История магии. Обряды, ритуалы и таинства

Глава 4
ГЕРМЕТИЧЕСКАЯ МАГИЯ

Именно в Египте Магия достигла совершенства как всеобщая наука и было окончательно сформулировано ее учение. Ничто не может превзойти, ничто не может даже сравниться, как суть учения древности, с теми несколькими абзацами, которые были выгравированы Гермесом на драгоценном камне и дошли до нас под именем Изумрудной Скрижали. Единение бытия и единение в гармонии вещей, согласно восходящей и нисходящей шкале, прогрессивное и пропорциональное развитие Слова; неизменный закон равновесия и постепенный прогресс универсальных аналогий; соответствие между мыслью и ее выражением, подобное сходству Творца и творения; математика бесконечности, подтверждаемая измерением единичного угла в конечном, – все это выражено одной фразой: «Верхнее подобно нижнему, а нижнее подобно верхнему, поскольку наполнено чудесами единого». К этому добавлены откровения и описания агента творения, пантоморфного огня, великой среды оккультной силы – одним словом, Астрального Света.

«Солнце – отец его, а луна – мать; ветер выносил его в утробе своей». Из этого следует, что свет вышел из солнца и обрел форму и ритм под влиянием луны, а атмосфера есть его вместилище и тюрьма. «Земля вынянчила его» – значит, его уравновешивает и приводит в движение земное тепло. «Это всеобщий принцип, Телесма мира».

Далее Гермес излагает, каким именно образом этот свет, являющийся также и силой, можно использовать в качестве рычага, универсального растворителя, инструмента формирования и свертывания; как извлекать этот свет из тел, в которых он таится, для того, чтобы повторить посредством его все произведения Природы – огонь, движение, блеск, светящийся газ, ошпаривающую воду и, наконец, горящую землю. На Изумрудной Скрижали вся Магия изложена на одной странице^[43]. Другие труды, приписываемые Гермесу^[44], например «Божественный Пимандр», «Асклепий», «Минерва мира» и т. д., критики считают принадлежащими к александрийской школе; но тем не менее в них заключена герметическая традиция, сохранившаяся в магических святилищах. Для тех, кто владеет ключами к символам, учение Гермеса никогда не будет утеряно; даже в развалинах памятники Египта представляют собой множество разрозненных листов, которые можно собрать в единую книгу и восстановить таким образом учение во всей полноте. Заглавные буквы этой книги – это храмы, а предложения – это города, по которым обелисками и сфинксом расставлены точки и запятые.

Само физическое разделение Египта – это магический синтез, а имена его провинций соответствуют цифрам священных чисел. Царство Сесостриса было разделено на три части: Верхний Египет, или Фивы, представлял собой небесный мир, страну экстаза; Нижний Египет символизировал землю; а Средний, или Центральный, Египет был страной науки и высшего посвящения. Каждая из этих частей подразделялась на десять провинций, именуемых номами и находившихся каждая под покровительством своего бога. Стало быть, имелось тридцать богов, разделенных на тройки, – так выражалась символика триады в декаде, троичный материал, в котором философское и религиозное значение идей плотно привязывалось к числам. Таким образом, мы имеем тройное единство, или первую триаду; бинарность триад^[45], – образованную первой триадой и ее отражением – воплощенную в звезде Соломона; троичность триад, или совершенную идею в каждой из трех форм; четвертичность триад – циклическое число астральных революций и т. д. Географию Египта при Сесострисе, следовательно, можно назвать пентаклем, символическим собранием всех догм Магии, ведущих свое происхождение от Заратустры и открытых заново или переформулированных Гермесом.

Таким образом страна Египет стала великой книгой, а содержащееся в ней учение умножилось, будучи переведенным на язык картин, скульптур и архитектуры по всем городам и во всех храмах. Сама пустыня продолжала вечное обучение, и ее окаменевшее слово твердо застыло на фундаментах пирамид. Сами пирамиды стояли, как часовые человеческого разума, и колоссальный сфинкс размышлял меж них век за веком, незримо погружаясь при этом в песок пустыни. Даже сейчас голова его, обезображенная временем, все еще видна над песком, как будто он ожидает только команды, поданной человеческим голосом, для восстания из-под земли.

