Loe raamatut: «Сад твоей души»

Font:

* * *

Посвящается памяти моего отца архитектора Петра Сергеевича Прохорова

Был один из тех туманно-сумеречных дней, которыми так славится Петербург. Когда, кажется, что город будто растворяется в накрывшей его дождевой дымке. И ты тоже постепенно и неумолимо растворяешься вместе с ним, чувствуя, как со временем становишься все более и более бестелесным и уже не идешь, а плывешь вдоль улиц, которые больше похожи на старые выцветшие декорации.

В такую погоду хочется сидеть в уютном кафе и не спеша наслаждаться горячим шоколадом. Смотреть в окно на бегущих куда-то и зачем-то людей, медленно потягивая маслянисто-терпкий напиток.

И в один из таких призрачных дней, а если быть точной, то 29 ноября, я, выйдя из кафе, шла в начале Невского проспекта. Настроение было праздничное. Накануне мною была окончательно собрана, дописана и сдана в издательство книга о применении старых методов ландшафтного проектирования в наше время. Гонорар издательство мне уже выплатило, и появилось достаточно свободного времени, которое я еще не знала, как использовать. В голове крутились абсолютно разные мысли: обновить гардероб, сходить в солярий, поплавать с дельфинами или отправиться в путешествие по Египту. Я давно мечтала подняться на теплоходе вверх по Нилу, от Каира до Асуана, неспешно осматривая его исторические достопримечательности.

И вот в этот день, который не предвещал никаких приключений или открытий, я нашла их в гравюрном отделе «Старой книги» на Невском проспекте. Но оказалась я там не случайно. Все было привычно будничным. В период работы над своей книгой у меня появилась привычка обходить букинистические магазины, где продаются старинные гравюры. Иногда удавалось найти ранее не встречаемые изображения с видами парка или партера старой русской усадьбы, слишком незначительной, чтобы о ней упоминалось в классической монографии по истории садово-паркового искусства. Частично я использовала их в своей книге. А также такая гравюра, вставленная в раму, – прекрасный подарок кому-нибудь из друзей.

Но помимо профессионального интереса мне нравится и сам процесс просмотра работ, когда ты неторопливо перекладываешь один лист за другим. Листы вставлены в папки из прозрачного пластика, которые в полураскрытом виде лежат на козлах из мореного дуба. Больше всего я люблю рассматривать, держа в руках, классическую японскую гравюру. Хиросигэ, Хокусай, Куниесе… Меня завораживает сочетание лаконизма и простоты с изысканностью, присущее работам этих мастеров.

В тот памятный день, подойдя к старым гравюрам, я, не спеша, стала их перебирать. Неожиданно мое внимание привлек один лист. Автоматически я уже переложила его в сторону, но потом снова взяла в руки и стала пристально разглядывать. В первый момент я не поняла, что было на нем изображено. Сначала мне показалось это изображением какого-то барельефа, но при более внимательном изучении стали проступать необычные символы на самом рисунке и надписи вокруг него. Единственное я знала точно: один из символов в левом верхнем углу листа над латинскими надписями, который и привлек мое внимание к этой гравюре, я видела уже раньше. Но где и когда, этого я вспомнить не могла. Да и для изображения барельефа рисунок был слишком темным и, я бы даже сказала, каким-то мохнатым.

«План партера!»

Мысль была абсурдной, но ее подтверждала надпись в левом нижнем углу гравюры, в переводе с латыни означавшая «Сад твоей души»! Сам план партера был настолько непривычен, что моих знаний для определения его возраста и назначения было недостаточно. Но это только подогревало интерес к этой весьма странной на вид гравюре. А так как я предпочитаю не отступать перед возникающими передо мной загадками, то я заплатила за свою находку и, положив ее в папку, вышла из магазина.

В моей голове мысли зароились, как осы в жаркий летний день над клубничным вареньем. Но взяв себя в руки, стала обдумывать план боевых, как я тогда подумала в шутку, действий. И как показали дальнейшие события – была недалека от истины. Но вернемся к началу.

