Эрнст Клечек
“Призрак яблоневого сада”
Я посмотрел на название и кивнул. Да, звучит превосходно, как ни посмотри. Побарабанив пальцами по столу, я собрался с мыслями и подумал, что дальше. Обычно я даю название произведению в самом конце, но тут оно легло на душу сразу. Размяв пальцы, я положил руки на клавиатуру, как если бы это было фоно. На самом деле написание чего-либо для меня столь же музыкально, как для пианиста “Хорошо темперированный клавир”. Надо просто поймать этот ритм и структуру творения. Тогда всё становится ясно и просто, как если бы ты всегда знал, что надо написать. Но, для полного погружения в это состояние, всё-таки, требовалась музыка, поэтому я надел наушники, с играющей в них мелодией и только тогда приступил.
С момента моего вступления в драм-кружок прошло совсем немного времени, а я уже был по горло в работе. Касима-кун-сенсей очень быстро осваивала попавшего в её руки меня и мой некий талант к написанию сценариев. Так что скучать мне не приходилось. Но сейчас дело было другое. Сейчас заказчиком выступал Хори-сенпай, с которым у меня была идея вернуть сенсея на сцену. И вот теперь о полумерах речи быть не могло. Я должен был состряпать такой сценарий, что Касима Юу сама бы рвалась на сцену. И пара идей у меня была.
Тап-тап-тук-тук, пальцы быстро били по клавишам, иногда приостанавливаясь, чтобы я заглянул в словарь за каким-либо незнакомым мне словом или оборотом. В целом, я уже сносно научился печатать на японском, но, прежде чем написать чистовик, всегда делал черновую работу на немецком. Так мне было проще уравнивать для себя два языка и приводить их в некоторый баланс.
История, которой я хотел дать ход на сцене была мистической и, в то же самое время, грандиозной. С перевоплощениями героев в свои молодые версии, магией и кучей эффектов. Попутно с написанием, я выводил для актёров места сносок, которые я заполнял по окончании написания. Они требовались мне в том случае, когда я хотел дать им больше конкретики в трактовке или постановке сцен. Или наоборот, чтобы дать им волю для воображения.
Яблоневый сад. Это ничего не значащее словосочетание всплыло у меня в голове недавно, когда я в очередной раз был приглашён в женскую академию. Там меня ждали пылкие юные любительницы литературы и, пожалуй, мои самые большие поклонницы. Надо же было мне попасть в такой переплёт, что один из самых необычных клубов академии Розария станет моей неофициальной фан-группой. Нет, безусловно, далеко не все мои творения были приняты ими одинаково хорошо, но даже высокая спорность в творчестве подогревала их интерес к моей персоне. Они любили устраивать мне интервью по одной-двум работам. И особенно сложно было вспомнить, что я чувствовал, когда писал стихи годовой давности. С тех пор прошло крайне много времени. Но, надо сказать, что наш интерес был взаимным. Были случаи, когда в мои приходы они устраивали чтения для меня, и уже я становился их слушателем. Должен сказать, что у девушек писать получалось совсем иначе, нежели у мужчин. И тут были различия не только, в стиле и технике, но даже в восприятии собственного текста. Однако, в тот день, когда я впревые услышал о яблоневом саду, я пришёл не слушать или читать, а просто знакомиться с местами на территории академии. Недавно мне выписали пропуск за литые ворота, и теперь у меня было полное право проходить в этот своеобразный женский рай. Многие бы парни позавидовали мне и стали бы воплощать свои исключительно хищнические мечты, но у меня был интерес в том, чтобы черпать вдохновение из этих мест. Конечно, хищником я тоже был, но моей целью была вовсе не охота за юбками, хотя, надо признать, что тут они были достаточно длинными и теребящими душу. Я охотился на редкие сцены тонкого умиротворения. В прогулках по парку и школе я познакомился с несколькими старостами классов, и теперь они иногда встречали меня и давали небольшие экскурсии.
Но в этот раз меня сопровождала Роза Баккара, сама глава студсовета, которая, кажется, испытывала ко мне некоторую симпатию. Мы быстро прошли парк, и оказались на территории академии, когда она спросила, знаю ли я про их яблоневый сад. Это место было мне не знакомо. Более того я о нём даже не слышал. Так что с удовольствием направился за ней, чтобы посмотреть.
И это было не зря. Сад, полный цветущих яблонь был прекрасен. Деревья росли строгими рядами, увитые белоснежными цветами. Тут царил покой и расслабление, редкие ученицы сидели на скамьях и болтали о своём или занимались в преддверии предстоящих тестов. Здесь всё благоухало и цвело. Это напомнило мне о далёкой, но вечно живой в моём сердце Германии. Как было необычно увидеть в стране сакуры сад с совершенно другими деревьями и цветами. Разбитый так по-европейски, с педантичностью и строгостью, обстриженный так аккуратно и так изящно, этот сад захватил меня настолько, что я позабыл об остальном мире на десяток минут.
