– Бранко?
– Мм? – сонно откликнулся он с другой стороны кострища.
– Спасибо, что пришёл за мной. Если бы не ты, я бы поверила Карлу.
Парень не стал скромничать и отказываться от благодарности, ответил с ноткой великодушия в голосе:
– Всегда пожалуйста, бэби. Обращайся. Бранко Джурич всегда рад спасти беспомощную красавицу.
– Как? – Я даже приподнялась от любопытства. – Твоя фамилия Джурич?
– Будешь ржать – получишь картошкой в лоб, – ровно сообщил Бранко.
– Не буду, – заверила его я, подбираясь ближе. – Правда – Джурич? А чья это фамилия… откуда?
– Сербская, – неохотно отозвался Бранко. – Только давай обойдёмся без изучения моего генеалогического древа?
– Давай, – согласилась я и тут же спросила: – Так ты серб? А так хорошо говоришь по-русски! Я имею в виду, что никакого акцента, совсем как у Ральфа, – идеальное произношение.
Бранко что-то буркнул, явно давая понять, что не хочет говорить на эту тему, но я слишком долго не давала воли своему любопытству.
– Слушай, ты можешь не рассказывать про своё гине… генеа… в общем, про древо, но скажи мне, кто такой Ральф? Откуда? Он никогда ничего про себя не рассказывал.
Теперь Бранко тоже приподнялся. Внимательно посмотрел на меня поверх чадящего кострища, выразительно вздохнул:
– Бэби… Дайка, если тебе чего-то не говорят, значит, так и задумано. И я не стану ничего рассказывать про Ральфа у него за спиной. Поэтому даже не начинай.
Я надулась, снова откинулась на спальник, глядя в совсем уже стемневшее небо. Тучи никуда не делись, и звёзд не было, что опечалило меня ещё больше. Нет, я не надеялась, что мы с Бранко стали друзьями, но мне казалось, что некая тонкая нить взаимопонимания связала нас ещё с того дня, когда он благодаря своему таланту сделал из покрытой шрамами замухрышки загадочную лесную нимфу. И разве не Бранко помог мне избежать унижения во время фотосессии, придуманной Ирэн? И, в конце концов, разве не Бранко сегодня примчался спасти меня от верной гибели, пожертвовав ради этого своим разноцветным ирокезом? Для такого поступка должны быть веские причины. Вот только какие?
– Почему ты решил помочь мне? – Голос звучал обиженно и жалобно, как у маленькой девочки, чьи ожидания на подарок не оправдались, и я разозлилась на себя. Повторила громче: – Зачем ты спас меня от Ирэн и Карла?
Бранко молчал, и я уже подумала, что он не ответит, но через минуту парень заговорил усталым голосом:
– Боюсь, тебе просто повезло. Видишь ли, я давно приезжаю работать в Оазис, ещё с тех пор, как там появилась Ирэн, а это уже семь лет.
– Но тебе… – начала я, но Бранко опередил мой вопрос:
– Мне двадцать восемь лет. Да, выгляжу моложе, хвала здоровому образу жизни и хорошей генетике, но это так. И семь лет из этих двадцати восьми я делал татуировки, пирсинг и интимные стрижки девушкам, которых продавала Ирэн. Обычно я приплывал в Оазис раз в полгода и жил там от месяца до двух, пока требовалось моё мастерство. Потом возвращался в благословенные Европы и пытался забыть всё, что видел здесь. А видел я, Дайка, многое. И даже могу с уверенностью сказать, что многих из тех девушек, которые прошли через мои умелые руки, уже нет в живых. Ты бы стала просто одной из них, но…
Он замолчал, а я боялась дышать. В лесу жалобно запела какая-то птичка, которой вроде бы полагалось давно спать, и Бранко чуть повернул голову на звук.
– Соловей, что ли? Да нет, не он… А сколько под Белградом соловьев! Всё хотел дом там купить, деньги откладывал. И ведь давно уже хватило бы денег, но нет, старался побольше урвать, потому и из Оазиса не уходил. А потом уже поздно стало…
– Почему поздно? – спросила я, когда пауза затянулась. – Ты же там не, как мы… Ты мог уволиться, когда захочешь.
– Не всё так просто, бэби, – грустно ответил Бранко и снова замолчал.
Подождав, я осторожно попробовала продолжить разговор:
– Ты не мог отказаться? Чем-то был обязан Ирэн? У тебя не было другого способа заработать деньги? Это потому, что ты… ты… потому, что тебе не нравятся девочки?
В наступившей темноте я не увидела, а скорее почувствовала, что Бранко улыбается.
– Добрая ты душа, Дайника. Хочешь найти оправдание моему сотрудничеству с работорговцами? Ведь если называть вещи своими именами, то владельцы Оазиса и есть самые настоящие работорговцы, а я их пособник. Добровольный пособник.
Я промолчала. Очень не хотелось разочаровываться в своём нежданном спасителе, но и просить его не продолжать было выше моих сил. Как говорил батюшка Афанасий – горькая правда лучше сладкой лжи.
Бранко тяжело вздохнул, словно тоже вёл внутреннюю борьбу.
– Ох, бэби, как мне хотелось бы рассказать тебе сейчас о своей нелёгкой доле, толкнувшей меня на кривую дорожку… Что-то о несчастном мальчике нетрадиционной ориентации, которого все шпыняли и презирали, которого не принимали ни в одном обществе, ни в одном коллективе, который просто вынужден был пойти на сделку с совестью, чтобы выжить в этом жестоком мире. Но всё было не так. На самом деле я с детства как сыр в масле катался. Мои родители – российские мигранты, отец был очень высокопоставленным человеком, поэтому и смог без проблем вывезти семью за железный занавес, сменить гражданство, взять другую фамилию. Это на самом деле легко, когда есть деньги. Что касается моей… нетрадиционной ориентации, то в Европах никому не придёт в голову даже косо взглянуть на такого человека. Так что я был избавлен от насмешек и одиночества. Как видишь, оправдываться мне нечем.
– Но как тогда ты попал в Оазис? Если твой отец крутой, неужели он не мог найти тебе какую-нибудь законную работу?
– Отец умер, – с нескрываемой ему грустью ответил Бранко, но тут же торопливо добавил: – Нет, его смерть не повергла нас в пучину проблем и нищеты, как ты, наверное, уже подумала. Но я был молод и амбициозен, урезонивать меня стало некому, а тут подвернулся случай… В подробности вдаваться не стану, но в моей жизни появилась Ирэн со своим заманчивым предложением. Я ведь очень талантлив, Дайка, не сочти за хвастовство.
Я не сочла. Доказательства того, что Бранко очень талантлив, красовались у меня по всему телу.
– Я бы и так мог зарабатывать неплохие деньги в лучших европейских салонах… но не такие, как в Оазисе. Кроме того, мне хотелось посмотреть Русь: когда мы уехали, я был совсем маленьким и ничего не запомнил. А ещё, чего уж греха таить, тянуло почувствовать себя крутым парнем, поучаствовать в чём-то незаконном, запретном, может быть, даже опасном. Молодость… В своё оправдание могу сказать разве что одно. Когда я принимал решение работать в Оазисе, я не думал о тамошних девушках как о жертвах, как о пленницах. В Евросоюзе проституция давно узаконена и женщины идут на это сознательно, без каких-либо негативных последствий для себя.
Снова над погасшим костром повисла пауза. Неизвестная одинокая птичка продолжала пиликать в чаще леса, и теперь её голосок казался мне ещё более жалобным, словно она, как и я, заблудилась в мире, не зная, куда лететь дальше.
– Но потом, – продолжал Бранко ровным голосом человека, с головой погрузившегося в воспоминания, – потом пришло понимание. Я приезжал в Оазис, видел всех этих девушек и девочек, они появлялись, они исчезали, были все разными, но в то же время одинаковыми. Их роднило одно… Знаешь, у человека в неволе появляется такое… выражение глаз, что ли? Как печать на лице. Со временем их сразу видишь. Я был то в Белграде и Бресте, то в Лондоне и Париже, смотрел на людей, на женщин, но возвращался в Оазис, видел всех этих девушек, их глаза…. В общем, быстро научился отличать свободного человека от невольника. И с каждым разом это было всё больнее. У вас ведь украли не только свободу, у вас украли вашу судьбу. А может быть, и душу…
Похоже, Бранко искренне винил себя. Его настроение передалось мне, и я неожиданно тоже захотела присоединиться к обвинениям.
– Так что тебя тогда держало? Всё-таки деньги? Решил до кучи прикупить сразу два дома под Белградом?
Бранко не обиделся на резкий тон. Кивнул:
– И деньги, конечно. Когда привыкаешь к определённому доходу, очень трудно согласиться на меньшее. Но также – тщеславие. Мне нравилось, что заведение держится за меня. Пару раз я заикался о том, что хочу уйти, и мне сразу повышали ставку. Наверное, я так и продолжал бы закрывать на всё глаза и быть ещё одним хорошо прикормленным «своим человечком», но мне подал пример…
Бранко вдруг резко замолчал, словно спохватившись. Сел. Разворошил палкой почти погасшие угли, и в их красном свете я увидела испуг на его лице.
– Кто подал тебе пример? – по-прежнему резко спросила я, всегда считавшая, что если уж ты завёл о чём-то речь, то нужно договаривать.
Но Бранко так не думал.
– Это к делу уже не относится. В общем, в какой-то момент я твёрдо решил уйти. И последней каплей в чаше моего терпения стало то, как Ирэн решила поступить с Ральфом и с тобой. Я до последнего надеялся, что, после того как ты вышибла глаз Ховрину, она оставит тебя в покое. Но то ли ей тоже деньги совсем разум затмили, то ли Ховрин так напугал… Я узнал, что тебя отдали ему, собрал вещи и поплыл следом.
Я хотела спросить о том, как ему удалось найти меня в больнице и договориться с врачом, не будет ли теперь полиция искать пропавшую пациентку, каких действий можно ожидать от Ирэн и что мы будем делать со всем этим дальше, но неожиданно на плечи навалилась страшная усталость. Я даже не смогла потом вспомнить, как разулась, как забралась в спальник и что ответила Бранко на его рассказ…
Глава 3
Москва
Мне показалось, что нас разбудила та же самая птичка, которая так тоскливо пела ночью. И, видимо, не мне одной, потому что Бранко заворочался в своём спальном мешке и простонал:
– Да заткнёшься ты когда-нибудь, несчастный комок перьев?!
Я неслышно рассмеялась, выглянула наружу. От вчерашних туч не осталось и следа, небо голубело рассветной чистотой, роса искрилась на траве. Это живо напомнило мне первое наше с Яринкой утро на свободе, вне приютских стен. Но даже мысль об исчезнувшей подруге не принесла грусти, как это было последние месяцы. Чудесным образом вместе с отдыхом на меня снизошло спокойствие, и я уже знала, что делать дальше. По крайней мере, к чему стремиться.
Мы приготовили завтрак на заново разведённом костре. Запасливый Бранко прихватил с собой даже кофе в саморазогревающихся банках, и его горячий аромат в свежести лесного утра был чудесен. Парень, казалось, стыдился своей вчерашней откровенности и в основном молчал. Я тоже не спешила с разговорами: теперь, когда меня снова окружала свобода, весь мир мог подождать.
Не спеша, мы собрали оставшийся после трапезы мусор, затушили костёр. Солнце между тем поднималось из-за деревьев, обещая жаркий день, и я размотала бинты на голове, постаралась привести в порядок свалявшиеся волосы. Это получилось плохо, зато напомнило Бранко о проблемах насущных. Он протянул мне бутылку воды:
– Умойся. Пора рисовать невус.
– Чего? – изумилась я, и парень снисходительно пояснил:
– Родимое пятно, бэби. К счастью, твоего тела не будет видно под этой ужасной одеждой, которую у женщин тут принято носить, но вот лицо и шею нужно замаскировать.
И он замаскировал. Каким бы ни был Бранко человеком, что бы ни рассказывал про себя вчера, но талант оставался неизменной и лучшей чертой его личности.
Зеркала у нас не нашлось, и после произошедшей метаморфозы пришлось терпеть, пока мы не собрали вещи и не вернулись к машине, где я смогла увидеть себя в зеркале заднего вида.
