От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона

Могущество России и политические отношения в Европе

В процессе установления мира быстро стало понятно, что одно дело – договориться о принципах, другое – реализовать их на практике, какими бы священными и вечными они ни были⁷⁶. С самого начала роль Александра в решении польско-саксонского вопроса и формировании Священного союза создавала у союзников подозрения в отношении военной мощи России и объявленном отказе от территориальной экспансии. В ретроспективе принципы российской политики кажутся достаточно прямолинейными. Оправдывая свои действия и ставя под вопрос действия других, Александр настаивал на строгом соблюдении договоров 1814–1815 годов. Однако в большом мире европейской дипломатии внимания к договорным обязательствам было недостаточно, чтобы развеять недоверие союзников.

В разгар «Ста дней» Наполеона, 15 (27) мая 1815 года, в общей инструкции для дипломатических миссий появилось четкое заявление о намерениях России развеять опасения союзников⁷⁷. Эта инструкция описывала фундамент, на основании которого должны были развиваться политические отношения среди европейских держав. Государства, вступившие в европейскую систему, пользовались обоюдными привилегиями и связывались узами, основанными на первоначальных причинах, присущих любому гражданскому обществу, и на новых факторах, происходящих из текущих условий. Среди ключевых вех эпохи в инструкции указывались начало военных кампаний 1812–1813 годов; события, приведшие к заключению Парижского мирного договора; правила, установленные Венскими соглашениями; союз от 13 (25) марта 1815 года, обновивший прежние союзы, созданные для победы над Наполеоном; и в заключение последствия текущей войны, также против Наполеона. Определив эти события как политический фундамент европейской системы, инструкция подчеркнула две проблемы, требующие внимания: состояние европейской политической системы, включая ее отношение к политической системе России; и поведение министров императора Александра I, которые должны были действовать последовательно с целью укрепления мирных связей России с другими европейскими государствами.

Своим вторжением в Россию в 1812 году, как указано в инструкции, Наполеон попытался завершить порабощение всего мира. Испытывая моральную усталость, народы Европы казались готовыми принять неизбежность существования в условиях военной диктатуры Франции. Эта моральная деградация наложилась на бесславие правителей, что подпитывало власть Наполеона. Хотя оппозиция периодически и возникала, ей не хватало сил, чтобы обрести всеобщий или решающий характер. Постепенно необходимые для победы над Наполеоном надежда и поддержка слились воедино благодаря твердости русского царя. Вдохновленные русскими военными успехами 1812 года, лучшие умы решились действовать против революции и французской тирании. Порабощенные государства начали оказывать сопротивление и бороться за независимость. Основанный на общем опыте бесконечных лишений, этот дух распространялся от страны к стране, порождая желание применить военную силу и создать представительное или конституционное правительство. Другими словами, полученный опыт руководил европейскими государствами в их работе по реконструкции политической системы на прочном фундаменте.

Из опыта также стало понятно, что никакая человеческая сила не может остановить движение умов или вернуть их на прежний путь. Мышление изменилось. Для достижения стабильности правительствам нужно было проводить мудрую политику, соответствующую чаяниям народов. Им также нужно было поддерживать границы владений, организацию внутренних государственных институтов и взаимоотношения между державами, составлявшими великую европейскую семью. Здесь инструкция объясняла, как и почему текущая политическая система отличалась от старого политического равновесия, которое опиралось на воздействие на более слабые государства, расположенные среди более сильных. Так как годы войны истощили нравственные связи и подорвали внутренние основы, и так как влияние военной силы возросло, государства теперь зависели от владения значительными территориями для обеспечения внутренней стабильности. Кроме того, внутри каждого государства для внутреннего спокойствия было необходимо установление мудрых общественных установлений через конституционные акты. Например, Франция обладала обширными территориями согласно договору от 18 (30) мая 1814 года (первый Парижский договор); однако император Александр сомневался, что династия Бурбонов была в состоянии обеспечивать стабильность в Европе и счастье французского народа даже при поддержке других государств. Это могло получиться, только если бы народ поддержал реставрацию монархии.