– Знаете, сестра не так много говорила о Вас, возможно, ей кажется не совсем честным, что у неё есть парень, а у меня нет. Могли бы Вы рассказать немного о себе? – между тем прозвучал вопрос, вернувший меня в реальность.
– Да, конечно, если это будет интересно, – не совсем уверенно кивнул я. – Что бы Вам хотелось услышать?
– Ну, к примеру, как так вышло, что Вы познакомились с Розой Берлебург и её клубом?
– Это была забавная история, – усмехнулся я. – Кажется уважаемая глава литературного клуба приревновала, что не их творчество, а моё легло в основу постановки, что была проведена между нашими школами…
Постановка “Жирное старое солнце” была проведена неделю назад с огромным успехом. Я бы даже сказал, с оглушительным. На постановку пришли даже обозреватели местных газет, чтобы сделать репортаж о явно ярком событии. Они даже меня нашли, хотя я и не просил такого внимания. Хори-сенпай и Роза Ля Рейн были вне всяких похвал. Их дуэт на сцене, который на каждой репетиции ссорился и ругался, сыграл в этом спектакле, словно они много лет исполняли такие роли вместе. Касима-кун-сенсей получила множество благодарностей от руководства нашей школы за безупречную организацию и руководство процессом постановки, а также некоторые материальные блага для нашего кружка. Что получили в свою очередь Роза Ля Рейн и её подопечные я не знал, но и не стремился узнать. Это было уже вне моих интересов. Мне же досталась кипа вопросов от репортёров и колонка с интервью и фотографией в паре газет и журналов. Так что я тоже стал личностью публичной, если так можно было выразиться. Однако, меня никто не останавливал на улицах и не требовал автограф, что лично меня несомненно радовало.
– Так вот именно поэтому роза Берлебург и её подопечные так заинтересовались Вами, – заключила Мария Макото.
– Да, именно, простая ревность в итоге дала нам что-то большее и, несомненно, лучшее, чем конкуренция и вражда, – кивнул я, всё ещё любуясь яблонями.
– Да, это, действительно, прекрасно, – с какой-то тоской заключила девушка. – Все так любят Вас…
– О, это вряд ли. В своей школе я успел пройтись по больным мозолям едва ли не всего дискома, а также некоторых отдельных личностей, уязвив их гордость.
– Вы не похожи на ярого противника порядка и правил.
– Нет, если это не касается опозданий.
– Надо же! Такой человек, как Вы, может опаздывать?!
– Я общаюсь со своими друзьями по ночам, потому что у них в это время конец занятий, – бросил я.
– Вот оно как, поэтому просыпаете?
– Я даже не пытаюсь не проспать, – пожал я плечами. – Но опоздание на 1-2 минуты не считаю зазорным.
– Вот оно как, – вздохнула она с облегчением. Казалось ей было в радость видеть мои слабости. Словно это делало меня более понятным в её глазах. – Что же, как Вам сад? Вы не можете отвести взгляда.
– О, да! Сад просто чудесен. Хотел бы я видеть его в сумерках. Наверное,это просто магическое зрелище.
– У нас по школе гуляют слухи, что в этом саду водятся призраки. Чего только не наговорят девочки…
– А мне кажется, что это очень интересно. Приятно верить, что совсем рядом с тобой может таиться что-то необыкновенное и даже мистическое. Хотя я сам в призраков едва ли верю.
– По Вам видно, что Вы скорее человек рациональный…
– Возможно…
– Но это не меняет того, что Вы очень тонко чувствуете людские переживания и души. Ваша постановка полностью это доказывает.
– Это просто текст. Его мог бы написать любой японец.
– Но написали Вы, далеко не любой европеец.
– Изящно сказано.
Наш обмен такими вопросами и любезностями был далеко не натянутым и жёстким. На самом деле это был диалог двух равных, которые видели удовольствие в том, чтобы красиво говорить друг с другом. В какой-то момент мне показалось, что Роза Баккара смотрит на меня влюблёнными глазами, но я решил списать это на очарование моментом и садом, в котором мы были.
Чуть позже мы попрощались у ворот, и я пошёл домой, желая погрузиться в свои мысли. Однако сад не отпускал и манил меня.
