Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

– Ты сказал, что одежда была аккуратно сложена. Можешь показать этот слайд еще раз? – попросил Дуглас.

Ресслер пощелкал переключателем проектора.

– Вот он. Видно не очень хорошо. Но вещи скорее уложили, чем просто побросали друг на друга. Не то чтобы очень аккуратно, но именно уложили. Это примерно так, как складываешь вдвое пиджак, а не просто кидаешь его в сторону. Кстати, обратите внимание, в каком порядке укладывали одежду и обувь жертвы.

– Есть признаки удаления органов? – спросил Лэннинг.

– Нет, – покачал головой Ресслер. – Просто ножевые ранения. Может показаться, что их наносили в каком-то определенном порядке, но на самом деле резали, просто чтобы резать.

– Ну не знаю, – возразил Лэннинг, – выглядит слишком похоже на предыдущую жертву. Я бы сказал, что это ритуал какой-то. Проявление ярости.

– Давайте-ка вернемся назад на минутку. – Ресслер прокрутил несколько слайдов. – Мы попросили наших парней ознакомиться с судмедэкспертизами по первой жертве. По ранениям ничего нового, зато они дали другую интерпретацию отсутствующего куска плоти на плече мальчика. Обнаружен отпечаток зуба. Правда, крохотный, но они сделали вывод о том, что это увечье могло быть прикрытием для фетишистского укуса.

– А что насчет виктимологии? – спросила я. – Важно учитывать характерные черты жертв и то, чем они могли привлечь к себе преступника. Но ни на одном из этих фото толком не видно их лиц. Они ровесники, а внешне они похожи?

– Да, очень похожи, – ответил Ресслер. – Что же касается виктимологии, то тут есть о чем поговорить. Этот тип преступника выбирает легкую добычу. Но, что примечательно, он нападает не на девушек, а на юношей. Я считаю, что выбор мальчиков в качестве жертв характеризует его как личность. Этот тип труслив. Ну да, ну да, понимаю, это звучит необъективно. Давайте уже приступать к профайлингу.

Это и было главной целью нашего совещания. Все собравшиеся уже ознакомились с делом, изучили справочные материалы. Нам всем предстояло максимально сузить круг подозреваемых. Каждый из сотрудников привносил в этот процесс свои уникальные аналитические наработки и идеи, помогающие создать психологический портрет неизвестного преступника. Я считала такое сочетание науки и искусства нашим преимуществом, хотя кое-кто в Бюро именно к этому и придирался. Профайлинг не называл имя виновного лица, но использовал все возможные средства доказательств для создания подробного и точного описания подозреваемого, включая возраст, расовую принадлежность, физические данные, род занятий, уровень образования, хобби.

В деле из Небраски мы исходили из самого первого психологического портрета, в котором Ресслер уже сделал вывод, что род занятий убийцы подразумевал его непосредственное общение с юношами, возможно, в качестве футбольного тренера или вожатого отряда бойскаутов. А неуклюжее использование ножа для удаления следов укусов, по мнению Ресслера, говорило о том, что убийца был знаком с криминалистикой по меньшей мере в том объеме, как это описывается в детективной литературе. Мы также согласились с тем, что убийца одержим контролем и наверняка пристально следит за новостями, чтобы понять, как его описывают в средствах массовой информации. К этому мы добавили базовые демографические характеристики, очевидным образом вытекавшие из наших исследований серийных убийц. Он был белым, поскольку серийные убийцы обычно убивают в пределах их расовой принадлежности; молод, поскольку выбор юных жертв свидетельствует о сексуальной незрелости; а чрезмерная степень насилия говорила о чувствах собственной неполноценности и злобы на окружающий мир.

Однако решающая роль в психологическом портрете всегда принадлежит мельчайшим и самым неочевидным деталям. Нужно было сосредоточиться именно на них. В итоге наше описание неизвестного преступника выглядело следующим образом:

«Белый мужчина в возрасте около двадцати лет. Его машина в хорошем состоянии и достаточно презентабельная, чтобы его жертвы спокойно садились в нее. В силу близкого с жертвами возраста в общении с ними он способен излучать уверенность в себе и быть непринужденным в разговоре. Но это деланая уверенность, что очевидным образом следует из заранее спланированного характера его нападений: для контроля над жертвами убийца запасался веревками. Но та поспешность, с которой он избавлялся от тел, напротив, свидетельствует о недостатке опыта и волнении преступника.

Использование веревок наталкивает на мысль о сексуальном характере этих преступлений, что согласуется с отсутствием обычных признаков прижизненного или посмертного сексуального надругательства. Элемент связывания веревками характерен для установления сексуального контроля. В свою очередь, неспособность довести дело до конца говорит о сексуальной незрелости, недостатке опыта и паранойе. Агрессивность ножевых ранений свидетельствует о фрустрации^[10] и озлобленности убийцы. Из этого следует, что убийцей движет стремление воплотить некую сексуальную фантазию, вероятно, основанную на его травмирующем сексуальном опыте в детском возрасте. Повадка совершать похищения по утрам указывает на рабочую профессию, к примеру, низкоквалифицированного автослесаря, работающего в ночную смену. Это, в свою очередь, свидетельствует о высоких умственных способностях и образовании на уровне средней школы. Он не женат, ему некомфортно рядом с женщинами, он неопытен в сексуальном плане. Преступник эмоционально недоразвит и импульсивен. Он из местных. Зациклен на мальчиках и, вероятно, занимается чем-то, что позволяет ему часто пересекаться с ними, например, на занятиях любительским спортом или чем-то подобным. Мужчина живет один в съемной квартире. Читает детективные журналы как своего рода порнографию. Возможно, в несовершеннолетнем возрасте попал на учет в полицию в связи с сексуальными домогательствами к своим ровесникам-мальчикам. Он нелюдим и хотел бы уехать из этих мест, но не может сделать это из-за ограниченных возможностей трудоустройства. Он набирается уверенности в своих силах и, скорей всего, подставится благодаря последующему рискованному поступку».

Мы особо отметили, что в относительно близком будущем этот убийца нападет снова. Местные полицейские и слышать об этом не хотели, поскольку были потрясены тем, что уже случилось. Но мы сочли своим долгом поставить их в курс того, что могло произойти с высокой долей вероятности. Кроме того, преступник уже продемонстрировал, что его навыки прогрессируют. А с учетом приближения рождественских праздников и зимних школьных каникул дети станут уязвимее для нападений. Заманчивых возможностей у преступника будет слишком много, чтобы не воспользоваться ими.

В последующие недели следователи установили целый ряд подозрительных лиц. В их поле зрения, в частности, оказался педофил, принуждавший мальчиков к сексу в своей машине. Его арестовали и впоследствии осудили, но он не был связан с делом о гибели Дэнни Э. и Кристофера У. Декабрь прошел без происшествий. Начало января тоже.

Но вот утром 11 января, в день возобновления школьных занятий, воспитательница одного из детских садов обратила внимание на подозрительный автомобиль, медленно разъезжающий по парковке. Она вышла на улицу и начала было записывать его номера, но водитель внезапно выскочил из машины и пригрозил убить ее, если она не отдаст ему эту бумажку. Женщине удалось оттолкнуть водителя, она забежала в здание сада и позвонила на горячую линию, про которую узнала из новостей. За это время мужчина успел скрыться.

Полицейские и агенты ФБР по штату Омаха отреагировали практически молниеносно. Они обнаружили машину на стоянке близлежащего автосервиса и установили, что ее арендовал сотрудник авиабазы Оффатт. Его собственный автомобиль находился на ремонте в том же автосервисе. В салоне его машины агенты смогли рассмотреть веревку, похожую на найденную на первой жертве. Они связались со службой безопасности авиабазы и попросили немедленно предоставить им доступ в квартиру владельца машины, техника по имени Джон Джозеф Жубер IV. Получив санкцию на обыск и арест, они обнаружили в доме еще один моток такой же веревки, большой охотничий нож и несколько десятков зачитанных до дыр детективных журналов, в одном из которых была загнута страница с рассказом об убийстве мальчишки-газетчика. Эти находки полностью соответствовали нашему описанию, равно как и сам Жубер – слабого телосложения белый мужчина двадцати одного года от роду.

Как выяснилось, Жубер был низкоквалифицированным сотрудником авиабазы – занимался техобслуживанием несложного оборудования. Трудился в основном в ночную смену. Кроме того, он был заместителем вожатого бойскаутского отряда при авиабазе.