Выйдя из магазина, я не спеша пошла вдоль Адмиралтейского проспекта к дому, пытаясь определить вопросы, на которые надо было найти ответы: кто, когда, зачем и почему? И в этот момент у меня в сумке зазвонил телефон.

– Здравствуйте, Надежда Сергеевна, – произнесла я, определив по номеру, что звонила редактор моей книги.

– Оленька, иллюстративный материал, предоставленный вами прекрасен, – защебетала редактор, – Но вы знаете, на кафедре садово-паркового строительства в Лесотехнической академии хранится коллекция гравюр ныне, к сожалению, покойного профессора Громова Бориса Юрьевича. И я могу договориться с заведующей кафедрой, чтобы вам разрешили ее посмотреть. Может быть, вы найдете интересный материал. Время есть. И при верстке текста появились свободные места для дополнительных иллюстраций. Вот я и подумала, что вам будет интересно. И для себя, и для книги. Ну, значит, я договариваюсь. О времени созвонимся позднее, когда я договорюсь с Академией. Более вас не отвлекаю. Всего хорошего.

И не дожидаясь моего ответа, она повесила трубку. Впрочем, это было в ее манере, но я к этому уже привыкла и не обращала внимания на столь экстравагантное поведение.

В тот момент, отключая телефон, я и представить, не могла, что знакомство с коллекцией гравюр профессора Громова станет первым шагом на пути к разгадке тайны моей необычной покупки.

Вечером, устроившись на диване вместе со своею находкой и вооружившись лупой, я стала внимательно ее изучать. Работа действительно оказалась необычной: символы, знаки, надписи на латыни. Но мне не давала покоя мысль, где и когда я могла видеть символ в виде креста со стилизованным изображением какого-то цветка по центру. Встав с дивана, я пошла на кухню налить себе гранатового сока и насыпать своему сиамскому коту корма, как вдруг остановилась. Я вспомнила! Я вспомнила, где видела этот знак!

Год назад мой знакомый попросил провести атрибуцию одного портрета, выполненного в технике офорта. И рассматривая эту работу вместе с Виктором Ивановичем, сотрудником Эрмитажа, я обратила внимание на медальон, висевший на груди у мужчины на портрете. Но так как в то время мои мысли были заняты моей книгой, то я не спросила у Виктора Ивановича, что это за медальон. Да и весь рассказ слушала невнимательно и быстро ушла, оставив его наедине с заказчиком.

– Ну что же, кажется, я давно не навещала Виктора Ивановича, – сказала я своему спящему коту.

На следующий день, взяв с собой ксерокопию моего партера, я направила свои стопы в сторону Эрмитажа. Мне нравится гулять по Адмиралтейской набережной. Когда, не торопясь, идешь от здания Сената и Синода, то можешь по достоинству оценить все величие города на Неве. Чем ближе подходишь к Эрмитажу, тем сильнее разворачивается окружающая тебя панорама, и когда переходишь Дворцовый проспект, то картину, которая раскрывается перед тобой, уже трудно передать. Мосты и здания кажутся парящими в воздухе, так как невозможно определить, где заканчивается небо и начинается вода.

Виктор Иванович встретил меня на Иорданской лестнице, и мы сначала прошли по парадным залам, а потом поднялись на самый верх к нему в кабинет.

– Ольга Николаевна, голубушка. Проходите, проходите. Всегда рад. С чем пожаловали? – спросил меня гостеприимный хозяин, наливая мне кофе.

Некоторое время мы вели непринужденную светскую беседу, обсуждая последние новости в мире питерского искусства, – мне было неудобно сразу же в лоб задавать свой вопрос.

– Виктор Иванович, вы помните тот гравюрный портрет, который я приносила вам на экспертизу год назад по просьбе моих знакомых? Вас еще заинтересовали символы вокруг портрета, – спросила я, решив, что тянуть уже нельзя.