Зрелище не обрадовало. Словно тёмная амёба расползлась по правой стороне моего лица, уродливыми ложноножками захватив подбородок, часть шеи, висок…
– Это точно смоется? – опасливо спросила я у Бранко, скользя кончиками пальцев там, где ещё недавно на моей коже красовалась пушистая сосновая лапка.
– Можешь не сомневаться, – успокоил устраивающийся за рулём парень и ехидно заметил: – Девочки такие девочки! Нам, может, жить осталось считаные дни, а ты о внешности беспокоишься.
Его слова вернули меня к суровой действительности. Впрочем, в моих глазах она выглядела не так мрачно. И я деловито осведомилась, захлопывая дверцу машины:
– У тебя есть план?
– Если это можно назвать планом, – буркнул Бранко. – Любыми способом связаться с Доннелом и уповать на то, что он придумает, как нам помочь.
– А как он сможет нам помочь, если ему даже на Русь приехать нельзя?
– Думаю, у него здесь хватит связей для этого.
В лесу опять тонко засвистела неугомонная птичка, и некоторое время мы молчали, прислушиваясь и думая каждый о своём. После вчерашнего разговора меня не оставляло двойственное чувство по отношению к моему спутнику. С одной стороны, я была ему безгранично благодарна и вообще испытывала необъяснимую симпатию, начиная с нашей первой встречи. С другой – Бранко явно оставался тёмной лошадкой. Я не могла не отметить, насколько иначе он выглядел теперь, чем раньше в Оазисе. И дело вовсе не в разительной перемене внешнего облика, не в том, что никто бы, наверное, сейчас не узнал в этом худом, хмуром и уже начавшем зарастать щетиной парне прежнего яркого, ухоженного, немного жеманного Бранко. Словно он снял маску, которую носил так долго, что все привыкли думать, будто она и есть его истинное лицо.
У меня даже закралось подозрение, что он решил спасти меня от Ховрина вовсе не из благородных побуждений, а, как и сказал вчера Карл, в расчёте на благодарность Ральфа. Эта мысль мне совершенно не понравилась, и я отмела её с негодованием. Какая глупость: ведь, если бы Бранко нужно было вернуться в Европу, он бы просто взял и вернулся, без этой ссоры с Ирэн и Карлом, без авантюры с вызволением меня из больницы, без вчерашней изматывающей дороги!
Но я всё-таки спросила:
– А разве ты не можешь уехать с Руси без помощи Ральфа? Как-то же ты въезжал и выезжал раньше?
Бранко невесело усмехнулся:
– Вот чем ты слушаешь? Русь ужесточила въезд и выезд для иностранцев! Я и раньше находился здесь не совсем легально, и если по морю из Оазиса можно было кататься туда-сюда через своих людей в одесской таможне, то сейчас сделать этого без помощи Ирэн или Карла я не смогу.
– То есть… – Я напрягла память, пытаясь собрать в кучу всё, что слышала о таких вещах раньше. – Ты вроде как нелегал? Подлежишь депортации?
Бранко посмотрел на меня почти с жалостью:
– Ох, бэби… если бы всё было так просто: взяли и депортировали. Я гражданин Евросоюза, незаконно находящийся на руссийской территории. По закону времён железного занавеса, считай, шпион.
Я невольно присвистнула, чем удивила саму себя – никогда не умела толком свистеть.
– И что будет, если тебя поймают?
– Ну… – Бранко вздохнул. – Документы я с собой не взял, не дурак, так что, учитывая мой безупречный русский, есть шанс, что меня вместе с тобой примут за простого бродягу. Отправлюсь в колонию-поселение, пожалуй.
– И я тоже?
– Сколько тебе сейчас? Четырнадцать? Нет, ты скорее в приют.
– На мне поджог церкви.
– Тогда расстрел.
Я уставилась на Бранко, открыв рот, и, только заметив, как ползёт вверх уголок его рта, поняла, что это была шутка. Мы нервно расхохотались и хохотали добрых пару минут, после чего напряжение заметно спало.