На допросе Жубер сначала отпирался, но затем дрогнул под давлением улик. Когда следователи предъявили веревку из его машины и сказали, что она совпадает с найденной на первом погибшем мальчике, Жубер пояснил, что получил ее в подарок от вожатого бойскаутского отряда. Затем он сказал, что хочет переговорить с этим вожатым. Для нас это стало удачной возможностью применить тактику допроса, в рамках которой страхи подозреваемого развеивает появление человека, которому он доверяет. Мы организовали эту встречу, и после продолжительной беседы с вожатым Жубер последовал его совету и сознался в убийствах Дэнни Э. и Кристофера У. Он сказал, что убивал их вскоре после знакомства. Жубер также признался, что никогда не вступал в половую связь по обоюдному согласию, но мальчики возбуждали его сексуально. Кроме того, он мастурбировал, читая в детективных журналах статьи о доминировании, власти и контроле.

Признания Жубера стали дополнительным подтверждением точности созданного нами психологического портрета. Как мы и предсказывали, он был эмоционально недоразвит, сексуально амбивалентен и импульсивен. Это со всей очевидностью проявилось в его подробном описании убийства Дэнни:

– Чтобы сделать это, я поставил будильник на половину шестого утра. Сел в машину, подъехал к магазину и увидел там парнишку. Он разносил газеты. Я поехал за ним. А пока ехал, решил схватить его, засунуть в багажник и куда-нибудь увезти. Подошел к нему сзади, накрыл рот рукой и говорю: «Не шуми». Потом заклеил ему рот пластырем и связал руки за спиной. Подумал, что здесь у меня ничего не получится… Приехал на проселок и остановился. Вытащил его из багажника и велел снимать рубашку и штаны. Помню, сдавил ему горло руками. Он высвободил руки и старался остановить меня. Я сказал: «Спокойно» – и вытащил нож. Это был филетировочный нож^[11].

Далее Жубер описал, как ударил Дэнни ножом в грудь, послушал, как тот кричит, а потом начал не торопясь наносить все новые и новые удары с нарастающим сексуальным возбуждением.

В признаниях Жубера не было ни намека на эмоции, пока он не коснулся темы глубокой раны на левом бедре Дэнни.

– Это чтобы скрыть след укуса. Мне было важно убивать этих мальчиков точно по инструкции. Все должно было делаться правильно, – сказал он. Затем Жубер подчеркнул, что, убивая Дэнни, не испытывал никаких чувств, а просто воплощал тщательно отрепетированную фантазию. После убийства приехал в Макдоналдс с руками по локоть в крови, зашел в туалет, помылся там, потом заказал себе завтрак и поел. Затем приехал к себе домой, упал в кровать и от души поспал пару часиков. – И добавил: – Понимаю, это звучит дико бесчувственно.

Жуберу было свойственно многое из того, что характерно для других серийных убийц, которых я изучала во время моих тогдашних исследований. В известной мере исследование биографии Жубера помогло мне удостовериться в том, что я предполагала изначально: формирование серийного убийцы происходит в соответствии с определенной логикой. Это не череда чистых случайностей, а скорее сложная конструкция, в которой переплетаются воспитание, индивидуальность и психотип. Все это, вместе взятое, заставляет его реагировать на определенные триггерные ситуации бесчеловечным насилием. И Жубер был типичным примером.

Его родители развелись, когда он был еще совсем маленьким. В поисках работы мать переехала с ним в штат Мэн. В тринадцатилетнем возрасте Жубер совершил свою первую серию насильственных деяний. Сначала он пырнул отверткой шестилетнюю девочку, катавшуюся в парке на велосипеде. Спустя несколько недель ударил ножом проходившую мимо 27-летнюю женщину. Еще через два месяца он порезал горло девятилетнему мальчику поделочным ножом. Мальчик остался жив, но на двухдюймовую рану пришлось наложить с десяток швов. Так раздраженный и обозленный Жубер давал волю своим чувствам.

По его словам, жестокие фантазии одолевали его всю жизнь. Самая первая на его памяти относилась к шестилетнему возрасту. В ней он подкрадывался сзади к своей няне, набрасывал на ее шею удавку и душил до смерти. Жубер сказал, что мысленно воспроизводил эту фантазию в разных подробностях вновь и вновь, вплоть до своего первого убийства. Он не помнил, когда объектами его страсти стали мальчики, а не женщины. Но он знал, что фантазии подходят ему больше, чем реальная действительность. Реалии состояли из разочарований и запретов. А фантазии позволяли дать волю воображению.

После ареста Жубера проводивший его обследование психиатр указал: «Настолько полная отрешенность от эмоциональных переживаний позволяет предположить наличие у него определенного рода хронического диссоциативного процесса^[12]. Я полагаю, что внутренне он смутно отдает себе отчет об этом изъяне, и отчасти эти убийства были попыткой испытать сильные эмоции».

Жубер считал свои фантазии способом забыть об эпизодах бытового насилия, свидетелем которых он был в детстве, включая многочисленные случаи рукоприкладства между отцом и матерью. С тех пор Жубер прибегал к фантазированию каждый раз, когда ощущал стресс: «Подумаю о всяком таком, и мне становится легче. Я понял, что это улучшает настроение, и со временем это вошло в привычку». Он поделился своими соображениями о возрасте жертв: «С одиннадцати до тринадцати лет я был очень несчастным. Выбор мальчиков такого же возраста был как бы покушением на самого себя».

Я позаботилась о том, чтобы включить в наше исследование серийных убийц некоторые другие детали личности Жубера, показавшиеся мне интересными. Во-первых, психиатрическое обследование показало, что он обладает и высоким коэффициентом умственного развития, и отличной памятью. Во-вторых, его пересказ событий был настолько объективен, беспристрастен и точен, что казалось, будто он вспоминает о просмотре захватывающего фильма, а не о своих ужасающих преступлениях. И, в-третьих, как его мысли, так и действия были на редкость хорошо структурированными.

Мой главный вывод состоял в том, что Жубер был умным, дотошным и высокоорганизованным индивидом, практически неспособным проявлять эмпатию. В то же самое время он в достаточной мере сознавал свои особенности, чтобы понимать, что они изолируют его от общества. В попытках преодолеть эту эмоциональную разобщенность с миром мужчина создавал эти свои изощренные фантазии. Впрочем, ему это показалось недостаточным. Чтобы испытать хоть какие-то реальные эмоции, Жуберу потребовалось причинять боль другим. Сближаясь со своими жертвами и заставляя их испытывать страдания, он паразитировал на чувствах, которых сам был лишен уже очень давно.

* * *

Для Дугласа, Ресслера и меня дело Жубера знаменовало собой поворотный момент в работе. Применив наши научные наработки в методике составления психологического портрета преступника, мы сделали следующий важный шаг. Мы наглядно показали, что нереализованный потенциал практического профайлинга помогает даже в самых неотложных случаях. Мы доказали, что даже находясь в начальной фазе своего развития, профайлинг может быть невероятно эффективным инструментом. В том числе даже в сложных условиях межведомственного расследования с привлечением ресурсов федерального и местного уровней. Профайлинг работал.

Ресслер сразу же начал использовать дело Жубера в своей преподавательской работе в Академии. Во время одной из первых таких лекций сотрудник полиции из Портленда, штат Мэн, обратил внимание на сходство между случаем в Небраске и одним его нераскрытым делом. В разговоре с Ресслером после занятий он рассказал, что это дело было заведено, когда Жубер еще жил в Мэне, за три месяца до его трудоустройства на авиабазу. Ресслер согласился, что эти случаи слишком похожи, чтобы проигнорировать этот факт. Из документов следствия он узнал, что 22 августа 1982 года, то есть почти за год до убийства Дэнни, был обнаружен труп одиннадцатилетнего Рикки Стетсона с ножевыми ранениями и следами удушения. Однако самым интересным были заметные на фотографиях следы укусов на ноге погибшего, которые преступник, судя по всему, попытался скрыть несколькими крестообразными надрезами. Ресслер использовал этот факт, чтобы доказать возможную причастность Жубера к убийству Стетсона.

Дело Жубера оказалось важным и в более широком контексте. В средствах массовой информации его окрестили «Вудфордским слэшером^[13]» по названию округа штата Небраска, где произошли убийства. И это был первый случай, когда в их поле зрения оказалась деятельность Отдела поведенческого анализа. Кроме того, наш успех привлек благосклонное внимание директора ФБР Уильяма Уэбстера, который в своем благодарственном письме отметил важную роль профайлинга в раскрытии этого дела.

