Loe raamatut: «Интерпретации неба»

Интерпретации неба

Интерпретации неба.

Вот бабушка у окошка.

Поджаты губы. Скупы движенья, речи.

Что счастье?

В подоле нести картошку,

Забыв про раны, что плетью нанес объездчик.

Вот небо второе.

У рамы мама.

Устала. Ночная смена, вязанье шали,

А счастье –

в тот день твой отец ни грамма

не пил, и мы люльку вдвоем качали.

Что с небом третьим?

У скольких окон

Разбить все стекла, чтоб ввысь ворваться?

Чтоб небо прозрачное, а не синий кокон!

Чтоб настоящее, без интерпретаций!

Ведь там высота

и дышится много! Легче!

И сердце заходится от яркости панорамы!

Но окна закрыты…

И снова бежит объездчик,

взвивается плеть,

и люльку качает мама.

2016 г.

Мой

мир

В этой капле – мой мир,

он немного иной.

Без натянутых лир,

и с разбитой луной.

Нет земных полюсов,

водолеев, стрельцов,

нет чужих голосов,

самок или самцов.

Просто белая ось

в бирюзовых глазах,

чтобы легче жилось

небесам в небесах.

Где истерта в песок

родовая тамга,

и тропу из-под ног

развели берега.

Здесь не свитый клубок

нитей детского сна,

и мой маленький Б-г

в этой капле… вина.

2002 г.

Диалог

"Извините, я вновь опоздал -

задержался на пробках сомнения,

Да и Вас не так сразу узнал

в легком платьице вдохновения…"

Она тихо сказала: "Нет-нет,

Вы, наверное, ошибаетесь,

я ненайдена тысячу лет,

А со мною Вы просто сломаетесь…"

"…Да, Вы правы, я нынче другой,

С моим опытом и наитием…"

…Так беседовали под Луной

Старый физик и чье-то открытие…

2002 г.

Голос манкурта

Воля ли ветер по срезанным нитям,

горстями бусин заброшенных в сор?

Или шаги – за порог, за обитель,

всё напролом и наперекор?

Сила ли слово в молитвенном круге,

жилка проросшая на стороне?

Может, в движении: тянутся руки

к стылому озеру, что на луне?

Разум ли клетка с распахнутой дверцей?

На обескрыленных мыслях – игла?

И пустота где-то слева, где сердце?

Разум когда за спиною зола?

Голос ли песня с напевом забытым,

звуком змеящимся, вжатым в песок?

… Это – беспамятство обручем свитым,

Кожей верблюжьею давит висок…

И нет тебя

И нет тебя… И, кажется, застыла

еще одна дождинка сентября.

Ты на небе, как прежде, белокрылый,

к тому же свету тянешься. А я

Рисую стены, комнаты и двери

простым графитом ровно, от руки,

как самый одержимый подмастерье

выпиливаю окна, сквозняки.

И всё попарно – ложки, занавески -

двойное счастье под единый кров.

Раскрашу пол и вымету обрезки

твоих маршрутных лент из облаков.

Вдруг по подолу краска разольется,

взметнется сажей с черного пера,

наступит утро, нет – затменье солнца,

услышишь звук, нет – отзвуки «вчера».

Твой стылый след уже за чердаками…

Вдоль сентября в районе «нет-и-да»

меняю дом из одиночных камер

на площадь в небе.

Срочно.

Навсегда.

Кукушка

Жизнь моя слюдой взялась

такой тонкою,

и не глина и не грязь

Пред солонкою.

Лабиринты и ходы

стеной закончены,

И подарены плоды

Всё с червоточиной.

Стала чаще называть

тычинку – пестиком,

Нитью рваной вышивать,

да больше крестиком.

Жизнь кукушкиным пером

вниз улетевшая,

Разрыдаюсь за столом,

Повзрослевшая…

2001 г

22

Вам двадцать два, а Вы – уже не Моцарт.

Скрипичный ключ не с Вашего замка.

Соломенное сердце разобьется

под куполами венского звонка.

Вы – нищий теоретик, нищий практик,

на радиусе первого кольца.

И посреди ахматовских галактик

не Ваша отрифмуется пыльца…

1998 г.

Творчество

Ни к чему все слова и прочее,

снова буквы жеманно топчутся.

Вот теперь самозванка – дочерь я,

за сквозными дверями Творчества!

И душа в робкой рифме взбитая,

разливается в формы – клетками.

Не затем, чтобы стать знаменитою,-

чтоб не сеялась однолеткою.

А у входа всё лиростаратели

Принимают породу темную

из руки поэтической Матери,

чтоб родными стать – не приёмными.

И кричат так упорно в уши мне,

что дутары восточных мальчиков:

«Ты лекарство Ее наружное,

Как аптечная мать-и-мачеха»…

Я смолчу, как и прежде, кроткая.

Отчего – то дождаться хочется

когда вновь за перегородкой

мне рукою помашет Творчество.

2002 г.

Крылья

Опалите мне крылья белые

искрой, кровью на грязный снег.

Оказалось, что я – не смелая,

не по силам небесный бег.

Обласкайте усохшей вербою,

ржавой гладью срезая цвет,

Отстрадается песней первою –

без припева, в один куплет.

Зарубцуется липкой кожею,

потемнеет в глазах небосклон,

Незаметною стану прохожею,

серой линией в серый сон.

Полуптицею ли полукоброй

не по мне в подземельях тлеть,

Просто дайте мне, люди добрые,

рядом с облаком полететь.

1997 г.

Тридцатая бессонница

Сквозь хрустальный шар июльских снов,

на прозрачном дне моих созвездий,

бесконечность розовых слонов

начинает ритуал возмездий.

Давят в стеклах мысленную муть,

утопая в луже пенной злости,

до одышки в розовую грудь,

до ушибов во слоновой кости.

Горы бивней, отпечатки фраз,

серой массой в нереальной битве…

Теплый ливень за окном не раз

заглушал беззвучные молитвы…

Опустел хрустальный шарик снов,

затуманен день чужих созвездий,

Бесконечность розовых слонов

Завершает ритуал возмездий.

Подсвечники

В душе каждой женщины

горит сорок свечей.

(казахская мудрость)

Мне руками грешников

не найти в глуши

сорока подсвечников

для твоей души.

Чтобы цветом медным -

в бледную тюрьму,

чтоб лучом победным

прорезали тьму!

Черноты чеканкою,

нотами ночей

нарекут служанкою

у прислуг – свечей.

Будут стопы гладкие

бархатом ласкать,

слезы горько- сладкие

воском величать!

Назовут безбожницей,

да поможет черт!

Лишь бы стать наложницей

сорока господ…

Вопрошают грешники

бесовских ночей –

Для чего подсвечники,

если нет свечей?

Большое крыло

Мне б желаньями не наскучить,

не обидеть бы Вас за зря,

Подарите лишь солнечный лучик

и холодную каплю дождя.

С полусловом пустым, с полувздохом,

по заснеженному пути

то ли с дьяволом, то ли с Б-гом

рядом с Вашею тенью пройти.

Лабиринты вина развеются

и надломится чья-то лоза,

я глупа тем, что смею надеяться

окунуться в Ваши глаза.

Собирала счастье по зернышкам,

что до Вас я жила – не жила,

да в ладони сжимаю перышко

талисманом Большого крыла!

1999 г.