– Ладно, – Бранко завёл мотор и сдал назад, заставив машину медленно выбраться из кустов, куда мы её вчера так тщательно спрятали, – не надо о плохом. Лучше будем надеяться, что добрый дядя Ральф потянет за нужные рычаги и вытащит нас отсюда.
Вытащит нас отсюда… Я смотрела на хлещущие по лобовому стеклу ветки и размышляла, как лучше сказать Бранко о том, что дальше нам с ним не по пути. Спокойствие и даже радость, с которыми я проснулась утром, объяснялись одним простым фактом – я по-прежнему не знала, что мне делать дальше, зато точно знала, чего делать не надо.
– Бранко. Я никуда не поеду, даже если Ральф сможет это устроить.
Парень повернулся ко мне всем корпусом, казалось, совершенно забыв, что находится за рулём.
– В смысле? Что значит – не поедешь? Разве ты не хотела на Запад?
Я вздрогнула. Неясные подозрения вернулись. О нашей с Яринкой детской мечте убежать в далёкие чудесные страны-где-всё-можно, знал только Ральф.
– С чего ты взял, что я этого хотела? – Мой вопрос прозвучал так резко, что мог показаться даже враждебным, и брови Бранко недоумённо приподнялись.
– На Запад хотят все девушки Оазиса, – отозвался он, пожав плечами. – Я думал, ты не исключение.
Мне снова стало стыдно за свою подозрительность, и я виновато подтвердила:
– Не исключение. Но я не могу оставить здесь Яринку.
– Это та рыженькая, которая убежала с сыном Бурхаева? – оживился Бранко. – Ну и кипеж был! Скажи, ведь там без тебя не обошлось, верно?
– Верно, – подтвердила я и злорадно вернула Бранко его же сказанные мне вчерашним вечером слова: – Но если тебе чего-то не говорят, значит, так и задумано.
Бранко развёл руками, признавая справедливость моего ответа, снова положил их на руль. Спросил:
– Так ты знаешь, где сейчас твоя подружка? Хочешь взять её с собой на Запад? Думаешь, Доннел станет помогать ещё и ей?
Ничего такого я не думала. Я не думала даже, что Ральф станет помогать мне. Бранко – возможно, судя по тому, что их объединяет пусть не дружба, но какие-то общие дела, о которых мой спутник предпочитает не распространяться. Но кто такая я? Всего лишь игрушка, развлечение, очередная забава на досуге. И заплаченные за меня Доннелом деньги никак не доказывают серьёзности его намерений, скорее наоборот. Пусть я до сих пор не знаю, кто такой Ральф, но могу догадываться, что денег у него, как у дурака фантиков, и он может, особо не напрягаясь, тратить их на что угодно, в том числе и на содержание малолетней наложницы. Но одно дело тратить деньги, а совсем другое – наживать проблемы с законом.
Впрочем, кто его знает. Ральф так и остался для меня тёмной лошадкой. Может быть, он и согласится вытащить вместе со мной ещё и Яринку: вдруг для него это тоже ничего не стоит? Но я не видела Ральфа долгие месяцы, его образ потускнел в моей памяти, благодарность и привязанность, что я испытывала к нему, почти развеялись, а неожиданно полученная свобода кружила голову. Ральф же был частью прежней жизни, частью Оазиса, частью унизительной неволи, возвращаться к которой мне совершенно не хотелось даже в мыслях.
Поэтому и думала я сейчас о другом.
О сосновом лесу где-то далеко отсюда. О старой поваленной сосне и ямке под ней. О нашем с Яринкой уговоре…
– Мне не нужна помощь Ральфа, – ответила я, глядя на текущую под капот бесконечную дорогу. – Мне нужно в Москву.
Парень удивлённо покосился на меня. Пожал плечами:
– А мы туда и едем.
После того как выяснилось, что нам с Бранко по пути, я заметно расслабилась. Скажи он, что собирается куда-то в другое место, было бы совершенно непонятно, что мне делать дальше. Добраться одной до приюта (а ведь я даже понятия не имею, по какому адресу он расположен) без документов, без денег, без транспорта, не будучи даже совершеннолетней, – немыслимо. Честно говоря, наверное, пришлось бы или просить Бранко всё-таки оказать мне посильную помощь, или отправиться с ним, а там будь что будет. Но, к моему счастью, Бранко тоже решил пробиваться в столицу.
– Есть там у меня… не друг, но, скажем, хороший знакомый, – пояснил он мне, уверенно ведя машину по прямому, как стрела, шоссе. От гор, окружающих Новоруссийск, не осталось и следа: теперь мы следовали по плоской, как стол, равнине. – Через его телефонную связь я бы смог выйти на Ральфа и быть уверенным, что разговор не прослушивается.
– Кто этот человек? – спросила я, рассудив, что, должно быть, услышу о большой фигуре, но Бранко лишь досадливо мотнул головой:
– Неважно. Главное, чтобы мы вообще сумели до него добраться. У меня нет документов, о тебе и говорить нечего. Если какому-нибудь скучающему патрульному на дороге вздумается нас остановить – это конец.
Я ничего не ответила. Мне не нравилось то, как мы с Бранко, несмотря на всё, что нас теперь объединяло, остаёмся закрыты друг для друга. Хотелось стать друзьями, услышать от него правду о Доннеле, об их общем прошлом, о том, на какую именно помощь от него нам можно рассчитывать. В свою очередь, я бы с удовольствием поделилась своими чаяниями, всем тем, что держала в себе. С тех пор как рядом не стало ни Яринки, ни Ральфа, одиночество измотало мою душу, я остро нуждалась в ком-то, с кем можно поговорить откровенно, рассказать о страхах и надеждах, о своей усталости и разочарованиях… о том, как ужасно было удерживать под водой отвратительно подёргивающуюся голову Ховрина.
Но Бранко молчал и выглядел совершенно равнодушным, и я молчала тоже.
Ближе к полудню мы выехали к широкой реке, на высоком противоположном берегу которой стоял белый город.
– Ростов-на-Дону, – сказал Бранко, и я кивнула.
Благодаря чтению и занятиям в библиотеке Оазиса мне была неплохо знакома карта Руси, поэтому уточнять что-либо не пришлось. Кроме одного:
– Как долго осталось до Москвы?
Парень задумался.
– Боюсь, придётся ещё раз встать на ночёвку и несколько раз заправиться. Я не хочу ехать по федеральным трассам, слишком опасно. Придётся искать обходные пути.
Мне это мало о чём сказало, кроме того, что к нашему с Яринкой тайнику я попаду ещё не сегодня и не завтра. Ну и ладно, после стольких месяцев ожидания пара дней погоды уже не сделает.
В пригороде Ростова-на-Дону мы остановились у магазина. Я осталась в машине, чтобы не привлекать внимания людей своим новоприобретённым изъяном – огромным родимым пятном на лице. Не говоря уже о спутанных волосах с засохшей на них кровью из пореза и разбитых опухших губах, что также могло насторожить законопослушных граждан.
В магазине, кроме небольшого запаса еды, Бранко купил атлас дорог, и дальше мы двинулись уже увереннее. День, в отличие от вчерашнего, выдался солнечный, почти по-летнему жаркий, и ни о чём плохом не думалось. Я сидела на пассажирском сиденье, откровенно наслаждаясь путешествием, так не похожим на то, что мы с Яринкой проделали два года назад. Земля, прекрасная и бескрайняя, разворачивалась передо мной, и теперь восхищаться ею не мешали ни голод, ни жажда, ни сводящий с ума грохот несущегося товарняка, ни резкий встречный ветер. Я видела поля и леса, реки и озёра, города и деревни, людей и животных. Я слышала звон ручьёв и мычание стад, рёв мотоциклов и свист ветра в проводах, таких же бесконечных, как дороги, над которыми они протянулись. Я думала обо всём том, что случилось со мной за недолгих четырнадцать лет жизни, и находила некое утешение в огромности всего окружающего, ведь что значит одна неудавшаяся судьба в таких масштабах?
