Wham! Джордж Майкл и я

3. Параллельные линии

Тревога Лесли за Йога была понятна, но, учитывая решительный настрой Панайотов, вероятность того, что их сын пойдет по наклонной, была невелика. Его отец Джек был настоящим примером для подражания, он всего добился сам. Его настоящее имя – Кириакос Панайоту, и он переехал в Великобританию в 1950-х годах, когда напряженность между турецким и греческим населением на северо-востоке Кипра переросла в кровавое насилие. После побега в Лондон Кириакос использовал англизированную версию своего христианского имени, сократил фамилию до Паноса и начал трудиться. Ему пришлось невероятно много работать, чтобы свести концы с концами.

Позже Джек женился на Лесли, с которой познакомился в Лондоне. А еще позже открыл собственный ресторан в Эджвере. Когда я впервые пришел в гости к Йогу, Джек все еще много работал и редко бывал дома. Но когда ему удавалось провести время с семьей, его присутствие всегда чувствовалось. Он был немногословен, а в тех редких случаях, когда заговаривал со мной, был грубым и резким, временами даже пугающим. Он тоже считал, что я негативно влияю на их сына. Когда отец Йога был дома, я старался не попадаться на глаза ни ему, ни матери, но позже я очень полюбил Лесли, несмотря на ее сомнения. Она была очаровательной женщиной.

Существовало по крайней мере одно сходство между судьбой Йога и моей. Мы оба были детьми отцов-иммигрантов. Мой отец Альберт Марио Захария родился в Александрии, в Египте, в 1933 году. Его мать была итальянкой, а отец – египтянин йеменского происхождения. Египет в то время находился под британским контролем, и Александрия была местом причудливой смеси разных культур. Мой отец разговаривал на нескольких языках. С английским у него не было никаких проблем, так как именно на этом языке он общался дома со своим братом, и поэтому легко поступил в английскую школу для мальчиков. И, сдав выпускные экзамены, стал учителем в этой же школе. Когда в 1956 году разразился Суэцкий кризис, на волне национализма семью моего отца изгнали из Египта, и они переехали в Эссекс. Как и семья Джека, семья отца была вынуждена покинуть свой дом.

В середине 1950-х годов военная служба все еще была обязательной. Узнав, что Альберто Марио свободно владеет несколькими языками, Королевские ВВС отправили его в St Andrew’s University в Шотландии для изучения русского и немецкого, которые могли бы помочь Королевским ВВС в Берлине во времена холодной войны.

Какой веселый малыш!

Дискриминация, с которой столкнулась семья в Египте, была настолько ужасна, что мой отец всеми силами стремился интегрироваться в новой стране. Он ехал в автобусе и увидел уличный указатель Ridgeley Gardens. В тот момент отец и решил, что это очень похоже на английскую фамилию, тем более Захария могло на новом месте поставить его в невыгодное положение… Имя прижилось, и Альберт Риджли, свободно говоривший по-арабски, по-немецки, по-русски, по-французски и по-итальянски, отправился в St Andrew’s, в Объединенную школу лингвистов, откуда был направлен в Берлин в качестве разведчика-переводчика ВВС. Несмотря на свои многокультурные корни, папа сразу же почувствовал себя британцем – как и я. Хотя я понимал, что моя кожа чуть темнее, чем у большинства моих друзей, мы все же принадлежали одной культуре: такой же английской, как Уимблдонский теннисный чемпионат или бекон с яйцами. А семья Йога, казалось, все еще была привязана к своей кипрской истории. В отличие от моего отца, у Джека был очень сильный акцент.

Вынужденный союз в стиле окружающих Лондон графств. Альберт Риджли и его жена Дженнифер, примерно лето 1962 года

Мои родители познакомились, когда папа ушел из королевских ВВС в 1960 году и устроился на работу в фотоателье. Ему там очень нравилось, поскольку он был увлеченным фотографом-любителем. Когда Дженнифер Данлоп пришла в ателье и они познакомились, ей было всего восемнадцать и она еще училась в школе. Несмотря на юный возраст, она была волевой и независимой. Они полюбили друг друга. Когда она забеременела, папа женился из чувства чести и долга. Я – причина их поспешно устроенной свадьбы – появился на свет в январе 1963 года, а Пол Риджли – в феврале 1964-го. Но только в день их двадцать пятой годовщины свадьбы я понял, что мама была на третьем месяце беременности, когда связала себя узами брака с папой в 1962 году. И чуть не устроил мини-скандал.

