Loe raamatut: «Мания Беса»
Пролог
Моей душе не обрести покой. Она полна дьявольского огня, который подталкивает меня к необратимому, нашёптывает и соблазняет. Меня знают под кличкой Бес. Многие за глаза называют самим дьяволом. Они боятся. И правильно делают! Но мало кто знает, что я стал таким не по своей воле. Может, это произошло тогда, когда мои родители трехлетним ребёнком бросили меня, совершенно не задумываясь, что со мной будет; или когда мои дедушка с бабушкой отдали меня в детский дом. Никто не даст на это ответ, да и он мне уже давно не нужен.
Лишь одна хрупкая девушка смогла донести до меня истину: главное, никто ты, а что у тебя внутри.
Глава 1
Катриэль
Я проснулась на бетонном полу. Еле-еле разгибая ноги в коленях, с трудом села и плотнее закуталась в меховой полушубок, который уже не грел. Потерла друг о друга ладони и подышала на озябшие не слушающиеся пальцы, пытаясь согреть их. В каком-то ступоре я смотрела на пар, что вырывался из моего рта.
Громко заурчал желудок. Сколько я уже не ела?
Два дня? Три?
Вспомнить точно так и не смогла. Всегда худенькая от природы, сейчас я была настолько изможденна пребыванием в этом месте, что казалось, потеряла половину и так небольшого веса. Почти неделя на воде и хлебе сделали своё дело.
Лязгнула дверь, и в помещение вошли двое мужчин. Их внешность говорила сама за себя. Есть же в природе отталкивающие существа! Такие, например, как ядовитые тропические змеи. Сами они могут быть чёрными, но по центру спины имеют ярко-оранжевые полосы, которые несут в себе предупреждение: опасность. Уйди, не прикасайся!
Так и эти двое.
С лицами, обезображенными шрамами, оспинами, неприятными мутными глазами – весь их вид внушал отвращение.
Я отвернулась в другую сторону, сосредоточив взгляд на каменной стене напротив меня. С каждым днём они становились все наглей, все ближе подбираясь ко мне, как пауки к попавшей в паутину экзотической бабочке. Один из них подошел почти вплотную ко мне и наклонился, отчего я дёрнулась в сторону. Он протянул руку и взял прядь моих волос, пропуская ее между пальцами.
– Волосы, как шёлк… Потрогай, Далмат! – сказал он.
Второй мужчина, что до этого опирался плечом на косяк, оттолкнулся от двери и сразу же направился в нашу сторону.
Я напрягалась так сильно, что онемела челюсть. Тупая боль разлилась по мышцам лица, сводя острые от постоянного недоедания скулы.
– Сегодня ты здесь последний день, – глумливо сказал тот, которого звали, как я слышала, Арбен. – Мы с Далматом не дадим тебе заскучать, маленькая сучка, – растянул он губы в сальной улыбке, обнажая гнилые желтоватые зубы.
Я отшатнулась, когда он, противно причмокивая, потянулся своей клешней к моей груди. Судорожно стянув полы полушубка над грязным тонким платьем, я отползла к стене.
– Я слышал, что эти румынки – ведьмы, собираются по ночам на горе и водят хороводы. Губят людей запросто на раз-два!
Первый мужчина застыл и как-то опасливо на меня посмотрел, выпуская из пальцев мой локон.
– Слушай, да она ещё и рыжая! – делая шаг назад, заметил Далмат. – Прибегаю к защите от тебя, демоница… – забормотал мужчина на албанском языке, уверенный, что я не понимаю.
Вскинув подбородок, я взглянула на них уже смелее. Мне вдруг стало до боли смешно при виде их вытянувшихся, посеревших физиономий. В какой-то момент я даже чуть не расхохоталась, когда эти двое стали пятиться от меня, бормоча молитвы.
– Ты чего так смотришь, девка? – со злостью прорычал Арбен, стараясь скрыть испуг. – Я тебе говорю, она – ведьма, – обратился к другу, отступая поближе к стене. Повернувшись, он принялся ломиться в дверь, остервенело толкая ее плечом.
Не сводя с них насмешливого взгляда, я с интересом наблюдала, когда же у этого чокнутого фанатика хватит ума понять, что дверь-то открывается в другую сторону. Хотят показать, что они верующие, а сами темные, словно в средние века живут. Интересно, какая вера привела их к тем делам, что творятся в этот самый момент? Разве они не понимают, что какому бы богу они ни поклонялись, их ждёт один конец после суда этого самого Бога за их черные деяния? Я вздрогнула, когда кто-то с силой толкнул дверь с той стороны, в результате чего Арбен чуть не слетел с ног. Готовясь снова сражаться за себя и свою честь, я подобралась, но с замиранием сердца увидела своего дядю Антона.