– Да, да, помню. А почему вспомнилась эта история, Оленька? – удивился Виктор Иванович.

– Просто в течение всего нашего разговора я любуюсь работой Рембрандта, что напечатана на афише к выставке «Рембрандт – гравер». Она висит у вас за спиной, – неожиданно для самой себя сказала я, так как меня удивил взгляд Виктора Ивановича, когда я упомянула про портрет.

– Да, да, работа очень интересная, – стал говорить Виктор Иванович, внутренне подобравшись. – Знаки розенкрейцеров. И на груди у него медальон. Один из Великих магистров, а возможно, и сам Христиан Розенкрейц. Существует одна гипотеза, что на работах Альбрехта Дюрера, посвященных Святому Иерониму, изображен Христиан Розенкрейц. Я даже рассматриваю эту идею в своей статье, посвященной истокам и становлению западноевропейского графического портрета XVI–XVII веков. И там, кстати, этот портрет приведен. А насколько я помню, Дюрер занимает первое место в вашем пантеоне художников.

– Но, к сожалению, у меня пока нет эрмитажного сборника за этот год.

– Возможно, я смогу презентовать экземпляр.

Виктор Иванович долго копался в стопках книг и журналов, которые занимают практически все свободное место в его кабинете, переходя от одной стопки к другой. Радостно крякнув, он достал искомый сборник и, протягивая его в мою сторону, стал пробираться обратно к своему столу. Что было делом нелегким. Компьютер уже давно вошел в нашу жизнь, облегчая работу, но количество книг в кабинетах моих знакомых от этого не уменьшилось.

Наконец-то сев за свой стол, он раскрыл сборник на своей статье, чтобы поставить автограф, и, увидев тот портрет, неожиданно ушел в себя.

– А история с той гравюрой вышла странной. Вы разве не знаете? Спустя неделю владелец работы погиб в автомобильной аварии. Хотя это, может, и не имеет к ней отношения. В жизни всякое бывает. Но…

– И… – решилась я спросить после долгого молчания.

– Оленька, история имеет привычку возвращаться. Мы считаем, что ни тамплиеров, ни масонов, ни розенкрейцеров более не существует. Но это не так. История всегда с нами, – говорил Виктор Иванович с несвойственной ему патетикой. – Нельзя вторгаться в эти сферы без дозволения. И я не знаю, почему спустя год вы об этом спрашиваете, но мой вам совет, Ольга Николаевна – выбросьте это из вашей головы. Вы прекрасный искусствовед, только что сдали книгу. Отдохните. Съездите за границу. Все это не стоит вашего внимания.

– А я собираюсь в Египет, – ответила я, все с большим удивлением глядя на Виктора Ивановича.

– А вот и прекрасно. Ольга Николаевна, – как-то искусственно проговорил Виктор Иванович, – Попытайтесь там найти следы садово-паркового искусства древних египтян.

– Я непременно воспользуюсь вашим советом, когда буду гулять по пескам около храма царицы Хатшепсут, – попыталась сострить я. – Не смею вас больше задерживать. Куча дел. И большое спасибо, Виктор Иванович, за статью.

И взяв сумку, покинула кабинет, оставив Виктора Ивановича со своими мыслями, так и не показав ему своей находки.

Быстро сбежав по служебной лестнице, я вышла на Дворцовую набережную.

– Вот это да, – единственное, что я смогла сказать сама себе, кутаясь от пронизывающего ветра с мелким, моросящим дождем. Реакция Виктора Ивановича на мой, казалось бы, совсем безобидный вопрос была неоднозначной. И от чего меня отговаривать, если я пока ничего и не делаю? Смысл этого я понять не могла.

Дождь стал крупнее, и пришлось открыть зонт, хоть он и не спасает при порывистых питерских ветрах, дующих с Финского залива. Но, как ни странно, дождь подействовал на меня благотворно, и мои мысли стали принимать более конструктивный характер. Розенкрейцеры. Масоны. Мои знания по этому вопросу были нулевыми. Значит, нужно восполнить пробелы. И я пошла в сторону ближайшего книжного магазина.