С момента написания названия пьесы прошло несколько часов. Передо мной был текст, хотя и не самый чистый, но уже явно тянущий на сценарий, в который мне предстояло скоро посвящать Касиму-кун-сенсея и Хору-сенпая. За воспоминаниями прошедших дней и событий в них мне удалось написать довольно неплохой сценарий, что могло радовать. На часах значилась полночь, так что я сохранил и закрыл документ с текстом и вышел в социальную сеть, чтобы снова поговорить со своими далёкими друзьями. Ночь должна была стать хорошей, потому что завтра не надо было идти в школу.
Хори Масаюки
– Итак, у нас есть сценарий постановки и месяц на отработку, – объявил я, окинув взглядом комнату для совещаний драмкружка. – Есть ли идеи и пожелания?
Читка сценария прошла накануне, и теперь предстояло выбрать роли и распределить обязанности. Я краем глаза следил за Касимой-сенсей и заметил, как она волнуется, глядя на свой экземпляр текста. Я бы сказал, что она замерла в напряжении и волнении, прикованная взглядом к бумагам. “Эрнст, что ты за человек такой? Ты можешь вскрыть любую душу, словно у тебя есть универсальная отмычка?” Да, наш новый сценарист провёл всего вечер, по его словам, за работой, но его сценарий достиг нашей общей с ним цели – зацепить сенсея, чтобы ей самой захотелось сыграть. И вот она уже думать не может ни о чём, кроме сценария. Но я заметил поднятую руку в конце комнаты за отдельным столом.
– Да, Эрнст? – я думал, что сейчас он точно скажет веское слово или сделает какой-то решительный ход в сторону нашего куратора, но…
– Пожелание кофе учитывается?
– Да, можешь пойти и сварить, хотя я бы предпочёл видеть тебя здесь.
– Я быстро, возьму в автомате.
– Ладно, – я развёл руками. Прихоти Эрнста были меньшим злом по сравнению с его недовольством. Когда он недоволен, то становится жёстким и колючим, как наждачная бумага. И этой самой бумагой он любит проводить по нервам. Ощущение премерзкое. Но, к счастью, его запросы были сравнительно скромны. В основном они касаются его комфорта – отдельный стол, постоянное наличие на нём чашки или банки с кофе и никакой посторонней работы. Только написание текстов. Как он говорит: “Каждое ведомство должно заниматься своим делом”. Но надо признать, он прекрасно справляется со своей основной работой, делая её высококачественно и серьёзно. С тех пор, как он присоединился к нам, он не поднимал головы от клавиатуры, придумывая истории на праздничные постановки, фестивали и спецпоказы. В целом, с его прихотями можно было мириться. Коллектив его принял спокойно, как он принял нас. Я сразу понял его метод работы – оставаться в тени. Никакой публичности и открытости миру. Даже подписи авторства на сценариях, хотя теперь скрывать его не было смысла.
– Итак, – я вернулся к делам более насущным. – Предложения и пожелания…Слушаю.
Но мои подопечные только переговаривались, не решаясь задать вопросов. Эрнст довольно тихо вернулся на своё место и, также тихо, но абсолютно безучастно стал пить холодный баночный кофе.
– Сенсей, может быть Вы что-то скажете? – я сам предпринял попытку подтолкнуть куратора желанному ходу.
– Э…Эм…Хороший сценарий, Эрнст, как всегда на высоте, – неловко замялась она.
– Это понятно, но, может быть, распределим роли? Может есть какие-то предложения у Вас?
– Босс, – Эрнст бесцеремонно вклинился в нашу беседу. – Я считаю, что для роли главной героини нужен человек с хорошим сценическим опытом. Значительным и весомым…
– Это понятно, но к чему ты ведёшь?
– Я считаю, что наши актрисы не способны справиться с этой ролью. Не хочу преуменьшать их талант, но в качестве этой роли я не одобряю их.
– Вот как, – он посадил меня в лужу при всём кружке. Среди актёров послышалось негодование.
– Я не закончил, – Эрнст прошёл через всю комнату к доске, минуя всех. – Я понимаю, что сказал неприятную вещь, но я лишь забочусь о том, чтобы мой сценарий не слили в помойку плохой игрой.
– Эрнст-кун, это жестоко… – начала было Касима-сенсей.
– Кстати об этом, – он перехватил линию разговора так быстро и ловко, словно репетировал это много раз. – Я считаю, что только сенсей справится с ролью героини. Её опыт и сценические данные прекрасны для этого.
Я стоял в полной растерянности от всех виражей, которые сделал Эрнст в разговоре. Он успел хамски пройтись по труппе, а потом заявил, что только сенсей может сыграть эту роль. Да, мы к этому и шли, но я думал, что путь будет более мирным. В комнате царило напряжение и все взгляды были уставлены на Касиму-сенсей.
– Эм, а разве я могу играть? – усомнилась она неуверенным тоном.
