Loe raamatut: «Стоячие камни. Книга 1: Квиттинская ведьма»

Бдительный взор

каждому нужен,

где гневные бьются;

придорожные ведьмы

воинам тупят

смелость и меч.

Старшая Эдда ¹

Глава 1

Большой серый пес выскочил из-под еловых лап, и Хёрдис резко обернулась, услышав за спиной его шумное дыхание. Она чуть не спросила, где он был, но из осторожности промолчала: возбужденный вид собаки говорил о том, что поблизости кто-то есть. Пес прыгнул к ней, потом опять отскочил, стал припадать на передние лапы, вилять лохматым хвостом и заглядывать в глаза хозяйке, призывая идти за ним.

– Что ты там нашел? – вполголоса спросила Хёрдис. – Что-нибудь съедобное? Это было бы неплохо! Но если опять лось, как в прошлый раз, то я с тобой не пойду.

Серый схватил ее зубами за подол и потянул.

– Пусти! – возмутилась Хёрдис. – Моя лучшая рубаха! Другой мне теперь до зимы не дадут! Ладно, ладно, я иду!

Она привыкла разговаривать с Серым: он был ее единственным другом и постоянным спутником. В усадьбе от них обоих было немного толку, и они целыми днями бродили вдвоем по лесам, иногда забираясь так далеко, что даже ночевать приходилось в лесу. Впрочем, домочадцы Фрейвида Огниво о них не беспокоились. Многие были бы даже рады, если бы однажды побочная дочь хёвдинга* вовсе не вернулась домой. За быстрый неслышный шаг, за дружбу с собакой и любовь к одиночеству, за неуживчивый, колючий нрав Хёрдис дочь Фрейвида прозвали Колдуньей, хотя колдовать она, к собственному большому огорчению, не умела.

Обрадованный пес отскочил и молнией кинулся в ельник. На бегу он изредка оглядывался и проверял, идет ли за ним Хёрдис. Собрав волосы и перекинув их на грудь, чтобы не цеплялись за ветки, она торопилась за Серым: ей и самой было любопытно, что такое он нашел. Рубаха из грубого серого полотна, некрашеное темно-серое платье и длинные темно-русые волосы делали Хёрдис незаметной среди лесных стволов, и незнакомый человек, столкнись они в лесу, скорее принял бы ее за хюльдру*, чем за живую девушку.

Вслед за Серым она вышла из ельника к морю. Пологий длинный откос, покрытый пестрой кремневой галькой, спускался к самой полосе прибоя. Неподалеку на юге темнел бурый утес, называемый Тюленьим Камнем. А с северной стороны быстро приближался незнакомый корабль. Ни у кого в ближней округе не было такого яркого паруса, бело-красного, с широкой синей полосой внизу. Окинув корабль цепким взглядом, Хёрдис отметила двадцать четыре или двадцать шесть скамей для гребцов, тюленью голову на переднем штевне*, искру позолоченного флюгера на верхушке мачты.

– Какой большой корабль! – протянула она, восхищенная этим зрелищем. – Посмотри, Серый, – к нам пожаловал какой-то знатный вождь! Смотри, как отважно он гребет мимо Тюленьего Камня, как будто и не слышал, что здесь надо приносить жертвы, если не хочешь приплыть прямиком на дно…

На носу корабля Хёрдис заметила двоих мужчин. Один выглядел уже немолодо, был плотным, над поясом с крупной блестящей пряжкой у него выпячивался толстый живот. Широкое круглое лицо с желтоватой бородой обрамляли две косы, что сразу указывало на принадлежность к племени фьяллей. Взгляд Хёрдис остановился на пряжке. С такого расстояния нельзя было определить, золотая она или бронзовая, но Хёрдис хотелось, чтобы она была золотая и тем оправдала ее завистливую неприязнь.

Потом она перевела глаза на второго фьялля, стоявшего рядом с толстым богачом. Этому на вид было не больше двадцати четырех – двадцати пяти лет. Он был не слишком высок ростом, но хорошо сложен; острые глаза Хёрдис мгновенно отметили очень красивое лицо с правильными чертами, длинные светлые волосы, зачесанные за уши и перевязанные через лоб вышитой золотой лентой. Мужчины фьяллей заплетают две косы над ушами, но этот оставил пряди распущенными, как видно желая похвалиться их красотой и блеском. На руке красавца, лежащей на борту корабля, блестело толстое золотое обручье, синий плащ был сколот на груди такой же крупной золотой застежкой, а под плащом виднелась красная рубаха. Крашеное платье в будний день, на море! Где же такое видано!