В инструкции от 15 (27) мая 1815 года также уделялось внимание обеспокоенности вокруг избыточного могущества России – обеспокоенности, которую император Александр надеялся развеять через политику умеренности. Таким образом, российский монарх пытался отделить дипломатические решения от влияния военной силы, и эта позиция нашла свое отражение в заинтересованности монарха передать генеральному конгрессу задачу по европейской реставрации. В дальнейшем дипломатические резолюции должны были быть основаны на взаимной выгоде и святости прав, как это определял кодекс народов. Для обеспечения стабильности в Европе правительства всех государств нуждались в эффективных способах установления законной власти и достижения всеобщего доверия. Россия избегала использования военной силы для достижения желанного исхода по нерешенным вопросам: будущее бельгийских провинций, планы Британии на ее колонии и Мальту, территориальные границы и политическая организация Польши, конституционный порядок Германского союза и наделение территориями Австрии, Италии и Пруссии. Эта характеристика не противоречит действительности, хотя и остается неполной. В ноябре 1814 года, в разгар польско-саксонских споров, русский военный губернатор перевел Саксонию под юрисдикцию Пруссии. Александр, казалось, был готов начать войну⁷⁸.

Несмотря на постоянные подозрения и неразрешенные споры правительство России предполагало, что союзники все же намеревались выполнить обязательства, кодифицированные в соглашениях военного периода и в [первом] Парижском договоре. Также важно, что Венский конгресс должен был принять меры по укреплению политического равновесия среди всех европейских государств. Для достижения этой цели силы каждого государства должны были быть дополнены предпочтительно прилегающими территориями, чтобы обеспечить сохранение его независимости и удержать любое государство от нарушения независимости других. Очевидно, что в этой формулировке отражалось ви́дение Россией того, как Франция могла бы быть реинтегрирована в европейское сообщество. Любое государство, угрожающее миру, нарушая суверенность других, должно было встретить отпор объединенной Европы. Другими словами, любое государство-участник, нарушившее положения Заключительного акта Венского конгресса, считалось бы находящимся в состоянии войны против других государств-участников.

Описывая политические отношения внутри Европы, дипломатическая переписка при Русском дворе единогласно называет политику императора Александра умеренной, а его намерения чистыми. Например, монарх всегда ставит закон, благополучие своего народа и сохранение мира выше своих собственных желаний и даже выше жизненно важных интересов России. Эта политика происходит из его уверенности, что судьбой государств руководит Божье провидение. Изменение обстоятельств происходит по воле Бога, а не в результате усилий правителей. Таким образом, Александр не пошел на войну против тайного союза из-за польско-саксонского вопроса. Более того, он пошел на уступки Австрии и Британии, согласившись, что Османская империя могла бы быть включена в Заключительный акт, но только при условии, что переговоры по спорным положениям Бухарестского договора будут вестись с Портой в двустороннем порядке, без участия союзников⁷⁹.

На момент соглашения правительство России считало союз от 13 (25) марта 1815 года успешным и полагало, что окончательное лишение Наполеона трона неизбежно. Основываясь на достигнутых к этому моменту соглашениях, союзники надеялись вдохнуть в новую политическую систему былое уважение к «святости прав, пользе и нравственным узам». Постепенно следование этим принципам должно было обеспечить искоренение «пагубных правил, установленных в результате злоупотребления военной славой». Чтобы обеспечить признание преимуществ этого союза со стороны всех государств, император Александр предполагал, что союзники будут работать для достижения общей пользы, будь то путем применения военной силы или правовых предписаний. Опять-таки, ключом к российским формулировкам был французский вопрос. Силы союзников должны были ограничить свою военную деятельность войной против Бонапарта. Они не должны были использовать насилие, чтобы вынудить французский народ принять политический порядок, с которым он был бы не согласен, в том числе возвращение Людовика XVIII. Для династии Бурбонов было крайне важно, что правительство России настаивало на невозможности отделить благополучие Франции от благополучия Европы. Также важно, что правительства стран должны были прислушиваться к пожеланиям своих народов. Этот принцип встречался в многочисленных русских документах послевоенной эпохи, при этом он ни в коем случае не означал призыв к ведению демократичной политики или признание за народом права предъявления претензий (волю народов)⁸⁰. В этом случае целью Великого союза было установление во Франции правительства, навсегда свободного от Наполеона и его сторонников.

