Рано утром, когда все спустились на первый этаж, невыспавшиеся и хмурые, Дульсинея Тарасовна «обрадовала» нас, объявив, что завтрака не будет.
– В поезде пожрёте: там времени за глаза хватит. А сейчас уже пора двигать на вокзал, путь неблизкий.
– Пешком опять?! – ужаснулся Белёсый, и ехидная мамаша Михаила Юрьевича ласково пропела:
– Нет, конечно, голубь! Я лично вас отвезу, сейчас вот только в телегу впрягусь и поедем. Разумеется, пешком! Счастливые времена регулярного транспортного сообщения канули в лету, теперь автобусы в Красноярске ходят как захочут и куда захочут. Так что на остановке можете проторчать до вечера. Если бы кое-кто не потратил деньги на мобилы, можно было бы поймать машину, но это удовольствие дорогое: машины сейчас мало у кого имеются, тут вам не Москва.
Белёсый бросил на нашу компанию, сбившуюся в кучку у подножия лестницы, ненавидящий взгляд и, подхватив свой рюкзак, молча направился к выходу из гостиницы. Никто не последовал за ним: все смотрели на Игу. Ига единственный из нас спустился без вещей.
– Когда у тебя поезд до Абакана? – наконец нарушил неловкое молчание Дэн.
– На пару часов позже вашего. – Ига выглядел спокойным и расслабленным, беспечно улыбался. – Мне, наверно, даже завтрак перепадёт, да, бабушка?
Дульсинея Тарасовна приподняла седые брови, но про тамбовских волков на этот раз ничего не сказала и, шаркая тапочками по выцветшему линолеуму, побрела в глубь гостиничного коридора, больше не удостоив нас взглядом.
– Ну, двигайте уже. – Ига поднял ладони к плечам и сделал пальцами дурашливый жест «пока-пока!». – Лишние проводы – лишние слёзы. Увидимся в Москве!
Парни по очереди пожали ему руку, мы с Яринкой – обняли, причём тут Ига меня удивил: взял за плечи и, серьёзно заглянув в глаза, сказал:
– Ты уж постарайся, Дайка, уговори своих лесных жителей выйти из тайги. Нам сейчас люди ох как нужны!
Я растерянно кивнула и отступила назад, где меня тут же взял за руку Дэн. И мы покинули «Енисей», шагнув в серые сумерки холодного красноярского утра.
Поезд до Благовещенска разительно отличался от того, что привёз нас сюда. Это был длинный, вагонов двадцать, состав с помутневшими не то от пыли, не то от времени стёклами и облупившейся краской на железных боках. Он замер у первой платформы, словно затаившийся древний ящер.
– Ну и металлолом! – поразился Ян.
Это были первые его слова после нашего прощания с Игой, и Яринка, услышав голос любимого, заметно оживилась, завертела головой, как проснувшаяся птичка.
– А где проводники?
Проводников не было, двери вагонов оставались закрытыми, зато мы увидели толпу людей с чемоданами, собравшуюся впереди, у локомотива. И, пожав плечами, направились туда.
Как оказалось, билеты проверял сам начальник поезда, а контролировали это дело двое полицейских, стоявших за его спиной. Увидев их, шагавшие впереди Дэн и Ян невольно сбились с шага, но Белёсый прошипел уголком рта:
– Не останавливайтесь, кретины, ведите себя как ни в чём не бывало! Бабка сказала, если билеты в порядке, документы никто проверять не будет.
Так и вышло. Полицейские равнодушно скользнули по нам глазами, чуть задержав их только на красавице Яринке, которая, впрочем, в сером свободном платье, с наброшенной поверх него курткой и собранными в унылый пучок волосами выглядела и вполовину не так сногсшибательно, как обычно. А начальник поезда, буркнув:
– Пятый вагон, – уже тянул руку за билетами следующих в очереди пассажиров.
Отсчёт вагонов начинался с хвоста состава, и, чтобы попасть в пятый, пришлось пройти сквозь три четверти поезда, где мы сполна насмотрелись на своих попутчиков. В основном это были хмурого вида мужчины, все как на подбор рослые и плечистые, но одетые неряшливо и однообразно, из чего я сделала вывод, что вижу перед собой тех самых рабочих, вынужденных трудиться на безлюдном и разрушенном войной Дальнем Востоке. Гораздо реже попадались женщины, тихие, как тени, с серыми, словно присыпанными пылью лицами. Детей я не увидела.