– Ты только посмотри, какой красавчик! – с восхищением и завистью бормотала Хёрдис, пристально оглядывая молодого фьялля, как будто целилась в него из лука. – Разрядился, как на пир Середины Зимы!* Или как будто едет свататься! Ну и дела! Хотела бы я посмотреть, как он во всей этой роскоши свалится за борт и его обнимет морская великанша!*

Ни себе, ни Серому Хёрдис никогда не призналась бы, почему вид молодого фьялля так ее раздосадовал. Ее злило и раздражало все желанное и недоступное, а недоступного ей на свете было так много! Такой красавец даже не поглядит на нее, а если и поглядит, то лишь посмеется над замарашкой с шершавыми руками, без единого плохонького украшения! Нет, он не для нее, не для Хёрдис по прозвищу Колдунья, не любимой ни одним человеком на свете. А раз так, то лучше бы его вовсе не было!

– Посмотрим, как такое нахальство понравится Большому Тюленю! – шипела она, следя за быстро скользящим кораблем. – Мимо него такие гордецы не плавают безнаказанно!

Корабль стал огибать Тюлений Камень. Хёрдис провожала его глазами, словно взгляд ее был привязан к кораблю и не мог оторваться. Казалось бы, что ей за дело до чужого корабля, который всего-то навсего идет мимо побережья Квиттинга и даже не думает здесь приставать? Но вид его заставил ее сердце биться чаще, как всегда при виде чего-то нового и необычного, не привязанного к скучной домашней повседневности. Корабли уходили в неведомые дали, а она стояла на берегу, словно прикованная к этим бурым скалам, угрюмым ельникам, к своей заурядной, скучной, подчиненной чужим правилам жизни.

В детстве Хёрдис любила воображать себя драконом, наводящим на всех ужас, способным наложить когтистую лапу на все, что понравится! Теперь Хёрдис было уже двадцать лет, и она знала, что драконов на самом деле не бывает. Она знала свое место на свете, знала и то, как мало ей в этом мире причитается, но желания ее от этого не уменьшались. Почему люди носят красивые одежды, ходят в далекие походы, беседуют с конунгами*, сочиняют висы*, а ее, Хёрдис, дочь рабыни Йорейды, всё хотят привязать то к прялке, то к ткацкому стану, то еще к какому-нибудь скучному делу! «Если бы Хёрдис родилась мальчиком, она давно сбежала бы к какому-нибудь морскому конунгу!» – часто говорила фру Альмвейг.

Хёрдис очень жалела, что не родилась мальчиком. Для мужчин в мире гораздо больше возможностей, даже если они рождаются побочными детьми знатного человека от рабыни и имеют не слишком приятный нрав. У них есть оружие, чтобы постоять за себя. А она чем вооружится? Веретеном? Тролли* бы их всех взяли! Будь она драконом, с каким удовольствием она съела бы этот корабль с ярким красно-бело-синим парусом и смешной тюленьей мордой на переднем штевне!

– Пойдем, Серый, посмотрим, – может, они на той стороне Камня вспомнят о жертвах! – пробормотала она, не отрывая глаз от корабля.

Серый не ответил. Хёрдис ловко спрыгнула с выступа скалы и со всех ног кинулась сквозь чащу ельника через мыс, чтобы снова увидеть корабль с другой стороны Тюленьего Камня. Пес бросился за ней.

– Пожалуй, Хродмар, не стоит здесь приставать к берегу! – Модольв Золотая Пряжка обернулся к племяннику. – Здесь слишком много волков. Я только что видел одного. Так и бегают среди бела дня!

– Это не волк! – ответил ему Хродмар, провожая глазами неясное движение на берегу. Ему померещилась невзрачная фигурка в серой одежде, но она так быстро промелькнула, что он не взялся бы сказать, человек это был или тролль. – Там была большая собака. Она похожа на волка, но у нее хвост кверху и уши висят. И с ней девчонка. Видно, рядом пастухи со стадом.

– Значит, где-то близко жилье. А возле жилья всегда есть вода. Надо все-таки поискать.

«Тюлень» обогнул береговой выступ, и в показавшейся ложбине Хродмар заметил среди темных еловых стволов несколько светлых пятен ольхи.

– Посмотри, родич! – Он кивнул в сторону берега. – Вон в расселине растет ольха – наверняка там течет ручей.

Модольв сделал знак гребцам, и «Тюлень» подошел к берегу.

– Я сам! – Хродмар сбросил на скамью плащ и подошел к борту. – Сбросишь мне бочонки.

Встав на скамью, он поставил ногу на борт и уже готов был перепрыгнуть на песок, как вдруг почти над головой его раздался вызывающий женский голос. Он прозвучал как крик чайки, и Хродмар не разобрал слов.

Подняв голову, он увидел на каменном выступе, нависшем над песчаной площадкой, ту серую фигуру, которую мельком заметил на другой стороне мыса. Вцепившись в ствол толстой старой ели, над кораблем склонилась девушка лет двадцати, до самых колен окутанная густыми волнами темно-русых волос. Она была довольно высокой и крепкой, на бледном лице выделялись резко очерченные черные брови. Возле нее стояла большая серая собака с висячими ушами, и эта странная парочка больше всего напоминала ведьму и ее верного скакуна-волка ².

– Чего тебе здесь надо? – крикнула девушка. – Что это такому знатному господину понадобилось на нашем бедном берегу?

Хродмар смерил ее пренебрежительным взглядом. Если она и не ведьма, то рабыня или служанка. Он вообще не стал бы ей отвечать, но ее дерзость показалась ему даже забавной.

– Я сам знаю, что мне надо! – небрежно ответил Хродмар. – И я не буду у всякой ведьмы спрашивать позволения!

– Ай, какие мы гордые! – восхитилась девушка. – Видно, род свой считаем по головам от самого Хеймдалля! ³ Смотри – кто очень высоко задирает нос, часто падает в лужи! – с мнимой заботливостью предупредила она и усмехнулась.

Усмешка у нее была странная: правая половина рта и правая бровь дернулись вверх, а левая половина лица осталась почти неподвижной. Казалось, она хочет удержать усмешку, но половинка ее все-таки прорвалась наружу.

– Как бы тебе не упасть самой! Слишком высоко ты забралась! – крикнул Хродмар.

Чтобы видеть ее, ему приходилось задирать голову, и это было досадно: Хродмар сын Кари не привык смотреть на кого-то снизу вверх. Тем более на таких замарашек!

Хёрдис видела, что сумела раздразнить его, и гневный блеск этих голубых глаз, сердито сдвинутые брови услаждали ее душу. С высоты крутого склона фигура фьялля выглядела маленькой, и Хёрдис сама себе казалась великаншей, которой ничего не стоит растоптать этот корабль, как яичную скорлупку, раздавить этого заносчивого красавца, как червяка. Ах, почему же она не дракон!

– Да уж конечно, тебе сюда не добраться! – издевательски крикнула Хёрдис. – Смотри, знатный ярл*, не порви твою цветную рубаху о здешние камни! Недолго тебе в ней красоваться! Я даже не думаю, что ты успеешь сносить ее до конца! Мимо Тюленьего Камня никто не проплывает просто так! Здесь положено приносить жертвы Большому Тюленю, а иначе он потопит ваш корабль!

– Наш корабль сам зовется «Тюленем»! – со смехом крикнул Модольв и указал на штевень. – Не захочет же он погубить своего родича!

– Жертвуйте сами своим камням! – смеясь, выкрикивали фьялли на корабле.

– А мы можем пожертвовать парочку старых башмаков!

– Уж не ты ли служишь этому грозному духу?

– Да уж он будет погрознее вашего беззубого тюленя! – отвечала Хёрдис.

Хродмару быстро надоела эта перебранка, но и прыгать на песок на глазах у растрепанной ведьмы не хотелось. Похоже, у нее дурной глаз, и лучше бы им здесь не подходить к берегу. Но позорно бежать на глазах у наглой твари он не мог себе позволить. Кто-нибудь из дружины дома проболтается об этом случае, и его засмеют!