Выйдя к Невскому, я решила, что правильнее будет пойти к каналу Грибоедова, тогда можно посетить сразу три книжных магазина – «Буквоед», «ДВК» и недавно открывшийся после ремонта Дом книги, располагающийся в бывшем здании компании Зингера. Я хотела найти книги, которые дали бы мне представление о том, с чем я все-таки столкнулась.

Но не тут-то было. Промочив насквозь замшевую куртку, проголодавшись и устав, я смогла купить только одну книгу. Да, обилие товаров еще не гарантия, что ты сразу обретешь то, что тебе надо.

Результатом моего похода стало приобретение толстенного тома под названием «Полная энциклопедия символов». Этот талмуд отвечал моим требованиям: просто, доходчиво и наглядно. А что касалось розенкрейцеров и масонов, то таких книг я вообще не нашла.

«Ну хоть что-то, – думала я, идя по направлению к дому в сумерках, которые в это время года рано опускаются на Петербург. – Начнем с малого».

Вечером, после легкого ужина в компании моего кота, я опять вернулась к моей таинственной находке, которая все больше притягивала меня к себе.

В первую очередь я решила сделать максимально крупное изображение всех символов. С помощью компьютера и принтера я распечатала каждый символ на отдельном листе. К этому добавила и надписи, хотя мои познания в латыни весьма низки, в школе нам ее не преподавали. И разложила эти листы на полу вокруг дивана, на котором я расположилась вместе с энциклопедией.

Но результат моей многочасовой работы оказался почти нулевым. Кроме символа, который и привлек мое внимание к этой работе – это оказалась каббалистическая эмблема ордена розенкрейцеров, в которой роза символизирует божественный свет Вселенной, а крест – земной мир страданий, женское начало и мужское, материальное и духовное, – я не смогла определить больше ничего. К этому можно добавить краткую справку по истории общества розенкрейцеров. И это все. Но, с другой стороны, я теперь знала, что братство розы и креста было создано Розенкрейцем в 1407 году, после его паломничества в шестнадцатилетнем возрасте на Святую землю и странствиям по Ближнему Востоку. Целью братства было распространение древних мистических учений и исцеление страждущих. Скончался Розенкрейц в возрасте 106 лет.

– Не густо. Если это все, то я зашла в тупик, – пожаловалась я своему коту. – Мне это не решить, как это ни печально.

Настроение упало до нуля. И я подумала, как все-таки в каждом из нас сильна тяга к приключениям и всякого рода тайнам, которая наиболее примитивно проявляется в решении ребусов и сканвордов.

Из грустных мыслей меня вывел телефонный звонок, хотя был уже первый час ночи.

– Кто это может быть? – сказала я коту и, найдя свои тапки, пошла к телефону.

Звонила редактор.

– Ольга Николаевна, простите великодушно за столь поздний звонок, – оправдывалась Надежда Сергеевна. – Весь день крутилась как белка в колесе и забыла вам позвонить по поводу Лесотехнической академии. Вас ждут завтра, то есть уже сегодня, к часу дня. Встретят у главного входа и проведут на кафедру. Заведующая кафедрой Анна Анатольевна обещала вам всякое содействие. Ну, желаю удачи.

– Спасибо, Надежда Сергеевна, постараюсь оправдать ваши ожидания, – ответила я, и повесила трубку.

– Ну что же, хватит предаваться унынию, надо работать. Моя книга важнее, чем эта загадочная гравюра, – сказала я своему мирно посапывающему коту, но думала совершенно наоборот.

Утром, положив в сумку цифровую фотокамеру и все необходимые инструменты, я поехала на встречу.

Парк Лесотехнической академии был по-осеннему мрачен и безлюден. Белое здание Академии едва виднелось сквозь черные стволы деревьев, сливаясь с таким же белесым небом. После ночного дождя на его дорожках стояли большие лужи, и приходилось перепрыгивать через них, чтобы не промочить ноги.