Эта публичная демонстрация поддержки стала огромным шагом вперед к признанию значимости ОПА для ФБР в целом. Впрочем, сторонники традиционных подходов по-прежнему считали профайлинг кабинетным занятием, не оказывающим реального влияния на раскрытие преступлений. Но даже самые упорные оппоненты не могли отрицать наши недавние успехи. Мы применили профайлинг, чтобы оградить бесчисленное множество детей от преступных посягательств. И это было лишь начало. На 1980-е годы пришелся невиданный пик активности серийных убийц. Случай Жубера послужил не более чем намеком на эту волну насилия. Наша работа только начиналась.

Глава 3
Профайлинг профайлеров

В самом начале, когда я только училась сочетать научную работу с новыми обязанностями сотрудника ОПА, регулярные перелеты из Бостона в Вашингтон казались мне путешествиями между двумя мирами. Я как будто перевоплощалась из кроткой ученой дамы в бесстрашную участницу яростной битвы с преступностью. Вдобавок ко всему об этой моей второй ипостаси знали очень немногие. Я хотела держать свою молодую семью подальше от чудовищных подробностей дел, которыми занимались в ОПА. Но такое разделение давалось непросто.

Я никогда не знала, зачем мне звонят агенты. Порой это могло быть что-то элементарное, а порой настоятельная просьба «прибыть сюда как можно скорее». Мне приходилось держать себя в постоянной готовности, поскольку, что бы ни происходило в моем обычном мире, такие звонки агентов часто оборачивались вопросами жизни и смерти.

Я завела себе дорожную сумку с самым необходимым, которая оказалась очень востребованной. Мне звонили, я хватала ее и неслась в аэропорт, чтобы улететь первым рейсом. По приземлении меня всегда ждала неприметная черная машина с водителем. Во время долгого пути в Академию я успевала просмотреть материалы дела и комментарии к ним.

Я приобщалась к работе в Академии ФБР около трех лет: началом этого периода можно считать звонок Хэйзелвуда в 1978 году, а окончанием – завершение дела Жубера в начале 1980-х. За это время я прошла путь от приглашенного преподавателя до штатного сотрудника ОПА. По крайней мере, так выглядит официальная версия, ведь мало кто знал о том, что практически с самого начала я в частном порядке помогала агентам в работе над их проектами.

Хэйзелвуд был первым, кого я встретила после получения официальной информации о моем назначении на должность. Ему не терпелось поделиться этим радостным известием с остальными сотрудниками ОПА, и он потащил меня кратчайшей дорогой к лифтам, чтобы спуститься в подземный офис рядом с приснопамятным бомбоубежищем.

Наш путь пролегал через битком набитую оружейную комнату, где проходили инструктаж курсанты. Возникла пауза, все уставились на нас.

– Все нормально, это своя, – сказал Хэйзелвуд.

Впервые я почувствовала себя настолько же уверенной в своем положении в Бюро, насколько была уверена в полезности своей работы. Но этот момент длился недолго.

– Энн, ну что ты тут застыла? – сказал Хэйзелвуд, и я поспешила вслед за ним. Войдя в лифт, он нажал никак не обозначенную кнопку, и мы поехали вниз, на знакомый подземный этаж. Когда двери наконец открылись, перед нашими глазами предстал Дуглас.

– Поздравляю, Энн. Теперь ты штатная сотрудница Государственного подвала для анализа насильственных преступлений. Мы находимся на глубине шестидесяти футов, то есть расположились в десять раз глубже, чем покойники.

Сотрудники дружно рассмеялись. Я последовала их примеру, но мне казалось странным, что ФБР убрало нас с глаз долой и оставило вариться в собственном соку. Уже то, что наш отдел находился на несколько уровней ниже поверхности земли в помещении без окон, говорило о многом. К нам никто не заглядывал, да и вообще в ФБР мало кто знал, где мы располагаемся.

Все сотрудники отдела занимались преподавательской работой по собственным учебным планам и вели свои узкоспециальные исследовательские темы. И поначалу результатом этого дефицита общих сфер ответственности стало появление ярко выраженного чувства независимости друг от друга. Кроме того, сотрудники крайне редко объединяли усилия на уровне отдела. Исключением были особо сложные дела, требовавшие участия нескольких узких специалистов. Таким образом, мы быстро заработали репутацию ведущих экспертов ФБР по самым странным делам, разобраться в которых не получалось у всех остальных. Постепенно это меняло общую атмосферу в ОПА. Коллективное понимание целей сплачивало нас как команду несмотря на то, что каждый из сотрудников продолжал работать в сфере своих интересов.