На ночь мы остановились на берегу безымянной речушки, в которой оба худо-бедно смогли ополоснуться. Я, наконец, смыла с волос засохшую кровь, расчесала их, заплела в простую косу и стала выглядеть почти прилично, если, конечно, не обращать внимания на покрытое синяками лицо и опухшие губы. После плесканья в ещё по-весеннему холодной воде, мы долго отогревались у костра. Приготовили на нём ужин, расстелили спальники, легли под ясным на этот раз небом, где уже проступили первые бледные звёзды. В течение дня мы мало разговаривали: Бранко был сосредоточен на дороге и погружён в какие-то свои мысли, меня слишком увлекла картина разворачивающихся вокруг бескрайних просторов, отвлекаться от неё не хотелось. И сейчас, когда в темноте смолкло потрескивание огня и слышался только плеск воды в речушке, тоже повисла тишина.
Первым нарушил её, как ни странно, Бранко. Возможно, и его тяготила наша закрытость друг от друга, странные отношения, когда дорога и опасности на ней – общие, но цели разные. Или он просто боялся навлечь на себя гнев Ральфа в том случае, если потеряет меня где-нибудь по пути, кто ж его поймёт!
– Слушай, бэби… Дайка, – сказал Бранко. – Тебе не кажется, что твои планы несколько… хм-м… что ты не знаешь, что делаешь?
– Почему не знаю? – сонно возразила я. – Очень даже знаю. Ты ведь сказал, что адрес приюта выяснить не проблема, стоит нам лишь выйти в интернет.
– Ну, выяснишь ты адрес, допустим. – Судя по звукам по ту сторону кострища, Бранко приподнялся на своём спальнике. Голос его звучал убедительно, даже взволнованно. – Допустим, доберёшься до этого вашего тайника. А он окажется пуст! Что ты тогда будешь делать?
Об этом я тоже думала. Точнее, старалась не думать, но воображение снова и снова возвращало мне картину того, как я запускаю руку под поваленную сосну, в прохладу сырой земли… и не нахожу там ничего, кроме ломких прошлогодних листьев.
Что я буду делать? Хороший вопрос. И отвечать на него придётся именно тогда. Не завтра утром. Не следующей ночью. И уж тем более не сейчас. Сейчас все мои мысли были сосредоточены на том, чтобы просто суметь добраться до приюта. И пусть я знала, что находится он под Москвой, всегда находился и никуда не денется до моего появления, но сам факт возвращения туда казался мне почти невероятным. Словно предстояло совершить путешествие не только в пространстве, но и во времени.
Словами всего этого я объяснить не могла, поэтому сказала просто:
– Тогда и будет видно, что делать.
– Ребёнок… – протянул Бранко тоном глубокого разочарования. – Взять бы тебя за шкирку и притащить Доннелу…
– Последнего, кто пытался тащить меня за шкирку, я утопила, как… – Хотела сказать «как собаку», но стало неприятно. Что плохого кому сделали собаки, за что их топить, да ещё сравнивать с Ховриным? Поэтому договаривать я не стала, и фраза повисла в воздухе.
Бранко хмыкнул:
– Смотрю, ты очень быстро привыкаешь к свободе. Так нельзя. Полной свободы всё равно не существует.
Я вспомнила синие, покрытые тайгой сопки до самого горизонта и только улыбнулась в темноту. Что может знать о свободе человек, с самого рождения заключённый в железобетонные клетки городов?
– Где мы находимся сейчас? – спросила я у Бранко, чтобы сменить тему.
– Между Воронежем и Липецком, – отозвался он. – Если дальше всё пойдёт нормально, то завтра к вечеру будем в Москве.
Я закрыла глаза и попыталась вспомнить Москву, которую видела только однажды, когда меня и других детей из Маслят везли через город из аэропорта в приют. И запомнилась она мне, ребёнку бескрайних и безмолвных лесов, одним сплошным грохочущим и двигающимся кошмаром. Конечно, потом я не раз видела Москву на фото и по телевизору и поняла, что это хоть и очень большой и суетливый, но по-своему красивый, даже изящный город, в котором наверняка многим совсем неплохо живётся. Но разве для нас с Бранко Москва не таила опасность?
– Как мы в Москве? Там же полно полицейских. Машину остановят и…
– Машину придётся оставить, – с явным сожалением ответил Бранко, – по Москве будем передвигаться на общественном транспорте.
– А мне-то зачем в саму Москву? – осторожно озвучила я внезапно пришедший в голову вопрос. – Может, я сразу к приюту?
– А где приют? – Кажется, Бранко разозлила моя твердолобость. – Сначала нужно узнать его адрес, сделать это можно в интернете, а интернет будет только в Москве, у моего знакомого! Туда и двигаем.
Я задумалась, припоминая всё, что слышала о возможностях всемирной паутины.
– Разве ты не можешь зайти в интернет с телефона?
В темноте видно не было, но по голосу Бранко чувствовалось, что он закатил глаза.
– Бэби, мой телефон, как и ноутбук, остался в Оазисе! Податься в бега и взять с собой вещь, по которой тебя запросто можно отследить, – это верх идиотизма!
Я мысленно добавила ещё один пункт о внешнем мире в длинный список того, что нужно накрепко запомнить и никогда не забывать. И снова подумала, как всё-таки прав был Ральф, когда говорил об отсутствии у меня хоть какой-то социализированности. Но из упрямства всё-таки буркнула:
– А разве нельзя купить новый телефон?
Кажется, Бранко снова закатил глаза.
– На Руси для того, чтобы купить телефон и сим-карту к нему, нужны паспортные данные!
Захотелось постучаться лбом о землю. Боже, сколько же понадобится времени, чтобы мне хоть как-то начать разбираться в том, по каким правилам живёт общество?
И я хотела уже перестать задавать вопросы, дабы своей неосведомлённостью не злить Бранко ещё больше, но мысль о Москве почему-то пугала, и я не выдержала:
– А может, лучше ты в Москву один поедешь? А я подожду тебя где-нибудь…
На этот раз Бранко не счёл нужным даже пытаться скрыть раздражение:
– Дорогуша, ты знаешь, что такое Москва? Это огромный город и не менее огромный пригород! Где ты там меня подождёшь? В каких-нибудь кустах у дороги? А потом мне хрен знает сколько пилить обратно до этих кустов? Ночевать тоже в кустах? Учти, остановиться в гостинице мы не сможем, потому что и там нужен паспорт! Так что любые лишние телодвижения и промедления нам совсем ни к чему. Важно как можно быстрее добраться до моего… знакомого, а уж у него мы какое-то время будем в безопасности. Он разрешит пожить у себя несколько дней.
– Мне нельзя жить! – быстро возразила я. – Мне надо к приюту.
– Да хоть переночуешь нормально, неугомонная!
Я чувствовала, что Бранко чего-то недоговаривает, где-то юлит. Ему почему-то очень не хотелось даже на время оставлять меня одну.
– Всё-таки не понимаю, почему ты не можешь поехать в Москву без меня. – Я снова попробовала закинуть удочку. – Всё равно же оставишь машину где-то за городом, а потом вернёшься за ней? Я бы могла…
– Нет! – рявкнул Бранко и, кажется, даже стукнул кулаками по земле.
Я демонстративно надулась.
– Ты не думаешь о том, что в городе на меня все будут пялиться? Может, я стесняюсь в таком виде? Сам нарисовал мне это уродство на лице…
Но хитрость не прокатила. Бранко только махнул рукой:
– Рассказывай! Застесняешься ты, как же. Я бы ещё поверил, что ты опасаешься излишнего внимания, но что комплексуешь из-за родимого пятна – смешно. Только не ты.
Его слова мне неожиданно польстили. Выходит, не выгляжу я дурочкой, а? Не произвожу впечатления содержанки-пустышки, зацикленной на своих внешних данных? Уже неплохо.
Эту ночь я тоже спала хорошо. И снился мне совершенно сумасшедший сон-калейдоскоп, в котором с дикой скоростью крутились, перемешивались и составляли самые безумные узоры разноцветные осколки моей жизни. Но больше всего запомнился почему-то Ральф. Точнее, его глаза, то тёпло-карие, цвета крепкой заварки, то холодно-чёрные. Среди других осколков-эпизодов они встречались чаще всего, и проснулась я с мыслями о нём. Даже по уже забытой привычке лениво перекатилась влево, ожидая, что сейчас прижмусь боком к твёрдому мужскому телу… но вместо этого почувствовала лишь зябкий утренний воздух в прорези спального мешка. Проснулась окончательно. Села, растерянно моргая.