С нашей точки зрения, Египет – колыбель науки и мудрости, ибо здесь древнее учение первого Заратустры было облачено в образы более точные и чистые, чем в Индии. Адепты Священного Искусства и Царского Искусства получали в Египте посвящение, не связанное эгоистическими кастовыми ограничениями. Мы знаем, что даже раб-еврей сумел получить там не только посвящение, но и должность главного министра, поскольку женился на дочери египетского жреца, а жрецы той страны не могли допустить мезальянса. Иосиф воплотил в Египте мечту об объединении; он сделал жречество и государство единственными собственниками, а следовательно, и единственными судьями труда и богатства. Этим он победил нужду и превратил весь Египет в единую патриархальную семью. Известно, что возвышением своим он обязан был искусству толковать сны – науке, в которую преданные христиане сейчас просто отказываются верить, хотя и понимают, что Библия, рассказывающая нам о чудесных прорицаниях Иосифа, есть слово Духа Святого. Наука Иосифа представляла собой не что иное, как понимание естественных аналогий, существующих между идеей и образом, между Словом и его символом. Он знал, что душа, погруженная Астральным Светом в сон, получает отражения его самых тайных мыслей и даже его предчувствий; знал и о том, что искусство перевода знаков сна есть ключ к всеобъемлющей ясности, поскольку все разумные существа получают во сне откровения.

Основа абсолютной иероглифической науки – алфавит, где божества представлены буквами, буквы представляют мысли, мысли переводятся в числа, а числа являются совершенными знаками. Этот иероглифический алфавит и был той самой великой тайной, которую Моисей поместил в свою Каббалу; ее египетское происхождение отмечено и в Сэфер Йецира, где она приписывается Аврааму. Сейчас этот алфавит – знаменитая Книга Тота, и, согласно предвидению графа де Жебелена, он сохранился до наших дней в виде карт Таро. Позже он попал в руки Эттейлы, который неверно все понял, поскольку, видимо, даже за тридцать лет изучения не смог обзавестись здравым смыслом или восполнить пробелы в своем образовании. И все же среди развалин египетских памятников существует и запись, наиболее полный ключ к которой содержится в великом египтологическом труде Афанасия Кирхера. Это копия Скрижали Изиды, принадлежавшей знаменитому кардиналу Бембо. Сама таблица была медной, с фигурами из эмали, но сейчас она, увы, утрачена. Кирхер сумел сохранить лишь точную ее копию^[46]. Этот ученый иезуит предсказал, что в ней содержится иероглифический ключ к священным алфавитам, хотя сам раскрыть шифра не смог. Таблица разделена на три равные части: сверху расположены двенадцать домов небес, внизу распределен годовой цикл работ, а посередине находится двадцать один священный знак, соответствующий буквам алфавита. В самой середине таблицы расположена сидящая фигура пантоморфного Йинкса, знак всеобщего бытия, соответствующий букве йод из иврита, или той универсальной букве, из которой производятся все остальные. Йинкса окружает триада Орфита, соответствующая Трем Материнским Буквам египетского и ивритского алфавитов. Справа расположены триады ибиморфные и сепарийские; слева – триады Нефиса и Гекаты, представляющие собой активность и пассивность, постоянство и изменчивость, оплодотворяющий огонь и производящую воду. Каждая пара триад в сочетании с центром образует семерку, и семерка содержится в самом центре. Три семерки завершают абсолютное число трех миров, как и абсолютное число примитивных букв, к которым добавляется дополнительный знак, как ноль – к девяти цифрам. Десять цифр и двадцать две буквы Каббала называет Тридцатью Двумя Путями Мудрости, и их философское описание – предмет той древнейшей почитаемой книги, которую мы знаем как Сэфер Йецира, текст которой можно найти в сборнике Пистория и где угодно еще. Алфавит Тота лишь косвенным образом является оригиналом нашей символики Таро, поскольку последние имеют еврейское происхождение и образы Таро не могут датироваться ранее, чем правлением Карла VII. Карты Жакмена Грингонне – это самые первые карты Таро из известных нам, но символика их изображений идет из глубочайшей древности. Сама игра в современном виде возникла, собственно, как попытка некоторых астрологов вернуть рассудок вышеупомянутому королю^[47]. Пророчества Таро давали математически точные ответы, взвешенные, как гармония самой Природы. Ответы эти определялись изменениями в сочетаниях различных символов. Но для того чтобы суметь воспользоваться инструментом, принадлежащим к сфере разума и науки, надо самому иметь тренированный разум; и бедный король, превратившийся в дитя, увидел в трудах художника лишь игрушку и сделал из таинственного алфавита Таро карточную игру^[48].

Моисей говорил, что израилиты унесли с собой, исходя из Плена, священные сосуды египтян. Это аллегория, поскольку вряд ли великий пророк стал бы толкать свой народ на воровство; под священными сосудами наверняка следует понимать таинства египетской мудрости, которые сам Моисей получил при дворе фараона. Мы ни в коем случае не утверждаем, что чудеса, творимые этим Божьим человеком, имели магическое происхождение; но сама Библия говорит нам, что Ианн и Мамбр, маги фараона, а значит – великие иерофанты египетские, силой своего искусства творили чудеса, подобные Моисеевым. Они превращали посохи в змей, а змей – обратно в посохи, что можно объяснить силой внушения; воду они обращали в кровь; могли явить сразу множество жаб; не смогли они лишь явить мух или других паразитических насекомых, из-за чего им и пришлось признать себя побежденными.

Моисей восторжествовал и вывел народ Израилев из плена. Именно тогда Египет утратил истинную науку, поскольку жрецы, оскорбляя доверие народа, позволили знанию выродиться в жестокое идолопоклонство. Такова опасность эзотерического знания: правду следует скрывать, но не прятать от народа; символику нельзя искажать до абсурда; священное покрывало Изиды необходимо хранить в чистоте и святости. Египетские жрецы с этой задачей не справились. Толпа глупцов приняла символику Изиды и Герм-Анубиса за чистую монету, так что Озириса сочли и в самом деле быком, а мудрого Гермеса – псом. Озириса скрывали под маской быка Аписа, а жрецы не мешали народу поклоняться мясу, чье место на кухне. Пришла пора спасать священные традиции. Моисей основал новый народ и запретил любое поклонение изображениям; но люди слишком долго прожили среди идолопоклонников, и воспоминания о быке Аписе не покидали их и в пустыне. Нам известна история о Золотом Тельце, к которому дети Израиля всегда питали некую слабость. Однако Моисей не хотел вовсе вычеркнуть из памяти священные знаки, так что он освятил их для очищенного поклонения истинному Богу. Мы увидим, что все предметы, попавшие в культ Иеговы, имели символический характер и несли на себе отпечаток почитаемых знаков первоначального откровения. Однако сперва давайте закончим с язычниками и проследим историю материализации иероглифов и вырождения древних народов.

Глава 5
МАГИЯ В ГРЕЦИИ

Мы переходим к периоду, когда точная наука Магия обрела свою естественную внешнюю форму – красоту. В Зогаре мы видим, как прототип человека поднимается в небеса и отражается в водах сущего. Этот идеал человека, эта тень пантоморфного Бога, этот мужественный призрак совершенной формы не был обречен на одиночество в символическом мире. Под благодатным небом Эллады ему дана была спутница. Небесная Афродита, чистая и плодородная Афродита, мать трех граций, тоже поднялась, но не из спящих глубин хаоса, а из живых и цветущих вод того шумного архипелага поэзии, чьи острова, густо поросшие зелеными деревьями и цветами, кажутся кораблями богов.

Из Халдеи – серпентария Магии – мы попадаем в мир звуков семиструнной орфической лиры. Это мир гармонии, преображающий леса и дикую природу Греции. Под мелодии песен Орфея скалы сглаживаются, дубы уменьшаются в размерах, а дикие звери подчиняются человеку. Именно эта Магия помогла Амфиону воздвигнуть стены Фив – города мудрости Кадма, города посвященных, представляющего собой пентакль, подобно семи чудесам света. Как Орфей дал жизнь числам, так Кадм привязал мысль к буквенным знакам. Первый стал основателем народа, который до сих пор ассоциируется с прекрасным, а второй – даровал этому народу землю, достойную любви и гениальности такого народа.

Древнегреческая традиция числит Орфея среди героев, отправившихся за Золотым Руном, – древних ревнителей Великого Делания. Золотое Руно – это одеяние самого Солнца, это свет для нужд человека, это великая тайна магической работы, это, наконец, посвящение, каким его следует понимать, и именно в этом значении Руно увлекло аллегорических героев в таинственную Азию. С другой стороны, Кадм являлся добровольным изгнанником из египетских Фив; он принес в Грецию знание букв и ту гармонию, образом которой они являются. Новые Фивы, город – символ мудрости, были построены в соответствии с этой гармонией, поскольку наука включает в себя ритмические соответствия между знаками – иероглифами, звуками и числами, движение которых подчиняется вечным законам математики. Фивы – круглый город с квадратной крепостью; как и небо Магии, город имеет семь врат, а легенда о нем не могла не стать эпосом оккультизма и предвосхищением истории человеческого гения.

Все эти мистические образы и вдохновенные предания – это душа греческой цивилизации; но на самом деле поэтические истории их героев – не что иное, как видоизмененная восточная история, занесенная в Грецию некими неизвестными иерофантами. Это история идей, которую писали великие, которые мало заботились о том, чтобы донести до нас подробности человеческих страстей, сопутствовавших рождению империй. Гомер последовал тем же путем, выстраивая богов, олицетворяющих бессмертные типы мышления; именно в этом смысле нахмуренных бровей Зевса оказывалось достаточно, чтобы вызвать мировой переворот. Если Греция и обрушивалась на Азию огнем и мечом, то это было карой за профанацию науки и добродетелей, за принесение их в жертву похоти, это было средством вернуть власть над миром Афине и Гере, отобрав ее у чувственной Афродиты, обрекавшей своих беззаветных обожателей на смерть. Такова высшая задача поэзии, подставляющей на место людей – богов, на место следствий – причины, а на место образцов жалкого земного величия – вечные идеалы. Именно образы наделены властью воздвигать и рушить империи; вера определенного рода представляет собой корень любого величия, а стать поэзией, творческой силой, вера может только тогда, когда в основе ее лежит истина. Единственная история, достойная внимания мудрых, – это история света, вечно одолевающего тьму. То, что именуют цивилизацией, есть лишь один великий день этого солнца.

В сюжете о Золотом Руне соединяются мотивы герметической магии и греческих посвящений. Золотое Руно солнечного барана, которое мог получить лишь обладающий Высшей Властью, – это обозначение Великого Делания. Корабль «Арго», построенный из древесины пророческих дубов Додоны, говорящий корабль – это корабль таинств Изиды, ковчег жизненной силы и обновления, сундук Озириса, яйцо божественного возрождения. Ясон – это тот, кто готовится к посвящению, но он герой лишь доблестью своей, в остальном он столь же непостоянен и слаб, как любой другой человек. Несмотря на это, он – олицетворение власти. Геракл, символ грубой силы, реального участия в походе не принял, отвлекшись с пути истинного в угоду одной из своих недостойных возлюбленных. Остальные же прибыли в Колхиду – страну посвящения, где до сих пор живы остатки зороастрийских тайн. Теперь перед ними встает задача найти ключ к этим тайнам, и здесь мы встречаем еще один пример тому, как женщина предает науку. Медея предупреждает Ясона о тех чудовищах, с которыми ему предстоит сразиться, и обеспечивает ему тем самым победу. Первое из них – крылатый змей Земли, астральный флюид, который необходимо поймать и удержать, вырвать у него зубы и засеять ими пустошь, заранее вспаханную быками Ареса. Зубы дракона – это те кислоты^[49], которые растворяют металлическую землю после обработки двойным огнем и магнетическими силами Земли. За этим следует ферментация, сравнимая с великой битвой, где нечистое уничтожается нечистым и наградой адепту становится великолепное Руно.

Этим заканчивается магический роман Ясона и начинается повесть Медеи, поскольку древние греки стремились включить в эту историю весь эпос оккультной науки. Герметическую Магию сменяют колдовство, отцеубийство, братоубийство, детоубийство, когда в жертву своим страстям приносится все, но насладиться плодами своих преступлений так и не удается. Медея предает отца, подобно Хаму, и убивает брата, как Каин. Она зарезает детей, отравляет соперницу и добивается в итоге ненависти того, чью любовь хотела заполучить. С первого взгляда может показаться странным, что владение Золотым Руном не принесло Ясону мудрости, но следует помнить, что обрел он искомое лишь благодаря предательству. Он – похититель, как Прометей, а не адепт, как Орфей; он искатель не знаний, а лишь богатства и власти. Потому и гибнет несчастный, что вдохновенные и могущественные силы Золотого Руна в силах понять лишь ученики Орфея.

Мифы о Прометее, о Золотом Руне и о Фивах, Илиада и Одиссея – эти пять великих эпосов, полных описаний природных таинств и человеческих судеб, – представляют собой библию Древней Греции, циклопический монумент, Пелион, нагроможденный на Оссу, шедевр на шедевре, форму на форме. Они прекрасны, как сам свет, они царят над вечными мыслями, возвышенные в своей истине. Однако в том, что иерофанты поэзии передали народу Греции эти восхитительные произведения искусства, насыщенные истиной, были риск и опасность. Эсхил, осмелившийся описать битвы с титанами, сверхчеловеческие страдания и божественные надежды Прометея, Эсхил, певец семьи Эдипа, был обвинен в предательстве и осквернении таинств и еле сумел избежать сурового приговора. Сегодня уже невозможно постичь целиком его замысел, в который входило создание драматической трилогии, которая охватывала бы всю символическую историю Прометея. Собравшимся вокруг себя поведал он историю о том, как Алкид-Геракл освободил Прометея и как Зевс был сброшен с трона. Всемогущество гения в его страданиях и решительная победа терпения над силой – это, конечно, хорошо, но толпа уловила в услышанном подстрекательство к анархии. Образ Прометея, свергающего Зевса, был интерпретирован как призыв к народу освободиться от царей и жрецов, и открывшего подобную перспективу тотчас заподозрили в преступных упованиях.

Появлению шедевров, о которых идет речь, мы обязаны попыткам передать учение через поэзию, так не будем же уподобляться тем строгим посвященным, которые, выражаясь образами Платона, хотели бы поэтов сначала увенчать, а затем – изгнать. Ведь подлинные поэты – посланники Божьи на земле, и изгоняющие их недостойны милости Небес.

Первым, кто цивилизовал Грецию, был ее первый поэт, великий греческий посвященный. Ведь даже если предположить, что Орфей – это личность мифическая, точно следует верить в то, что существовал Мусей, и, возможно, именно ему принадлежит авторство стихов, приписываемых его наставнику^[50]. Нам не важно, звали ли одного из аргонавтов Орфеем, поскольку этот поэт не просто жил когда-то; он живет вечно с нами. Орфические легенды – это учение во всей своей полноте, откровение божественных судеб, новая, идеальная форма поклонения прекрасному. Здесь уже показано возрождение и освобождение любви. Орфей спускается в ад в поисках Эвридики и должен вынести возлюбленную обратно, не глядя на нее. Именно так чистый человек должен создавать себе спутницу – не вожделея ее, а возвышая обожанием до себя. Лишь осудив предмет страсти, получаем мы право на предмет истинной любви. Так мы попадаем уже в атмосферу чистой мечты христианского рыцарства. Но и иерофант – всего лишь человек; он оступается, сомневается – и оглядывается. О несчастная Эвридика! Ошибка совершена, и она утрачена – теперь наступило время искупления. Орфей – вдовец и, будучи таковым, остается непорочен; брак с Эвридикой не завершен до конца. Будучи вдовцом той, что была девственна, он и сам остается девственен. У поэта лишь одно сердце; дети расы богов – однолюбы. Отеческие внушения, стремление к идеалу, который необходимо найти по ту сторону смерти, вдовство – все это оставило поэту лишь один путь – посвятить себя священной музе. О, какое откровение обретет он в итоге! Орфей, в сердце которого остается рана, неисцелимая ничем, кроме смерти, сам превратится во врачевателя душ и тел. Жертва собственной непорочности, он наконец умирает – смертью посвященного и пророка, провозглашая единство Бога, как и единство любви. Позже это единство ляжет в основу орфических мистерий.

Понятно, почему Орфей, столь высоко поднявшись над своей эпохой, получил репутацию колдуна и чародея. Ему, как и Соломону, приписывали знание трав и минералов, небесной медицины и Философского Камня. Несомненно, что Орфей действительно был знаком со всем перечисленным, поскольку он олицетворяет первобытное посвящение, падение и воскрешение. Легенда об Орфее – это описание всех трех частей Великого Делания человека.

Согласно Балланше, суть орфического посвящения можно истолковать так: «Сначала подпав под власть стихий, человек должен затем подчинить их себе. Творение – это акт Божественной Магии, вечный и непрерывный. Истинное бытие человека – в самопознании. Ответственность для него – это победа, сам факт грехопадения – лишь возможность одержать еще одну победу. В основе жизни лежит смерть, перерождение есть следствие закона возмещения. Брак – это воспроизведение великого космогонического таинства в человечестве. Брак заключается лишь единожды, как едины Бог и Природа. Это единство Древа Жизни, а распутство несет разделение и смерть. Астрология – это синтез, поскольку Древо Жизни едино, и ветви его, простирающиеся в небеса и несущие на себе цветы-звезды, соответствуют корням, скрытым под землей. Знание врачебных и волшебных свойств растений, металлов и тел, наделенных жизнью в той или иной степени, тоже является синтетическим. Синтез позволяет определить их способности к организации в различных состояниях. Соединение металлов и их родство, души растений и все силы объединения познаются только в синтезе».

Сказано, что красота – это блеск истины, а значит, именно великому орфическому свету мы должны приписать величие формы, впервые проявленной в Греции. Орфея следует по праву считать тем источником, из которого выросла школа божественного Платона – языческого отца всей христианской философии. У Орфея же получили корень своих мистерий пифагорейцы и иллюминаты. Посвящение не терпит превратностей – оно всегда одно и то же, где бы мы ни встречались с ним на протяжении веков. Последние ученики Мартинеса де Паскуалли – все еще дети Орфея, но уже поклоняющиеся Существу философии древности, воплощенному Слову христиан.

