Боги пустынь и южных морей

– Это был не простой риха-хаттан, – мрачно глядя на мертвого друга, произнес Кемриз словно подтверждая его мысли. – Нубейские демоны. Их сила была в ветре. Боюсь, господин, с караваном что-то не так.

Нурам принялся счищать с тела Кураба песок, сгребая его широкими сухими ладонями, отряхивая одежду умершего и приговаривая: – Милостивый Валлахат, прими его душу! Усади рядом с собой! Кураб! Наш Кураб был хорошим человеком! Много света он добавит Небесам! Прими!

Слова наемника, что с караваном что-то не так, поняли почти все. Это означало, что в караване была либо вещь, полная темной магии нубейцев, либо человек владеющий запретным волшебством и как-то связанный с демонами, да поклоняющийся нечистым древним богам.

– Как же теперь? – вопросил старший погонщик, глянув на арленсийку, потом переведя взгляд на двух хвостовых наемников, один из которых был аютанцем из Эсмиры, приметный глубоким шрамом от щеки до шеи, а другой наурийцем, темным как засохшее дерево, с огромными губами и диким взглядом. Может кто из них виновен? Ведь даже аютанцы, если они эсмириские, не все верны Валлахату и с непонятной радостью позволяют почитать нубейского Терсета.

– Может разумнее вернуться в Дуджун? – предложил Кемриз, приподняв тело друга, чтобы осмотреть с другой стороны: на спине и боках с первого взгляда не было заметных ран и иных следов, способных пояснить, что случилось с Курабом.

– Нет, мы поедем к приюту в скалах, – решил господин Харфиз, наклонился и внимательнее осмотрел правый бок мертвеца. – Бережно заверните нашего Кураба в мой синий ковер и погрузите на верблюда. Завтра похороним на кладбище в Хаш-Туум.

Все знали, что возле руин имеется старое кладбище пустынников. Поскольку караваны здесь ходили часто, оно нередко прирастало новыми могилами. И даже сам Нурам Харфиз однажды предал здесь земле старого погонщика.

Примерно через полтора-два часа они добрались до места, закрытого от ветра скалами. На каменистой земле чернело несколько старых кострищ, обложенных крупными камнями – видно, кочующие торговцы останавливались в этом месте нередко. Нурам Харфиз раздал распоряжения своим людям: они начали разгружать животных и ставить шатер.

Эриса, покинув верблюда, пошла размять ноги и осмотреть край извилистого ущелья. Хотя здесь не было воды, вдоль южной скальной стены рос колючий кустарник, тамариск и финиковые пальмы, часть из которых была срублена. На северной скале темнело несколько пещер, уходящих глубоко в рыхлый камень.

– Аленсия, – окликнул ее один из погонщиков, когда она попыталась вскарабкаться на скальный уступ. – Хозяин позвал. В шатер загляни.

Стануэсса вернулась к стоянке. Сноровистые руки караванщиков шатер возвели очень быстро, и возле него, видимо, собирались развести маленький костер из привезенных дров – Нурам запрещал своим людям рубить деревья на местах стоянок.

– Звали меня, господин Харфиз? – отодвинув полог, Эриса заглянула в шатер.

– Да, присядь, – хозяин каравана указал на подстилку напротив себя. – Кое-что хочу сказать.

Шатер был небольшим, с низким сводом, под которым высокий человек не смог бы стоять в полный рост и спальных мест здесь было не более шести, если не тесниться. С шеста на цепочках свисало два бронзовых светильника украшенных красивой чеканкой – света лили достаточно, чтобы разглядеть затейливые орнаменты на подстилках.

– Ковра под ногами сегодня нет. Сама понимаешь, он нужнее сейчас покинувшему этот мир нашему защитнику. Да примет Валлахат его душу без промедлений! – Нурам сложил руки на груди в молитвенной просьбе.

– Да простит Он все грехи и вспомнит все добро! Пусть станет больше света Небесам! – Эриса тоже скрестила руки по-аютанской традиции. Ее мать, мудрейшая стануэсса Лиора, учила так: почитай чужие обычаи, как свои, потому как доброе дело едино для всех людей. После недолгого молчания арленсийка села на указанное место.

