Глава 35
Марат
Никак не могу привыкнуть, что больше не нужно делать вид, что мы незнакомы и в любой момент я могу подойти и поцеловать принцесску. Вот и сейчас, отсидев долгие полтора часа на скучнейшей лекции по международному праву я вместе с потоком студентов выплываю из аудитории и сразу ищу глазами Алису.
Она стоит чуть поодаль в компании двух девчонок и Грушевского. Тот с улыбкой наклоняется к ней будто хочет чтобы она понюхала его шею и не спешит отстраняться. Слишком, нахрен, близко!
Внутри сразу начинает все закипать и руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Заставляю себя сделать несколько глубоких вдохов и перевожу взгляд на Алису. Она хоть и улыбается, но выглядит скорее вежливо, чем заинтересованно. Не то чтобы у меня были какие-то сомнения, но надо бы Грушевскому напомнить о личных границах. И главное – о санкциях за их пресечение.
Ловлю себя на мысли, что кроме раздражения поведение этого придурка у меня ничего не вызывает. Я доверяю Алисе. Охренеть. Сам в шоке, если честно.
До нее у меня никогда не было серьезных отношений и вопрос о доверии, прямо скажем, не стоял. Какая к черту разница с кем на следующий день спит та, с кем ты провел ночь и на большее не претендуешь?
Это было легко. Удобно. Безопасно.
С Алисой же все совершенно по-другому. Я добровольно, безвозмездно принес ей свое сердце на блюдечке с голубой каемочкой. И несмотря на то, что изначально я и не думал с ней так сближаться, ни о чем сейчас не жалею. Без раздумий забил на данное себе же обещание и нырнул в этот омут с головой.
Почти десять лет назад я поклялся себе, что больше никто и никогда не обманет мое доверие и не предаст.
В то время как мои сверстники все еще верили в супергероев, я потерял веру в отца. Понял, что он меня предал. Просто отказался. Пожертвовал. Можно подобрать еще много разных слов его поступку, но факт остается фактом – отец меня бросил. Я сидел в том сыром подвале, с трудом верил, что когда-либо оттуда выберусь, но дал себе обещание, что если у меня все-таки получится, если мне удастся… я никогда, ни за что в жизни больше не буду никому доверять. Потому что предательство – это больно, оно, мать его, уничтожает тебя целиком и полностью.
Все это время я старательно следовал этому обещанию. Не то чтобы это было слишком сложно, если честно… Несмотря на то, что отец позаботился о том, чтобы произошедшее так и осталось тайной, окружающие как будто чувствовали, что со мной что-то не так. В школе меня сторонились, в универе побаивались. Что уж говорить, даже папаша мой чувствовал себя неуютно в моем присутствии.
Поэтому сохранить данное себе слово не составляло ни малейшего труда. Если у меня не будет близких людей, то некому будет меня и предать. Верно ведь? Без ложной скромности, даже в двенадцать лет у меня была железная логика.
Но с Алисой все по-другому. С ней я чувствую. С ней я живу. Ей я доверяю.
Но это не отменяет факта, что Грушевский полный мудак. Алиса в силу своей наивности не замечает его похотливых взглядов. Моя девочка уверена, что если окружающие в курсе того, что я ее парень, то это как бы автоматически освобождает ее от грязных заигрываний противоположного пола. По идее, так и должно было быть. Но Грушевский зарвался. И пора бы ему об этом напомнить.
Широким шагом миную расстояние между нами и смерив его взглядом напоминаю:
– Кажется, я тебе еще два месяца назад говорил, что она не заинтересована, чувак. Ладно, гордости у тебя нет, но как насчет чувства самосохранения?
Ян довольно плотно сложен, не удивлюсь, если в свободное время он любит поколачивать грушу в зале. Но я выше. А еще злее. Поэтому сейчас я угрожающе нависаю над ним и он инстинктивно вжимает голову в плечи, хотя в глазах упрямо горит презрение. Камикадзе херов.
– Я прекрасно знаю, что Алиса не заинтересована во мне, – с напускной ленцой отвечает он. – Она заинтересована лишь тобой. А вот чем вызван твой интерес, Скалаев?
– Всем, – без раздумий отвечаю. – Алиса интересна мне вся и полностью.
Ее подруга при этом громко вздыхает и прикладывает руку к сердцу, но Грушевский не сдается.