Для устранения наполеоновский угрозы европейскому порядку от союзников требовалось сделать гораздо больше, чем просто устранить Бонапарта. Необходимо было изменить настроения, которые позволили ему вернуться к власти и подталкивали людей к принятию революции. Этого можно было добиться не применением силы, а только просвещенной и великодушной политикой, уважающей свободу (liberale). Такие понятия, как «свобода» или «либеральность», которые нельзя трактовать в их современном демократическом смысле, несли достаточно простой посыл. Эффективная политическая власть зависела от благого управления, заслуживающего моральной поддержки народа и получающего ее. Действительно, концептуальная новизна восстановленного европейского порядка проявлялась в целенаправленном и эксплицитно выраженном внимании к нуждам и желаниям народа, хотя это не имело ничего общего с гражданскими правами, общей волей или народным суверенитетом.

Беспокойства России о последствиях еще одной войны и условиях, требуемых для успешного исхода, распространялись далеко за пределы проблемы политической власти во Франции. Разосланная инструкция заканчивалась повторным обращением к теме несправедливого и беспочвенного недоверия союзников к России, сохранявшегося вопреки тому, что Александр I вел курс на умеренность, усмирение, законность и проводил охранительные реформы. Заметное наращивание русской военно-политической мощи происходило из нравственных возможностей народа и представляло поэтому естественное расширение, а не стремление к новым землям⁸¹. Россия использовала свою мощь во благо других наций и ради их спасения. Правительство России не стремилось к верховенству, преимуществам или привилегиям в дипломатических процедурах. Император Александр понимал, что полученная благосклонность Божественного провидения и блестящие военные успехи русского народа вызывали подозрения. Искренне или нет, на протяжении следующих двух веков Россия преподносила свою мощь как нечто благое и заявляла о бескорыстности своих интересов.

Инструкция заканчивалась однозначным призывом к российским послам за границей. Их стремления должны были быть направлены на установление мирных отношений между Российской империей и европейскими государствами и на убеждение зарубежных правителей в чистоте намерений Александра. Принятие новой политической системы, основанной на единстве союзников, исключало создание сепаратных союзов. Как заключает П. Шредер, повесткой дня стало равновесие вместо вестфальского баланса сил. Однако в мае 1815 года казалось, что только Швеция и Пруссия сочли приверженность России делу мира убедительной. Чтобы подчеркнуть эту готовность к сближению, Александр проинструктировал своих посланников при всех европейских дворах демонстрировать открытость и дружелюбие по отношению к шведскому и прусскому министрам. Для усиления общего доверия к России они также должны были распространять правдивую информацию о ходе войны в посещаемых ими обществах. И наконец, российские дипломатические представители должны были обращать пристальное внимание на проводимые политику и действия дворов, при которых они были аккредитованы, и сообщать в Санкт-Петербург о том, каким образом текущие события влияли на политическую обстановку в тех государствах, где они служили.