Пятый вагон оказался не купейным, как тот, в котором мы добрались до Красноярска (и комфорта которого, как оказалось, не оценили по достоинству), а плацкартным. С жёсткими дерматиновыми полками, узким проходом между ними и тяжёлым спёртым воздухом.
– Мля! – в сердцах сказал Белёсый, стряхивая с плеч рюкзак. – Это же довоенная развалюха! Я и не думал, что они ещё бегают!
Коренастый мужичок, сидевший наискосок от наших мест, хихикнул и добродушно отозвался:
– Ещё как бегают, брат, не угонишься! В первый раз едете?
Мы незаметно переглянулись. По поводу общения с аборигенами у нас не было никаких инструкций и никакой «легенды». Но Белёсый не растерялся:
– В первый, будь он неладен! Надеюсь, что и в последний.
– Работа?
– Внезапная командировка. Даже баб вот пришлось с собой взять, оставить не с кем. Я дочь прихватил, племяш – жену. – Эти слова Белёсый сопроводил небрежным кивком в сторону меня и Яринки, после чего любопытный взгляд мужичка переместился на нас.
– Молодые больно бабы-то, – с сочувствием заметил он. – Тяжело им будет в Чите. Вы ведь до Читы?
– Хуже! – с наигранной досадой откликнулся Белёсый, между делом выхватывая у меня рюкзак и забрасывая на багажную полку, как, наверное, по его мнению, должен был поступить каждый заботливый отец. – В Благовещенск.
Глаза мужичка почти театрально округлились.
– В Благове-е-ещенск… – недоверчиво протянул он. – Да что там делать, в Благовещенске-то? Там же только ссыльные работают да вертухаи, а…
Мужичок оборвал себя на полуслове и посмотрел на нас совсем иначе – настороженно и отчуждённо. Крякнул, неловко поднялся, чуть не ударившись головой о верхнюю полку, и, буркнув:
– Ну, в общем, приятного пути, – заспешил прочь по проходу.
– Чего это он? – спросил Дэн, растерянно глядя ему вслед, а Бранко добавил:
– Как будто испугался…
– Конечно испугался, – самодовольно заверил Белёсый. – Принял нас за вояк командировочных, больше не за кого. А вояки в тех краях сейчас единственная власть.
– А про каких ссыльных он говорил? – спросила я, прикидывая, как бы вернуть себе заброшенный под потолок рюкзак.
– А про таких, доча, – Белёсый протиснулся к окну, развалился там, как барин, – которых в шахты спускают. Пока вы ушами хлопали да в номерах отсыпались, я с бабкой говорил. Про то, что нас может ждать в Благовещенске, узнавал.
Все остальные тоже начали рассаживаться, не сводя с Белёсого вопросительных взглядов.
– И узнал, – бывший охранник излучал самодовольство, как обожравшийся сметаны кот, – что этот город до сих пор не стал частью нейтральных земель только потому, что поблизости ещё есть действующие золотоносные шахты, а их, понятно, никто не бросит. Вот вам и всё нынешнее население Благовещенска: ссыльные да вертухаи, они же погранцы и полиция в одном лице.
– Что-то я такое слышал в колонии, – задумчиво обронил Дэн. – Про добычу золота в Сибири, куда если уж кого сослали, то с концами. Весёлое место нас ждёт.
Словно подтверждая его слова, впереди хрипло вскрикнул тепловоз, а в следующую секунду состав дёрнулся, заставив нас вздрогнуть, и тяжело тронулся в путь.
Глава 12
Минус один
Первый день пути в Благовещенск я провела в дискомфорте. Плацкартный вагон гудел как улей. Нашими соседями оказались всё те же работяги, едущие, как я поняла из обрывков их разговоров, на вахту в Читу, которую государство пыталось вернуть к жизни. Не знаю, насколько успешны были его попытки, но, судя по тому, что сразу после отправления поезда трудящиеся на этом поприще начали шумно и обильно употреблять что-то алкогольное, дело предстояло не скорое.
Я заняла одну из верхних полок и постаралась стать как можно незаметнее, потому что каждый снующий по проходу мужчина (а сновали туда-сюда они часто) пялился на нас с Яринкой. Запахи в вагоне стояли дивные: застарелый пот, грязные носки, несвежая еда и питейный дух не давали дышать полной грудью даже при приоткрытом окне. Но самой тяжёлой оказалась невозможность уединения. Я хотела побыть с Дэном, обсудить с ним последние события, услышать слова ободрения и утешения. Я хотела целоваться и обниматься, чтобы не терять ни минуты из того, возможно, недолгого срока, что был отпущен нам на любовь.
Мы пробовали выходить в тамбур, но там стоял едкий дым табака «козьих ножек», которые, ни от кого не таясь, крутили работяги. Крутили – и забивали туда, судя по запаху, далеко не только табак: видимо, вдали от столицы привычные запреты переставали действовать. В других вагонах творилось то же самое, вагона-ресторана в поезде вообще не предполагалось, и побыть вдвоём было абсолютно негде.
Чтобы скоротать время, я вертела в руках телефон, играла в незамысловатую игру-змейку и печально размышляла о том, что если Дульсинея Тарасовна не обманула (а зачем бы ей было обманывать?), то уже за Читой наши новые гаджеты, на которые потрачено столько денег, превратятся в бесполезные куски пластмассы. Чита представлялась мне теперь неким рубежом, за которым начнётся другой мир – дикий мир без телефонной связи. Удивительно: когда я умудрилась так привыкнуть к тому, что эта связь обязана быть? Особенно учитывая, что большую часть жизни прекрасно провела без неё.
Единственное, что радовало на фоне всего остального, – тайга. Тайга за окнами поезда. Темнохвойная, дремучая, бескрайняя – здесь и теперь она выглядела именно такой, какой я её помнила и любила. Поэтому и смотрела в основном на тайгу, пока она не скрылась в коротких северных сумерках.
Но и ночь не принесла облегчения. Суровым сибирским вахтовикам, судя по всему, отдых не требовался, и они продолжали гудеть так же ровно и непрерывно, как в начале пути. Хлопки тамбурных дверей и шарканье ног не прекращались, кого-то утробно рвало в туалете, кто-то – видимо, самое слабое звено – громогласно храпел. А когда, несмотря на всё это, в какой-то момент мне удалось задремать, над ухом раздался настойчивый шёпот:
– Дайка, проснись. Дайка! Проснись, надо поговорить.
Кое-как разлепив один глаз, я увидела перед собой Бранко, который уже примерялся потрясти меня за плечо. Остальные не то спали, не то пытались уснуть.
– Ну что ещё?
– Доннел звонил.
Да чтоб тебя…
– А я здесь при чём?
– При том, что нужно поговорить, – не стал менять пластинку Бранко – и настойчиво потащил меня за руку к краю полки.
Пришлось подниматься, сползать вниз, стараясь не разбудить спящего там Дэна, и следом за Бранко идти сквозь веселящийся вагон к тамбуру. В тамбуре оказалось не только накурено, но и очень шумно: колёса состава грохотали, казалось, прямо там же, словно и не было между ними и нами дребезжащего металлического пола.
– Что случилось?! – почти прокричала я, едва захлопнув за собой дверь.
И Бранко закричал в ответ:
– Звонил Доннел! Здесь его люди!
– Какие люди? Где? В поезде?!
Серб набрал в грудь воздуха, приблизил лицо к моему уху и начал было объяснять, но тут двери тамбура снова открылись, и через порог шагнул Дэн. Заспанный и сердитый, он хмуро оглядел нас, замерших в позе заговорщиков, и вопросительно поднял брови.
Бранко опомнился первым, поспешно отступил от меня и, сделав неестественно радостное лицо, возвестил:
– А мы подышать вышли, не спится что-то!
Учитывая сизый от табачного дыма воздух, слова про «подышать» прозвучали особенно нелепо, и я махнула на Бранко рукой:
– Да хорош уже! Говори правду, Дэн в курсе, я ему всё рассказала.
Бранко было поник, но потом пожал плечами и, перекрикивая грохот колёс, пересказал нам свой последний разговор с Ральфом.
Около трёх ночи поезд прибыл в Иркутск, где должен был простоять двадцать пять минут и где нам была назначена встреча с некими людьми, присланными Ральфом. Присланными, чтобы забрать меня и Бранко. К счастью, Яринка, Ян и Белёсый к тому моменту крепко спали, и никто не спросил, зачем мы втроём покинули состав, едва только он замер у платформы.
Иркутск встретил нас тишиной и темнотой. Только у входа в здание вокзала, совершенно заброшенного на вид, горела одинокая лампа. Немногочисленные пассажиры, сошедшие здесь, быстро исчезли, и мы остались на перроне в компании сонного начальника поезда. Даже сопровождавшие его полицейские на этот раз не показались.
– Идёмте к последнему вагону, – шепнул Бранко и настороженно оглянулся.
После вагонного шума ночная тишина казалась неестественной и угрожающей.
– Ральф позвонил только сегодня? – спросила я, когда мы отошли подальше от начальника поезда.
– Нет, он звонил и вчера ночью, в гостинице. Тогда я и рассказал ему, куда мы едем.
Сказав это, Бранко виновато покосился на Дэна, но тот никак не отреагировал, и серб продолжил:
– Ты хорошо подумала? Другого шанса, скорее всего, не будет.
– Бран, я еду к маме и папе, – устало ответила я, и на том вопрос был исчерпан.
Мы остановились у конца состава, где царила почти непроглядная тьма, разбавленная лишь слабым жёлтым светом, льющимся из окон последнего вагона. Я вдруг подумала, что ни у кого из нас нет с собой оружия, а это вообще-то странно, учитывая конечную цель нашего путешествия. И что мы будем делать, если сейчас вон из-за тех непонятных нагромождений выступят молчаливые фигуры и бесшумно двинутся в нашу сторону? Услышит ли наши крики начальник поезда, оставшийся в двадцати вагонах впереди? И, если услышит, не будет ли ему всё равно?
Из-за непонятных нагромождений, на которые я смотрела, действительно выступили молчаливые фигуры, словно мои собственные воплотившиеся в реальность мысли. И мне удалось сдержать испуганный вопль только потому, что фигур было всего две, и одна из них, несомненно, женская.
– Это они, – взволнованно шепнул Бранко, одной рукой поудобнее перехватывая свою объёмную сумку с парикмахерскими принадлежностями, а другую, в которой засветился крохотный, но яркий фонарик, поднимая над головой. В луче света лица приближающихся людей стали различимы ещё до того, как они подошли к нам.
Дэн наверняка удивился, когда его маленькая, но отважная Дайка вдруг по-мышиному пискнула и попятилась назад. Но ведь он никогда не видел ни Ирэн, ни Карла, хоть и был наслышан о них.
– Это вы?! – В голосе Бранко слышалась скорее радость, чем удивление. – Вот уж кого не ожидал здесь…
– Мы сами себя здесь никак не ожидали, – сухо ответил ему Карл и перевёл взгляд на меня. – Ну, привет, дикарочка! Что, довольна небось? Добилась своего, соплячка ушлая?
– За языком следи! – негромко, но жёстко осадил его Дэн, и я почувствовала, как его рука нащупала и сжала мою. – Дайка, кто это?
– Это Карл. – В горле у меня пересохло, но я не позволила себе закашляться. – И Ирэн. Из Оазиса.
Дэн замолчал, усваивая эту информацию, зато заговорил Бранко:
– Вас прислал Доннел? Почему именно вас?
– А кого ещё можно было загнать в жопу мира? – Голос Карла дрожал не то от обиды, не то от ярости. – Мы теперь уже ни на что не годимся, только выполнять самую опасную и чёрную работу. Надеюсь, тебя это радует.
– Весьма, – не смутился Бранко. – Даже мечтать не смел, что судьба подарит мне возможность увидеть ваши холёные рожи в суровой сибирской глуши.
Я тем временем смотрела на Ирэн – и назвать её холёной не смогла бы при всём желании. Куда только делись былая самоуверенность и лоск, дорогие украшения и эксклюзивные наряды? Нынче управляющая островом-борделем была одета в такое же, как на мне или на Яринке, тёмное и мешковатое платье. Шикарные золотистые локоны заменил низко повязанный на лбу платок, а лицо без грамма косметики выглядело резко постаревшим и обрюзгшим. Но больше всего бросалось в глаза его выражение – бесконечно усталое и обречённое.