– Меня это не волнует, либо играете Вы, либо Хори-кун возвращает все мои сценарии и больше мы не работаем вместе.
– Ну, и катись, писака грошевый!
– Да, без тебя как-то справлялись!
– Смею заметить и поведать всем, что без меня вы не справлялись ни разу последние два года. Не так ли, Касима-сенсей?
– Э…Что? Я не могу…
– Короче, – Эрнст взял нас всех за горло в этот момент. – Сценариста лучше меня вы не найдёте, последние два года только благодаря мне вы что-то ставили. И, если вы не хотите попросту разойтись по домам, то будете делать то, что я скажу…
Мы все в этот момент заткнулись и переваривали его слова. В них была и правда, и довольно мрачное предвидение, которое я мог бы назвать пророческим в силу данных обстоятельств.
– Ладно-ладно, будет тебе, Эрнст-кун. Я согласна играть на сцене, если ты настаиваешь. Только не надо ссориться со всеми. Ребята, Эрнст-кун важная часть нашего коллектива. Да, он иногда резок и горяч, но это вовсе не говорит о том, что он плохо к нам относится. Он – человек иной культуры, он воспринимает жизнь и людей по-другому, не так, как мы. Давайте не будем идти на конфликт, тем более что и причины для этого нет, я вовсе не отказываюсь играть на одной сцене с вами.
Сенсей спасла нас от драки, в которой, ещё неизвестно, кому досталось бы больше. Эрнст кивнул и отправился за новой банкой кофе, а я продолжил вести собрание, словно ничего не было, но пот градом катился по моей спине. Когда всё было закончено, я подошёл к Эрнсту и вызывал его на пару слов. Сказать было что, но ещё больше не хотелось портить и без того хрупкие отношения, которые грозили рухнуть.
– Эрнст, пойми, нельзя так просто угрожать людям и ставить ультиматумы. Будь проще, будь гибче. Ты ведь однажды можешь нарваться.
– Хори-кун, на что ты готов пойти, чтобы сделать Касиму-сенсея счастливой?
– Эм, – я не нашёлся с ответом.
– А я готов пойти даже против всего твоего кружка, потому что мне не безразлично. Я не буду заискивать перед кем-то и притворятся. Я буду идти своей дорогой до конца. Потому что мне есть дело.
Эрнст выглядел зло. И это давило. Но он сказал то, что было важно для него. Ему было дело до всех вокруг, он не хотел закрывать глаза на мелочи, готов был играть до конца, потому что таким уж он был человеком. Он не мог пройти мимо, если что-то шло не так. Я видел, как он через боль и усилие сжимает кулак сломанной руки, словно готов драться за свои слова.
– Ладно, Эрнст, остынь. Мы с тобой уже начали это дело и должны довести его до конца.
– Не просто до конца, Хори-кун. До победного. Потому что не ради поражения я ввязался.
– Я понимаю твои чувства. Но давай ты всё же принесёшь извинения труппе за свой резкий тон. Это их ранило.
– Я, – он хотел было вспылить снова, но осёкся и минуту обдумывал мои слова. – Я извинюсь перед ребятами. Да, конечно.
– Вот и славно, тогда, на следующей встрече кружка поговори с ребятами.
– Хорошо.
Он открыл здоровой рукой новую банку холодного кофе и стал медленно пить, пока мы шли к выходу.
– Чем будешь занят сегодня? – спросил я, чтобы разбивать молчание.
– У меня встреча, – с какой-то горечью сказал Эрнст. Было видно, что он не хочет этой встречи, но идёт, потому что должен. Это было явно не свидание. Он не стал продолжать.
– У тебя не будет проблем?
– Надеюсь, что нет. Без рабочих рук я не смогу писать, – он кисло усмехнулся.
– Держись подальше от неприятностей, ладно? – с беспокойством сказал я. – Ты – классный парень, хороший человек, поэтому давай ты вернёшься после выходных в целости.
– Так точно, Хори-сенпай! – он улыбнулся и козырнул. Но глаза его не улыбались. В этих тёмных глазах можно было увидеть тень. Тень чего-то невообразимо большего, чем можно было себе представить. Я попытался рассмотреть это получше, а Эрнст не отвёл взгляда, словно испытывая меня на прочность.
– Эрнст, я правда не хочу, чтобы с тобой что-то произошло, – серьёзно проговорил я, не выдержав этого взгляда.
– Я понимаю, – он тоже стал серьёзен. – Но мне трудно представить, что будет в конце этой встречи. Это не то, о чём я хочу сейчас говорить.
– Хорошо, – мы остановились у школьных ворот. – Тогда удачи тебе.
– Спасибо, – он протянул руку для рукопожатия. – Делай, что должен, