Loe raamatut: «Расколотое сознание»

Энн Княгинина

Font:

Часть 1

Чёрно-белое

ПРОЛОГ

Музыка – вся моя жизнь.

Клавиши под пальцами.

Чёрно-белый мир.

Скучная учёба в колледже.

И мысли о популярной, эгоистичной девушке.

Четыре года назад, когда родители заметили во мне одарённость к игре на пианино, они начали меняться в худшую сторону, заодно и менять моё мировоззрение для своей выгоды. Тогда-то моя обычная жизнь школьника с друзьями и простыми радостями была разрушена.

И вот в восемнадцать лет я все ещё зависим от родителей. Из-за матери, что манипулируют своим здоровьем, и отца, что не позволяет высказываться свободно и может поднять на меня руку.

Я всегда боялся боли, и мне пришлось подчиняться, ломать себя, быть послушным.

Родители отправили меня к репетитору, с которым я проводил больше времени, чем дома, и у меня не оставалось сил на друзей.

А рассказы матери с отцом о хулиганах и неадекватных личностях внушили мне чувство страха, и я стал сторониться людей.

Мне комфортно одному, но я не хочу быть один.

Я возненавидел того, кем стал. Я даже забыл, как улыбаться.

Озлобился на мир и себя.

И в колледж я поступил уже новый человеком.

Неудачником.

Вот мимо гардероба идёт Тая, популярная девушка колледжа, в которую я влюблён. Нет, она не идёт, а парит на высоких каблуках. Рядом с ней её друг Майк, гонщик на мотоциклах, спортивных машинах, и даже «вёдрах на колёсах». Я хочу быть таким же раскрепощённым и неудержимым, как этот Майк

Тая утверждает, что они не трахаются, но я в это не верю. Она проходит мимо, оставляя после себя сладкий и пряный аромат корицы.

Она не замечает меня, не дарит ни одного взгляда голубых глаз.

Я невидимка.

Но вскоре всё изменится, и я осознаю несколько вещей:

С болью бесполезно бороться.

Ошибки не исправить, даже если очень хочется.

То, что раздражает сейчас, позже может стать смыслом жизни.

Потерянных не вернуть, можно и не стараться.

Чтобы жить, а не существовать, придётся со многим смириться.

А теперь по порядку:

Глава 1
Первый контакт

Концерт за концертом.

Пальцы, стёртые в кровь.

Классическая музыка, утомляющая однообразностью.

Зрители, слившиеся в одно пятно.

Букеты, мягкие игрушки, как будто я девчонка: на помойку не выбросить – не даёт совесть и мать.

Учёба в колледже, каждодневная помощь родителям. Нет продыху, настроения, смысла жизни. Скучно.

От официального стиля одежды хочется блевать.

Напиться бы, да алкоголь ни разу в рот не брал. Наверное, и не нужно.

Мои мысли тёмные, а образ светлый.

Образцовый.

Афиша с моим лицом прикреплена чёрными кнопками по углам к доске объявлений в колледже. Такой же и цвет у моего настроения – чёрного, траурного, с пугающей неизвестностью будущего.

Пол, мой единственный друг, такой же трус, как и я, стоит рядом и внимательно рассматривает мою фотографию. За два года обучения это уже пятое приглашение на мой концерт, и каждый раз фотографии разные.

Зализанные волосы цвета пшеницы, тёмно-карие раскосые глаза с потухшим взглядом, длинная шея и выпирающий кадык. Я не красив и не уродлив – безликая масса.

– Арти, в этот раз я не смогу прийти – предупреждает он.

Но я не чувствую ни разочарования, ни радости. Не сможет и не сможет, я всё равно не смотрю на зрителей со сцены, а после концерта ухожу с родителями домой.

– Я, Артур.

Я постоянно поправляю Пола. Мне не нравится, когда моё имя сокращают, но он, как и все остальные, не хочет меня услышать.

Майк выходит из-за спины Пола, отталкивает его в сторону и тычет пальцем в афишу, попадая прямо в мой глаз.

– Это ты? – спрашивает он.

Майк впервые обращается ко мне. Я устремляю взор поверх его плеча в коридор, но не вижу Таю. Опять с подружками, наверное, тусуется.

– Уже в пятый раз, – встревает Пол.

– Да плевать.

Майк обнимает Пола за плечо одной рукой и прижимает к себе. Демонстрирует силу на таких слабых, как мы.

Пол съёживается.

– Приду, – смех Майка похож на грозное рычание медвежат, и он такой же пугающий. Когда он смеётся, единственное желание – спасаться.

Очень мне нужно видеть твою рожу в зале, – думаю я, но молчу.

– О, Тая, поди сюда, – Майк окликает Таю, и та, попрощавшись с подругами, идём к нам.

Большие голубые глаза, каштановые блестящие волосы и такие же изогнутые брови. Светлая кожа без единого изъяна – косметика это или генетика, неважно. Алые губы, меняющие оттенок в зависимости от цвета помады. Точёные скулы. Она словно с картинки, не похожа на реального человека. Иногда это пугает.

Тая никогда не стояла так близко, но я ничего не могу сделать или сказать, чтобы привлечь её внимание. Я не подхожу ей как парень, и даже как друг. Все её знакомые – это раскрепощённые, шумные ребята.

Противоположности меня.

– Пойдём?

Она изучает афишу, читает пригласительный текст. Пол всё ждёт, когда его отпустит тяжёлая рука Майка.

– Ага, можно.

Её голосок подобен чарующей, сказочной мелодии без фальши. Но лжи в нём намного больше, чем Тая хочет обнажить.

– Концерт в шесть.

– Видим, – смеётся Тая, и её смех, словно звон колокольчиков, разливается по всему коридору.

Она смотрит на меня, но взгляд направлен куда-то вдаль. Я для неё невидим.

– Майк, отпусти парня, а то я подумаю, что ты по мальчикам, – издевательски хихикает Тая, тыкая Майка в бок.

– Я и по пацанам? Ты чё?

Майк отталкивает Пола, словно не он его держал всё это время.

Ладно, нет смысла задерживаться с ними. Я ухожу и жду, когда Пол поравняется со мной.

Я хочу никого не ждать, идти вперёд, и чтобы все расступались. Но пока что мне светит только одно – это идти по стеночке, чтобы никому не мешать.

Мама протягивает мне рубашку с нотами. Отец передаёт фиолетовый пиджак. Отстойный цвет.

– Я должен выступать в этом?

Чёрные ноты на сиреневой рубашке. Фиолетовый пиджак. Чёрные брюки.

«Модно, стильно, молодёжно».

– Очень хорошая ткань. А эти но-о-о-ты, – пытается пропеть моя мать. Закрыть бы уши, и не слышать этого.

Не упираюсь и одеваюсь так, как хотят родители. Мне всё равно не разрешают делать выбор самому.

Я уже пытался возражать, но в итоге мы всегда приходили к одному и тому же: я надевал то, что они выбрали, и играл на сцене то, что они решили с организаторами. Моё мнение никогда не учитывалось.

Отец одет с иголочки. На лице написано: «Это мой сын. Он лучший музыкант».

Но я не лучший, и не худший. Я никакущий.

У зала человек десять, в их числе Тая, Майк, и ещё одна девушка. Не знаю её имени, но она подруга Таи, или была ей. Они разные.

Тая в бальном платье, с броским макияжем. Она здесь не для музыки или вдохновения, она пришла показать себя: моя любовь к ней не делает меня слепым или бестолковым, чтобы не заметить этого.

А её подруга в длинной юбке, топике, и без макияжа. Волосы до плеч окрашены в тёмно-вишнёвый цвет. Овальное лицо, узкий подбородок, пышные брови. Светло-карие глаза с приподнятыми уголками. Верхняя припухлая губы выделяется на фоне тонкой нижней. Странная внешность, но привлекательная. Не такая, как у Таи, конечно.

Стоит себе, как невидимка.

Знакомо.

Есть в ней что-то такое, что заставляет чувствовать облегчение. Она чем-то похожа на меня.

Мама шагает впереди, отец сзади. Они как телохранители, в которых я не нуждаюсь.

– Разойдитесь и не прикасайтесь к моему сыну, – кричит мать, проталкиваясь к сцене, но никто и не думал меня трогать.

Они создали для себя несуществующую картинку, где я знаменит, где все хотят моего автографа. А я живу в реальности, настоящим – и здесь всем на меня плевать.

У пианино истёртые клавиши, чёрные и белые приняли серый оттенок. Так влияет на них время и использование.

Я тоже стираюсь. Мир для меня подобен ластику.

Нотная тетрадь на подставке не нужна, пальцы помнят всё наизусть.

Зрители рассаживаются, но их так мало, что зал сужается на лицах. У нескольких человек букеты с цветами: кто надоумил их притащить этот бесполезный хлам.

Родители в первых рядах. Ну да, гордиться выдуманной жизнью проще вблизи со мной.

Пальцы опускаются на клавиши, и музыка (Vivaldi Ensemble Canon and Gigue in D Major: I.) вырывается из натянутых струн. Я растворяюсь в ней, взлетаю.

В груди моей пурга, а мелодия весёлая, скачущая, как солнце в детских мультика. Все пальцы задействованы, каждая мышца рук напряжена, но не я сам.

Музыка не подгоняет, и я не спешу. Низкие ноты и высокие дружны, между ними нет разлада. Они как грибной дождь, как радуга, как водопад. Клавиша с клавишей не соревнуются, звучание неоднородное, но так похоже.

Нужно расслабиться, ведь эта композиция должна приносить радость и покой, но я не счастлив, и для меня это всего лишь набор нот, разные нажатия клавиш и педаль. Мелодия составлена из различных тональностей, но мне так привычно, что скучно.

Она парализует тело, но не пальцы.

Я парю над головами, скольжу с мелодией по залу. Не боюсь ошибок в произведении – здесь их никто и не заметит.

Игра на пианино, как мой крик, но никто его не слышит, слух публики улавливает лишь музыку. Зрители поднимаются на небеса, а я ускользаю на улицу подальше отсюда. А пальцы продолжают бегать по клавишам, создавать музыку, от которой, как обычно, плачет мать.

Достало. Всё достало. Вырвать бы эти клавиши, а не блуждать по ним пальцами. Разбить бы пианино, а не сидеть за ним.

Нет гармонии с мелодией, нет близости.

Одна апатия.

Нота за нотой. Скоро конец, пора возвращаться.

Звучат аплодисменты.

Встаю с банкетки, выпрямляюсь, и кланяюсь.

Майк и Тая поднимаются с кресел. Тая делает вид, что вытирает слёзы. Лживая и прекрасная.

И снова сажусь. Новая мелодия. Новый порыв свалить со сцены.

Трусость – это делать то, что не нравится и не хочется.

Я трус.

Завершаю концерт длинной нотой ля.

Ухожу со сцены, как давно хотел. Зрители вкладывают цветы мне в руки: я учусь с ними, но в колледже они меня даже не замечают.

Мать отнимает у меня букеты, отец стоит с ней рядом.

Забирайте всё и дальше.

В ваших руках верёвочки от моей жизни – куда тянете, туда и шагаю.

Майк преграждает мне путь к выходу. Блондин сильнее и крепче телосложением.

Я останавливаюсь. Сердце барабанит ненавистную музыку страха. Его глаза, как льдинки на лепестках цинерарии «Серебряная пыль». Когда Майк смотрит, становится холодно. От него и пахнет морозной свежестью – возможно, это обман мозга, но я чувствую этот аромат. Мурашки ползут по коже.

Из-за сквозняка и так небрежная причёска Майка похожа на метёлку. На щеку падает тоненькая светлая косичка.

Он играет желваками. Неужели не понимает, что это тупо? Но женщины на это ведутся.

– Классно сыграл, парень.

– Я, Артур.

– Артур, Артём, неважно. Ты хоть раз в морду давал? – он задаёт мне неожиданный вопрос, и я чувствую, как меня охватывает депрессия.

– При чём тут это?

– Посмотри на свою маму.

Я оборачиваюсь. Моя мать хвастается МОИМИ цветами перед отцом. Я к этому привык, но для других это необычно и странно.

– Ну?

– Ты тюфяк, Артур.

О, неужели правильно произнёс моё имя. Что, не такой он и дурак, получается?

– Ну и ладно… – ворчу я в ответ. Его слова задели те места в душе, которые желают перемен, и снова в груди одна апатия.

– Если на твоих нападут, как защищать собираешься?

– Кто нападёт? – отвечаю вопросом на вопрос.

Родители у сцены смотрят на расходящихся зрителей.

– Да кто угодно. Или тёлку твою отбить захотят. У тебя же были девушки? – продолжает расспрос, не оставляя надежды на прекращение этого нелепого разговора.

– К чему такие вопросы вообще?

Нет.

Не было у меня никого. Но если считаются фантазии – то я ловелас.

– Жалко тебя, чувак. Твои заслуги отнимают родители. Девчонки забывают сразу, как увидели. Ты и из дома по-любому не выходишь.

– Откуда тебе всё это знать?

Я вздыхаю с грустью, подтверждая его слова.

– Я экстрасенс.

В шутку машет рукой перед моим лицом. Высмеивает.

– Погнали на нормальную вечеринку, покажу, что такое веселье. Это не твой тухляк, – предлагает он, всё ещё не отводя от меня взгляда. Я же стараюсь не встречаться с ним глазами, смотря куда угодно, только не на него.

К нему подходит Тая и её подруга. Майк ждёт от меня ответа с поднятыми бровями, изогнутыми по середине. Я перевожу взгляд с одной девушки на другую, и на Майка.

– Нет, благодарю.

– От чего отказался? – интересуется Тая.

– От тусы.

– Не хочет как хочет, – говорит девушка с волосами цвета вишни, и пожимает плечами.

Я смотрю на неё через узкие щёлочки глаз. Она спасает меня или издевается?

– Сынок, Артурчик, – мама появляется из-за спины и вдруг встаёт передо мной, – твои друзья тоже музыканты?

– Нет.

– Нет? – удивляется она.

Представляю, с какой предвзятостью она их анализирует.

– Всё, пойдём. Отойдите с дороги, – она хватает меня за локоть и тянет мимо крутых ребят.

Я её собственность!

Я затормаживаю пятками.

– Не надо так делать!

– Как, Артур?

– Хватать, тащить, решать за меня!

Ого, я умею спорить. Но как жалок мой голос.

– Плохое влияние приводит к наркотикам, – тихо произносит она запретное слово в нашей семье.

– Мы все учимся в одном колледже. Они… нормальные.

Ложь.

– Старался бы лучше, учился бы в музыкальном университете. Пойдём домой, будешь репетировать. Может, ещё успеешь поступить на следующий год.

Самое худшее, что Тая и Майк слышат каждое слово. Смеются над нами.

Какой позор.

– Я сегодня пойду на вечеринку, поэтому никаких репетиций. Я устал.

Я высвобождаю руку из её хватки. Мать изумлённо приоткрывает рот и часто моргает. Я не ударил её, но выражение лица свидетельствует об обратном.

– Дома поговорим вместе с отцом. Он-то мозги тебе вправит.

– Сначала себе вправьте.

Я подхожу к Майку.

– Я приду. Куда идти и во сколько?

Я бунтарь. Никто меня не остановит. Кроме отца. Его хватка сильнее маминой. Он подслушивал наш разговор.

– Продиктуй свой номер, напишу тебе, – напоследок просит Майк, улыбаясь. В глазах Таи что-то вроде уважения.

– Молодой человек, не смейте писать моему сыну!

Пока отец оттаскивает меня от Майка, я громко диктую свой номер, как будто пою не в рифму.

– Дома отдашь мобильник.

Дома я его отдаю, но сообщение пришло намного раньше.

Их вечеринка начнётся в десять вечера в загородном доме неизвестного мне человека. Я не горю желанием туда ехать, и делать мне там нечего. Но поеду.

Пусть родители вспомнят, что у меня есть своя личность.

Глава 2
У труса всё стабильно

Я стою у дверей и сжимаю ключи от квартиры потными руками. Родители на кухне обсуждают мою дальнейшую жизнь.

Я в рваных джинсах и свитере. Убого.

– Надо переводить его из этого колледжа. Ты видела этих… Девица эта. Макияж её. А парень этот, в майке пришёл на концерт нашего сына!

От голоса отца гудит в ушах.

– Ему осталось учиться два года, ну пусть уже доучивается, – сегодня меня защищает мать, но после её знакомства с Майком этого быть не должно.

– Ты себя слышишь?

– Артурчик у нас хороший мальчик.

Тихо прокручиваю ключ в замочной скважине и выхожу в подъезд. Спускаюсь на этаж ниже. За окном темно. Фонари еле светят.

Таких как я избивают по ночам. Сдачи я не дам, скорее умру в крови.

А дом, в который я собираюсь пойти, чей он вообще?

Перепрыгиваю через две ступеньки. И смелость растворяется в рассеивающемся свете фонарей.

Возвращаюсь домой так же тихо, как и вышел.

Я не смог.

В колледже избегаю Майка и Таю. Вижу их и ныряю в другой коридор.