– Могу поспорить, кое-что в ней тебя все-таки привлекает больше всего. Дайте подумать… например, ее счет в банке.
– Ян, что ты несешь? – недоуменно цедит Алиса.
– Ты не знала? Отец Скалаева под следствием, все счета арестованы, имущество конфисковано. Твой избранник нищий, Алиса. Ни-щий.
Он произносит слово по слогам, будто это самое ужасное ругательство в мире. Ее подружки синхронно подносят ладони к губам и округляют глаза. Выглядят при этом как морские котики- синхронисты из дельфинария, но Алиса лишь устало вздыхает:
– Я в курсе, Ян. Но это не твое дело.
– В курсе? – таращит глаза Грушевский. – И тебя не удивляет, что Марат Скалаев, который перетрахал пол универа и ни разу даже номер телефона не взял ни у одной девушки вдруг резко остепенился и начал встречаться с тобой? С будущей наследницей огромной империи отца?
– У тебя поразительные знания о моей личной жизни, – ехидно усмехаюсь. – Ты, может, еще и учет ведешь тех, с кем я спал? Попахивает маниакальной навязчивостью, Грушевский.
– А от тебя попахивает Альфонсом, – огрызается он.
– Ян, у Марата нет проблем с…, – начинает Алиса.
– Принцесска, – мягко перебиваю ее. – Не обращай внимание, это обычная ревность.
Затем я перевожу взгляд на придурка и пытаясь быть очень убедительным, произношу:
– Будь добр, держись от моей девушки подальше. Несмотря на то, что я за тобой с блокнотом не хожу и понятия не имею с кем ты проводишь свои жалкие ночи, но раз уж мы заговорили об отцах, было бы кощунственно с моей стороны не упомянуть твоего… Что ты думаешь по этому поводу, Ян?
С наслаждением замечаю как на его скулах играют желваки и через секунду он резко направляется к выходу, бросив на прощание злобное:
– Да пошел ты.
Глава 36
Я едва высиживаю оставшиеся пары. После произошедшей стычки между Маратом и Яном чувствую себя крайне неловко. А еще мне стыдно признаться, но среди всего этого сумбура в голове присутствует и невероятное облегчение. На мгновение я успела испугаться, что Грушевский вполне может со злости рассказать Марату о корпоративе МиКрейта и своем дне рождения…
Понятия не имею откуда взялась эта неприязнь между ними. Если бы я знала, что Грушевский в курсе проблем отца Марата, я бы никогда не стала его просить изображать моего парня.
Я, конечно и раньше понимала, что в случае если правда всплывет проблем мне не избежать, но кажется, только сейчас осознала весь масштаб… Господи, и о чем я только думала, когда решилась соврать отцу и Марату? Я должна сама ему рассказать обо всем. Конечно ему это не понравится, но будет только хуже, если он узнает правду не от меня.
Эти мысли гложат меня и по дороге на парковку, но стоит мне увидеть Марата на капоте своей машины, как весь негатив тут же рассеивается. Он словно мое персональное солнце – всегда расчищает небо от туч.
Марат касается губами моего рта, едва проводит языком по моей верхней губе и тут же отстраняется. Он заглядывает в мои глаза силясь прочитать мои эмоции и хмурится.
– Прости за этот цирк с Грушевским.
– Что? Господи, Марат, ты-то здесь причем? Ты же не виноват, что у него ПМС…
Я снова тянусь к нему губами и запускаю пальцы в его волосы.
Сейчас мне просто необходимо что-то большее, чем мимолетный поцелуй. На душе полный раздрай и я знаю, что помочь мне справиться с ним сможет лишь Марат.
Я сжимаю его запястье и увлекаю за собой в машину. Не уверена, что смогу продержаться до фабрики – слишком далеко она находится, но помнится, как-то он намекал, что вполне не против остановиться на какой-нибудь безлюдной обочине.
Только заполучив его губы в свое безраздельное пользование я понимаю как мне это было необходимо. У Марата есть потрясающая способность заполнять собою всю меня, когда он рядом, когда я чувствую его сильные руки на себе – я не способна ни на какие другие мысли и сейчас это сладкое забвение настоящее спасение для меня. За последние несколько часов я успела представить с десяток худших сценариев, в которых он узнает правду и обвиняет меня по лжи.