– Хочу поговорить о неприятном, – начал он, поджав ноги, чтобы дать больше места гостье. – Я не доверяю двум хвостовым наемникам. Кемриза и усопшего Кураба я знаю много лет – они надежные люди и отважные воины. А этих двух я вынужден был взять в Эсмире взамен моих людей, которые нуждались в отдыхе. Душа не лежала брать этого наурийца. Да и его эсмирского друга со шрамом как-то тоже. Но мы спешили, и не было выбора – видно так легли зарики Судьбы. Так вот о чем я: эти двое нехорошо смотрят на тебя, девочка, – он поднял к ней свои темные будто чуть присыпанные пеплом глаза. – Мы ляжем отдыхать, а они могут сделать что-нибудь скверное с тобой. Не просто так говорю – краем уха слышал кое-какие их разговоры. Поэтому предлагаю остаться на ночлег в моем шатре.

Арленсийка было хотела возразить, но Нурам перебил ее, продолжая:

– В моей порядочности можешь не сомневаться. Я не прикасаюсь ни к одной женщине, кроме своей жены – Валлахат свидетель. И все мои люди это знают. А раз так, о тебе никто из них не подумает плохо. Что подумают те двое, это не столь важно. Пусть даже они подумают, что ты спишь со мной, тогда будет у них меньше охоты что-то замышлять в отношении тебя.

– Я могу постоять за себя, – сказала Эриса и, потеребив поясок, заметила: – У меня есть нож и, поверьте, я им очень хорошо владею. К тому же я громко кричу, – она улыбнулась.

– Аленсия, это не шутки. И я еще не все сказал, – он притянул бурдюк с водой и отпил несколько бережливых глотков – ни одна капля не осталась на губах. – Вот что надо обдумать: смерть Кураба – дело странное. Мои люди думают, что риха-хаттан пришел не просто так, а с силой противной Валлахату. Но я не уверен. Мы слишком часто ссылаемся на неведомые силы, не замечая во многом собственного людского участия, – теперь старый караванщик говорил медленно, отвешивая каждое слово и глядя на мерцавший язычок пламени. – На теле Кураба сбоку я заметил прокол, будто след от очень тонкого стилета. Слуги демонов или люди оставили этот незаметный след, который почти не пустил крови. С другой стороны, подкрасться к Курабу во время риха-хаттана из людей вряд ли кто мог. Разве что, очень опытный и ловкий человек.

– Вы думаете, что кто-то из тех двоих мог специально ткнуть Кураба стилетом, и буря доделала остальное со смертельно раненным телом? – спросила стануэсса. Аютанец молчал, глядя на огонь, и она продолжила: – Теперь ваш надежный охранник остался один и он не так быстр, как те два молодых и видом сильных воина. Вы об этом думаете?

– Я не хочу никого обвинять раньше времени – это противно Валлахату, – произнес хозяин каравана, однако проницательность северянки тронули его. Она вполне могла быть права. Ведь сколько караванов сгинуло лишь потому, что брали в сопровождение непроверенных наемников. Было много случаев, когда лихие люди втирались в доверие, сопровождая неважные грузы, а потом, как их нанимали в богатый караван, то они исчезали вместе с этим караваном. И видели этих бесчестных наемников позже среди налетчиков, а грузы тех караванов на черных рынка. – Мы с Кемризом будем дежурить по очереди, сидя здесь в шатре, – продолжил он. – Пусть они думают, что мы спим. И тебе лучше остаться здесь. Но не думаю, что если они нечто замышляют против каравана, то пойдут на разбой здесь. Двоим им не по силам справиться со всеми нашими верблюдами, которые мало слушаются чужаков. Им более выгодно сопровождать нас до Хаш-Туума. Оттуда близко до Эстерата и до Даджрах, кроме того, за Даджрах в нубейских развалинах нет-нет обитают налетчики. Да простит мне Валлахат грешные мысли!

– Я тоже могу дежурить с вами, – сказала стануэсса. – Каждому выпадет больше времени на сон.