Лаборант кафедры, как и говорила Надежда Сергеевна, встретила меня в главном вестибюле и проводила на кафедру, так как в Академии, как и в любом другом старинном учебном заведении с обилием лестниц и длинных коридоров, заблудиться очень легко.

– Здесь не обойтись без нити Ариадны, – пошутила я, – мне бы потом найти дорогу обратно.

– О, не волнуйтесь. Как освободитесь, я провожу вас к выходу, – ответила лаборант.

После спусков, подъемов и продолжительных переходов мы наконец-то подошли к кафедре. Анна Анатольевна уже ждала меня в своем кабинете. И после короткого делового знакомства мы пошли к кафедральной библиотеке, где и хранилась коллекция гравюр Бориса Юрьевича Громова.

– Гравюры хранятся у нас в том же виде, как и у Бориса Юрьевича, – говорила по дороге Анна Анатольевна. – Хотелось бы изучить их более подробно, может, что-то использовать в электронном виде при чтении лекций для студентов. Но в связи с нашим переездом и ремонтом все недосуг.

– Ну вот мы и пришли. Располагайтесь, как вам удобно. Во времени вы не ограничены. Когда закончите, лаборант проводит вас обратно, здесь действительно можно заблудиться.

– Извините, я на всякий случай взяла с собой цифровой фотоаппарат, если вдруг встретится интересная работа. Можно это отснять? – спросила я. – Фотографирую без вспышки, так что гравюрам вреда не будет.

– Да, да конечно. Если надо, фотографируйте, меня об этом уже попросили, – в дверях ответила Анна Анатольевна. – Извините, совещание у ректора. До свидания.

После ухода завкафедрой я не спеша сняла пальто, повесила его на вешалку и только после этого подошла к столу, на котором лежала папка, приготовленная лаборантом к моему приходу.

Папка, в которой хранилась коллекция гравюр профессора Громова, представляла собой не меньший интерес для исследования, чем гравюры. Это была аутентичная папка конца XIX века, в которой раньше находились цветные литографии, посвященные коронации Николая Второго. Я долго рассматривала саму папку и любовалась конгревами, которые покрывали ее внешнюю часть. И только после этого приступила к изучению собрания Бориса Юрьевича.

Рассматривая листы, я размышляла о том, какие из них можно использовать в моей книге. Встречались очень интересные экземпляры музейного уровня. К таким вещам можно, например, отнести шесть гравюр с видами Ильде-Франс Карла Людвига Фроммеля, который первым в Германии в XVIII веке стал применять технику гравюры на стали; в России эту технику стали осваивать только в начале XIX века. Несколько «Фонтанов» Жиль-Мари Оппенора – архитектора – управляющего королевскими парками эпохи Регентства во Франции в XVIII веке. А также мое внимание привлекли акватинты архитектора Ивана Александровича Фомина, основоположника советской архитектуры. Это были листы к его дипломному проекту «Курзал», относящиеся к дореволюционному периоду его творчества. Учась в Академии художеств, я писала курсовую работу о применении техники офорта в архитектурном проектировании, где упоминала и творчество Фомина.

Да, чтобы собрать коллекцию такого уровня, надо потратить не только много времени и сил, но самое главное – быть настоящим коллекционером, обладающим интуицией, а это дар божий.

Те гравюры, которые могли пойти в книгу, я раскладывала на столе для последующей фотосъемки. Остальные аккуратно складывала в стороне. Положив на соседний стол очередную гравюру, которую тоже решила отфотографировать, я вернулась к папке, чтобы взять следующий лист. И замерла.

– Это невозможно, – сказала я и опустилась на стул, держа в руках лист пожелтевшей плотной бумаги.

В верхнем левом углу гравюры находился символ, который я уже ни с чем и никогда спутать не могла. Каббалистическая эмблема ордена розенкрейцеров. Далее шла надпись на латыни, которую я тоже уже знала наизусть: HORTUS TUUS SPIRITUS.