Союзники продолжали испытывать недоверие к России на протяжении всего 1816 года и вплоть до лета 1817 года. В дипломатической переписке, в которую были вовлечены император Александр I, министр иностранных дел К. В. Нессельроде, министр иностранных дел и статс-секретарь И. А. Каподистрия, посол России в Лондоне Х. А. Ливен, российский посланник в Вене Г. О. Штакельберг и наместник Царства Польского Константин Павлович, отражены обеспокоенность по поводу целей политики Австрии и Британии и необходимость убедить союзников в мирных намерениях России⁸². В секретной депеше от 25 января (6 февраля) 1816 года, адресованной Нессельроде, Ливен сообщает о напряженности между Британией и Россией. Намекая на изменения в политике Британии, он подтверждает, что британское правительство хочет мира, хотя бы уже потому, что его в данный момент в первую очередь беспокоят внутренние проблемы⁸³. Лорд Каслри, возможно под воздействием Австрии, боялся любых действий, которые могли бы потревожить покой в Европе, из-за чего казалось, что он с подозрением относился к России. Согласно Ливену, подозрения возникали из-за колоссальной силы империи, многочисленной армии, покрывшей себя славой, и предположительной склонности императора Александра к войне. И Каслри, и принц-регент подтверждали верность Британии Четверному союзу, который обязывал великие державы гарантировать мир и объединяться против любого союзника, угрожавшего европейскому порядку. Кроме того, оба представителя Великобритании настоятельно призывали Александра урегулировать отношения с Портой мирным путем и обещали во избежание дальнейших противостояний оказать помощь в переговорах с Константинополем.

Депеша Ливена также резюмировала его ответ лорду Каслри, в котором тот, в свою очередь, подчеркивал приверженность Александра делу мира, для достижения которого тот так много сделал. Разве мог создатель такого большого блага желать уничтожения собственного детища? Лорд Каслри и принц-регент отрицали наличие каких-либо подозрений о намерениях России, оба настаивали, что с глубочайшим уважением относятся к Александру и его усилиям по установлению устойчивого мира. Однако Ливен характеризовал правителя Британии как слабого духом человека, который, судя по всему, завидовал российскому монарху и талантам, приписываемым герцогу Веллингтону⁸⁴. К счастью, согласно тому, что писал Ливен, другие члены британского правительства не разделяли этих симпатий к Австрии и недоверия к России, демонстрируемых лордом Каслри и принцем-регентом, хотя и беспокоились о влиянии России на дворы Франции и Испании. Очевидно, что неопределенность и подозрительность сохранялись, однако казалось, что Каслри приветствовал любые доказательства приверженности Александра делу мира, включая, например, сообщения из Польши и заинтересованность монарха в реформировании внутренних институтов России. В заключение Ливен писал, что превыше всего британское правительство продолжало ценить мощь России и преимущества близкого и искреннего союза с империей.

В начале 1816 года причиной для усиления напряженности стала деятельность Австрии в Северной Италии, которую Россия также рассматривала как угрозу миру в Европе. Австрия пыталась путем переговоров с Сардинским королевством получить контроль над перевалом Симплон, который проходил через Верхнюю Новарию, в регионе Пьемонт. Однако при поддержке России король Сардинии отверг любые территориальные изменения, которые меняли положения Венских соглашений. В марте Нессельроде, ссылаясь на правовые обязательства, закрепленные в акте Четверного союза, указал российскому посланнику в Вене Г. О. Штакельбергу, что предложенные Австрией изменения территории угрожали создать новые союзы (combinaisons) и подорвать реставрацию французской монархии. Такой сценарий мог бы ослабить объединение государств, на которые возлагалась ответственность по поддержанию мира в Европе⁸⁵.

По мере реализации процесса умиротворения Европы и установления мира союзники изо всех сил пытались придерживаться неприкосновенности установленных принципов. Дабы убедиться, что Франция не представляет угрозы соседним государствам и не переживает внутренние потрясения, они настояли на бесплодности попыток обрести безопасность через альтернативные союзы. Нессельроде писал о необходимости сохранить нравственную силу Великого союза, тем самым имея в виду, что вступившие в Союз монархии должны ставить общий интерес обеспечения спокойствия в Европе превыше частных интересов. Другими словами, ни одна великая держава (такая как Австрия) не должна пытаться в ходе переговоров навязать свою волю более слабому государству (такому как Сардиния). Свое послание Нессельроде завершил наставлением Штакельбергу во имя императора защищать при Венском дворе принципы общей системы. Очевидно, что император Александр видел в переговорах Австрии с королем Сардинии нарушение условий Четверного союза, и это мнение он выразил напрямую в ответ на инициативу императора Австрии Франца I. Уменьшение силы и единства Союза представляло угрозу миру в Европе и первостепенной задаче России: консолидации установленного в Европе порядка. Согласованность действий, основанная на соблюдении принципов, предоставляла лучший способ сохранения мира. Обращение Александра к Францу оказалось действенным, и в мае 1816 года Австрия отозвала свои притязания к Сардинскому королевству⁸⁶.

Строгое следование договорным положениям оставалось ключевым столпом внешней политики России, в то время как дипломаты работали над защитой интересов Российской империи и снижением уровня враждебности союзников. 31 января (12 февраля) 1817 года император Александр одобрил личное письмо Каподистрии Штакельбергу в ответ на личные письма, направленные Штакельбергом в декабре 1816 года⁸⁷. Согласно Каподистрии, правительство России полагало, что направленные против Пруссии и России сепаратные союзы, такие как секретный договор от января 1815 года, происходили из зависти союзников к военному могуществу и моральному влиянию Российской империи. В некоторых условиях эта зависть могла вести к агрессивной политике против России. Но какого бы мнения великие державы ни были о России и как бы ни стремились навредить ее интересам, Александр оставался верным тем неизменным принципам, на которых зиждилась внешняя политика России. Эта политика была нацелена на поддержание мира путем добуквенного исполнения договорных обязательств и, главным образом, Акта Священного союза, в котором Александр видел краеугольный камень восстановления Европы. К сожалению, эти нравственные нормы, проникнутые духом Евангелия, ничего не говорили сердцу союзных министров, которые в отличие от монархов – братьев Александра придерживались честолюбивой и в то же время малодушной политики⁸⁸.

Чтобы подчеркнуть приверженность Александра принципам мира и его стремление извлечь из него как можно больше блага, Каподистрия отмечал, что Россия была готова принять определенного уровня изоляцию и не обращать внимания на интриги Австрии и Британии. Таким образом, Александр не намеревался напрямую вмешиваться в вопросы, касающиеся Германского союза, до тех пор, пока австрийско-прусское сближение не заставило бы малые германские государства обратиться к Санкт-Петербургскому кабинету за помощью. Император также не видел ничего угрожающего ни в том, что Британия поддерживала Австрию в ее притязаниях в Италии и Иллирийских провинциях (на территории современной Черногории и севера Албании), ни в тесных связях Британии и Персии, даже несмотря на то, что эти отношения были созданы, чтобы препятствовать русской экспансии на восток⁸⁹. Оборонительные союзы не угрожали общему единству или непреложным принципам Венских и Парижских соглашений до тех пор, пока эти союзы не влияли на непосредственные интересы Российской империи или пока эти союзы не проявляли агрессии или враждебности в отношении России.

Необходимость разрешать опасения союзников относительно могущества России также приводила к тому, что дипломатические агенты Александра I были вынуждены участвовать в общественных дискуссиях. Как отмечал министр иностранных дел Каподистрия в письме Штакельбергу, из-за того, что древние и отжившие институты еще не были полностью заменены новыми и прочными, общественное мнение играло беспрецедентно высокую роль в формировании политического и общественного порядка. Представление Каподистрии об общественном мнении никак не было связано с соревновательным политическим процессом или со свободными дебатами. Общественное мнение ассоциировалось с моральным авторитетом, основанным на справедливости и праве (le bon droit). В объединении справедливости и веры (la bonne foi) Божественное провидение создало охранительную и непреодолимую силу (une force conservatrice), способную победить любое государство, претендующее на господство над миром. Таким образом, поведение императора Александра гарантировало безопасность его империи, а человечество, в свою очередь, научилось избегать политических потрясений, возникавших из низменных страстей государственных деятелей.

В своем ответе на инструкции Каподистрии посланник Штакельберг подтвердил, что высочайший уровень престижа и военных способностей России вызывал беспокойство и зависть среди великих держав⁹⁰. Союзники, как он писал, не понимали ни того, что политика Александра имела религиозный и просвещенный характер, ни того, что он не стремился к расширению своей империи. Источниками обеспокоенности были как позиция России по Польше, так и ее переговоры с Османской империей. Кроме того, решение России по продаже военных кораблей Испании вызывало слухи о тайном русско-испанском союзе. Предположительно, в обмен на военную помощь в Северной и Южной Америке Испания была вынуждена согласиться уступить России остров Менорка, чтобы Россия могла швартовать корабли в Средиземном море. В итоге из-за интриг Австрии и фантомных страхов Британии о возможном выступлении России против британских сил в Ост-Индии (les grandes Indes) Штакельберг представлял возможным сценарий объединения Австрии и Пруссии в Германию (сценарий «германизма» (нем. Deutschheit)) против России.

Необходимость бороться с подозрениями о намерениях России и ее военного могущества сохранялась вплоть до весны и лета 1817 года. В сообщении от 1 (13) мая Ливен пишет о разговоре с лордом Каслри, в котором посол пытался успокоить страхи Британии⁹¹. Хотя английский министр иностранных дел признал, что недоброжелатели без устали пытаются провоцировать беспокойство, он тем не менее полагал, что сохранение русской армии в состоянии, как многие это видят, боевой готовности вызывает вопросы о мирных намерениях империи. Для европейских государств, сокративших численность своих армий, большая численность русских войск казалась противоречащей мирным заявлениям правительства. Ливен корректно пояснил, что особое формирование русской армии ограничивало возможность сократить ее численность в мирное время. Однако обеспокоенность Каслри распространялась не только на размеры вооруженных сил России. Министр иностранных дел Британии также полагал, что продолжавшиеся переговоры России и Порты об условиях Бухарестского мира 1812 года и более ранние соглашения давали возможность этим недоброжелателям обвинять Александра в подготовке завоевательных планов. В то же самое время Каслри признавал, что блестящая и бессмертная слава, которую монарх приобрел во время последних кампаний (против Наполеона в 1813–1814 годах), не стала бы больше из-за дополнительных завоеваний. Ливен, в свою очередь, заверил Каслри, что Александр, чьи намерения оставались чистыми и миролюбивыми, не намеревался вести военные действия против Оттоманской Порты. И действительно, готовность императора перейти к публичным переговорам с Портой предоставляла доказательство его стремления к миру, даже несмотря на то, что претензии России к Оттоманской Порте были справедливыми и умеренными. В последующие десятилетия, по крайней мере до Крымской войны 1853–1856 годов, разрушившей единство союзников, достигнутое в 1813–1818 годах, Россия продолжала настаивать на том, что ее требования и последующие решения о начале войны происходили из нарушений признанных договоров со стороны Порты.

Еще один вопрос, обсуждавшийся на встречах Ливена и Каслри, касался связей России и Испании, в частности личных отношений между посланником в Мадриде Д. П. Татищевым и испанским королем Фердинандом VII. Как ранее в том же году сообщал Штакельберг, подозрения о секретных соглашениях между Россией и Испанией распространились по Европе. Ливен объяснил Каслри, что у Татищева не было никакого особого влияния на короля Испании и что нет ничего необычного, что дипломатический представитель получает свободный доступ к государю, при дворе которого он аккредитован. Однако на протяжении нескольких лет непосредственно после Венского конгресса все союзники боялись создания секретных и сепаратных союзов. В то же самое время они также понимали, что мир в Европе зависел от поддержания союза, сделавшего возможной победу над Наполеоном. По этой причине союз сохранялся, хотя продолжительное недоверие влияло на дипломатическое мышление России и ее союзников.

В послании Ливену, отправленном 10 (22) июня 1817 года, Нессельроде упомянул про зависть и недоверие, вызывающие беспокойство в правительстве Британии⁹². Одобренное императором Александром послание декларировало желание монарха развеять страхи Британии, не нанеся при этом урона легитимности или достоинству ни одной из корон, включая собственную. Нессельроде хвалил Ливена за его объяснения, данные лорду Каслри в связи с испанскими делами, отношениями с Портой и Персией и с военным положением России. Нессельроде признал, что Испания пыталась улучшить свое положение за счет союза с Россией, несмотря на то что при каждом упоминании этого Александр направлял короля искать содействия у Великого союза через посредничество Англии. Чтобы подкрепить эти аргументы и подготовить Ливена к его разговорам с Каслри, министр иностранных дел России переслал ему копии депеш, направленных Татищеву. Эти переговоры, как заявлял Нессельроде, доказывали, что политика России была основана не на частных или временных соображениях, а на нерушимых принципах.

Взаимодействия с Францией также приводили к решительным заявлениям о поддержке принципов и предписаний союзнических соглашений. В послании от 21 марта (2 апреля) 1817 года, одобренном императором Александром, Каподистрия писал великому князю Константину Павловичу об официальном обращении к союзникам, подтверждавшем твердое и незыблемое мнение России относительно всех союзов (combinaisons), направленных на подрыв «политического и общественного порядка, установленного венскими и парижскими договорами 1815 г.»⁹³. Послание Каподистрии, причиной которого были замыслы французских эмигрантов, стремившихся заменить короля из династии Бурбонов представителем русской царской семьи или принцем Оранским, указывало на двух беженцев-республиканцев, проживавших в Варшаве, которым следовало предоставить защиту лишь до тех пор, пока они не нарушали общественный порядок⁹⁴. Каподистрия просил великого князя Константина Павловича объяснить основы российской политики искавшим его поддержки беженцам. Доктрина общего умиротворения в Европе основывалась на торжественных, священных и нерушимых обязательствах. Порядок правления, установленный во Франции в 1815 году и «скрепленный кровью двух поколений», был по форме строем монархическим и конституционным. Также важно, что все европейские державы были обязаны уважать и заставить уважать этот порядок, что зависело от принципов религии и справедливости. Более того, ни одно правительство не могло отклониться от этих принципов, не подвергнув опасности собственное существование. Таким образом, и в интересах Франции, и в интересах всех остальных европейских государств было нужно сохранять текущую систему и выступать против новых потрясений, подрывающих уже сложившиеся между государствами связи. Одним словом, нарушение существующих общественных и политических договоров могло лишь породить дух завоеваний и крамолы, который угрожал бы спокойствию и независимости европейских держав.

Хотя император Александр был мало уверен в Бурбонах, послание Каподистрии выражало точку зрения, что Франция наконец встала на путь возвращения себе почетного статуса великой державы, отведенного ей природой. Очевидно, что российский монарх выступал против попыток сместить Бурбонов с трона. Было необходимо поддерживать текущее правительство, потому что его действия представляли собой лучшие шаги по борьбе с врагами мира. Национальное представительство, сокращение оккупационной армии и урегулирование требований частных лиц (poursuites) в адрес правительства Франции демонстрировали прогресс во французской династии. Опять-таки, Каподистрия подчеркивал, что установленный во Франции порядок необходимо было уважать и что Александр был готов сотрудничать со всеми государствами, чтобы «содействовать сохранению прав, освященных договорами», будь то от внутренних действий или от внешних сил. Российский монарх оставался полностью верен делу сохранения справедливых и спасительных принципов, обеспечивавших всеобщее спокойствие. Только безотступное следование установленным договорным положениям могло обеспечить необходимые для развития благосостояния народов условия. В глазах русских дипломатов, эти положения содержали обязательства двоякого рода: одни – между государствами, другие – между правительствами и народами, устанавливавшие благотворную взаимность обязанностей. «Здание мира – гроза для злокозненных партий, скала, о которую разбивается любая ложная политика», – зиждилось на этих основах. До тех пор пока эти отношения взаимной обязанности продолжали функционировать, согласно Каподистрии, Франции было нечего бояться, а Европа наслаждалась бы спокойствием. Со своей стороны, Александр использовал бы все дарованные ему Божественным провидением средства, чтобы защитить существующие отношения от всякого, кто вздумал бы на них посягнуть. Договоры 1814–1815 годов сформировали не только публичное право Европы, но и священный закон всеобщего мира.