Loe raamatut: «Политика Меттерниха. Германия в противоборстве с Наполеоном. 1799–1814»
Предисловие
Эту книгу не следует считать попыткой объяснить происхождение нацизма или пособием по разрешению дипломатических проблем на основе уроков, преподанных «профессором» Меттернихом. Возможно, эти уроки и представляют для нас некоторую ценность, но не они побудили меня написать эту книгу. На самом деле исследование появилось на свет в результате изучения деятельности Германского союза. Два соображения обусловили то, что труд, предпринятый вначале для отображения истории развития государственного образования, превратился вместо этого в анализ политики в отношении Германии известного австрийского министра иностранных дел. Первое соображение состоит в обнаружении того факта, что для написания взвешенной истории Германского союза необходимо чрезвычайно кропотливое изучение многих специальных вопросов. Другое соображение заключается в осознании того, что при описании государственного образования исследователя подстерегает опасность наделить онтологической реальностью абстрактные понятия и представить свои личные ценностные установки более важными, чем установки деятелей исследуемого института. Изучая Германский союз в рамках категорий: государство и общество, раздробленность и единство, тяга к прошлому и либеральные реформы, – я обнаружил, что цепляюсь за проблемы, которые мало занимали Меттерниха, Штайна, Харденберга и других государственных деятелей того времени. Понимание их амбиций и мотивов деятельности – предпосылка объективного исторического исследования Германского союза, и, поскольку роль Меттерниха в союзе была преобладающей, внимание должно было быть обращено прежде всего на эту историческую фигуру.
Сначала казалось целесообразным начать изучение предмета с Венского конгресса, на котором было провозглашено образование Германского союза. В дальнейшем, однако, обнаружилось, что политика Меттерниха в отношении Германии настолько связана с эпохой Французской революции и Наполеона, что следует начать труд отсюда.
Потребность в изучении политики Меттерниха в отношении Германии после Венского конгресса ощущалась давно. В сравнении со скудным освещением этого исторического периода в целом материал, составивший содержание этого тома, довольно основательно разрабатывался прежде. Тем не менее литература об эпохе Наполеона касалась политики Меттерниха в отношении Германии лишь эпизодически, помещаясь между историей дипломатии общего характера и специализированными монографиями по сугубо частным проблемам. При всем том, что Меттерних пользуется славой блестящего дипломата, ни его дипломатия как искусство, ни его влияние на решение крупных региональных проблем не освещались с такой скрупулезностью, как, например, деятельность Наполеона или Каслри. Многообещающее начало изучению Меттерниха было положено в конце XIX века, когда были открыты европейские архивы того периода. Это дало возможность таким беспристрастным ученым, как Адольф Беер, Эдуард Вертхаймер, Август Фурнир, Вильгельм Онкен и Федор фон Демелич, создать монографии и опубликовать документы, которые остаются до сих пор основой исследовательской работы на эту тему. Но смерть оборвала жизни многих ученых старого времени, а Первая мировая война прервала деятельность других исследователей.
Война нанесла ущерб и в другом отношении: она побудила рассматривать историю XIX столетия с точки зрения политических и идеологических споров XX века. Так, Вильтор Библ в своей книге «Меттерних, демон Австрии» (Вена, 1936) вместо объективных оценок, естественно ожидаемых с течением времени, вернулся к прежней практике обвинения Меттерниха во всех несчастьях Австрии, включая катастрофу 1918 года. Таким же образом многие немецкие писатели стали обвинять Бисмарка в крушении Германии. Генрих Риттер фон Србик, сменивший Фурнира в качестве ведущего историка Венского университета, творчески откорректировал наши представления о политических и социальных установках Меттерниха, но он перенес акцент с дипломатических на философские взгляды этого деятеля. Позже Србик способствовал тому, что изучение Меттерниха было оживлено спорами вокруг Великой и Малой Германий, которые прежде почти угасли. С точки зрения науки великогерманские доктрины, популярные в нацистском рейхе, стали причиной того, что был перенесен акцент с Пруссии прежнего времени на эти доктрины, и это способствовало написанию учеными умеренных взглядов порядочного числа ценных монографий и источниковедческих работ, которые в иных условиях могли и не появиться. Тем не менее запальчивый тон этой литературы и наблюдаемая в ней тенденция рассматривать эпоху Меттерниха с точки зрения интересов XX века помешали выполнению обещаний историков, принадлежащих к школе Фурнира.