– Дядя! – бросилась в его тёплые объятия, пряча лицо на его груди. Спустя пару мгновений, запрокинула голову, чтобы посмотреть в ласковые родные глаза.
– Ох, погубил я тебя, Катриэль, голубушка моя, – начал он, трясущимися руками сжимая мои острые скулы. – Повелся, старый дурак, на богатство и власть, – вцепившись себе в волосы, сильно дернул их. – Как ты? Худенькая какая… Совсем одни кости остались, – голос мужчины дрогнул, выдавая сильные внутренние переживания.
– Я в порядке, дядя! – попыталась я успокоить родственника. Мне казалось, что это все злая шутка, что вот-вот кто-то зайдёт сюда и скажет, что это так принято у них шутить в этой варварской стране.
– Я всякое за жизнь свою повидал, матушку твою схоронил… – дядя сжал сильно мои руки и с отчаянием продолжил, – но тебя, Катриэль, погубить не дам. На все пойду, чтобы тебя вызволить. Это ведь из-за меня ты тут.
– Все, хватит, дядя! Сейчас не время уже корить себя, – вздохнула я, поёжившись от холода.
Дядя Антон нервно оглянулся и, видя, что никого нет, а дверь плотно заперта, наклонился ко мне.
– Я на все пошёл, чтобы тебя отсюда вытащить, с дьяволом сделку заключил! – сбивчиво зашептал он, убирая в сторону огненно-рыжие пряди моих спутанных волос. Заметив страх в моих глазах, он поспешил успокоить меня:
– Да не бойся ты, глупая! Один бандит, кличка у него Бес, он дал мне порошок. Если ты его вотрешь в язык, то у тебя временно очень замедлится пульс – так, что его толком не прощупать. Ты ещё у меня такая бледненькая, сойдёшь за мертвячку, – закончил он на одном дыхании.
Я с тревогой посмотрела на пакетик с белым порошком, что дядя Антон вынул из ботинка. Сердце стучало, как ненормальное.
Господи, неужели мне придётся добровольно сделать с собой такое?!
Хотя тут же обречённо подумала о том, что в любом случае меня ждёт смерть. А так хотя бы есть шанс, что я останусь жива.
– Как только они подумают, что ты умерла, я потребую отдать мне тело! Скажу, что это традиция наша, и они не смеют оскорбить так румынский народ. Я тебя вывезу, а ты уже в безопасности через время в себя придешь, – дядя настойчиво тянул мне пакетик.
Аккуратно взяв его двумя пальцами за край, я спросила:
– А сколько надо втереть? Весь или какую-то часть?
Мужчина нервно дернулся, как-то недоуменно посмотрел на пакетик с веществом.
– Вот я дураак! – застонал он, схватившись за голову. – Я не спросил, и он промолчал! Что же делать?
Слегка нажав на пакетик, я открыла его и окунула пальцы в содержимое. После этого начала быстро втирать его в десны и язык. Как только порошок исчезал на слизистой, я брала ещё и ещё, пока порошок плотностью не исчез из пакета. Он был совершено безвкусным.
Дядя, нахмурил брови и посмотрел на меня с выражением страдания на лице.
– Сильно противный? – наконец, спросил он, видя, что мое лицо остаётся спокойным.
– Нет! Не волнуйся. Через какое время он подействует? И как долго будет длиться эффект?
– Я так торопился и… – опуская голову, забормотал он в ответ. – Ничего не спросил! Катриэль, девочка, прости меня за все! – опять начал он молить о прощении.
– Дядя, пообещай мне одно! Не дай им сжечь меня, если уж и суждено мне умереть, то я хочу покоиться на своей родине.
– Перестань, Катриэль, что ты такое говоришь, девочка! – дядя Антон замахал на меня руками. – Все будет хорошо – вот увидишь.
Видя мои полные слез и отчаяния глаза, он вдруг очень спокойно произнёс:
– Я узнавал, у них не принято сжигать, не бойся, у них так же, как и у нас, хоронят в гробу. Все будет, как задумано! Доверься мне. Ты мне веришь? – он посмотрел мне в лицо своими добрыми карими глазами.
– Да, дядя Антон! – сказала я, лишь бы его успокоить, чтобы он не терзал так себе душу.
Дядя суетливо положил пустой пакетик обратно себе в ботинок.
– Ну, все, я пойду! Помни, что все будет хорошо! – напоследок сказал он, направляясь к выходу.
Уже у порога он обернулся, посмотрел на меня грустным взглядом и несколько раз постучал по деревянной двери. Она отворилась, и охранник отошёл в сторону, выпуская его из помещения.