– Уходи отсюда, дочь троллей! – крикнул он. – Или я тебя саму брошу в воду у вашего Тюленьего Камня! Посмотрим, не откажется ли он от такой завидной жертвы!

– Смотри – как бы тебе самому не искупаться! – быстро ответила Хёрдис.

Будто наяву она представила, как светловолосый красавец срывается с борта, кувырком летит в пляшущие волны, скрывается под ними и только бочонок скачет на воде там, где только что была его голова… Со всей страстью своей жадной и беспутной души Хёрдис хотела этого, даже сжала кулаки от жгучего желания… Ее воображение было живее самой жизни, и дикий порыв души подхватил видение таким мощным потоком силы, что…

Крики изумления и тревоги взмыли над кораблем, заглушив даже шум прибоя. Хродмар встал из воды, мокрый с головы до ног, нарядная рубаха прилипла к телу, вода лила с него ручьями обратно в море. А Хёрдис восторженно взвизгнула, подпрыгнула на месте, захлопала в ладоши, переполненная восхищением и счастьем сбывшейся мечты. Единственное, что она умела лучше всех, – это хотеть, страстно желать чего-то и отдавать этому желанию все силы души. Может быть, потому ей и удавалось даже то, что удаваться не должно.

Но долго радоваться ей не пришлось. Осознав, что произошло, Хродмар одним прыжком оказался на берегу, неуловимо быстрым движением выхватил нож и метнул его в Хёрдис. Стальное лезвие свистнуло мимо ее виска, щеку обдало холодом, а душу – ужасом. Вскрикнув, Хёрдис отшатнулась, а нож вонзился в ствол ели, пригвоздив прядь ее волос.

Фьялли на корабле кричали. Хродмар кинулся вверх по береговому склону. Башмаки скользили по камням, песок под ногами осыпался, мокрая одежда мешала движениям, но яростный порыв и жажду добраться до ведьмы ничто не могло остановить.

Хёрдис рванулась, жмурясь от жгучих слез боли, схватила рукоять ножа и изо всех сил дернула. Нож поддался, Хёрдис вырвала его из ствола, освободила волосы и бросилась бежать. Темный ельник сомкнулся за спиной, колючая стена мелких елок расступилась, пропуская ее. За ней мчался Серый, иногда оборачиваясь к врагам и с яростным лаем припадая к земле.

Тяжело дыша, Хродмар вскарабкался на выступ, на котором стояла ведьма, и в изнеможении уцепился за ствол. Весь в песке, налипшем на мокрую одежду и волосы, сейчас он сам напоминал скорее тролля, чем одного из первых щеголей и красавцев Аскефьорда, украшение пиров в гриднице* Торбранда конунга.

В темном чешуйчатом стволе виднелась щель от ножа, к желтым каплям смолы пристала тонкая отсеченная прядь темно-русых волос. Еловые лапы еще качались, но на плотном зеленом мху и на рыжей хвое не остается следов. Ведьма исчезла, как дух, растворилась среди елей, словно ее и не было, ушла под мох и камни, и только ветер носил в отдалении лай ее пса.

– Догони ее, Хродмар! – кричали гребцы с корабля. – Покажи этой троллихе, как приставать к мужчинам!

Но Хродмар плюнул под ноги и стал спускаться к полосе прибоя. Еще чего не хватало – бегать за такой дрянью! Ему и так было нестерпимо стыдно за эту дурацкую перебранку, за свое падение – никогда еще ему не случалось срываться за борт так некстати! – за промах и эту глупую погоню. Узнает Асвальд Сутулый – проходу не даст своими насмешками.

– Ничего, Хродмар! – Добрый Модольв дружески потрепал племянника по мокрому плечу. Он знал, что сын его сестры отличается очень чутким самолюбием. – Говорят же: ничего нет сильнее, чем злые чары! У девчонки глаза ведьмы! Будем надеяться, что этим мы и отделаемся!

И он сотворил знак молота над собой и над раздосадованным Хродмаром.

В расселине действительно оказался ручей. Набрав воды, «Тюлень» двинулся дальше. Но едва он отошел от берега, как на каменном выступе снова появилась ненавистная фигурка с серой собакой у ног.

– Недолог будет ваш путь! – кричала ведьма вслед «Тюленю». – Вы не найдете ничего, что ищете, а найдете свою смерть! Скоро, скоро из тебя вырастет дерево, о славный метатель ножа!