В целом литература, затрагивающая прямо или косвенно политику Меттерниха в отношении Германии, огромна, и ряд тем разработан исчерпывающим образом. Несколько глав, касающихся роли Меттерниха в войне 1809 года, опирается в первую очередь на парламентские, имперские и государственные архивы в Вене, в иных случаях я пользовался опубликованными документами и соответствующей литературой, в отличие от второго тома, где с источниками дело обстояло иначе.
Нельзя сказать, что моя задача ограничивалась просто объединением фрагментов текста из различных работ, как это бывает при составлении картинок-загадок. Наоборот, с образованием картинки часто обнажаются формы и цвета, незаметные в отдельных фрагментах. В результате, хотя я и пользовался с благодарностью фактами, добытыми другими учеными, мне приходилось все-таки вносить коррективы в их работы. Мой метод – в той степени, в какой я допускал его несовпадение с привычными канонами исторической науки, – заключался в том, чтобы сознательно, скрупулезно и вразумительно следовать хронологии событий, а это, в свою очередь, требовало главным образом повествовательного стиля изложения. Не соглашусь, однако, с утверждениями, что такому методу недостает аналитичности. Истина состоит в том, что абстрактные рассуждения – которые невозможно выразить в повествовательной форме и нельзя перепроверить последовательностью событий, – более отвечают интеллектуальным наклонностям историка, чем объективная интерпретация исторических фактов. Немаловажно и то, что повествование включает в себя не просто внешние действия, но также их внутреннюю подоплеку, а также душевное состояние исторических персонажей.
Это замечание адресуется в качестве весьма запоздалого объяснения многим моим друзьям, коллегам, издателям и спонсорам, которые в последние годы потихоньку прекращали справляться о моем продвижении в работе. Благодарю всех их за терпение и внимание ко мне. Но особую радость я испытываю в связи с тем, что могу наконец выразить делом свою благодарность фонду Фулбрайта и ученому совету фонда имени Джона Симона Гугенхайма за финансирование моих командировок в Австрию в 1952—1953-м и 1960–1961 годах, позволивших мне завершить исследовательскую работу в Вене. Без их участия я никогда не узнал бы великодушного гостеприимства и услуг знаменитого Государственного архива Австрии. За это мне хотелось бы поблагодарить генерального директора Хофрата доктора Гебхарта Рата и его экспертную группу. Такую же благодарность я выражаю Национальной библиотеке Вены, Институту истории Венского университета, Библиотеке конгресса США, а также библиотекам университетов штатов Кентукки, Миннесота, Техас и Вирджиния. Все они неизменно оказывали мне бесценную поддержку. Я также обязан финансовой поддержкой на многих важных этапах своей исследовательской работы комитету фонда научных исследований Университета Кентукки, а также профессору Х. Клею Риду из Университета Делавэра за неординарный акт великодушия, совершенный по отношению ко мне несколько лет назад и послуживший большим стимулом для продолжения моей работы.
Рукопись этой книги была просмотрена на различных этапах ее подготовки профессорами Эмеритусом Лоуренсом Д. Стифелом из Университета Миннесоты, Карлом Б. Коуном из Университета Кентукки и Робертом А. Канном из Ратгерского университета. Без их проницательных указаний в отношении стиля и содержания книга была бы хуже, но не их вина, если она не стала лучше. Профессору Канну я особенно обязан как поощрением работы, так и своевременным советом изменить направление исследования. Я также почерпнул много пользы из руководящих указаний и советов доктора Вальтера Ляйтша и доцента доктора Фрица Фелнера из Венского университета, а также профессоров Карла Босла из Мюнхенского университета и Гильома де Бертье де Совиньи из Католического института в Париже.
Наконец, что важнее всего, я хочу публично выразить признательность своей жене и детям за помощь и терпение при подготовке этой работы. Льщу себя надеждой, что два года пребывания в очаровательной Вене послужили достаточной компенсацией за их усердие.
Лексингтон, Кентукки, июль 1963 г.