В столовую, за два года учёбы, ни разу не ходил: слишком большое пространство. Много людей.

Ненавижу людей.

Голоден, но потерплю. Привык.

С Полом сталкиваюсь в туалете. Минут десять ждал, когда все оттуда выйдут, и на перерыв осталось только пять минут.

Здесь такая вонь. Капли мочи у писсуаров.

– Ты слышал, Кайн вчера подрался с Ози! Ну, у них вечеринка была, да ты и не в курсе.

Пол хочет знать всё. Он везде, где слухи. А мне всё равно, что и у кого, если это не связано с Таей.

Я иду на выход.

Дверь открывается и прилетает мне в нос. Я хватаюсь за лицо и отшатываюсь. От боли слезятся глаза. Я ограждал себя от боли, и старался никуда не вляпываться, но, походу, те дни кончились.

Пол осматривает мой нос и уходит за салфетками. Кровь из носа течёт к губам, от ярко-красного кружится голова, Майк у входа как полупрозрачное розовое пятно.

– Забыл о нас, Артём?

Многие знают, когда вовремя войти и вовремя выйти. У меня всё да наоборот. Вся жизнь вверх тормашками.

Сминаю бумагу и сую в ноздри.

– Я, Артур, – бубню, в очередной раз напоминая Майку, унижая этим себя. Да весь мой вид – это унижение человечества.

– Забыл? О чём забыл? – шипит Пол мне в ухо.

О, какая жалость, я что-то скрыл, оставил при себе, а не разболтал, как любитель делать он.

– Родители заперли бедного мальчика?

Из зеркал на меня смотрит неудачник с бумагой в носу и кровью на губах. И уверенный, надменный Майк.

Разные, как огонь и вода. Поэтому мне не видать Таю около себя.

– Я был занят.

– Эй, – смеётся Майк, обращаясь к Полу, – чего это твой друг такой занятой?

– Так он же пианист, домосед.

Майк, обхватив руками живот, заливается смехом и сгибается.

Пол придурок.

Звонок трезвонит, оповещая о начале пар.

Делаю шаг вперёд, но Майку на мои попытки выйти пофиг. Его припадок стихает. Серые глаза, холодные, как январские ночи, приковывают к месту, превращая в ледяную статую. Грудь пронзает дрожь.

– Я всем сказал, – серьёзно начинает, – что придёт пацанчик, развлечётся. Чтобы никто тебя не трогал, а ты что сделал?

Мои пальцы дрожат. Одна бумажка вылетает из носа, и я вижу на ней кровь, меня пошатывает от лёгкого головокружения. Мутит. Скорее бы всё это закончилось, пока я не потерял сознание.

Пол убегает в туалетную кабинку.

– Что я сделал?

– Не пришёл.

Длинные пальцы берут меня за воротник рубашки и тянут. Костяшки больших пальцев вонзаются в подбородок, но я стараюсь держать голову прямо.

Появляется шанс доказать, что я не потерян:

– Не захотел и не пришёл.

Вот бы твёрдости в голосе, громкости, дерзости, а не писка мышиного.

– Да ты что!

Отпускает воротник, толкает в грудь, и я отлетаю на несколько шагов назад. Поскальзываюсь на мокрой плитке, но удерживаю равновесие.

Майк складывает руки на груди.

– Сегодня в десять. У меня дома.

– Что, зачем?

– А можно и мне? – выглядывает Пол из кабинки туалета.

– А ты лох?

Усмешка на губах Майка. Издевательства над нами его развлекают.

– Я не лох! – уверяет Пол, выходя из кабинки. Погружает пальцы в волосы цвета тёмного шоколада, растущие небрежно вверх.

– Тогда нельзя.

Потупляю взгляд, и качаю головой. Вот тебе и популярность. Лох.

– А, так я тоже лох, и трус, и…

– Помолчи, лады? Или помочь заткнуться? – холодный взгляд перемещается на Пола.

Я опаздываю на пары, но это херня по сравнению с тем, что происходит в этом вонючем туалете.

Поднимаю голову. Внутри я озлоблен, и я вымещу злость на Майка. Всё ему выскажу. Здесь и сейчас.

– Я приду, только не трогай Пола.

Это так я всё выскажу? Какой же я дебил.

Вынимаю из ноздри оставшуюся бумажку. Целюсь ей в помойку, бросаю и промахиваюсь. Майк проследил за моей попыткой выпендриться.

Усмехается.

– Замётано. Не придёшь, оставлю тебя без пальцев, – усмешка на губах Майка идеально вписывается к продолжению его речи: – Твоего самого дорогого.

И счастливый Майк покидает туалет.

Глава 3
Тени и призраки

Может, сломанные пальцы не так уж и плохо. Смогу передохнуть от репетиций.

– Мы играем Баха, а ты начинаешь Моцарта. Не определиться? – моя репетитор Анна Владимировна донимает меня уже час.

Я занят другим, и мои пальцы поддёргивает в нервном тике. Мысли в тугом узле не могут распутать ни одно обсуждение с самим с собой.

Думаю об угрозе Майка, и вечеринке, на которую не хочу идти. Вчера была драка. Значит, и сегодня будет.

Тусуются каждый день. Бухают, курят, дерутся. А выглядят счастливыми, здоровыми… и свободными.

А я как будто заперт в клетке из клавиш.

Преподавательница по музыке кружит вокруг меня, как курица-наседка. Держит указку, стучит кончиком по нотам. Разорвать бы нотную тетрадь, выкинуть клочки бумаги на улицу и наблюдать, как ноты, подобно пеплу, ложатся на асфальт.

– Я скажу твоим родителям, что ты сегодня ужасно играешь. Они мне за что платят? А?

Смотрит на меня маленькими глазками. Кривится от недовольства.

Что вам всем от меня нужно? Отвалите, и с концами.

И платят всё равно с моих концертных денег. Мне родители отдают малую часть. Всё заработанное мной они оставляют себе, пряча в ящик в своей комнате.

– Извините… Я задумался.

Бормочу извинения, вместо того, чтобы послать. Вот в этом весь я. Злость прожигает сердце, а язык ворочается в оправданиях.

– Давай, начинай заново.

Она встаёт позади, ложится большой грудью мне на спину. И жмёт на клавиши, будто я не знаю, как начать мелодию.

– Понял?

Она трётся щекой о мою щеку. Я отворачиваюсь от её лица и жду, когда она отойдёт. Затем я кладу пальцы на клавиши.

Звучит протяжный, лёгкий, тревожный и заунывный звук. Музыка отражает моё настроение. Я играю всё лучше и лучше. Я отправляюсь в очередной полёт, подальше от суеты.

Мои пальцы парят над клавишами, словно птицы, затем приземляются на них и снова взлетают. Они создают мелодию, знакомую до тошноты.

В комнате есть только я и пианино. Всё остальное – тени и призраки. И я изгоняю их, проводя пальцами по клавишам.

Я зову родителей ужинать, дожидаюсь, когда они сядут за стол и прокрадываюсь в их комнату.

Мои деньги в ящике стола. Мне нужно на такси, чтобы добираться до дома Майка не пешком. Новый адрес уже пришёл в сообщении. Мама не отпускает меня на улицу без телефона, а дома она его забирает.

Ящик заперт на ключ и не поддаётся. На столе порядок, никаких лишних вещей. Я прислушиваюсь: вилки стучат об тарелки, вода закипает в чайнике.

Обхожу комнату, заглядываю в каждый угол, проверяю открытые ящики. Ключа нигде нет.

На карманные расходы выдадут только завтра. Я совершеннолетний, застрявший для матери с отцом в четырнадцатилетнем возрасте. Они говорят: «Пока живёшь в нашей квартире, не нарушаешь правил». Но забирают деньги за проведённый концерт, сразу, как я их получаю. Уничтожая на корню мои попытки сбежать.

Наверное, я сам виноват. Четыре года назад, когда родители предложили заняться музыкой, ещё без давления, я согласился. Ну а теперь я даже не могу взять заработанные бабки.

– Что ты делаешь в нашей комнате?

Отец, приподняв подбородок, пялится на то, как я пытаюсь вырвать ящик из стола.

– Мне нужны деньги…

– Зачем?

Оставляю ящик и покорно склоняю перед папой голову.

– Просто нужны.

– Это не объяснение.

Полосатая майка в пятнах. Неопрятная щетина. И этот человек хочет подняться благодаря моему таланту?

Смотрю на настенные часы: маленькая стрелка на шести.

– Завтра в колледж надо прийти пораньше.

– У тебя должны были остаться деньги.

Но их не осталось. Всё потратил на новую одежду, которую ни разу и не надел. Выбрал полный отстой.