– Поди назад в подземелья, ведьма! – крикнул Хродмар, не в силах сдержать досаду. – Там тебя заждались все тролли! А мне больше не попадайся! Не уйдешь живой, клянусь!

– Не очень-то я боюсь тебя и твоих беззубых угроз! – отвечала Хёрдис, подняв руку с зажатым в ней ножом Хродмара и издевательски помахивая им.

Хродмар отвернулся. Мало того что осрамился на глазах у всей дружины, так еще и такой хороший нож пропал! Подарок конунга, между прочим! Из добычи прошлого лета, привезенной с Зеленых островов!

– Здесь, на Квиттинге, все женщины – ведьмы! – крикнул со своего места кормчий Вестмар, желая его несколько утешить. – От них надо держаться подальше.

– Такой нож был! – Хродмар в досаде ударил кулаком по борту. – Что я конунгу скажу, если спросит, куда он делся?

– А ты ему скажешь – твой зуб кольчуги ⁴ укусил ведьму, а она была такая костлявая и жесткая, что он застрял в ее костях!

Гребцы на ближних скамьях рассмеялись, Хродмар тоже заставил себя улыбнуться. Но ему было невесело: перед глазами стояло лицо ведьмы со странной, половинчатой усмешкой. «Не очень-то я боюсь тебя и твоих беззубых угроз!»

Не оборачиваясь, он спиной чувствовал: длинноволосая ведьма все так же стоит на вершине утеса, издевательски размахивая его ножом.

Красно-белый парус с синей полосой скрылся вдали. Проводив его взглядом, Хёрдис подошла к самому краю Тюленьего Камня и посмотрела вниз, на серо-зеленые волны, пляшущие внизу прямо под ней. Здесь было страшно, голова кружилась от высоты. Но Хёрдис очень нравилось стоять на самом краю: она забывала весь человеческий мир, глядя в глаза морских великанш, и казалась себе такой же сильной и свободной, как они.

– Эй, Большой Тюлень! – закричала Хёрдис, обращаясь к волнам, и голос ее разлетелся над берегом, как пронзительный крик чайки. – Большой Тюлень! Ты слышишь меня?

Вглядываясь в воду, она ловила ухом далекие звуки.

Под самым Камнем волны вдруг забурлили сильнее.

– Большой Тюлень! – снова закричала Хёрдис. – А ты видел тот фьялльский корабль, на котором плыло полсотни наглецов? Они ходили возле твоего Камня, они набрали воды из твоего источника, а про жертвы даже и не вспомнили! Не забудь о них, когда они поплывут назад! Вот что они оставили тебе вместо жертвы!

И Хёрдис с размаху бросила в воду нож Хродмара. Нож с бронзовой позолоченной рукоятью, когда-то принадлежавший одному из уладских королей, упал с громким плеском, вода яростно взметнулась, огромный пенный язык жадно лизнул Камень, достав до половины его высоты. А Хёрдис радостно засмеялась, запрыгала на месте, хлопая в ладоши. Ей было не жаль расстаться со своей драгоценной добычей – морской дух, хозяин западного побережья Квиттинга, услышал ее.

Ранним утром десятилетний Хар, самый младший из детей Фрейвида Огниво, прибежал во двор с важной новостью. На песчаную отмель вынесло кита!

Усадьба – Прибрежный Дом – тут же пришла в движение. На южной половине Квиттинга киты были редкими гостями, и следовало торопиться, пока богатую добычу не перехватили соседи. Все повседневные дела были мгновенно брошены, мужчины доставали большие ножи, женщины тащили из сарая корыта и бочонки.

Сам Фрейвид хёвдинг вышел из спальни, где над постелью висело все его оружие, с большим гарпуном в руке. Хозяин усадьбы был не очень высок, но силен, плечи его казались несоразмерно широкими, а голова маленькой. Ему едва исполнилось пятьдесят лет, и в рыжеватых кудрях и бороде блестели серебристые седые пряди. Высокий выпуклый лоб Фрейвида говорил о незаурядном уме, блекло-голубые глаза смотрели твердо и властно. При появлении хозяина суета и гомон на дворе притихли, каждый из работников прямо-таки источал усердие и деловитость.

– А кит еще жив? – окликнул хёвдинг младшего сына, который в кружке женщин повествовал о своей находке.

– Жив! Вот такие пузыри пускает! – Хар раскинул руки так широко, как только смог. Все вокруг засмеялись.

– Пузыри! Скажешь тоже!

– Сам ты пузырь! – Старший брат, Асольв, мимоходом потрепал Хара по затылку. – Охотник!

– Да ну тебя! – обиженно отмахнулся Хар и с надеждой посмотрел на Фрейвида: – Хёвдинг! Я пойду с вами, ладно?

Мимоходом кивнув, Фрейвид заговорил с одним из работников.

Асольв ушел в дом за острогой, а Хар деловито устремился к жене управителя, Хильдигунн, раздававшей деревянные ведра.

– А ножа я тебе не дам! – непреклонно отвечала та на просьбы мальчика. – Что положат, то и понесешь! Да смотри не лезь к киту, пока он еще жив! А не то как даст хвостом, от тебя одна лужа останется!

– Идите, идите! – со смехом кричала Хёрдис Колдунья, почему-то оказавшаяся сегодня дома. – Какой удачный день для морской охоты! Вас ждет богатая добыча! Вместо одного кита вы найдете сразу двух!

– Двух? – Хар повернулся к ней и вытаращил глаза: – Откуда второй? Разве ты его видела? Где?

Ему уже было обидно, что кто-то другой нашел добычу не хуже, чем у него.

– Да нет, зайчик мой, не слушай ее! – Мать, одна из служанок, ласково погладила его по затылку. – Не слушай ее, она все врет!

Хёрдис только расхохоталась в ответ.

На шум из девичьей вышла ее сводная сестра Ингвильда. По старшинству она была среди детей Фрейвида Огниво третьей – ей исполнилось восемнадцать лет, – но она же считалась некоторым образом старшей и единственной, поскольку единственная из четырех детей хёвдинга родилась от его законной жены, фру Альмвейг. Ее называли йомфру* Ингвильда – в отличие от Хёрдис, которая была просто Хёрдис, и все. О своих детях от служанок Фрейвид думал очень мало и лишь с Ингвильдой связывал все честолюбивые надежды. Только она поможет ему породниться с каким-нибудь богатым и знатным родом, чтобы еще больше усилить вес и влияние своего рода. И только ее будущим детям Фрейвид хёвдинг собирался завещать обе свои усадьбы и все богатства. Словом, Ингвильда дочь Фрейвида была одной из лучших невест на Квиттинге – как родом и приданым, так и красотой.

– И ты появилась, госпожа Белые Руки! – завидев сводную сестру, язвительно окликнула ее Хёрдис. – Неужели ты собралась на китовую охоту? Смотри, как бы тебе не испачкать твое нарядное платье!

Ингвильда посмотрела на нее, но ничего не ответила. Она привыкла, что от Хёрдис не дождешься доброго слова, но сама отличалась спокойным нравом и никогда не вздорила со злючкой, хотя поводов к тому было множество.

Толпа работников с хёвдингом во главе уже выходила из ворот усадьбы, счастливый Хар бежал впереди, показывая дорогу. Ингвильду вдруг потянуло вслед за ними. Она бросила взгляд на Хёрдис, но та уже отвернулась, делая вид, что вся эта суета ничуточки ее не занимает.

Ну и пусть ее. Махнув рукой, Ингвильда заторопилась за отцом.

Поспешные сборы оправдали себя – соседи не успели обнаружить кита, и люди из Страндхейма оказались единственными обладателями славной добычи. Работники разделывали тушу и укладывали мясо и жир в бочонки и корыта, хирдманы* стояли на страже, а хозяин наблюдал за работой. Предосторожности, пожалуй, были излишними: раз уж Фрейвид Огниво успел к добыче первым, едва ли кто-то из соседей попытается оспорить ее. Этот человек почти единовластно повелевал западной четвертью страны, и на тинге* его слово было решающим – благодаря как властной уверенности хёвдинга, так и многочисленной толпе дружины, работников и сторонников.

Конечно, Ингвильде на разделке туши было нечего делать: она только хотела убедиться, что кит на отмели один и Хёрдис опять что-то выдумала. Поглядев немного на работу, она пошла немного пройтись вдоль берега.