Я присела на корточки, пряча свои руки в подмышки, чтобы хоть чуть-чуть их согреть.
А вдруг этот порошок вообще не подействует?!
Вдруг мне придется перенести все пытки, что приготовил для меня Драко?
Он ведь дал ясно понять, что не пощадит виновницу в смерти своего отца. Решив не мучать себя горестными раздумьями о том, что еще не случилось, я умудрилась даже вновь уснуть. Все же человек привыкает к любым условиями и адаптируется к ним.
Мне снился жуткий сон:
Драко стоит на площади, держа меня за руку. Вокруг нас собралась толпа людей, они все кричат и показывают на меня пальцем, а я слышу только одно слово: «убийца!».
Он крепко сжимает мою руку и тащит к сложенному из поленьев и хвороста помосту. У меня совсем нет сил сопротивляться, поэтому я, как тряпичная кукла, тащусь за ним, не поспевая за его широкими шагами.
Он подводит меня к огромному костру, что уже тянется ко мне жаркими языками пламени. Драко подталкивает меня еще ближе.
– Сейчас ты ответишь за то, что убила моего отца! – злость исказила его красивое лицо, а серые глаза полны ярости.
Глава 2
Мою руку обжигает огнём, потом вторую… Как же больно! От этой боли я и проснулась, в панике оглядываясь по сторонам. На какой-то момент сон и явь так переплелись, что я думала будто и правда начинаю гореть в огне. Но я была там же, в камере, чьи каменные стены словно надвигались на меня, грозя раздавить, лишая воздуха. Подняв голову, я посмотрела на решетку под потолком, сквозь которую струился тусклый свет. Чувствуя накатывающуюся волну жара, я сняла полушубок. Почему так жарко, что со мной?! Лицо сильно горело, как в лихорадке… И тут я вспомнила про порошок. Так вот в чем дело! Догадка совсем меня не успокоила. Наоборот, стало ещё страшнее. Застонав от нового приступа боли в суставах, я постаралась встать на ноги. Голова сильно кружилась, грудь жгло огнём, я резко согнулась от колющей боли в сердце, прижимая ладонь к груди.
«Я умираю…» – в панике пронеслась мысль.
Едва переставляя ноги, я шла вдоль стены темницы. Упираясь ладонями в холодные камни, радовалась их шероховатости и неровностям, которые помогали удерживать вертикальное положение.
Шаг, ещё шаг…
В следующее мгновение, влажный под камеры стремительно бросился мне навстречу. Рухнув на колени, я едва успела выбросить вперед ватную руку, чтобы не разбить лицо. Веки стремительно тяжелели, а вместе с этой тяжестью уходили беспокойство и страх. Теперь все равно. Я либо очнусь на свободе, либо умру здесь…
Перед глазами моменты из прошлого. Так вот что имеют в виду, когда говорят «жизнь пролетела перед глазами». Удивительное ощущение…
Вот я, совсем еще малышка, сижу на коленях у матери. Она ласково гладит меня по длинным косам и поет на румынском детскую песню.
«В косы дочке я вплету ленты золотые,
Чтобы путь ей освещали в темноте родные…
Чтобы, милая моя, путь свой сложный просто одолела,
Чтобы, счастье повстречав, не обомлела.
И доверие с любовью рука об руку вели,
Освещая светом путь ей впереди»
Голос мамы становится все тише и тише. Но даже это не расстраивает. Ради этого момента я готова была умирать снова и снова в самых страшных муках…
А теперь я стою на рынке, продавая помидоры с огурцами и не хитрые поделки, сделанные своими руками, чтобы лишнюю копеечку принести домой. Это воспоминание тоже быстро теряет краски, становится расплывчатым. Ему на смену приходит другое. Мама лежит в гробу с синими губами, руки сложены на груди. Тихая и безучастная, к моей истерике. Она не слышит моих рыданий, не видит, как дядя Антон буквально силой выводит меня из комнаты. Душа кричит, захлебывается от боли потери. Пожалуй, единственное связанное с мамой воспоминание, которое я хочу забыть навсегда.
Отключить это в себе, нажать «Delete».
Картинка снова меняется. В дом к нам настойчиво стучатся. Почти не скрывая скупых мужских слез, мой дядя отворяет дверь, приглашая войти в дом мужчину лет пятидесяти с густой темной бородой посеребренной вкраплениями седины. Мне страшно от немигающего взгляда его темных глаз. Он смотрит долго, пристально, оценивающе, словно впитывая в себя мой образ. И от столько явного внимания к своей персоне я заливаюсь румянцем смущения, что покрывает щеки и шею лихорадочными розовыми пятнами.