Жизнь семьи Риджли началась в маленьком домике в пригородном муниципальном поместье в Эгеме. Скромный дом был наполнен голосами мамы, папы и двух маленьких мальчиков, а также моего дедушки по отцовской линии, который временами, казалось, принадлежал совершенно другому миру. Мы с братом не знали о его жизни и травмах, нанесенных ему во время Второй мировой войны, и называли его Драк из-за его неулыбчивого поведения и сходства с графом Дракулой. Дедушка выпивал банку за банкой кока-колу и дымил как паровоз. В 1968 году мы переехали в двухквартирный дом 1930-х годов на Эшфилд-авеню, 40, в Буши, но дедушка остался в Эгеме, и спустя несколько лет сигареты прикончили его.

Мой дедушка Джон Фредерик Данлоп и младенец Эндрю Риджли. Замечательный любящий мужчина. И он всегда смешил меня – очень!

Как только мы с Полом начали учиться в младшей школе, у мамы появилась возможность продолжить карьеру, и она поступила в педагогический колледж Уолл-Холла. В старом неоготическом здании был открытый бассейн, и мама время от времени водила нас туда в теплые дни. Мне нравилось плескаться в воде. Когда я подрос и мне разрешили околачиваться на спортивной площадке рекреационного центра, вскоре она стала главным местом моего обитания благодаря футбольному полю, теннисным кортам и кафе. Но бассейн оказался самым большим моим увлечением. После школы я спешил домой, хватал плавки и мчался в центр, который в моих глазах превращался в водный мир чудес. Я часами оттачивал различные типы «бомбочек» – прыжков в воду, способных создать массивные всплески – и давал им названия, например Проповедник, Консервный Нож и Щелкунчик. Каждый из них выполнялся лишь для того, чтобы намочить загорающих девушек поблизости.

Отпуск в Девоне, примерно 1972 год. Времена, когда летом всегда было солнечно!

Семидесятые годы казались чередой бесконечных беззаботных дней.

Мы с Полом понимали, что в школе нам лучше вести себя тихо, иначе… Мама очень ловко управлялась с деревянной ложкой и, когда ее терпение подходило к концу, гонялась за нами по саду и колотила по спине. Не помню, чтобы я был особенно непослушным ребенком, но иногда действительно вел себя своенравно и чересчур назойливо. Однажды в один из выходных родители устроили вечеринку, следующим утром я встал пораньше, надеясь разузнать, что же делали взрослые прошлой ночью. Мне было всего семь, и, пока родители наслаждались редким воскресным отдыхом, я уговорил младшего брата присоединиться. Мы поползли вниз по лестнице на разведку.

Сначала наткнулись на открытую банку пива Watney’s Party Seven, обязательный атрибут любого мероприятия 1970-х годов. Сделали по глотку и выплюнули, это было отвратительно. Не стесняясь, открыли мамину деревянную шкатулку ручной работы, всегда наполненную сигаретами и открываемую только в особых случаях. Схватив по сигарете и коробок спичек, пробрались на задний двор и закурили, как взрослые, пыхтя, кашляя и отплевываясь. После чего решили отказаться от дальнейшего расследования, спрятав улики в мусорный бак.

Но нас заметили.

Мистер Смит, наш любопытный сосед, все видел и с большим удовольствием рассказал маме, которая угрожающе произнесла: «Подождите, вот вернется ваш отец домой». Следующие несколько часов мы провели в страхе и ожидании неминуемого наказания. Когда отец вернулся, родители устроили нам нагоняй. Затем папа отшлепал обоих и выгнал в комнату. Я не уверен, что наказание соответствовало преступлению, но оно определенно сработало. С тех пор я ни разу не позволил пиву Watney’s Party Seven касаться моих губ.

Havilland DH 106 Comet, Hawker Hurricane и два маленьких мальчика

Отец оказал на меня сильное влияние. Он много знал о Второй мировой войне и собирал журналы, подробно описывающие хронологию событий. Всякий раз, когда выпуск приходил по почте, я читал его от корки до корки, и до сих пор могу легко идентифицировать военный истребитель по его тени. Со временем мой интерес к военной технике распространился на моделирование, и в двенадцать лет я тратил все заработанные деньги на наборы для сборки моделей самолетов, танков и кораблей, а также на клей и краску.

Альберт Риджли, ведущий барабанщик. Где-то в Германии, конец 1950-х

Мне повезло, что у меня вообще были деньги, потому как я слыл, наверное, худшим в мире разносчиком газет: ленивым, безответственным и склонным к безделью, к тому же отвлекался на все подряд. По выходным люди получали свои газеты в лучшем случае к обеду. На меня постоянно жаловались. Некоторым по утрам приходилось выходить из дома и искать меня. Конечно, они имели полное право злиться, особенно дама, которая воскресным утром застала меня в своем гараже за распитием сидра, поймала с поличным и с позором выгнала. Неудивительно, что потом меня уволили.

* * *

Другое влияние, которое оказал на меня отец, было более значимым – музыка.

Риджли-старший был ведущим барабанщиком в военном оркестре Королевских ВВС, и они с мамой очень хотели, чтобы их дети учились музыке, поэтому я с семи лет ходил на уроки фортепиано. У нас дома был инструмент, и я с удовольствием занимался. Вскоре я понял, что, помимо исполнения пьес из учебников, которые давал мне учитель, мне нравилось сочинять музыку. На самом деле придумывать собственные мелодии я любил больше, чем играть их. И рассматривал пианино просто как возможность реализации своих желаний. Может, и нет ничего удивительного в том, что позже я отказался от уроков. И вернулся к пианино только в подростковом возрасте, когда, подпитываемый новой страстью к музыке, захотел снова писать песни. Однако эти первые уроки помогли мне.

Гордостью и радостью отца была стереосистема в нашей столовой, и он любил слушать пластинки, используя пару дорогих наушников Sennheiser. В те редкие тихие моменты в доме с двумя мальчишками он надевал наушники, откидывался на спинку кресла, закрывал глаза и погружался в музыку. Но в воскресные вечера вся семья собиралась вокруг колонок, чтобы вместе послушать Top 40. Никто не шутил, не танцевал и не дурачился. Мы сидели на диване, пили чай и слушали таких известных исполнителей, как Sweet, Slade и Элвин Стардаст. Этот еженедельный ритуал сформировал мою любовь к поп-музыке и рок-н-роллу, тогда я понял, что музыка дарит жизненные силы.

Хотя наша коллекция пластинок была очень скромной, ее наличие, безусловно, оказало на меня большое влияние. Я просматривал их снова и снова, включал записи The Beatles, The Everly Brothers и сборник хитов Rolling Stones Big Hits (High Tide And Green Grass), в который входили все ранние синглы, такие как Paint It Black, It’s All Over Now, (I Can’t Get No) Satisfaction и Get Off Of My Cloud. The Stones звучали беспощадно, правдиво. Мне они очень нравились, но им приходилось соперничать за мою любовь с другими фаворитами, например с Help! The Beatles или со сборником Twenty Five Rock’n’Roll Great, в который входили такие песни, как Tutti Frutti Литтл Ричарда, Rock Around The Clock Билла Хейли, The Comets и Hound Dog Элвиса. Выкрутив громкость на максимум, я вертелся и прыгал по гостиной, но только если был уверен, что никого дома нет. А когда слышал, как хлопает входная дверь, бросался к проигрывателю, все выключал, садился и старался дышать как можно спокойнее, притворяясь, что не запыхался. Страх, что меня застанут в танце, был слишком велик.

Не помню, какой был первый сингл или альбом в моей коллекции, но изучение стеллажей с винилом в поисках чего-то, на что можно потратить карманные деньги, вскоре стало моим личным приключением. Альбом Goodbye Yellow Brick Road Элтона Джона был одним из моих первых важных открытий. Я купил эту пластинку после того, как наш водитель автобуса безостановочно крутил ее на своем ультрасовременном восьмидорожечном магнитофоне во время школьной поездки в долину [реки] Уай, а оформление делало эту пластинку еще более особенной. Внутри было несколько страниц, сложенных гармошкой, на которых тексты песен сопровождались иллюстрациями. Рисунки были великолепны: Мэрилин Монро для Candle In The Wind, пистолет для Roy Rogers и дракон для Grey Seal. Captain Fantastic And The Brown Dirt Cowboy Элтона был еще более роскошным и включал в себя три или четыре вкладыша, в том числе сборник текстов и книжку с картинками. Позже я узнал, что одна из версий обложки даже имела поп-ап дизайн.