Глава 1
Клеменс Меттерних, граф Священной Римской империи
Первое, что следует знать о Клеменсе Лотаре Венцеле фон Меттернихе-Виннебурге-Байльштайне, – это то, что он был не австрийцем, но уроженцем Рейнской области. Лишь в 21 год от роду он пересек Виннервальд и впервые увидел правительственное здание Бальхаус в Вене, где провел около 40 лет в качестве министра иностранных дел Австрии. Единственной осязаемой связью семьи Меттерних с разрозненными территориями, объединенными Прагматической санкцией 1723 года (Закон о престолонаследии императора Карла VI) в государственное образование Австрия, было поместье Кенигсварт в Богемии. Причем Кенигсварт имел для Меттернихов меньшее значение, чем семейная вотчина по берегам реки Мозель на полпути между Триром и Кобленцем. Она представляла собой феодальное владение Виннебург на левом берегу реки и меньшее по размерам поместье Байльштайн на правом берегу. Вместе эти владения составляли весьма доходную собственность. Они занимали площадь в 75 квадратных миль, на которой трудились 6200 душ, и приносили годовой доход в 50 тысяч гульденов. Это позволяло семье проживать в соседнем Кобленце обеспеченно, хотя и без кричащей роскоши. (См.: С р б и к, Генрих Риттер фон. Меттерних – государственный деятель и человек. Мюнхен, 1925. Т. 1. С. 79.) Именно в Кобленце, в месте слияния Рейна и Мозели, в окружении заброшенных замков и террас виноградников, родился в 1773 году Клеменс Меттерних.
Рейнская область на закате старой системы правления в Европе содержала в себе смесь немецкой и французской культур, по крайней мере в среде двуязычных аристократических семей, одной из которых были Меттернихи. В административном отношении регион составлял часть округа Нижний Рейн-Вестфалия Священной Римской империи. Отец Клеменса, Франц Георг, был рейхсграфом, то есть имперским графом, одним из 400 представителей высшей немецкой аристократии. Они считались непосредственными вассалами императора и были представлены в Регенсбурге на августовской ассамблее, именуемой рейхстагом. Надо сказать, что Меттернихи не присутствовали там. В социальной иерархии выше их находились князья, маркграфы, герцоги и выборщики. Графы представляли нижнюю ступень представительства в рейхстаге, и не все из них принимали участие в его заседаниях. Меттернихи имели мизерную долю участия при голосовании в Регенсбурге, поскольку графы были поделены на четыре совета, каждый из которых имел лишь один голос. В совете графов Вестфалии фамилия Меттерних стояла в списке под номером 21 из 32, занесенных в список.
Без места в совете семья Меттерних входила бы в нижнюю аристократию империи, к которой принадлежали те, кто получил феодальные владения непосредственно от императора, но не был представлен в рейхстаге. Большинство из них, составлявших группу графов, 350 семей баронов и около 1500 рыцарей, принадлежали к корпоративному объединению, которое располагало многими привилегиями высшей аристократии, например свободой от выплат имперских налогов. Таким образом, они имели более высокий статус и пользовались большими благами, чем многие немецкие дворяне, обладавшие значительными поместьями, но зависевшие от князей и подпадавшие под их юрисдикцию. Тем не менее дотошный протокол увядающего феодального строя прочертил на имперском уровне четкую разграничительную черту между высшим и низшим дворянством. Благодаря этой черте Меттернихи наряду с другими графскими семьями занимали довольно сносное положение. Поднапрягшись, они могли вести роскошную жизнь, нанять лучших наставников для детей. Как представители высшего дворянства, они могли свободно общаться с самыми знатными семьями. Юный Клеменс, например, дружил в детстве с принцессами, которые стали впоследствии королевами Ганновера и Пруссии. Позднее, будучи студентом в Страсбурге, он стал близким другом будущего короля Баварии и князя Максимилиана из Цвайбрюккена. И все же жениться на девушке, принадлежавшей к более высоким сферам аристократии, представляло известную трудность. Когда Клеменс так поступил в 1795 году, это было воспринято как большая удача, результат умения Франца Георга ладить с людьми, а также привлекательной внешности и ума его сына.