После того как прошло первое потрясение, я стала пристально разглядывать мою находку. В том, что моя гравюра, купленная мной в букинистическом магазине, и та, которую я держала сейчас в руках, были взаимосвязаны, я не сомневалась. Так как кроме одинаковых символов и надписи на гравюре из собрания Бориса Юрьевича был изображен такой же таинственный партер.

– Надо срочно ехать домой и все обдумать, – вслух сказала я, чтобы прийти в себя.

В первую очередь я решила отснять мою таинственную находку из суеверного страха, что вдруг она неожиданно исчезнет, сделав максимальное количество кадров с разной выдержкой, чтобы получить как можно более четкие снимки. Потом точно измерила в миллиметрах размер оттиска для последующей распечатки его в натуральную величину. Быстро досмотрела оставшиеся гравюры и сняла те, которые решила использовать в своей книге. Закончив с этим, стала аккуратно убирать их обратно в папку, перекладывая каждую гравюру специальной бумагой, как это было у Бориса Юрьевича, благодаря его за такой подарок.

Но оказалось, что это были еще не все сюрпризы, которые приготовил мне профессор Громов.

Последней в папку я убирала свою таинственную находку. Расставаться с ней мне было нелегко, но что поделать.

«Я ее сняла, и она у меня тоже есть», – мысленно утешала я себя.

Закрывая гравюру калькой, я обратила внимание, что к ней прикреплен лист писчей бумаги с рукописным текстом, который я сразу не заметила.

– Вот это да! Сюрприз за сюрпризом, – вырвалось у меня. – Сначала прочтем, а потом его тоже надо сфотографировать.

На этом листе, судя по всему, рукой самого Бориса Юрьевича было написано, что на гравюре предположительно изображен партер старинной усадьбы, которая располагалась среди болот на Ладоге. Усадьба принадлежала фрейлине екатерининской эпохи. Летом эта усадьба была недоступна, а приезжала она в нее еще по зимнему пути и оставалась в ней безвыездно до конца осени.

«Да что заставляло фрейлину вести такой аскетический образ жизни, который никак не соответствовал принятым в то время в высшем свете нормам жизни? – подумала я, складывая гравюры, после того как еще раз все проверила и убедилась, что ничего не забыла и не перепутала. – А теперь как можно быстрее домой».

Я позвала лаборанта, чтобы она закрыла библиотеку и, как обещала, проводила меня до выхода, поблагодарив за уникальную возможность ознакомиться с такой интересной коллекцией. Попросила передать мою благодарность Анне Анатольевне и, вежливо отказавшись от предложенного мне чая, поехала домой.

«Как часто судьба преподносит нам сюрпризы, когда мы этого не ждем, – размышляла я по дороге домой. – Вчера я была в унынии, когда зашла в тупик со своею находкой, а сейчас я пребываю в эйфории. Но надо взять себя в руки, моя голова должна быть ясной, так как, судя по тому, с чем мне уже пришлось столкнуться, эта загадка имеет много подводных камней. Ну что же, от этого она становится еще более притягательной, и мне очень бы хотелось ее разгадать».

Приехав домой, я в первую очередь обратилась к компьютеру, чтобы просмотреть фотографии, которые у меня получились, и сразу же их напечатать. Для обработки их в фотошопе терпения у меня не было.

– Для первого ознакомления качество подойдет, а потом в спокойном состоянии и обработаю, – утешала я своего кота, который терся о мои ноги с требованием паштета, а вовсе не волновался за качество моих снимков. – Ужин у нас откладывается.

Пока принтер печатал листы, я приготовила остальной материал и разложила его вокруг своего рабочего места – дивана, на котором и устроилась, прихватив с собой как оружие лупу.

– Ну что ж, начнем, – сказала я, взяв в руки лист с изображением гравюры из коллекции профессора Громова. – Очень интересно.