– Нравится мне твоя племяшка, – говорит мужчина грубым голосом с акцентом, от чего я невольно вздрагиваю. – И страх мне ее нравится. Покорной будет… хорошей женой, – добавляет странный гость.
Его слова одобрения вызывают у меня озноб, словно меня не похвалили, а отругали и опозорили. Мне не уютно под его пытливым взглядом.
Через мгновение и я переношусь в величественности здание, очень давит корсет роскошного белого платья… Волосы мои теперь убраны под платок так, что их не видно. Человек, что ведет меня под руку, больно сжав ладонь, мне почти не знаком. Мы идем туда, где нас объявят мужем и женой.
Теперь я – жена.
Не так я представляла себе свою первую брачную ночь. Я вынуждена дрожать в одиночестве на огромной кровати. Мне страшно. Я с замиранием сердца жду своего мужа-старика, который по словам моего дяди Антона в расцвете сил. По его же мнению – дяди Антона – я глупая и должна радоваться своему замужеству. Радоваться тому, что меня продали за то, чтобы я и вся моя родня катались как сыр в масле. На мои мольбы не отдавать с меня за Бен Ходжа, он утирал бегущие по моим щекам ручьи слез грубыми мозолистыми пальцами и говорил, что потом я все пойму. Я и сейчас не знаю, что должна была понять тогда. Возможно, то, что брак с человеком, что годился мне в отцы, лучше взаимной любви, крепкого молодого тела и обжигающей страсти. Но я так и не приняла того, что никогда не полюблю, не стану любимой, не рожу детей от мужчины, который займет в моем сердце место, что дядя Антон так бесцеремонно отдал Бен Ходжа, мотивируя это тем, что я молода и ничего не понимаю в жизни.
В мою первую брачную ночь муж провел меня по всем кругам ада. Отчасти, в этом был виноват и дядя, но я об этом ему вряд ли когда-то скажу. У меня нет времени думать о нем, потому что мой новоиспеченный муж завалился пьяным в спальню. Он шатающейся походкой направляется к кровати, где сижу я, судорожно прижимая к груди одеяло.
– Ровена, иди сюда! – орет он в сторону приоткрытой массивной двери, а затем достает из-за пояса брюк тонкий нож с резной ручкой и берет апельсин с тарелки на столике у кровати.
Он разрезает фрукт пополам и громко высасывает из него сок, который течет по подбородку и капает на белую рубашку, оставляя липкие желтоватые пятна. Отвратительно! Все это время он не сводит с меня глубоких темных глаз. Его отвлекает пришедшая на крик брюнетка лет тридцати. Ее пышная фигура затянута в ярко-зеленое платье. Округлые бедра, полная грудь, что буквально вываливается из откровенного декольте, сочные губы – женщина была бы красива, если бы не так вульгарна. Ровена вопросительно смотрит на Ходжа, затем, сузив карие глаза, бросает мимолетный взгляд в мою сторону.
– Запри дверь, – приказывает муж, кидая ей связку ключей.
После того, как приказ выполнен, муж резко поворачивается ко мне на пятках.
– Мне не нравится то, что ты строишь из себя фригидную суку, Катриэль! Я этого не потерплю! Ровена, ну-ка, разогрей меня, чтоб жена видела, как надо ублажать своего мужа и повелителя, – продолжая буравить меня тяжелым взглядом, велит он той, которой не должно быть здесь вовсе.
Я с отвращением наблюдаю, как женщина направляется к нему. Кривовато усмехнувшись, она бросает на меня победоносный взгляд, прежде чем обвить его торс руками. Приподнявшись на цыпочки, она потянулась к узким губам моего мужа, намереваясь поцеловать.
– К чему все эти игры, Ровена? – Ходж опускает тяжелую руку на ее плечо, с силой нажимая, что вынуждает женщину опуститься перед ним на колени. – Переходи к самой сути. Мне не терпится, чтобы женушка стала моей во всех смыслах.
Увидев, что Ровена расстегивает ширинку моего мужа, я в ужасе зажмуриваюсь. К сожалению, делаю это уже после того, как любовница извлекает из брюк Бен Ходжа подрагивающий мужской орган. Комнату заполняют противные чавкающие звуки, словно она… Я передернулась, не желая думать об этом.
– Открой глаза! – приводит меня в себя злой властный окрик мужа.
Еле разлепив веки, глотая слёзы, я изо всех сил стараюсь сдержать рвотные позывы, еще сильнее сжимая в кулачках одеяло. Когда муж, небрежно оттолкнув Ровену, направляется в мою сторону, ловлю себя на мысли, что не переживу этого.