– Смешно тебе? – спросила она Бранко сухим, надтреснутым голосом, теперь даже отдалённо не напоминающим звон колокольчика. – Ну, смейся, пока можешь, есть над чем посмеяться. И давно ты метил на моё место? Долго ждал случая меня подсидеть?
– Что?!. – Я увидела, как Бранко брезгливо отшатнулся, словно слова Ирэн могли его испачкать. – На твоё место? Девчонками торговать?
– А то ты в этом не принимал участия! – фыркнула Ирэн, и на миг я увидела её прежней – властной и уверенной, словно она снова сидела в своём роскошном кабинете с панорамными окнами, а не стояла на тёмном перроне в богом забытом полузаброшенном Иркутске. – И денежки не брал?
Я каким-то образом почувствовала, что Бранко не сможет ответить на этот выпад, что вопрос Ирэн попал в цель, и, чтобы не дать ей почувствовать эту мимолётную победу, выступила вперёд.
– Он, по крайней мере, крысой не был!
Мой удар тоже нашёл свою цель: Ирэн оскалилась, как волчица.
– Это ты про деньги Доннела? А я и не крысятничала. Я хотела всего лишь вернуть своё! Он должен мне гораздо больше, чем я получила от Ховрина!
– Чего? – На этот раз Бранко пришёл мне на выручку. – Когда это Доннел успел тебе задолжать? До сих пор не можешь простить, что оказалась ему не нужна? Но ведь он сделал тебя управляющей Оазисом, а это стоит куда больше, чем твоё тело! Ты не осталась в убытке.
Ирэн задохнулась от ярости, подобралась, словно для прыжка, но я опередила её, повернувшись к Бранко.
– Что значит – сделал управляющей Оазисом? Ральф?!
Бранко отвёл глаза, а Ирэн зло рассмеялась:
– Ты же ничего не знаешь, тупая дикарка! А я тебе расскажу! Твой благородный защитник – один из тех, кто основал наш уютный островок. Потом он, правда, продал свою долю, но, как ты знаешь, продолжал навещать нас на правах ВИП-гостя – то есть бесплатно. Он и за тебя не заплатил ни копейки. Этого ты тоже не знала? Просто заставил меня обмануть остальных участников аукциона! Я тогда потеряла уйму денег, ведь получилось, что твоё приобретение, лечение и содержание никак не окупились. Да что там не окупились: ты мне в минус вышла! В большой такой, жирный минус. Вот хотя бы часть этой суммы я и хотела вернуть!
– Не гони! – взорвался Бранко, делая шаг вперёд, словно пытаясь заслонить меня от злобы Ирэн. – Ты бы срубила куда больше, если бы Ховрин вволю поизмывался над Дайкой, как и хотел! Если бы она в ту ночь не выбила ему глаз.
Ирэн ядовито усмехнулась:
– А это была бы компенсация морального ущерба!
– Ну-ну! – Бранко вернул ей такую же усмешку. – Зато теперь-то, я гляжу, Доннел тебе всё компенсировал. Выглядишь чудно! А поездка в экзотические сибирские ебеня, наверно, бонус к компенсации? Ты в Оазисе-то хоть останешься? В качестве кого, если не секрет? Уборщицы?
– А Оазиса больше не будет, – подал голос молчавший до этого Карл, избавив побелевшую от ярости Ирэн от необходимости отвечать. – Времена настали тревожные… Очень кстати совесть у некоторых проснулась. Что у тебя, что у Доннела.
– А Доннел-то здесь при чём? – Бранко покосился на меня. – Он к Оазису давно не имеет отношения.
– Теперь снова имеет. Он и на Русь вернулся, чтобы половину острова обратно выкупить. Не знаю, зачем это ему понадобилось, но не для содержания борделя точно.
– Вот как? – Бранко выглядел озадаченным. – Так вы, получается, теперь совсем не у дел? Как жить думаете?
– Не твоё собачье дело! – зашипела Ирэн. – И хватит болтать, пора ехать. Самолёт ждёт.
