойти. Звала в дом, но я остался спать в сарае.

Я не знаю, как поступили с ребятами после этой истории дома, мы это никогда не обсуждали и старались больше не вспоминать. Я безумно любил отца, но эта история навсегда изменила моё отношение к нему. Я не смог простить ему такой жестокости. Я и себе не смог простить. После того, как мы вернулись, собралось много взрослых мужиков. Новости-то распространяются быстро. Взяли керосиновые лампы, собак, всё, что может пригодиться. Запрягли лошадей и отправились на поиски. Поиски результатов не дали. Много дней подряд прошаривали каждый сантиметр на многие километры от дома, но увы. Ни живого, ни мёртвого мальчика найти не смогли. Убитые горем родители вскоре навсегда покинули наши края. А у меня на всю оставшуюся жизнь осталось тяжелейшее чувство вины за то, что не спас, не помог.

История эта закончилась трагично. Конечно, я был прав, дед мой ни в чём не был виноват, но, как человек честный и совестливый, он винил себя.

Следующее утро выдалось пасмурным. Грязный туман, что появился неожиданно вчера, исчез. Мы, как и договаривались, отправились в лиственный лес за грибами. Я прихватил с собой складной стульчик, чтобы дедушка мог передохнуть в дороге. В лесу было сыро и холодно, под ногами было полно осыпавшихся желудей. Под старыми берёзами мы обнаружили пару красавцев-мухоморов. Среди орешника набрали полкорзинки лисичек, а дальше на полянке я нашёл рыжий большой подосиновик, как с картинки, а ещё один белый гриб. Затем дедушка обнаружил чьи-то следы – это оказались свежие следы кабанов. Он мне скомандовал разворачиваться обратно и быстрее уносить отсюда ноги, так как кабаны с маленькими кабанчиками опасны. На этом наши поиски грибов были окончены. Мы вернулись в дом и приготовили собранные грибы.

На следующий вечер мы наслаждались баней, чаем из самовара и местным мёдом. Мне так понравилась эта неделя сельской жизни здесь, что совсем не хотелось возвращаться.

Но вот и день отъезда наступил. Мы складывали свои вещи в арендованный серебристый внедорожник, на котором мы с комфортом сюда и приехали. Нас ожидало порядка шести часов пути по Карелии до Санкт-Петербурга. Карелия – это красивейшие места нетронутой природы. Это леса, заповедники, парки, более тысячи озёр и водоёмов, водопады, болота и топи, мхи и лишайники, каменистые склоны с высокими соснами, а на самом севере – это непроходимые таёжные места. Карелия – это не только природа, это ещё и места силы, аномальные зоны и странности, которые происходят тут с людьми. Это край эпосов, тайн и загадок. В это утро меня охватила грусть, завладела моим разумом необъяснимая тоска. Это место манило к себе, словно не хотело отпускать. Мы с дедом присели на дорожку на веранде, соблюсти традицию. В это время к нам, видимо, тоже попрощаться, пришла кошка, огромная чёрная кошка, с которой мы тут подружились и подкармливали свеженаловленной рыбой и привезённым с собой мясом. Она тёрлась о ноги, мурлыкала и ласкалась, словно не отпускала нас. В то же время тучи сгустились, стало ещё темнее и заморосил мелкий дождик. Даже погода в этот день плакала.