Гравюры были похожи, но в то же время отличались. Начиная с того, что на моей гравюре был изображен план партера. А на гравюре Громова он был изображен в перспективе. Форма партера была квадратная, и по главным осям проходили крестообразные аллеи, в центре пересечения на площадке находился гномон – солнечные часы. Сам партер был обнесен стеной, в которой имелось три входа. За центральной стеной, практически на линии горизонта, была изображена усадьба в псевдоготическом стиле. В левом верхнем углу располагалась эмблема ордена розенкрейцеров и надпись HORTVS TVVS SPIRITVS – «Сад твоей души». Справа – из облаков выходящая рука, которая указывала на солнечные часы. И при внимательном изучении символов на партере стало ясно, что моя гравюра является только четвертой частью от всего плана.

– Это почти все, и в то же время ничего, – сказала я своему коту, направляясь на кухню, чтобы поужинать. – Надеюсь, ужин придаст нам веру в свои силы, нам она еще понадобится.

Но мой путь был прерван телефонным звонком.

– Привет, солнышко, это я, – радостно заявила моя подруга Лена. – Ты что, забыла про наш совместный ужин? Все готово, и я тебя уже давно жду.

Я замерла. Ведь у меня это действительно вылетело из головы после сегодняшней находки. Лена живет недалеко от меня, в своей студии, которая находится на Галерной улице за площадью Труда, и мы часто ужинаем вместе.

– Нет, что ты. Я уже бегу. Только покормлю кота, – быстро ответила я, чтобы Лена не подумала, что я действительно забыла.

– Давай беги. А то все остынет. Твой Ромео сам подогреет себе ужин. Мужчины в наше время самостоятельные и в нас как кухарках не нуждаются, – пошутила подруга и повесила трубку.

Мне не очень хотелось отрываться от дальнейших изысканий и идти в гости, но Лена была моей близкой подругой. Мы подружились во время учебы в Академии художеств, где Лена училась на графическом, а я на архитектурном факультетах.

– Долг превыше всего, – говорила я своему коту, насыпая ему корма. – Тебе везет, ты сможешь после ужина снова изучать наши находки. Обо всем интересном доложишь. Я ненадолго.

После прекрасного ужина, приготовленного Леной, мы, захватив с собой чай каркаде, уселись на диване для продолжения нашей болтовни. Садясь на диван, я взяла в руки газету, чтобы отложить ее в сторону. Но Лена неожиданно сказала, что эту газету она приготовила специально для меня.

– Я не читаю газет, – ответила я, продолжая держать ее в руках. – Что за название – «Загадки и тайны истории»?

– Мне приходится их просматривать, ведь Денис является редактором этого издания, – стала объяснять Лена. – А в этом номере есть статья, которая может вызвать твой интерес. Ты у нас являешься специалистом по старинным усадьбам, тебе и флаг в руки.

– О чем ты?

– Смотри. Одно название говорит само за себя. «План парка – карта к сокровищам», – проговорила Лена, возвращая мне газету, уже раскрытую на нужной статье.

– Если ты так настаиваешь, я ее прочитаю. Но дома. Сейчас, после твоего ужина, я не в состоянии что-либо воспринимать, – согласилась я и встала с дивана, чтобы положить газету в сумку.

Было около одиннадцати вечера, когда я решила отправиться домой.

– Подожди пять минут, сейчас приедет Денис, и мы тебя проводим, – настаивала Лена.

– Ну вот еще, человек придет с работы уставший, а ты хочешь, чтобы он пошел меня провожать. Не волнуйся, добегу сама, не первый раз, – успокаивала я свою подругу.

Пока мы препирались, пришел Денис, но вид у него был расстроенный. Мы с Леной переглянулись – что могло такого случиться? Невзирая на специфику своей работы, Денис всегда пребывал в благодушном настроении и не терял чувства юмора.

– Привет, Оль. Уже собираешься? Тогда я не буду раздеваться, мы тебя проводим, – сказал Денис и как-то устало оперся на дверь.