Неподалеку от отмели стоял продолговатый черный камень чуть выше человеческого роста. Про него говорили, что это темный альв*, окаменевший от солнечных лучей, и за неимением поблизости настоящего святилища к этому камню в дни праздников приносили жертвы. Еще он служил одним из двух «смотрельных камней», младшим из пары. Если встать возле него и смотреть на восток, то вдали, на соседнем береговом выступе, увидишь черное пятно стоячего валуна – второго, старшего «смотрельного камня». Когда солнце взойдет точно над ним – значит, настал день Середины Лета*.

И день этот был уже недалек.

Ингвильда любила эту пару стоячих камней и часто приходила к ним. Для нее они воплощали точки опоры во времени, текущем незаметно и непрерывно. Сами боги поставили их здесь, чтобы люди не потерялись во времени и пространстве. Стоячие камни отмеряют бурное течение лет, следят, как все меняется вокруг них, но сами остаются неизменными. Возле них царит неподвижная Вечность, а беспокойно бегущее время остается за незримыми воротами, очерченными прохладной тенью. Камни молчат, но они все видят, все слышат и все запоминают. Навсегда, пока стоит мир. Каждый из священных камней казался Ингвильде тайным входом в особое скрытое пространство, и плотность их была в ее глазах только хитро скрытой пустотой прохода. Гладкая черная поверхность таила под собой иной мир, и у Ингвильды всегда замирало сердце, когда она прикасалась к камню, – как знать, не откроется ли ей однажды дорога в неведомое?

Подойдя к младшему камню, Ингвильда приветливо погладила его черный гладкий бок, нагретый солнечным теплом. Ведь говорят же, что каждая человеческая душа живет сначала в камне, потом в растении, потом в животном и только потом переходит в человека, чтобы оттуда, после нескольких жизней, перейти еще выше – в такие дали, о которых имеют представление только боги. При виде черной глыбы ей всегда приходило в голову, что и ее собственная душа когда-то жила в таком же камне. А может, и сейчас в нем живет душа, ждущая своего воплощения. В детстве Ингвильда всегда здоровалась с камнем и с замиранием сердца ждала, что он ответит. Голос у него, должно быть, низкий, гулкий… Взрослой девушке разговаривать с валуном вслух было неловко, но и сейчас Ингвильда мысленно произнесла, улыбаясь и снова чувствуя себя маленькой: «Здравствуй, Камень!» Да и разве не была она ребенком по сравнению с ним?

Золотой луч, упавший меж сосновых ветвей, ласково скользнул по ее маленькой руке, чуть тронутой первым легким загаром, заблестел на светлых золотистых волосах. Черты лица Ингвильды были правильными и мягкими, и оно было бы красивым, но красоту портило замкнутое, высокомерное выражение, из-за чего девушка казалась угрюмой. В округе дочь Фрейвида хёвдинга считали гордячкой, хотя все признавали, что гордиться собой у нее есть все основания. На самом деле она была скорее застенчивой и никому не доверяла по-настоящему. В этом она была настоящей дочерью своего отца, который тоже никому не верил. Но сердце у Ингвильды было доброе, она мечтала о семье, как всякая обычная девушка, да только никто из тех женихов, кто сватался к дочери Фрейвида хёвдинга, не нравился ей. Ингвильда была достаточно умна и понимала, что всех этих людей привлекают только ее богатое приданое и знатный род. Но чего же она хотела? О своих мечтах она никогда не болтала с другими девушками, и за это ее считали холодной. Но несмотря на эту сдержанность, в ней чувствовалась большая внутренняя сила, и даже Хёрдис в глубине души уважала сводную сестру.

Позади послышались торопливые шаги, скрип мелких камешков под чьими-то сапогами. Обернувшись, Ингвильда увидела Вильмунда – сына конунга квиттов Стюрмира. Он воспитывался в доме Фрейвида ⁵, но прошедшей зимой ему исполнилось семнадцать лет, и отец вот-вот должен был вызвать его к себе, в усадьбу Конунгагорд, что на озере Фрейра*.

А Вильмунду совсем не хотелось покидать семью, в которой он прожил восемь лет, со времени смерти матери, и к которой привык гораздо больше, чем к собственному отцу и мачехе. Срок его отъезда еще не был назначен, но гонцов от конунга ждали, и молодой наследник ходил с унылым чувством, что вот-вот его должны увезти из родной семьи в чужую. Причем навсегда. Но свои страдания Вильмунд тщательно скрывал от посторонних глаз – Фрейвид сумел внушить ему, что мужчине, а тем более конунгу, не пристало слабодушие.

– Вот ты где! – воскликнул он, подойдя к Ингвильде и как бы случайно накрыв ладонью ее руку, лежавшую на камне. – Я так и знал, что ты пошла сюда!

Ингвильда улыбнулась и убрала руку. Она ничуть не сомневалась, что Вильмунд искал ее, причем поиски не составляли труда, потому что все ее любимые местечки он знал наперечет. Стройный худощавый Вильмунд возвышался над ней больше чем на голову. Его чуть вытянутое лицо с тонким носом и узкими зеленоватыми глазами еще хранило почти детскую свежесть и нежность кожи, но развитые плечи и сильные руки говорили о том, что он не зря провел эти годы у своего воспитателя и вполне готов встать на носу своего собственного боевого корабля.

– Посмотри! – Ингвильда показала на небо. – Видишь, солнце уже не так далеко от старшего Камня. До Середины Лета осталось меньше месяца.

Вильмунд с обидой нахмурился.

– Зачем ты так говоришь? – упрекнул он Ингвильду. – Как будто радуешься, что я так скоро уеду от вас!

– А ты разве не радуешься, Вильмунд ярл? ⁶ Подумай – меньше месяца пройдет, как у тебя будет своя дружина, боевой корабль с позолоченным штевнем, красивый парус… Помнишь парус, тот, красно-синий, что я ткала зимой? Отец решил подарить его тебе на удачу. Ты поплывешь в чужие страны, победишь там много врагов, добудешь много богатства и славы. И со временем тебя станут называть Вильмунд конунг. Разве ты не рад?

– Я-то рад, – уныло ответил Вильмунд, которому внушили, что именно об этом он и должен мечтать, и снова взял Ингвильду за руку. – Но я бы хотел, честно говоря, получить иной подарок… кроме паруса… Более драгоценный и желанный для меня, – несколько неловко закончил он.

– Вот уж не знаю, что еще мы могли бы тебе предложить? – Ингвильда развела руками, хотя на самом деле догадывалась, что он имеет в виду.

Да и трудно было бы не догадаться. Они восемь лет прожили в одном доме, а скрывать свои истинные чувства Вильмунд умел гораздо хуже, чем ему хотелось бы.

– А тебе совсем не жаль со мной расставаться? – спросил он, стараясь с высоты своего роста заглянуть ей в глаза.

– Ты так говоришь, как будто собираешься в первом же походе завоевать какую-нибудь далекую землю и остаться в ней навсегда! – Ингвильда усмехнулась, не торопясь ловить его взгляд. – Мы же будем видеться с тобой. Ты будешь приезжать к нам, гостить, и на тингах мы будем встречаться. Отец же говорил, что всегда будет рад тебе, что для тебя и твоих людей всегда найдется место в нашем доме, и здесь, и в Кремнистом Склоне. На осенний тинг мы обязательно поедем. Так что мы даже не успеем как следует соскучиться, как снова увидимся на Остром мысу.

– Осенний тинг… – с досадой начал Вильмунд. Несколько месяцев, оставшихся до этого события, представлялись ему вечностью.

– И я уверена, что ты будешь далеко не так рад этой встрече, как тебе представляется сейчас.

– Не рад? Почему? – Вильмунд даже возмутился. – Я буду не рад? Да я буду ждать этого как… как… как ничего другого на свете!

– Это тебе сейчас так кажется. Но в первом же походе тебе откроется совершенно новый мир, – отчасти мечтательно ответила Ингвильда. Ее-то никакой новый мир не ждал ни через месяц, ни через год. Самый главный «поход» ее грядущего состоял в переезде в дом мужа. Где ей и предстояло, несмотря на ум, красоту и знатность, провести жизнь между очагом и кладовками, точно как и любой из рабынь, некрасивых и глупых. – Ты наберешься совершенно новых впечатлений, узнаешь новых людей, узнаешь, как живут люди в совсем-совсем других странах…