– Нет, – аютанец это сразу отверг. – Ты – женщина. Оставь мужской долг мужчинам. Может, привлеку еще старшего погонщика. Но все его люди и он сам безоружны и мало что стоят против опытных наемников. Особенно меня беспокоит науриец. Видно по всему, он очень силен.

После полуночи арленсийку разбудил господин Харфиз. Он лишь прикоснулся к руке – арленсийка проснулась вмиг, вопросительно глядя на него и держа напряженные пальцы на костяной рукояти ножа.

– Все хорошо, – с тусклой улыбкой сказал аютанец. – Ты часто говорила какое-то слово и вертелась. Но я не поэтому. Пора убирать шатер – собираемся в путь.

– Какое слово? – Эриса тоже улыбнулась ему. И тоже слабо, едва краешками губ.

– Говорила: «Лураций». Наверно, чье-то имя, – Нурам принялся сворачивать подстилки, его помощники хлопотали снаружи, переговариваясь, отвязывая растяжки.

– Да. Имя моего будущего мужа – человека, которого я очень люблю, – призналась госпожа Диорич и проскользнула мимо караванщика к выходу.

За пологом шатра лежала глубокая ночь. Стоянку освещали два факела и догорающий костер. А над головой в темном, едва отсвечивающем синевой небе, яркими россыпями сверкали звезды. Обе луны: Андра и Мельда сходились к Великому дому, а значит скоро случится двоелуние – маленький этап в бесконечном пути этого мира через вечность.

В полутьме Эриса не сразу нашла своего верблюда и, проходя мимо ряда тюков, столкнулась с наемником-наурицем. Его голый торс был почти незаметен, так как он стоял в тени скалы, и свет лун не падал на него. Стануэсса сначала заметила лишь глаза, искорками отразившие свет дальнего факела.

– Дам тебе тридцать салемов, – сказал темнокожий, хватая ее за руку. – В Хаш-Туум будешь спать со мной?

– Нет! – госпожа Диорич попыталась вырваться, но его горячая, мозолистая ладонь держала крепко.

– Хочешь пятьдесят? – он, играючи, притянул северянку к себе и обхватил второй рукой, сжимая ее ягодицы. – Сколько тебе платит Харфиз?

– Ни за какие деньги! – змеей прошипела арленсийка. Она понимала, что их сейчас вряд ли кто видит. Была даже мысль закричать или тайком выхватить нож и несильно ткнуть острием его руку для того, чтобы он ослабил хватку. Однако поднимать шум она не рискнула: это могло перерасти в серьезную стычку, которой опасался хозяин каравана.

– Не набивай цену. Ты же шлюха, – науриец попытался поцеловать ее, но северянка вертела головой и упиралась. Тогда он сдавил ее сильнее и сунул свободную руку между пол ее халата, добравшись до голого живота, ткнув пальцем в ее впалый пупок и потом ниже, ниже… Наконец до ее вожделенной складочки.

– Пусти, шетов выродок! – произнесла Эриса, едва сдерживаясь чтобы не закричать.

Арленсийка стиснула бедрами его руку, но нагловатые пальцы уже добрались туда, куда стремился наемник и он удовлетворенно хмыкнул, чувствуя, как там становится влажно: значит он нее ошибся и этой белой шлюхе нравилось, что с ней происходило и в скором времени произойдет.

– Выбирай: за тридцать на ночлеге или сейчас бесплатно! – он усмехнулся, с диким вожделением глядя на северянку сверху вниз. – Сама это хочешь, белая овечка. Не удовлетворил за ночь старичок?

Эриса стиснула зубы, чтобы не застонать. Его пальцы ласкали ее щелочку, потирали тут же набухшую вишенку. И напряженный член, такой крупный и твердый вот-вот был готов вырваться наружу из одежды мучителя.

– Хочешь, отойдем за пальмы? – он впился в ее губы своими, огромными.