Мы уже говорили, что первая часть легенды о Золотом Руне воплощает тайны Орфической Магии, а вторая – посвящена разумным предостережениям против злоупотребления ворожбой, или Магией Тьмы. Ложная, или Черная, Магия, известная ныне под именем «колдовство», никогда не удостаивалась звания науки – это всего лишь пагубная страсть к экспериментам. Все необузданные страсти порождают неестественную силу, которую воля уже не в состоянии себе подчинить, силу, послушную лишь тирании самой страсти. Именно поэтому Альберт Великий убеждает нас никого не бранить в гневе. Именно такова история проклятия Тесеем Ипполита. Необузданная страсть – это сумасшествие, а последнее, в свою очередь, – это отравление или застой Астрального Света. Именно поэтому сумасшествие заразно, а страсть так похожа на колдовство. Женщины превосходят мужчин в колдовстве потому, что страсти легче охватывают их. Колдун в первую очередь сам является жертвой обстоятельств, образно выражаясь – ядовитых грибов фатальности.

Греческие ведьмы, особенно фессалийские, придумывали ужасные испытания и отвратительные ритуалы. Чаще всего это были женщины, терзаемые неудовлетворимыми уже желаниями, состарившиеся куртизанки, уродливые безнравственные чудовища. Алчущие любви и жизни, эти несчастные создания находили любовников лишь в могилах, разоряя гробницы, чтобы фальшивыми ласками терзать ледяные тела молодых людей; они воровали детей и душили их крики, прижимая к своим обвислым грудям. Этих женщин знали под именами «ламии», «стриги», «эмпузы». Дети вызывали у них зависть, а значит, и ненависть и потому приносились в жертву. Некоторые, подобно упомянутой Горацием Канидии, закапывали их по горло в землю и оставляли умирать от голода среди пищи, до которой они не могли дотянуться; другие отрубали им головы, руки и ноги. Плоть детей ведьмы вываривали в медных котлах до состояния мази, а затем, смешав эту мазь с соком белены, белладонны и черного мака, натирали получившейся смесью виски, подмышки и те органы, которые непрестанно беспокоили несбыточные желания, и впадали в забытье, полное необузданных роскошных снов. Необходимо открыто заявить: именно таковы источники Черной Магии и именно такова ее традиционная практика. Именно эти ее тайны служили предметом передачи в Средние века; именно этим занимались якобы невинные жертвы инквизиции, которых огню предавал не столько приговор суда, сколько проклятие народа. Именно в Испании и Италии дольше всех проживало множество потомков стриг, ламий и эмпузий – сомневающихся отсылаем к наиболее опытным криминологам этих стран, мнения которых свел воедино королевский адвокат суда Гранады Франциск Торребланка^[51] в своей Epitome Delictorium.

Медея и Цирцея – вот примеры греческих ведьм. Цирцея – порочная женщина, которая околдовывает и позорит своих любовников; Медея – наглая отравительница, для которой нет никаких ограничений; саму Природу она записывает к себе в сообщники. Существа, подобные Цирцее, способные очаровывать, а затем осквернять своей близостью, существуют и на самом деле. Они способны лишь внушить животную страсть, истощить человека, а затем – подвергнуть презрению. С ними следует обращаться как Одиссей – через страх побуждая к подчинению, а в итоге – бросая их без сожаления. Это прекрасные бессердечные чудовища, суть жизни которых – тщеславие. Древние изображали их сиренами.

Что же касается Медеи, то это воплощение порока, добровольного зла. Ее не запугать, и она способна любить, но такая любовь страшнее ненависти. Это плохая мать, убийца своих детей. Она любит ночь и при свете луны собирает ядовитые травы, чтобы приготовить отраву. Она магнетизирует воздух, погружает в горе землю, заражает воду, отравляет даже огонь. Змеи дарят ей свою кожу, она бормочет страшные слова, кровавый след тянется за ней, а из рук ее падают искалеченные члены тел. Советы ее сводят с ума, а ласки – вселяют ужас.

Такой становится женщина за счет знакомства с запрещенной наукой, стремящаяся подняться над тем, что предписано ее полу. Мужчины избегают ее, дети прячутся, когда она проходит мимо. Нет ей ни разума, ни истинной любви, а гордость ее вечно мучают деяния самой Природы, восстающей против такого положения дел.