Покончу с собой, если этот отвратительный тип коснется меня! Ходж схватил меня за волосы и намотал их на руку. Он так сильно заломал мою голову назад, что я чувствую, как упираются друг в друга позвонки шейного отдела. Мне больно, но я этого почти не чувствую из-за отвращения и страха.
– Все еще не поняла, что мне не нравится твоя кислая физиономия? – он тряхнул меня, усиливая этим движением болевые ощущения в шее. – Придется это исправить. Ты должна улыбаться. Поняла? Поняла, спрашиваю?!
– Да, – еле просипела я, зажатая в неестественной позе, но тут же охнула от боли, когда его кулак обрушился на мою грудную клетку. В какой-то момент мне показалось, что сердце остановилось.
– Улыбайся, Катриэль! Сейчас же! – прорычал Ходж, трясясь от бешенства.
Я послушно растянула губы в улыбке, боясь ещё больше разозлить мужчину. Он резко отпустил меня и сомкнул пальцы на моей шее, сдавив так сильно, что у меня потемнело в глазах. Я забилась в панике от того, что кислород перестал поступать в организм. Пытаясь сбросить руку, мешающую мне дышать, я дернулась, возя ногами по простыни. Мазнув мимолетным взглядом по его лицу, где цвела садистская улыбочка, я практически лишилась чувств от ужаса.
– Немного поиграем. Не бойся, Катриэль. За хорошую жизнь в богатстве и достатке надо платить, – прошипел муж, как змея, нависая надо мной.
Я слышала его словно во сне. В ушах стоял сильный гул. Я хрипела и царапала его ногтями везде, куда могла достать, за что получила хлёсткую пощечину, от чего моя голова дёрнулась в сторону. Когда он оттолкнул мою руку, как надоедливую муху, я стала в панике ощупывать простынь и все вокруг. Неожиданно для себя почувствовала что-то твёрдое, схватив предмет онемевшими пальцами, нанесла несколько хаотичных ударов в голову. Муж моментально разжал пальцы, ослабив хватку. Сделав шаг назад, он схватился за шею и захрипел, словно теперь кто-то душил его, желая отомстить за меня. Я на всякий случай забилась в самый дальний от него угол кровати, опасаясь нового нападения. В следующий момент Ходж словно подкошенный рухнул на постель лицом вниз. Я непроизвольно отшатнулась еще дальше, увидев, как под лежащим на простыне ножом, которым он недавно резал апельсин, расплывается кровавое пятно.
Ровена подбежала к мужчине и, прижав пальцы к его шее, подняла на меня полные ужаса глаза.
– Он мёртв! Ты его убила, румынская шлюха! – а затем закричала еще громче. – Убийца! Убийца!
А дальше все было, как в страшном кино: за мной пришли люди Ходжа – охрана или кем они были – на тот момент для меня это было не важно. Схватив, они притащили меня в какое-то помещение, напоминающее подвал, где бесцеремонно швырнули на пол. Я содрала колени, но это мало кого волновало.
– Жди Драко! Злобная тварь… – сплюнул на пол один из мужчин.
Словно в тумане помню, как прибежал Драко. Распахнув дверь, ворвался словно ураган и с криками: «За что ты убила моего отца?!» кинулся ко мне. Трясясь от страха и холода, поскольку была лишь в ситцевой длинной ночной рубашке по колено, я сжалась у его ног. Силой подняв меня с пола одной рукой, Драко занес для удара крупную ладонь с длинными пальцами и аккуратными овальной формы ногтями. Тяжело переведя дыхание, вдруг остановился опуская руку.
– Я тебя казню, – склонился он ко мне. – Так и знай, тебе отсюда не выбраться живой! – это все, что он мне сказал перед тем, как покинуть сырое помещение с затхлым воздухом.
Только благодаря дяде Антону, позже я получила тёплые вещи. Это он настоял на том, чтобы тщательнее велось следствие, надеясь отодвинуть дату приговора.Самым страшным было то, что никого не интересовала правда. Никто ни разу, кроме дяди, не спросил меня, что же на самом деле произошло в эту роковую ночь. Если бы меня спросили, поступила бы я так же? Отняла бы жизнь у этого человека? Я бы без промедления ответила утвердительно. Это чудовище не достойно жить. У него нет ничего святого – это я сразу поняла, когда заглянула в его глаза, что были глубоки и черны, как самая непроглядная ночь.
Сейчас же, в полной темноте, в бессознательном состоянии, мне вдруг стало так спокойно и тепло. Совсем не хочется выходить из этой полудремы. Может, это и есть рай…?