– Да добегу я сама, пять минут – и дома, не делайте из этого проблему, – пыталась я урезонить своих друзей.

Но он махнул рукой и снял с вешалки Ленино пальто, чтобы помочь ей.

– Мне самому надо немного пройтись, в редакции творятся странные вещи. У нас постоянно что-нибудь происходит, специфика тем. Но это пахнет криминалом, – говорил Денис, подавая Лене пальто.

До моего дома мы решили прогуляться по Английской набережной. Тем более – редкий случай! – погода благоприятствовала прогулке вдоль Невы. Был уже конец ноября, но погода стояла не по-зимнему теплой и безветренной, что в Петербурге бывает редко. Мы шли вдоль Невы, обсуждая новую подсветку домов, выходящих на Английскую набережную от здания Сената и Синода до площади Труда. Картина впечатляющая, особенно если смотреть с противоположного берега.

Мост-дублер, который заменял Благовещенский мост, не был подсвечен, и Нева тонула в темноте.

Мы подошли к спуску напротив нашей Академии художеств. Из-за теплого воздуха над Невой стоял туман, и сфинксы казались спящими в облаках.

– У нас произошло убийство, – неожиданно резко сказал Денис, опершись на парапет.

Мы молча уставились на него, слишком неожиданным был переход.

– Лен, помнишь ту статью про клад в парке, ты еще сказала, что надо показать ее Оле, – спросил Денис.

– Да, конечно, я ее как раз сегодня отдала Ольге почитать. А что? Нельзя? – глупо спросила Лена.

– Автора этой статьи вчера сбила машина, насмерть. Свидетели говорили, что машина поехала, когда он стал переходить дорогу. Номера были залеплены грязью, – продолжал Денис, не обратив внимания на реплику Лены. – Но это еще не все. Квартиру Щеглова вскрыли и всё в ней перелопатили. Сегодня приходил следователь, интересовался, чем таким занимался Щеглов. А мы не в курсе. Последнее время он был каким-то нервным, настаивал на срочной публикации своей статьи, а ее и всерьез-то никто не воспринимал.

Мы стояли, глядя на темные воды Невы, которые текли у нас под ногами, и не знали, что ответить.

– Ладно, дамы. Утро вечера мудренее, да и вам уже пора спать, – философски заметил Денис и, взяв нас с Леной под руки, повел в сторону моего дома.

Трагический рассказ Дениса выбил меня из колеи но, я все-таки решила прочитать статью погибшего журналиста этим же вечером.

В своей статье Андрей Щеглов, опираясь на письма агентов тайной канцелярии, которые он разыскал в Публичной библиотеке, высказывал гипотезу, что члены тайного общества, вынужденные срочно покинуть Российскую империю, спрятали свои сокровища в имении, которое располагалось в Петербуржской губернии, но зашифровали путь к ним в плане парка.

– И что ты по этому поводу думаешь, Ромео? – спросила я своего кота. – Звучит не вполне убедительно. Во время и после революции находили разные клады, как бы их бывшие владельцы ни прятали.

Он же, безразлично на меня посмотрев, соскочил с дивана и стал потягиваться прямо на моих материалах, зацепив один из листов.

– Перестань хулиганить, – отчитала я кота, пытаясь вытащить застрявший у него в когтях лист.

Мельком глянув на бумагу, я увидела, что это была заметка Бориса Юрьевича о таинственном партере, которую я сфотографировала в Лесотехнической академии.

– Ты думаешь, что это взаимосвязано? – удивленно сказала я своему коту, который медленно удалялся в сторону кухни с гордо поднятым хвостом и чувством выполненного долга.

Я опустилась на диван и уставилась на листы, разбросанные вокруг.

– Хорошо, Ромео, если мы принимаем твою версию как основную, то что мы имеем на данный момент? Ничего. Тогда необходимо составить список задач, которые надо решить исходя из данной гипотезы. Ты с этим согласен? – Кот сидел в дверях кухни, намывая свои усы.