– Да, – ответила стануэсса, подумав, что по пути она попытается вырваться и отбежать к господину Харфизу – он, наверное, уже обеспокоен ее исчезновением. А если не получится вырваться? Уступить ему, как это случилось с негодяем-Кугору? Уже несколько дней ее тело не знало ласки мужчины и вело себя невыносимо предательски – пальцы наурийца были мокры, очень мокры. Так нестерпимо ныло внизу живота.

– Губору, давай к верблюдам, – из темноты появился второй наемник. Разглядел северянку и добавил: – Ты с этой возишься. Нет времени. На выезд готовятся.

– Я тебя трахну в Хаш-Туум. Если дашь хорошо, заработаешь денег, – пообещал темнокожий, жадно поцеловал напоследок в губы и пошел за другом.

Господин Харфиз действительно обеспокоился исчезновением арленсийки, хотя ее не было на виду минут пять. Эриса не стала говорить о том, что произошло – соврала, что отходила по необходимости уединиться. Вскоре они сели на верблюдов. Первым двинулся белый дромадер хозяина каравана, к его седлу был приторочен шит, лук со стрелами и прямой эльнубейский меч – видимо все это Нурам взял себе у Курама и в случае стычки рассчитывал заменить погибшего охранника, невзирая на преклонный возраст.

Глава 3

Руины Хаш-Туум

До рассвета они одолели путь до нубейского дорожного указателя, от которого остался один белый камень. Остальные, потертые песком так, что уже не читались рельефные знаки, валялись в песке. Дальше нубейский тракт делился на два направления: к Фальме через два оазиса, и к Эстерату. Едва появилась красная полоса рассвета, как подул ветер. Не сильный, но такой что погнал пыль и даже начал играть песком на верхушках барханов. А потом явилось солнце. Большое и красное. Пока еще доброе, не жгущее беспощадными лучами. Пользуясь утренней прохладой караван шел быстро, следуя изгибам нубейского тракта, иногда отклоняясь, чтобы обойти, съевшие дорогу, дюны.

Эриса уже изнемогала от долгой езды. Ведь двигались без остановки едва ли не полночи. Вот утро, а верблюды все идут и идут куда-то на юг, если ориентироваться по встававшему солнцу. Затекли ноги и пальцы больше не слушали арленсийку, из-за того, что она слишком крепко цеплялась за седло при спуске по крутой каменистой тропе. Одна радость: понемногу к качке она стала привыкать.

Еще часа два караван шел ровно на юг, пока Нурам не поднял руку и не приказал свернуть к ложбине между желто-серых дюн. Там устроили недолгую стоянку, чтобы попить воды, немного перекусить, и размять уставшие тела – ведь следующая стоянка выпадет лишь после полудня в Хаш-Туум с отдыхом до наступления ночи.

В этот раз с господином Харфизом неотрывно был Кемриз, который не снимал с пояса тяжелый скимитар и даже кожаный шлем с блестящими пластинами бронзы, оставался не на седле, а тяготил его голову. Он часто поглядывал украдкой на двух хвостовых охранников, которые держались особняком и на стоянке расположились между грузовыми верблюдами и склоном дюны. Эриса присела в нескольких шагах от Нурама прямо на песок, который с утра не был горячим, отпила воды и жевала сухую лепешку с начинкой из пресного, но острого сыра и пряной зелени. Ела неторопливо и слушала разговор хозяина каравана и Кемриза, а также поглядывала на наемника со шрамом и наурийца, имя которого было Губору. Едва его хищный и насмешливый взгляд обращался к ней, она отворачивалась. Что будет между ним и ей в Хаш-Туум только богам известно. Прятаться все время стоянки в шатре господина Харфиза вряд ли выйдет. Все равно ей придется отлучиться по нужде, и он подловит ее, отведет подальше и, конечно поимеет к его огромному удовольствию и великой жадности. От этих мыслей Эриса словно почувствовала как его большой черный член – а он у него явно не маленький – входит в нее глубоко до упора, входит сильнее с каждым новым толчком… представила и едва не застонала от выдуманных, но очень сильных ощущений. Хотела ли она этого? Теперь стануэсса не была уверена, что нет. И чем больше она об этом думала, тем яснее становился ответ: она вполне допускала что отдастся ему. Даже несмотря на то, что госпожа Диорич пыталась запретить себе думать об этом, все равно мысли о дерзком наурийце приходили вместе со свежими воспоминаниями и теми грубыми, сильными ощущениями, которые возникли от близости их тел перед отъездом. Но пусть боги решат, как все случится. А если эти двое наемников вдруг рискнут захватить караван на следующей стоянке, что тогда? Видно, что науриец – воин большой силы. Если он еще настолько опытен, то вполне может справиться одновременно с Кемризом и с немолодым Харфизом. Что тогда станет с ней? Она будет добычей, как верблюды и товары на их спинах? Станет рабыней этих разбойников и ей придется вести безвольное, униженное существование, скитаясь по выжженной солнцем земле?

Между своих мыслей стануэсса услышала насторожившие ее слова хозяина каравана и переспросила:

– Получается, мы не свернем в Даджрах?

– Теперь нет, – ответил Нурам. – От руин до Эстерата гораздо ближе, чем до Даджрах. Хотя у меня был туда груз, завезем его на обратном пути. Не будем рисковать, сама понимаешь почему. Ты бы размяла ноги. Вижу непривычно северянке на верблюде. Походи здесь немного, поднимись на бархан, скоро уже поедем.

То, что путь не лежит в оазис Даджрах, Эрису значительно расстроило. Она так рассчитывала посетить святилище Марахи Нраш и поговорить со жрицами Леномы о бедах, свалившихся на нее. Иногда, особенно перед сном, когда ее внимание отходило от насущных дел и суеты, арленсийке казалось, будто нити, ведущие к вауруху, не исчезли совсем. И даже было ощущение того бесконечного пространства с крошечными искорками, из которого она притягивала Флер Времени. Быть может с потерей кольца эти способности она не утратила безвозвратно? Может их удастся как-то развить? Развить, как она развила умение обращаться с кинжалом в настойчивых тренировках? Или жрицы подскажут способ как правильно молиться Всевидящей, и древняя богиня услышит ее, поможет вернуть утраченное? Если бы ей удалось восстановить связь хотя бы с Сармерсом! Где же этот шетов летающий кот?! Почему до сих пор не появился, когда она в такой беде и очень нуждается в нем?! Но все эти возмущения, обиды были пусты: стануэсса сама прекрасно понимала, что ни Величайшая, никто из ее свиты ничем ей не обязан. Тем более теперь, после столь глупой утраты кольца.

Но если старший караванщик решил не ехать в Даджрах, то значит так нужно, и ее интересы следует задвинуть в дальний угол. Настанет время, она с Лурацием совершит еще один визит в этот очень памятный оазис и навестит змеиное святилище Марахи Нраш. Будет у них там много времени и много свободы. Ведь теперь никакой Кюрай не помеха. Хоть он был большим мерзавцем, пусть Валлахат примет его душу!

Когда Нурам дал распоряжение выезжать, Эриса успела немного размять ноги, походив по склону бархана, проваливаясь в рыхлый песок. Утром он был приятен на ощупь, мягкий, даже нежный, точно лепестки цветов, и соблазнительно прохладный. Хотелось зарыться в него и полежать хотя бы полчаса. Однако, господин Харфиз спешил. Видя, что мужчины поднимают верблюдов, стануэсса поспешила к своему. На полпути ее задержал Губору, также как ночью схватив за руку своей сильной и горячей ладонью.

– Правда, я тебе нравлюсь? – спросил он. – Разреши наш спор с Хунамом.

Аютанец со шрамом рассмеялся, ожидая ответа северянки.

– Нет. Пусти, – Эриса вырвала руку.

– Глупая шлюха! Ты сама не понимаешь, что это так! Я тебя оттрахаю так, что потом умолять будешь повторить, – прорычал ей вслед науриец.

Все это видел господин Харфиз, но, к счастью, вряд ли слышал слова наемника.

Сойдя с древнего тракта, они двигались еще часа три между длинных дюн. Одним богам известно, как Нурам находил путь среди совершенно одинаковых на вид песчаных склонов. Здесь и намека не было на караванную тропу. Солнце уже повисло над самой головой. От его беспощадного света рябило в глазах, оно обжигало кожу и казалось, скоро песок начнет плавиться под ногами верблюдов. Но все равно эта беспощадная жара не была такой мучительной, как в день, когда арленсийка с господином Гюи держали путь в оазис Даджрах.

Наконец впереди в промежутке между дюнами что-то показалось в дрожащем от жары воздухе. Эриса не могла распознать что именно, потому что перед глазами от убивающего пекла и ослепительного света появились темные пульсирующие круги. А там дальше между дюнами… ну да, виделось что-то торчавшее из песка. В самом деле это «что-то» и было началом древних руин Хаш-Туум, оставшихся после великой страны, исчезнувшей тысячелетия назад. Проехав еще с лигу, стануэсса начала яснее различать останки желтых стен, проступавших в мареве. Из песка словно вырастали портики и высокие колонны, часть которых вполне уцелела.

– Здесь, наверное, был город и где-то рядом могли остаться нубейские гробницы? – немного приободряясь близостью цели, поинтересовалась Эриса у господина Харфиза. Тот уступил первенство наемнику, а сам ехал рядом с арленсийской, справа от дромадера, нагруженного телом Кураба, завернутого в синий ковер.

– Да, говорят был город. Большую часть его съела пустыня, – ответил аютанец, вытирая пот, проступивший ниже чалмы. – Гробницы есть, но они давно разграблены, если ты думаешь о нубейских сокровищах, – глянув на северянку, он усмехнулся. – Эстерат отсюда недалеко, и эти развалины за сотни лет исходили вдоль и поперек тысячи тех, кто жаждет нубеского золота и древних вещей. Остались лишь голые стены и пустые подземелья. Там восточнее, – он кивнул в сторону останков колоннады, – три демонических святилища: Иргуса, Леномы и еще кого-то, почти целое круглое здание, наверное, амбар и там же колодец, о котором я говорил. С другой стороны за пальмами город мертвых. Часть его стала кладбищем пустынников.

– Вы сказали, святилище Леномы? – переспросила стануэсса. – Там несут службу жрицы?

– Нет там никаких жриц и людей здесь нет, потому что в колодце почти никогда не бывает воды, – аютанец ответил неохотно: интерес арленсийки к демоническим святыням был для него неожиданным и неприятным. – Скоро мы доберёмся до места. Там много тени и прохладнее, если спуститься по ступеням в начало подземелья.

За останками стены из тяжелых блоков известняка открывался пейзаж намного живее. Здесь зеленело много высоких кактусов, а дальше за островками сухой травы и кустами тамариска высились пальмы, бросавшие тень на остовы зданий, от которых, правда, мало что осталось. Не доезжая колоннады Кемриз, по-прежнему возглавлявший караван, свернул у подножья огромного изваяния воина, голова и руки которого обрушились и разломились на куски. Статуя эта была так огромна, что на какой-то момент заслонила солнце, и в упавшая тень казалась каким-то зловещим знаком.

– Хагуш Маххум, – произнес хозяин каравана и пояснил для арленсийки. – Один из нубейских царей. Так говорят легенды.

Они двинулись по аллее. Обе стороны ее охраняли гранитные львы в разных позах, но непременно с оскалившимися, свирепыми мордами и черными обсидиановыми глазами. Крупные львы, размером с верблюда. И дальше по аллее лежало намного больше тени от пальм, встречались даже кипарисы. Вскоре караван остановился у останков огромного здания. Часть его уцелела, сохранился даже тяжелый свод, опиравшийся на колонны. Круглые с толстым основанием, сужающиеся к верху. На части колонн даже осталась краска, которую не успели стереть время и песок. И здесь за широким порталом оказалось много благодатной тени для всего каравана.

Погонщики начали распределять верблюдов по удобным местам, снимать грузы, чтобы дать животным отдых. Господин Харфиз распорядился по установке шатра, выбрав место у самой лестницы, уходящей вниз у края этого величественного сооружения. Видимо ступени, сходившие в полумрак, вели в то подземелье, которое аютанец упомянул. И оттуда, из мрачной глубины тянуло какой-никакой прохладой: похоже подземелье уходило так глубоко, что его стены и свод не прогревался даже в жаркие дни.

– Мы отдохнем три часа – не больше, и начнем ритуал погребения Кураба. Нужно успеть до заката, – сказал хозяин каравана для всех, но большей частью обращаясь к арленсийке – именно на нее смотрели его уставшие глаза. – Ты можешь лечь спать сейчас в моем шатре, а на погребение в город мертвых лучше пойти с нами. Всем нужно держаться вместе, – последние слова он произнес негромко, чтобы не слышали хвостовые охранники, снимавшие поклажу своих верблюдов.

– За меня не беспокойтесь, господин Харфиз, – ответила Эриса. – Но с вашего позволения я отдохну немного в шатре.

Когда шатер закрепили растяжками, хозяин каравана помог арленсийке устроится на подстилке подальше от входа. Стануэссу уже клонило в сон: дала знать наполовину бессонная ночь и доведший до глубокого утомления переход по пустыне. Однако она уснула не сразу. Все-таки мучила жара, даже уставшее до изнеможения тело не погружалось мгновенно в сон. Вдобавок ум заняли важные мысли, которые следовало обдумать до пробуждения. Прежде всего мысли о святилище Леномы. Если оно здесь рядом – а Нурам указывал на колоннаду, до которой всего ничего – то почему бы не наведаться туда и не помолиться богине, как ее учили жрицы Всевидящей. Ведь Эриса по-прежнему чувствовала тонкую связь с прежними возможностями кольца. Да, пойти к святилищу – это риск. Большой риск. Как она объяснит хозяину каравана свой интерес к нубейской богине, которую караванщики опасаются и считают темной демоницей? Ни господин Харфиз и никто из его людей такого точно не поймет, и, мягко говоря, не одобрит. Поэтому, следовало ускользнуть из шатра тихонько, когда аютанцы начнут погребальный ритуал. Арленсийка знала их обычаи, и знала, что ритуал не проводят в городе мертвых. Значит, они начнут его здесь и только потом понесут умершего на кладбище. Однако на кладбище Харфиз может позвать ее с собой. Поэтому нужно воспользоваться моментом, когда аютанцы займутся ритуалом. Это хорошая возможность тихонько выйти из шатра и разыскать святилище. Если же те двое наемников, о намерении которых и у нее, и у хозяина каравана имелись очень неприятные подозрения, решатся на разбой, и пустят вход оружие, то тогда… Тогда только боги знают, что будет. Об этом сейчас не было смысла думать. Но может все подозрения были напрасны? Эриса за последние часы все больше склонялась к такому выводу. Ведь за все время путешествия ни темнокожий, ни аютанец по имени Хунам, тот со шрамом не давали никаких оснований для подозрения, если отбросить неясный случай с гибелью Кураба. Они будто вообще не интересовались делами каравана, редко когда смотрели в сторону Кермиза или господина Нурама Харфиза. Может быть смерть Кураба вовсе не связана с ними и все подозрения пусты? Ведь в самом деле науриец Губору, обращал внимание только на нее. Губору… он вряд ли будет участвовать в ритуале. И конечно, если он не лег отдыхать, то будет поглядывать за шатром, ожидая, когда северянка выйдет. Явно он очень дерзкий: может даже сам войти в шатер, если хозяин каравана на что-то отвлечётся. А если у него не будет такой возможности, то наверняка станет ожидать, когда она покинет шатер. Заметит, значит пойдет за ней за колоннаду. И там… пусть будет там то, что должно произойти.

– Какая я сука… – прошептала Эриса, закрывая глаза. – Неужели я в самом деле хочу, чтобы он меня трахнул? Нет, нет, мне не нужен никто, кроме Лурация!

Снова каким-то предательским образом, словно в обход ее ума госпожа Диорич представила ощущения… те, которые могли бы возникнуть от его большого члена, крупного, узловатого, растягивающего ее мокрую кису… А если он возьмёт ее в…. Нет! Эриса постаралась отогнать эти мысли, подумав о Лурации, вспоминая последнюю ночь, проведенную с ним.

Когда Эриса проснулась из-за полога, закрывавшего вход в шатер, доносился хор голосов. Стануэсса поняла, что погребальный ритуал начался. И нужно топиться. Пока караванщики заняты, незаметно выскользнуть из шатра. Прячась за каменными глыбами, добраться до колоннады. Сделав несколько глотков из бурдюка, вода в котором кончалась, она подползла на четвереньках к выходу и отодвинула полог. Осмотрелась по сторонам.

В трех десятках шагов от шатра аютанцы стояли вокруг тела Кураба, у головы мертвеца горели три лампады и стояла небольшая керамическая статуэтка Валлахата. Кемриз накосил на тело усопшего ритуальные знаки маслом и красной краской. После каждого знака мужчины читали молитвы, некоторые сыпали песок из ладоней, сложенных лодочками. Большинство собравшихся, включая Нурама, стояли спиной к шатру, и арленсийка тихонько вышла. Обернулась – не видят. И направилась в сторону колоннады, стараясь идти так, чтобы ее не заметили за огромными блоками известняка, когда-то сползших с гигантского пандуса. Скорее всего Эрису так никто и не заметил.

У колоннады оставалось определиться, в какую сторону повернуть: к обелиску, белым острием торчавшему над верхушками пальм или к промежутку между останками зданий, прежде, наверное, служившему улицей. Она пошла между пальм, и через полсотни шагов перед ней открылась небольшая площадь, часть которой усыпана кусками известняка. А прямо на фоне изломанной стены выделялось изваяние черного базальта. По высокой тиаре на голове Эриса узнала нубейского Иргуса. Напротив его за обломками колонны темнела статуя Леномы, также высеченная из базальта. Стоя на пьедестале, украшенном извитыми рельефами, богиня возвышалась на три-четыре человеческих роста. Повернутая чуть набок голова сурово взирала на арленсийку и в светлом небе казалась живой. В ее обсидиановых глазах оранжевыми бликами сверкало заходящее солнце.

Вид богини, открывшийся так неожиданно, потряс госпожу Диорич. Она замерла, приоткрыв рот и слушая частые удары взволнованного сердца. Затем двинулась к статуе, медленно, точно завороженная. Приближаясь маленькими шажками, не сводя глаз с красивого каменного лица богини.

– Ленома, Всевидящая, Величайшая! Прости! – стануэсса опустилась на колени перед алтарем – гранитной плитой, похожей на стол с углублением по всей длине. К невероятному удивлению арленсийки на алтаре этом лежало несколько фиников и засохшие цветы, придавленные камнем. Значит, здесь все-таки бывают люди? Может даже кто-то и живет здесь, каким-то образом находя воду?

Затем, склонив голову к алтарю, стануэсса произнесла на нубейском, как ее учила жрица в Марахи Нраш: – Эбраху Ленома, эбраху! Нохем рараш колахрем! Вавулх фарих эрихе! – конечно, эти слова она не запомнила тогда, но попросила Лурация найти воззвание к Величайшей в нубейских свитках и помочь с его пониманием.

– Я – глупая женщина, всю твою милость принимала как должное! – продолжила Эриса дальше на всеобщем языке, сложив руки на груди, так как это делали жрицы в Марахи Нраш. – Прости! Я не ценила твоего внимание ко мне! Не ценила тех огромных сил и возможностей, что дались мне Твоей величайшей волей! Прости мою неразумность и самонадеянность! – очень быстро, но пламенно, искренне арленсийка шептала что-то еще. Слезы выступили на ее зеленовато-голубых глазах, а губы все говорили и говорили о грехах, раскаянье, и при этом она была не в силах ничего попросить – попросту не было слов для этого. Был лишь поток слов, которые она не могла и не хотела останавливать. А потом в сознании стануэссы словно разверзлась пустота. Темная, безмолвная. Богиня молчала. Весь мир вокруг, казалось, обратился в пустоту и нерушимую тишину.

Склонившись у алтаря, Эриса не слышала шагов позади. Встрепенулась лишь когда чьи-то пальцы сжали ее плечо.