– Подождёт, – не дрогнул Бранко и отвернулся от неё.
Посмотрел на меня, на Дэна. Перевёл взгляд на замерший у перрона поезд. Вздохнул.
– Ребята, извинитесь перед Яном и Яриной, что я не попрощался с ними. Спасибо вам всем, хорошие вы люди. Наивные, но хорошие.
Я всё ещё не могла уложить в голове новую информацию о Ральфе, заставить себя поверить в слова Ирэн, но сейчас это отодвинулось на задний план. И, глядя, как Бранко и Дэн жмут друг другу руки, спросила только:
– Может, останешься?
Сама понимала, что говорю чушь, но и промолчать не могла. За последние недели серб стал мне очень близким другом. Я, конечно, знала, что рано или поздно он нас покинет, я даже обещала помочь ему в этом, но всё равно ставшая вдруг очень близкой разлука застала меня врасплох.
Бранко ничего не ответил: вместо этого запустил руку в один из бесчисленных карманов своей туго набитой сумки и извлёк из него небольшой пузырёк. Прошептал, наклонившись:
– Это смывка. Убрать пятно с лица. Я надеюсь, что скоро ты сможешь это сделать. Нужно налить на ватный тампон и тереть кожу, пока она не станет чистой. Будет жечь, но ты терпи. Потом умойся холодной водой и смажь лицо жирным кремом.
Я благодарно сжала пузырёк в руке. Совсем забыла, что с уходом Бранко теряю возможность избавиться от надоевшей маскировки в виде огромного родимого пятна на лице! Как хорошо, что он этого не забыл.
– А она что, не летит с нами?! – Пронзительный голос Ирэн заставил меня поморщиться. – Доннел велел привезти обоих!
Я молча продемонстрировала бывшей управляющей оттопыренный средний палец, а Карл, почему-то хихикнув, возразил:
– Не совсем, Ира. На самом деле он предусмотрел и такое развитие событий. И потому – вот.
С этими словами мужчина шагнул в нашу сторону, и я невольно попятилась, но он всего лишь протягивал мне какой-то тёмный продолговатый предмет.
– Сказано передать, если ты вдруг решишь остаться.
– Что это? – Впрочем, я уже опознала в загадочной вещи чёрную прямоугольную сумку, выглядевшую довольно увесисто.
– Не могу знать. – Карл пожал плечами. – Наверно, то, что по мнению Доннела, должно тебе пригодиться.
Вместо меня сумку взял Дэн, молча повесил на плечо. А потом Карл, Ирэн и Бранко, неловко приобнявший меня на прощание, стали уходить в темноту. Я смотрела им вслед, пока впереди не загудел тепловоз, извещающий о скором отправлении.
К первому вагону мы успели в последний момент, запрыгнули на подножку под неодобрительное ворчание начальника поезда и прямо там, в неярком тамбурном свете, расстегнули молнию переданной мне сумки.
Сначала я не поняла, что вижу: тусклое матовое поблёскивание, хищные изгибы металла, ровные полосы… жёлтые на чёрном.
Долгие секунды мы с Дэном просто стояли, склонившись над раскрытой сумкой и зачарованно смотрели на лежащий внутри прощальный подарок Ральфа Доннела. Потом Дэн негромко произнёс:
– Арбалет.
А я, глядя на сменяющее друг друга жёлтое и чёрное, добавила:
– Пчёлка.
Вернувшись в вагон, мы увидели, что большая часть весёлых вахтовиков, таки поддавшись усталости и хмелю, отправилась на боковую и теперь оглашает тесное пространство разнотональным храпом. Тише от этого не стало: зато почти прекратились шастанье по проходу и громкие переклички. Яринка и Ян спали, тесно прижавшись друг к другу, укрывшись куртками. Белёсый занял боковое место. Он не пошевелился при нашем появлении, чему можно было только порадоваться. Дэн помог мне забраться на верхнюю полку, поцеловал на ночь – поцеловал несколько отстранённо, и, боюсь, не последней причиной тому была чёрная спортивная сумка на молнии, стоящая сейчас под выдвижным столиком: вновь догнавшее меня прошлое.