Однако подлинное размежевание в дворянстве происходило на политической почве. Со времени Вестфальского мира в 1648 году около 40 ведущих имперских курфюрстов пользовались конституционным положением, освобождавшим их от юрисдикции имперского верховного суда, сделавшим их полными хозяевами подвластных территорий и позволявшим им заключать союзы друг с другом и даже с зарубежными странами. Многие из курфюрстов завели собственные армии и, несмотря на формальное выражение почтения императору, вели себя так, как если бы они были суверенами. Некоторые из князей, действительно, были монархами. Например, выборщик Ганновера был королем Англии, выборщик Бранденбурга – королем Пруссии, а герцог Холыитейна – королем Дании, не говоря уже о Габсбургах разных уровней, имевших владения в Германии. Таким образом, «вооруженные поместья» – феодальные владения с собственными армиями – стремились следовать эгоцентрическому курсу на установление в пределах своих территорий централизованного деспотизма, захватывать мелкие владения по соседству и даже заключать союзы с Францией и Россией, если это отвечало их интересам. Для таких феодальных правителей рейх был досадной обузой, анахронизмом, который мешал им прославиться. Что касается династий Габсбургов и Гогенцоллернов, то их власть в своих державах была настолько прочна, что они не обращали внимания на те случаи, когда их провинции включали в состав империи. В общепринятом смысле термин «рейх» обозначал просто часть Германии к западу от реки Эльбы и Богемского леса.
С другой стороны, для низшего дворянства рейх был не просто живой традицией, но насущной необходимостью. Он гарантировал неотчуждаемость их собственности, их формальное равенство с самыми могущественными феодальными семьями, защиту от хищных соседей и от вмешательства государства в управление их имениями. Имперскому графу, в отличие от обычного графа, не досаждали ретивые бюрократы, претворяющие в жизнь централистские идеи деспота. Лишь изредка он представал перед имперским верховным судом при разборе жалоб соседа или одного из вассалов. В то же время рейх предоставлял гораздо больше возможностей для служебного и административного роста, чем любое из феодальных владений. Император мог предложить немало постов и должностей как на имперской службе, так и в административной иерархии на территориях, подвластных Габсбургской короне, которые, отставая в культурном развитии, нуждались в способных людях из западной части империи. В рейхе имелось также большое число церковных владений, не уступающих по площади и возможностям «вооруженным имениям». Там были не только возможности занять себя. Это были епархии, домогаясь которых феодальные семьи направляли своих сыновей на церковную службу. Ко времени рождения Клеменса Меттернихи уже дали четырех выборных архиепископов, которые, в свою очередь, подняли влияние семьи на уровень, гораздо превышающий ее светский статус. Имя одного из этих прелатов, Лотара, стало частью будущего официального имени дипломата, а другие его части, Клеменс и Венцель, были взяты в честь крестного отца, бывшего архиепископом Трира.
Следовательно, семья Меттерних принадлежала к тем кругам, которые по необходимости добивались укрепления рейха. Свободу, которую наибольшие феодальные вотчины искали на пути создания собственных вооруженных формирований и проведения самостоятельной внешней политики, феодальные владения менее значительные добивались обеспечением поддержки имперского режима. Сколько бы малые и средние феодалы ни хвастали равными правами с главами могущественных кланов, их интересы более совпадали с интересами низшего дворянства, религиозных общин, свободных имперских городов, каждый из которых приветствовал императора как защитника «германских свобод».
Во второй половине XVIII века будущее германских свобод было отнюдь не радужным. Религиозные общины сталкивались с настойчивыми требованиями поборников Просвещения об их секуляризации. Они страдали и от произвола князей церкви, которые вели себя как временщики. Свободные города и малые поместья подвергались, в свою очередь, поглощению могущественными соседями, стремившимися к расширению границ своих владений, получению дополнительных средств от сбора налогов, увеличению набора рекрутов в вооруженные формирования. Рейх существовал на грани анархии, и после деморализующего эффекта Войны за австрийское наследство и Семилетней войны, завершившихся за 10 лет до рождения Клеменса Лотара Меттерниха, стало ясно, что германские свободы зависели от гарантий императора меньше, чем от противоречий между «вооруженными имениями» и особенно патового состояния в отношениях между Австрией и Пруссией.
За внутренним хаосом неизбежно следовало внешнее вмешательство. В 1788 году, когда снова разразилась гражданская война, причем Австрия в союзе с Баварией выступили против коалиции, объединявшей Пруссию, Саксонию и Мекленбург, к посредничеству между противоборствующими сторонами были привлечены пограничные державы – Франция и Россия. Для Франции посредничество в делах рейха вряд ли было чем-то необычным, России же оно давало дальнейшее усиление влияния в Европе. Почти за шесть лет до этого она отодвинула свои границы на запад посредством первого раздела Польши, теперь, по Тешенскому договору, положившему конец внутригерманской войне, она стала гарантом статус-кво в рейхе.
Через год (в 1780 году) Иосиф II начал осуществление долго вынашивавшейся программы преобразования рыхлого объединения провинций под названием Австрия в современное централизованное государство. В социальном плане реформа не удалась. Однако она имела для рейха большое значение, способствуя погружению Австрии в свои проблемы и выработке специфически «австрийского» подхода, в котором собственная территориальная консолидация и четко очерченные границы значили больше, чем органичное единство с рейхом. Кстати, именно поэтому Иосиф рассчитывал в будущем обменять далекие от Австрии Нидерланды на Баварию, как будто остатки Священной Римской империи могли распределяться по желанию разных держав. Эти остатки, называвшиеся на языке XVIII века рейхом и позднее превратившиеся в идиоматическое выражение «третья Германия», страдали вакуумом власти, являя собой западноевропейский вариант одряхлевшей Польши на востоке.
Но жизнь в Швабии, Вестфалии, Франконии и Рейнской области, где карликовые государства кучковались друг с другом, развивалась путями, соответствовавшими своему времени. Среди поборников империи было много деятелей не менее способных, чем Франц Георг Меттерних, но ни один из них не был настолько привержен имперским традициям. В 1768 году он поступил на службу к выборщику Трира. До 1771 года Франц Георг был представителем выборщика в Вене, затем его отозвали в Кобленц, столицу архиепископства, и назначили на пост советника и министра иностранных дел. Нет необходимости добавлять, что иностранные дела архиепископства редко выходили за рамки дипломатического протокола, и здесь Франц Георг показал себя с наилучшей стороны. Он всегда был безукоризненно одет, приветлив и вежлив, обходителен с окружавшими его восхитительными женщинами, среди которых блистала его супруга Беатрис, очаровательная и талантливая женщина, урожденная Кагенек из Брайсгау. Рейхсграф Меттерних идеально подходил для пышной придворной жизни карликового немецкого феодального владения XVIII века. Эта жизнь не претерпела существенных изменений, когда в 1773 году он поступил на службу к императору. В качестве имперского министра при дворах Трира и Кельна, а позднее и при дворе выборщика Майнца, а также в округе Нижний Рейн-Вестфалия он по-прежнему проживал в семейной резиденции Меттернихов в Кобленце. Там он воспитывал своих детей: дочь Паулину 1772 года рождения, Клеменса, появившегося на свет годом позже, и другого сына – Иосифа 1774 года рождения.
С добродушным отцом и матерью, плохо скрывавшей особую любовь к первенцу сыну, Клеменс Меттерних мог легко вырасти в ленивого и избалованного юнца. Возможно, он и был таким до известной степени. По крайней мере в его складе характера не было ничего прусского и пуританского. Он унаследовал в полной мере знаменитую привязанность рейнцев к жизни на широкую ногу, добавив к этому свою собственную склонность к покою и комфорту. Его рассеянность и медлительность приводили в отчаяние всех, кто имел с ним дело, иногда же он обнаруживал нерешительность и капризность, которые в человеке менее обаятельном обличали бы фатовство. Однако в Меттернихе эти свойства становились чертами характера, присущими облику важного сановника, который чувствовал себя вполне уверенно в изысканном аристократическом обществе феодального режима. К тому же он жил в эпоху, поощрявшую способность сочетать тягу к удовольствиям с умением делать карьеру. Меттерних не избежал ее влияния. Живость ума и интеллектуальная дисциплина делали его скупым на внешние проявления жизненной энергии. Хладнокровие же, выглядевшее порой как апатия, прикрывало его деловую сосредоточенность.
Интеллект, а также любознательность Клеменса, которая всю жизнь влекла его к знакомству с различными областями знания, были унаследованы от матери. Однако надо отдать должное и Францу Георгу. Он, видимо, располагал большим запасом здравого смысла, который человек заурядный использует для воспитания своих детей. С самого начала Франц Георг готовил Клеменса к дипломатической карьере. Хотя и невозможно определить, насколько его замысел повлиял на воспитание сына, он создал для карьеры Клеменса даже в условиях той космополитической эпохи богатые и разносторонние предпосылки. Понимая значение знания языков, он убедил сына не пренебрегать немецким, в то время как тот предпочитал разговаривать со своей матерью по-французски. Он позаботился также о том, чтобы юноша приобрел первые навыки на политическом поприще, добившись для него некоторых мелких поручений во время коронации Леопольда во Франкфурте в 1790 году в качестве императора Священной Римской империи и затем во время коронации Франциска II двумя годами позже. Эти поручения, по крайней мере внешне, имели целью настроить молодого Меттерниха на то же ревностное служение рейху, какое было присуще его отцу.
Однако в наибольшей степени влияние Франца Георга сказалось на образовании юноши. Вслед за двумя католическими наставниками при дворе Меттернихов появился деист Йохан Фредерик Симон, который внедрил в семью не только новейшие педагогические методы воспитания, но и дух Просвещения в целом. Симон был не просто педагогом. Когда началась Французская революция, он отправился в Париж, где служил ряду революционных правительств и поддерживал режим террора. Пребывание якобинца в феодальной семье было по меньшей мере аномалией. Любопытно, что именно графиня Меттерних, наиболее образованный представитель семьи, резко критиковала его идеи, в то время как Франц Георг оставался невозмутимым. Что касается юного Клеменса, то он уважал своего учителя и за шесть лет почти ежедневного общения, несомненно, приобрел от него привычку к рациональному мышлению, которое позже определяло его деятельность. Если и был парадокс в том, что учитель поддерживал революционные идеи, а ученик стал защитником просвещенного деспотизма, то причина коренилась в самом Просвещении, передавшем миру свое амбициозное наследие.
В 1788 году Франц Георг внес своих сыновей в списки студентов Страсбургского университета, отправив их туда в сопровождении частного преподавателя. Хотя состав студентов включал в основном французов и немцев, в то время университет привлекал студентов из всех стран Европы и из многих социальных слоев. Университет находился в процессе постепенного возрождения после Семилетней войны, сделавшей учебу в Германии временно недоступной для иностранцев. В результате Меттерних встретил там представителей самых разных национальностей, включая таких будущих партнеров, как князь Павел Строганов и граф Андрей Разумовский из России, а также корсиканец граф Поццо ди Борго. Тому случайному обстоятельству, что свита Меттерниха проживала в кварталах города, где снимали жилье студенты-стипендиаты, он обязан общением с простым народом. Впрочем, это мало повлияло на его политические взгляды и личную жизнь. Он по-прежнему шиковал, занимался ездой верхом и фехтованием, совершал визиты в дома знатных особ.
Одной из дисциплин, преподававшихся в то время в Страсбурге, было право, в частности германское право. Его изучали даже французские студенты в надежде сделать карьеру в судебной системе рейха. Люди, обучавшие Меттерниха, особенно Кристофер Вильям Кох, выражали идеи обновленной Геттингенской школы. В ней господствовал светский рационалистический дух. Здесь поощрялось изучение позитивного права и его исторического развития, чтобы дать студентам необходимые знания о законах. Однако никто не рассчитывал набраться мудрости от этих занятий или обнаружить в самом существовании института права признаки божественной воли. Справедливость считалась естественным правом. Она обнаруживалась посредством разумных аргументов и достигалась наилучшим образом усилиями просвещенной человеческой воли, одним словом, посредством деспотической воли феодальных князей. В свете универсальной идеи христианства упадок рейха как органичного института не мог не вызывать сожаления. Согласно этой концепции, рейх представлял собой лигу отдельных государств, изначально светских образований в центре Европейского континента. И если в идее рейха и имелась какая-то особая ценность, то она заключалась в опоре на баланс сил. Потому что обосновывалось это тем разумным доводом – а разум в то время был мерой всех вещей, – что в Европе, более или менее однородной в культурном отношении, но разделенной политически на эгоцентричные государственные образования, единственной альтернативой хаосу является учет баланса сил. Поскольку равновесие считалось принципом организации Вселенной и поскольку в течение века дипломаты усматривали в равновесии сил прагматичное решение своих проблем, баланс сил как регулятор международных отношений казался логически естественным. Не случайно в Страсбурге Меттерних почти ежедневно погружался в споры о необходимости европейского равновесия. (См.: С р б и к. Меттерних… Т. 1.)
То же продолжалось в 1790 году, когда молодой студент, осваивавший науку государственного управления, перевелся на учебу в университет Майнца. Там он слушал лекции по истории Германской империи Николаса Фогта и подружился с этим видным ученым на всю жизнь. Философия Фогта не была столь механистична, как у Коха. Она уделяла больше внимания исторической эволюции правовых институтов и их органической связи с иерархией социальных отношений, начиная с семьи, переходя затем – через епархии, поместья и королевства – к Европейской республике. Тем не менее равновесие и здесь сохраняло всеобъемлющее значение. Однако для Фогта баланс сил был не просто проблемой отношений между суверенными государственными образованиями, как у Коха, но воодушевляющим принципом всех человеческих отношений, всего общества и даже всей Вселенной. Для Фогта это было выражением божественной воли. Там, где доктрина Коха стремилась применительно к Священной Римской империи оправдать абсолютизм и амбиции крупных феодалов, философия Фогта утверждала органичную гармонию целого и важность всех входящих в него институтов, больших и малых, светских и религиозных.
Таким образом, в университете Майнца Меттерних нашел философию, которая соответствовала не только существовавшим стандартам интеллектуального достоинства, но также традициям и жизненным интересам его семьи. Неудивительно, что он не уставал почитать Фогта и после смерти ученого, похоронив его останки в поместье Меттернихов в Йоханнисберге. Однако, хотя Меттерних и признавал Фогта своим учителем больше, чем Коха, последнего все равно нельзя было сбрасывать со счета. Потому что – даже если в студенческие годы Меттерних этого и не предвидел – оба профессора теоретически сформулировали главную проблему его будущей политики в отношении Германии: должна ли эта страна в эпоху после Наполеона воссоздаваться в виде иерархий имперских владений или как лига суверенных государств.
Между тем Французская революция преподала в сфере искусства управления государством уроки, с которыми по накалу эмоций не могли сравниться никакие академические лекции. Молодому Клеменсу революция доставила и сугубо личные переживания. Всего лишь через неделю после падения Бастилии он увидел, как разъяренная толпа штурмовала здание городского собрания в Страсбурге, грабила знаменитый винный погреб города и устраивала пьяные оргии и бесчинства, положить конец которым смог лишь полк охраны князя Макса. Позже, к досаде молодого человека, он узнал, что его старый учитель Симон стал редактором революционного еженедельника в городе и местным переводчиком Декларации прав человека. Далее, как представлялось испуганному, но завороженному студенту, революция с самого начала была обагрена кровью и созидание в ней сводилось на нет разрушением.
Несмотря на отвращение, которое, возможно, Меттерних питал к июльским актам насилия, он продолжал учебу и провел в Страсбурге еще один год. Лето 1790 года застало его уже во Франкфурте на коронации Леопольда II, которая значила больше, чем простой ритуал. Она выглядела как освящение прошлого. Затем последовали два года жизни в Майнце, а в июле Меттерних был снова во Франкфурте на коронации Франциска II. Если предыдущая коронация продемонстрировала цепкость прошлого, то вторая была призвана отметить его полный триумф. В это же самое время у Кобленца сосредоточивалась прусская армия под командованием герцога Брунсвика и готовилась начать наступление, с которым были связаны большие надежды на разгром революции, причем не только надежды самих немецких князей, но в особенности многих французских эмигрантов, прибывших на коронацию. После коронации Меттерних в состоянии благодушия присоединился к массам дворян, возвращавшихся в Кобленц в ожидании вестей о победе.