Еще одной общей чертой, которую я заметила у сотрудников ОПА, было их подозрительное отношение к начальству. Оно выражалось не в открытом неповиновении или чем-то подобном. Скорее, это была склонность напускать туману или лукавить там, где это было им на руку. Больше всего это было заметно по их отношению к своему начальнику, Роджеру Депью. Сам он называл своих подчиненных неподдающимися и как-то раз сравнил свою работу с тренировкой футбольной команды, состоящей исключительно из нападающих.

Своим определением Депью попал не в бровь, а в глаз. Все сотрудники отдела были личностями как на подбор. На общем фоне они выделялись не только своими характерами и интересами, но еще и биографиями, в конечном итоге приведшими их в ряды агентов ФБР. Тем не менее между ними было и нечто общее – прирожденное понимание психологии преступника. Никто из них не получил образования в области человеческого мышления и поведения, это было просто чутье, которое включалось автоматически. Это было видно по тому, как они анализировали следственные материалы, как выявляли поведенческие стереотипы и насколько востребованными были их интерпретации преступлений и мотивов у полевых агентов. Они были удачливы в работе, и их энтузиазм выходил далеко за рамки повседневных обязанностей. Все они хотели развивать свои уникальные таланты и превращать их в нечто большее.

И мне предстояло по возможности ускорить этот процесс. Вскоре я уже занималась совместными проектами с каждым из четверых «профайлеров первого поколения»: Роем Хэйзелвудом, Кеном Лэннингом, Джоном Дугласом и Робертом Ресслером.

Хэйзелвуд был одним из самых опытных сотрудников ОПА. Он родился в штате Айдахо, получил военное образование и пришел работать в ФБР в 1971 году. Своим типичным для выходцев со Среднего Запада дружелюбием он отличался от других агентов, предпочитавших строгую манеру общения. С присущим ему чувством юмора Рой любил рассказывать историю о том, как он оказался в этом отделе. Дело было в 1978 году. Он только что окончил обучение по программе подготовки руководящих кадров ФБР, и отличные оценки делали его одним из ведущих кандидатов на высокую должность в одном из региональных управлений. Но Хэйзелвуду не хотелось уезжать из Виргинии, где он купил дом и обзавелся семьей. Рой согласился на единственную вакансию, имевшуюся на тот момент в Куонтико: позицию инструктора в области преступлений на сексуальной почве в ОПА. В первый рабочий день в новом качестве он получил ключ от своего нового кабинета – переоборудованной подсобки в дальнем углу подземного этажа здания. Включив свет, он увидел приветственный подарок от новых коллег – на стене за рабочим столом висели черные кружевные дамские трусики.

Все это не обескуражило Хэйзелвуда, и вскоре он стал признанным специалистом по половым преступлениям и убийствам на сексуальной почве. С его пытливым умом и готовностью задавать вопросы он прекрасно подходил для работы в ОПА. Одним из его первых дел было дело об изнасиловании и убийстве, которое по почерку напоминало преступления Харви Глатмена^[14]. Поначалу у Хэйзелвуда была масса вопросов, на которые не было ответов. Почему Глатмен связывал своих жертв в нескольких позах и фотографировал в различной степени обнаженности? Откуда он узнал про подобные вещи и почему они его возбуждали? Почему он связывал ноги жертвы полностью, а не только в щиколотках? Копаясь в архивных папках, агент понял, что из дела Глатмена можно сделать еще целый ряд выводов. Он не мог избавиться от ощущения, что есть какая-то причина, по которой человек прибегает к сексуальному насилию, и что очень важно установить, по какой именно. Разобравшись в прошлом преступника, можно получить представление о том, почему он стал убивать. Разгадку Хэйзелвуд нашел в детстве Глатмена. Его мать рассказывала, что мальчиком он привязал шнурок к своему пенису, а другой конец вложил в ящик комода и прислонился к нему спиной. В подростковом возрасте родители снова застали его за занятием аутоэротической асфиксией^[15] – на этот раз он привязал к крану и пенис, и шею. Во время расследования дела Глатмена никто не связал эти случаи с убийствами на сексуальной почве, которые он совершил впоследствии. Но для Хэйзелвуда такая связь была совершенно очевидной.

Он поручил курсантам Академии найти и предоставить ему сведения о случаях аутоэротизма со смертельным исходом за предыдущие десять лет. Необходимо было, чтобы эта информация сопровождалась отчетами следствия и описаниями или фотографиями места происшествия. Вскоре на его столе лежало 157 подобных дел, поступивших со всей страны. Он попросил о помощи меня и Ника Грота – психолога, работавшего в местах лишения свободы и читавшего лекции о насильниках в Академии ФБР. Правда, до этого момента у нас не было опыта в таких делах. Более того, оказалось, что тема аутоэротизма со смертельным исходом вообще не изучалась, а Хэйзелвуд – чуть ли не единственный, кто над ней задумался. Ему пришлось разрабатывать ее с нуля и заниматься классификацией всех этих случайных смертей: от обструкции дыхательных путей, компрессии грудной клетки, воздействия химических веществ, газа или электричества. Всего, что угодно, исключительно ради сексуального возбуждения.

Кабинет, наспех переоборудованный из кладовки и с женскими трусиками в качестве вишенки на торте, который достался Хэйзелвуду, был далеко не самым худшим вариантом. Самому молодому сотруднику ОПА – Кену Лэннингу – пришлось ютиться в бывшей кладовой, у которой даже не было двери. Впрочем, с другой стороны, это было и везением – прямо напротив располагались рабочие места Дугласа и Ресслера, и для Лэннинга это была возможность постичь азы, не вставая с рабочего кресла. Днями и неделями напролет он слушал, как два опытных агента анализируют подробности своих дел, и впитывал все сказанное ими словно губка. И постепенно, от дела к делу, это сформировало его как профайлера. Однажды он сказал мне, что это было для него самым лучшим обучением.

Лэннинг родился в Бронксе и большую часть своего детства занимался в государственном молодежном клубе ФБР. А в возрасте всего десяти лет он стал его президентом. В разгар войны во Вьетнаме он записался добровольцем в ВМФ и поступил на курсы подготовки офицерского состава. Там Кен прошел специализированный курс по обезвреживанию подводных мин и самодельных взрывных устройств. Именно тогда он и обратил на себя внимание ФБР. Два сотрудника отдела взрывных устройств Бюро воочию убедились в талантах Лэннинга и взяли его на заметку. По окончании трехлетнего срока службы Лэннинг получил письмо из ФБР с предложением пройти испытательный срок на должность спецагента. Как он сказал, «это была работа, о которой я всегда мечтал».

В последующие десять лет Лэннинг приобретал богатый опыт следственной работы в региональных отделениях ФБР. Его ценили как за отличные результаты, так и за преданность делу. Все это окупилось сторицей, когда в декабре 1980 года Лэннинга назначили спецагентом-супервайзером ОПА Академии ФБР. Теперь он мог заниматься собственными разработками, консультировать по отдельным делам и учить агентов-новобранцев тому, что узнал за десятилетие полевой работы. Однако вопреки всем этим планам после попадания в кабинет без двери его карьерный путь сложился иначе. Ему было суждено стать высококвалифицированным профайлером.

Личные качества точно соответствовали его работе. Лэннинг был уравновешенным, профессиональным и вдумчивым, а прежде чем заговорить, хорошенько обдумывал, что сказать. Со своим спокойным характером он прекрасно подходил для работы по тяжким делам, раскрытием которых прославился ОПА. И когда в начале 1981 года Хэйзелвуд обратился к нему с предложением поучаствовать в исследовательском проекте по теме причин сексуального насилия, Лэннинг сразу же согласился. Для него это было возможностью сделать себе имя в ОПА. Он согласился сосредоточиться на делах с участием детей, а сам Хэйзелвуд занимался насилием в отношении взрослых людей. И хотя и те и другие преступления были просто кошмарными, я знала по собственному опыту, что дела с участием детей гораздо тяжелее переносить.

Центральное место в работе Лэннинга занимал поведенческий анализ маньяков-педофилов. Он изучал их демографические данные и личные биографии, а затем анализировал особенности мотивов и поступков с целью разработки типологии.

Я всегда считала одним из самых ценных вкладов Лэннинга в этой области то, что он понимал, насколько травмирующим может быть для ребенка опыт дачи показаний на судебном процессе. Исходя из этого, он особо подчеркивал необходимость сбора достаточного количества изобличающих доказательств без участия жертвы, с тем чтобы заставить преступника признать вину во внесудебном порядке.