Я хотела сказать любимому, что это ничего не меняет, что моё желание остаться с ним не поколебалось ни на миг, но решила повременить. Сейчас мне было слишком грустно и хотелось побыть наедине с собой. Мысли постоянно возвращались к Бранко, который в этот момент, наверное, мчался сквозь ночь туда, где его, Ирэн и Карла ждал самолёт. Совсем скоро этот самолёт унесёт их на юг, к синему морю, посреди которого затерялся не отмеченный ни на одной карте искусственный остров. Там сейчас жарко и чайки носятся над волнами, там нет угрюмой тайги и разорённых полупустых городов… Я вдруг поймала себя на том, что не море привлекает меня в этой идиллической картине, не чайки и даже не Бранко: такой, каким он был в Оазисе, – яркий, весёлый, не похожий ни на кого другого… Нет, подобие ностальгии было порождено мыслями о Ральфе, пониманием, что он исчез из моей жизни, что между нами больше нет связующей ниточки, которой служил серб. А значит, нет у меня больше и той спокойной ненавязчивой поддержки, которую я ощущала с момента нашего знакомства и к которой привыкла так, что заметила только сейчас, когда её не стало.
Неожиданно мне до зуда в ладонях захотелось подержать в руках подаренный арбалет, почувствовать хотя бы призрачное эхо той силы, которая стояла за моей спиной, пока рядом был Ральф. С трудом, минуту за минутой, я заставляла себя лежать неподвижно, пока обострённой от напряжения интуицией не поняла – Дэн уснул. Тогда бесшумно спустилась и, присев на корточки, потянула на себя молнию сумки. Сумки качественной, прочной и наверняка дорогой – ведь только такими вещами и пользовался Ральф Доннел.
Арбалет оказался на удивление лёгким и компактным, хоть и выполненным, несомненно, из металлического сплава. Я даже подумала, уж не заказал ли Ральф его специально для меня, но торопливо отмела эту мысль, породившую в душе опасную бурю смятения. Но, скорее всего, такие вещи изготавливались на Западе в том числе и для женских рук: ведь это только здесь, на Руси, оружие было принято считать исключительно мужской прерогативой. А вот полосатая «пчелиная» окраска предназначалась, несомненно, для меня. Я разглядела: кое-где краска лежала неровно, слоями, что выдавало ручную и наверняка спешную работу.
Вместе с арбалетом в сумке обнаружились книжица-инструкция и толстый колчан, полный тонких серебристых стрел. Я вынула одну, осмотрела, ощупала – наконечники оказались очень острыми и зазубренными, окончательно подтвердив то, что неожиданно для себя я стала обладательницей полноценного боевого оружия. Спасибо, Ральф. Всё равно спасибо, пусть даже ты и оказался одним из тех самых неизвестных подонков, создавших остров-ловушку, остров-тюрьму для сотен пленниц, побывавших там за годы его существования.
Эта мысль, которую я старательно гнала от себя с момента возвращения в поезд, погасила мою радость, заставила убрать арбалет обратно в сумку вместе со стрелами и книжкой-инструкцией, в которую я так и не заглянула.
Где были мои глаза и мозги? Почему я не догадалась обо всём раньше: ведь авторитет Ральфа в Оазисе, его влияние на Ирэн, обрывки их разговоров, а позже – и нечаянные обмолвки Бранко говорили сами за себя. Всё, что от меня требовалось, – собрать воедино элементы пазла и увидеть цельную картину. Но я и этого не смогла.
Неожиданно сильно захотелось спать. Время близилось к утру, и сказывалось напряжение последних дней. Немного поколебавшись, я не стала возвращаться на верхнюю полку: вместо этого осторожно втиснулась между Дэном и вагонной перегородкой. Прижалась лицом к его груди, не удержавшись, тихонько всхлипнула, прекрасно понимая, насколько лицемерно плакать об одном мужчине, утешаясь близостью другого. Попробовать оправдать себя в такой ситуации можно было, пожалуй, лишь тем, что горевала я не о разлуке с Ральфом и не о своём выборе, а о том человеке, которого сама себе нафантазировала и которого на самом деле никогда не существовало. Доннел не был добрым рыцарем, выложившим баснословные деньги за то, чтобы спасти незнакомую девочку от садиста. Он поступил так просто потому, что ему это ничего не стоило. И потому, что, кроме моей бесконечной благодарности и моего тела, получил возможность позлить давнего недруга, вырвав у него из рук приглянувшуюся игрушку.
Интересно, а Ирэн он тоже планировал позлить или просто не думал о том, что своим псевдоблагородным поступком спускает в унитаз все труды по созданию её «самого креативного проекта» и все вложенные в это средства? Теперь понятно, почему она была так зла, когда явилась сообщить мне о закрытии аукциона и о том, чьим приобретением я оказалась. Она, в отличие от меня, знала, что всё это было ложью и игрой…
Кожа моих ладоней до сих пор помнила холодный и удивительно лёгкий металл арбалета, и я невольно задалась вопросом: но тогда зачем? Зачем Ральф до сих пор помнил обо мне, зачем звал к телефону, зачем извинялся и обещал помочь? Зачем, в конце концов, позаботился, чтобы у меня, если уж я решу остаться и продолжить свою борьбу здесь, было оружие? И не просто оружие, а Пчёлка, мой талисман?
Дэн шевельнулся во сне, прижался щекой к моей макушке, и я пообещала то ли ему, то ли себе, что отныне с мыслями о Доннеле покончено. Кем бы тот ни был на самом деле, какие бы цели ни преследовал – эта часть моей жизни осталась в прошлом.
И, успокоенная таким решением, словно только его и ждала, я сразу крепко уснула. А проснулась уже днём, в Улан-Удэ, пропустив величественный вид Байкала, который несколько часов тянулся по левую сторону железнодорожных путей.
В этом небольшом и совсем уже далёком от Москвы городе, судя по первому впечатлению, дела обстояли ещё хуже, чем в Красноярске или Иркутске. Вокзала как такового не было вовсе. Был каменный остов когда-то выгоревшего двухэтажного здания, окружённый постройками поменьше, уцелевшими, но нежилыми, с заколоченными окнами. Чего-то похожего на кассу продажи билетов или место обитания вокзальной администрации не наблюдалось. По пустому перрону ветер гонял обрывки старых газет и прошлогодние листья.
Мы вышли из поезда впятером, потерянно встали, глядя на эту разруху, не смея отойти от дверей головного вагона.
– Да вы не бойтесь, – усмехнулся в усы начальник поезда, только что проверивший билеты нескольких севших здесь пассажиров в военной форме. – Тут днём не опасно.
– А ночью? – хмуро спросил Белёсый, который становился тем мрачнее, чем дальше мы двигались на Восток, и, наверное, уже не радовался, что вообще ввязался в эту авантюру.
– А ночью знать не могу! – хохотнул начальник поезда. – Ночью мы здесь никогда не останавливаемся.
– Но ведь другие поезда останавливаются? – зачем-то спросила Яринка, и мужчина посмотрел на неё излишне пристально.
– Другие поезда здесь не ходят, красавица, – медленно ответил он. – Кого им возить? Или не знаешь, куда едешь?
– Да дура она малолетняя, – махнул рукой Белёсый, игнорируя злой взгляд Яна. – Куда везут, туда и едет: им, бабам, ни до чего дела нет.
Но начальник поезда на нас уже не глядел. Он оживился, даже приподнялся на цыпочках, высматривая что-то в конце перрона, радостно забормотал:
– Вот она, родимая, вот она, кормилица…
Из-за угла бывшего вокзала к нам шла древняя старуха, с удивительной для своего возраста и сложения резвостью толкавшая перед собой детскую коляску. В коляске не оказалось никакого младенца – зато была куча горячих, завёрнутых в промасленную бумагу пирожков, которые она и принялась продавать начальнику поезда, приглашающе поглядывая на нас. Но пирожков мы так и не отведали: деньги, полученные от Дульсинеи Тарасовны, остались у Белёсого, а он никого угощать не собирался. Пришлось, проглотив слюну, уйти в сторону от дразнящего запаха. Зато появление старушки странным образом успокоило меня, смягчило удручающее впечатление от Улан-Удэ. Ведь если в городе есть такие старушки с пирожками, то наверняка для него ещё не всё потеряно и жизнь здесь продолжается, несмотря ни на что.