Мы с Йогом часто ходили вместе в магазин пластинок, и я отчетливо помню, как однажды разглядывали обложку альбома Out Of The Blue The Electric Light Orchestra 1977 года (в который входил их хит Mr Blue Sky), пока ждали поезда на станции Голдерс-Грин. В детстве мы с ним оба были очень увлечены дизайном пластинок, и я часами изучал невероятные обложки, такие как, например, Tales From Topographic Oceans прог-рок-группы Yes. Хотя я никогда не покупал альбомы из-за дизайна, наслаждаться сюрреалистическим искусством можно было вне зависимости от того, нравится вам музыка или нет. К счастью, некоторые из моих любимых групп сочетали визуальную составляющую с отличной музыкой.

Я стал поклонником Genesis: либо из-за музыкального шоу The Old Grey Whistle Test на BBC Two, либо из-за моего друга Роя, у которого были довольно специфические музыкальные вкусы: Gong, Genesis и Captain Beefheart – его любимчики. Я был в диком восторге, когда в 1976-м вышел альбом Genesis Wind And Wuthering с тисненым лого, этот эффект придал обложке необычную текстуру. Музыка тоже была хороша.

Вскоре я увидел любимых исполнителей вживую, мой первый концерт оказался незабываемым. В Эрлс-корте в 1977 году играли Queen, я пошел с Роем, который и достал билеты. Фредди Меркьюри меня сразил, несмотря на то что мы находились далеко от сцены. Мне посчастливилось увидеть их снова в Александра-палас два года спустя, куда мы с Йогом кое-как купили билеты. Очаровательный Меркьюри был одет в костюм арлекина. Группа играла свои хиты – Crazy Little Thing Called Love, Fat Bottomed Girls, Bicycle Race, – гитара Брайана Мэя звучала как-то особенно, а Фредди излучал энергию, которую я больше никогда не видел ни у одного певца, даже у Принца.

Genesis тоже были отличной командой, мы с Йогом видели их в Эрлс-Корт в 1977 году, отстояв огромную очередь за билетами. Наши места находились в третьем ряду, сцена выглядела впечатляюще. Светящиеся разноцветные лампы, которые тогда были чем-то новым, свисали с потолка, создавая эффект эфемерных белых сталактитов. Это был переходный период для Genesis, их стиль становился все более мейнстримным. С уходом Питера Гэбриэла они стали ощутимо менее странными, и теперь, с такими альбомами, как A Trick Of The Tail и Wind And Wuthering, развились в нечто, что мы оба находили более интересным. Мне нравилось смотреть, как выступает Фил Коллинз: играть на барабанах с такой энергией и стилем и одновременно петь было чем-то невероятным. На следующий год мы снова пошли на их концерт, на этот раз в Небворте. Это было отличное шоу, но мы застряли в 400 метрах от сцены, и это не могло сравниться со впечатлениями от той памятной ночи в Эрлс-корте.

Всякий раз, когда я включал пластинки Genesis или Queen дома, я был очень осторожен. Папина стереосистема была такой же ценной, как машина или мамино обручальное кольцо. Денег всегда не хватало. Мы редко ремонтировали дом, и дорогостоящие развлечения были недоступной роскошью, а стерео – папина любимая вещь и одна из немногих в доме, которые принадлежали только ему. И то, что мы могли пользоваться ею, было настоящей привилегией. Несмотря на формирование собственных музыкальных вкусов, мы все еще слушали с отцом Top 40. Однако это удовольствие немного блекло по сравнению с вечерами четверга. В 19:30 вся страна собиралась у телевизоров, чтобы посмотреть Top of the Pops. Культовое музыкальное шоу BBC One – обязательное событие для всех, кто проявлял интерес к поп-музыке в 1970-е годы. И так будет продолжаться еще несколько десятилетий. Семьи Риджли и Панайоту жадно следили за этим шоу.

Top of the Pops открыли зрителям T. Rex, The New Seekers и ABBA. Queen покорили меня своим выступлением Killer Queen, а в сырой февральский вечер 1978 года нас потрясли Blondie благодаря внешности солистки Дебби Харри, которая выступала в одной огромной красной рубашке и ботфортах. На следующее утро в школе группа Blondie была единственной темой, заслуживающей обсуждения. А Дебби Харри олицетворяла женский идеал. Я начал понимать силу поп-звезд.