Но все мысли отходят на второй план, потому что сейчас он здесь, рядом. И я не собираюсь отдавать ни секунду отведенного нам времени на бесполезное самобичевание. Я обязательно признаюсь ему, что соврала, но сначала эгоистично напитаюсь его энергией и силой.
Я жадно отвечаю на его поцелуй, лихорадочно блуждаю руками по крепкому телу и уже в шаге от того чтобы вырвать пуговицы его рубашки вместе с петлями. Марат тоже явно не собирается сдерживаться. То ли разговор с Грушевским его тоже встряхнул сильнее, чем он показал, то ли это его обычная реакция на близость со мной… но сейчас мы больше похожи на дорвавшихся до воды путников, чем на двух влюбленных, которые всего несколько часов назад занимались бесподобным утренним сексом.
Неожиданно, наше прерывистое дыхание и тихие стоны прерываются вибрацией в его кармане.
Марат раздраженно вытаскивает телефон из джинсов, но вместо того чтобы отключить его и отложить в сторону, хмурится глядя на экран и отвечает коротким “да”.
Я не могу разобрать слов его собеседника, но судя по тому как сжимаются его зубы и напрягаются плечи, разговор не из приятных.
Касаюсь пальцами его напряженных скул, но Марат словно не замечает моего прикосновения, продолжает сжимать телефон до побелевших суставов и отстраненно смотрит в лобовое стекло.
Отключившись, он растерянно осматривается, будто уже успел забыть, что в машине он не один и сообщает:
– Мне нужно срочно уехать.
Затем он переводит взгляд на часы и беззвучно чертыхается.
– Я не успею вернуться за прокатной тачкой. Но и тебе там не место…, – Он снова обводит глазами окрестности, но видимо, убедившись, что за эти несколько минут ничего не изменилось и мы по-прежнему находимся на безлюдной обочине, наконец, решается: – Ладно, поехали. Ты не против?
– Не против, – мотаю головой и пересаживаюсь на пассажирское сиденье.
– Куда мы едем? – едва сдерживаюсь чтобы не ухватиться пальцами за ручку двери. Марат несется просто на запредельной скорости.
– Отца выпускают под залог, – сухо отвечает он.
– Это же… это же хорошо? – неуверенно произношу. Разве Марат сейчас не должен радоваться? Он же выглядит немного злым и очень растерянным.
– Нет, это не хорошо, принцесска. Потому что я не платил залог, а значит это сделал кто-то другой и в голову приходит лишь одна причина почему кто-то бы вывалил такие огромные бабки: этот кто-то не хочет, чтобы отец свидетельствовал против него.
После этого Марат замолкает и всю оставшуюся дорогу мы едем в тишине.
Вскоре мы подъезжаем к невзрачному зданию на окраине города и Скалаев резко тормозит у наглухо тонированного черного седана.
– Я тебя очень прошу, оставайся в машине, – его голос звенит от напряжения. – Заблокируй двери и что бы ни происходило, не выходи из машины. Хорошо?
Я лишь растерянно киваю и с ужасом слежу как Марат выходит из машины и направляется в сторону огромных железных ворот. За пару метров от них он останавливается и не сводя глаз с черной машины скрещивает руки на груди. Вскоре водительская дверь открывается и оттуда выходит устрашающего вида лысый мужчина. И дело даже не в том, что он в два раза больше Скалаева, за его плечами явно спортивное прошлое или же он просто проводит все свободное время в спортзале. Но страх навевает именно его взгляд. Он какой-то отрешенный, наглый и самоуверенный. Таких еще называют отморозками.
Он встает в нескольких метрах от Марата и, кажется, что-то ему говорит. Сейчас я вижу лишь его спину и не могу разобрать ни слова сквозь закрытые двери машины.
В любом случае, Марат ему ничего не отвечает, но и с места не двигается.
Не знаю сколько бы они так могли простоять, смеряя друг другу уничтожающими взглядами, но вскоре серые ворота открываются и наружу выходит высокий мужчина.
Я моментально замечаю их сходство: у него такие же густые темные волосы как и у сына, острые скулы покрыты короткой щетиной, цвет глаз я не могу разглядеть, но форма и разрез – точная копия Марата. У меня нет никаких сомнений – из ворот вышел Скалаев-старший.
Какое-то время он растерянно переводит взгляд с лысого мужчины на сына, затем кивает Марату и делает шаг в его сторону. Лысый порывается преградить ему дорогу, но переводит взгляд на двух охранников в форме, которые стоят на границе ворот и делает шаг назад.
Марат кивает отцу на мою машину и я спешу разблокировать двери, чтобы они могли забраться в салон.
– Константин Павлович, – представляется мужчина с интересом поглядывая на меня. Я разворачиваюсь вполоборота к нему и тоже называю свое имя в то время как мой взгляд скользит по его лицу. Мне не показалось, они действительно очень похожи с Маратом. Тело отца не отличается такой же худобой как у сына, а вот лицо его кажется осунувшемся и кроме впалых скул я замечаю мешки под глазами и прочие признаки усталости. Впрочем, чему удивляться… Нахождение в СИЗО вряд ли хоть кому-то пошло на пользу.
Марат заводит двигатель и в салоне воцаряется звенящая тишина. Пару раз я открываю рот, чтобы нарушить ее, но так и не могу придумать что сказать. Все банальные вопросы вроде “вы рады свободе или сильно плохо было за решеткой?” кажутся мне смешными, а говорить о погоде или о обсуждать новости я тоже считаю неуместным.
Поэтому какое-то время мы едем в тишине, а затем Константин Павлович просит:
– Дай сигарету. До одури хочется покурить.
– Я бросил, – отвечает Марат.
– Тогда остановись у ближайшего магазина, пожалуйста.
Марат напряженно вздыхает, но вскоре сворачивает на заправку и глушит мотор.
– Я быстро, – обещает он и едва заметно касается моей щеки губами.
Я киваю и наблюдаю в окно за тем как он идет в сторону небольшого магазинчика, но стоит ему скрыться за приветливо разъехавшимися дверями, как его отец говорит:
– Алиса, пожалуйста, помоги мне сбежать.
Глава 37
– Прошу прощения? – громко сглатываю. Уверена, что мне послышалось. Зачем ему сбегать, если его и так уже выпустили из тюрьмы?
– Пожалуйста, помоги мне сбежать от сына. Довези меня до города. Я бы пешком пошел, клянусь, но на своих двоих далеко не уйдешь. Особенно от того, кто на тачке.
– Но…, – растерянно мямлю, – зачем вам сбегать от сына? Он вам помогает. Марат сказал, что кто-то внес за вас залог и скорее всего это сделали те, кто не хочет чтобы вы дали показания против них.
– А Марат не сказал тебе как я изначально оказался под следствием? – зло бросает он.
– Вы… это как-то связано с вашим бизнесом, – уклончиво отвечаю я не решаясь вслух обвинить его в сбыте наркотиков.
– Определенно, – усмехается он. – Но тем не менее, за решетку меня упек собственный сын.
– Марат? – мой голос сквозит недоверием и я лишь отрицательно мотаю головой. – Зачем ему это делать? Он бы никогда не…
– Могу рассказать тебе все по дороге, – предлагает он. – Но сначала увези меня отсюда. Или дай мне ключи.
– У меня их нет, – развожу руками. Двигатель заводится от кнопки, а ключ лежал на полочке под приборной панелью, и когда Марат схватил его я подумала, что он сделал это на автомате. Сейчас же я понимаю, что он скорее всего предвидел действия отца, но тогда… это что, правда? Неужели Марат сам отправил своего отца в тюрьму?
– Вижу, ты начинаешь осознавать с кем связалась, – с насмешкой тянет он. – Сразу предупреждаю, розовые очки снимать больно, но оно того стоит…
– Что за чушь вы несете? – моя растерянность сменяется злостью. – Марат бы никогда… даже если вы говорите правду, уверена, что у него на это были свои причины.
– Девочка, – печально вздыхает он. – Беги от него пока не поздно. Мой сын настоящий социопат. Он очень жестокий человек. Я не знаю чем он тебя привлек… хотя, вы бабы вечно любите плохих парней, но тебе надо порвать с ним. Марат не способен на настоящие чувства. За эти годы он научился их сносно имитировать, но поверь мне, его сердце холодное как лед. Он псих, Алиса. Я знаю о чем говорю.
– Сомневаюсь в этом, – зло бросаю я. – Потому что у меня такое впечатление, что мы говорим о двух разных людях. Я вижу, что вы злитесь на сына и возможно, у вас есть на это причины, но я в ваших советах не нуждаюсь. И бежать от него никуда не собираюсь. Я люблю вашего сына.
– Надо же, – он буквально захлебывается каким-то злобным, сухим смехом. – Не думал, что когда-нибудь услышу такое. Но поверь мне, если Марат внушил тебе любовь, значит ему что-то от тебя нужно. Я знаю своего сына. Он… он не такой как все. Он поломанный.
Я по-детски закрываю уши не желая больше слушать эту чушь. От его слов в животе разрастается мерзкий ком, который я хочу выплюнуть ему в лицо.
Как он смеет говорить так о Марате? Холодное сердце? Не способен на чувства? Поломанный? Единственный псих здесь – это его отец. Может, и хорошо, что его выпустили из тюрьмы, там ему не место. Этому больному бы больше подошла психиатрическая лечебница.
Мужчина с каким-то садистским наслаждением скользит по моему лицу, впитывает каждую эмоцию и наверняка, упивается произведенным эффектом.
Боковым зрением я вижу как Марат выходит из магазина и быстрым шагом направляется к нам. Вздыхаю с облегчением и убираю руки от ушей:
– Я свой шанс уже упустил, – печально замечает мужчина. – Но у тебя еще есть возможность сбежать от него, Алиса. Пока не поздно.
Несмотря на то, что сердце продолжает бешено колотиться, я решаю ничего не отвечать, тем более, Марат уже открывает дверь и занимает водительское место.
– Окно только открой, – протягивает отцу пачку сигарет и зажигалку.
– Спасибо, сын, – быстро кивает он, но все еще продолжает смотреть на меня.
Оставшееся время в дороге мы проводим в полнейшей тишине. Марат доезжает до университетской парковки и подогнав свою машину, командует отцу пересаживаться. Тот поспешно покидает салон и уже на улице говорит:
– До встречи, Алиса. Было приятно познакомиться и пожалуйста, пообещай, что хотя бы подумаешь о моих словах.
Марат настороженно переводит взгляд с отца на меня, но я полностью игнорируя Константина Павловича подхожу к нему и касаюсь его губами. В этот поцелуй я вкладываю не только свою любовь, но и поддержку. Пусть я не могу сейчас сказать об этом вслух, но я хочу чтобы Марат знал, что я на его стороне. Несмотря ни на что, я всегда буду на его стороне.
Дома я первым делом натягиваю купальник и иду в бассейн. Надеюсь, вода поможет мне привести мысли в порядок, потому что в голове сейчас творится полный хаос… Я не верю словам отца Марата, по крайней мере той части, где он говорил гадости о сыне. Что же до причин его задержания… Я уверена, что даже если это правда, у Марата, наверняка, были на это веские причины.
Ныряю в воду с головой, надеясь, что хотя бы так у меня получится заглушить свои мысли. В итоге, поплавав долгие сорок минут, я сдаюсь, понимая, что упорядочить хаос мне так и не удалось. Что ж… в таком случае мне остается только чуть-чуть подождать и задать все вопросы Марату.
Вот только сегодня впервые за несколько месяцев он не появляется в моем окне. И ночью, лежа в одиночестве в своей постели, я с дрожью в теле понимаю, что отец Марата ошибался. Уже поздно. Я бы не смогла сбежать от него даже если бы захотела. Марат Скалаев привязал меня к себе навеки.
Глава 38
Утром я вижу входящее сообщение от Марата, но счастливая улыбка тут же стирается растерянностью когда я его читаю:
“Принцесска, мне надо уехать на несколько дней. Присмотришь за Рамиком? Люблю тебя и безумно скучаю”.
Я несколько раз провожу по экрану будто пытаюсь почувствовать Марата сквозь электронные буквы, а затем касаюсь этой рукой губ.
Во что же ты ввязался, мой мальчик?
Я уверена, что его скорый отъезд так или иначе связан с отцом. Что бы тот ни говорил, но Марат переживает за него. Если бы ему было наплевать, если бы Марат, действительно, желал ему зла, он бы не несся вчера сломя голову к воротам тюрьмы. Только сейчас я вспоминаю ту тонированную машину. Накануне я была слишком обескуражена происходящим и мало что соображала. Но сейчас я уверена, в ней были те, кто внес залог за его отца. Сам человек или его люди, но в любом случае, они не хотели чтобы Константин Скалаев свидетельствовал против них.
Не могу сказать, что Константин Павлович выглядел напуганным, но он вполне мог и не догадываться об опасности. Возможно, они пообещали ему что-то в обмен на его молчание… Я мысленно усмехаюсь собственным мыслям. Не что-то, а свободу. Они пообещали ему свободу.
Остается только догадываться чем сейчас занят Марат… Он обеспечивает безопасность отца или тот все-таки сбежал и сейчас Марат отчаянно пытается его найти?
Первую пару мне приходится прогулять, надо обязательно покормить и выгулять Рамзеса, а только дорога занимает у меня сорок минут.
После обеда я снова возвращаюсь на фабрику и отдав щенка кинологу, с которой он занимается трижды в неделю, поднимаюсь наверх в спальню Марата.
Несмотря на то что за окном разгар дня, небо затянуто тучами и в комнате царит полумрак. Когда он впервые показал мне спальню, я думала, что Скалаев здесь совсем ничего не менял, лишь поставил кровать посреди бывшего рабочего цеха. Но затем я, конечно, разглядела все детали. Бетонные стены покрыты специальным лаком, чтобы с них не сыпалась пыль, окна раскладкой вставлены в новые рамы, а слева находится вход в современную ванную, которой явно не было здесь когда фабрика была рабочей.
Я, кстати, так и не спросила у Марата что же тут производили. Зато пару раз мы с ним обсуждали что можно было бы сделать с этим зданием сейчас. Если учесть, что первый этаж уже практически переоборудован в танцевальную студию, мне в голову пришла идея огромного спортзала. Места для тренажеров здесь достаточно. На втором этаже есть три больших помещения, из которых вполне можно сделать отдельные залы.
Размеры здания также позволяют развернуть в нем небольшой бизнес центр с кучей офисов, но боюсь, расположение в промзоне на окраине вряд ли привлечет арендаторов. Хотя, то же самое Марат сказал и о спортзале – никто не будет тратить столько времени на дорогу, чтобы провести час на беговой дорожке.
Правда, идея Марата тоже не показалась мне удачной. Он сказал, что из фабрики получился бы отличный ночной клуб. Я, конечно, не эксперт в этом деле, но мне кажется, что расстояние и расположение в этом случае тоже сыграют свою роль…
Сначала я поливаю цветы в огромных горшках по обе стороны от кровати Марата, было бы кощунственно допустить чтобы они завяли в его отсутствие. Два из четырех гигантов выше меня ростом и когда я впервые увидела их, спросила у него сколько лет он их выращивал, на что он усмехнулся и признался, что купил их в оранжерее уже такими.
Никогда бы не подумала, что у Скалаева есть тяга к садоводству, но тем не менее, я не раз была свидетельницей того как он поливает их и даже протирает огромные листья от пыли. Будто эти цветы больше, чем просто декорация и в их присутствии есть какой-то тайный смысл. Поэтому сейчас, в его отсутствие, мне так важно тоже проявить заботу о том, что по какой-то причине ему важно.
После этого я заваливаюсь на кровать и хочу раствориться в запахе Марата. Вот только черные простыни пахнут лишь кондиционером для белья. Впрочем, чему удивляться, если все свои ночи он проводит в моей комнате.
Я вдруг четко осознаю, что у Марата нет дома. Того, который не просто четыре стены, а что-то большее. И, возможно, никогда и не было. Потому что вряд ли он чувствовал себя комфортно с таким отцом…
Я прекрасно понимаю, что Марат бы не хотел моей жалости, но глубоко в груди я чувствую щемящую боль за него, и особенно за того мальчика, которым он был. Я и сама не то чтобы купалась в родительской любви, но у меня был Егор Павлович, многочисленные няни и домработницы. Да, не все они питали ко мне искреннюю любовь, но по крайней мере, они заботились обо мне и я никогда не была одна…
Вся последующая неделя проходит по одному и тому же сценарию: первую половину дня я провожу на занятиях, потом еду к Рамику и уже ближе к вечеру возвращаюсь домой. Несколько раз я пыталась отвлечься танцами, но поняла, что даже они не способны отвлечь меня от мыслей о Марате.
То что я испытываю к нему растет с каждым днем и наша разлука лишь подсветила то, о чем я догадывалась и до этого… Я не просто люблю Марата, я от него зависима. И если в самом начале наших отношений я хотела пустить его по своим венам, то сейчас я хочу сама раствориться в нем и заполнить собой каждую его клеточку, каждую частичку моего любимого мужчины. И да, возможно, кто-то скажет что это не нормально, но мне наплевать. Впервые в жизни я счастлива.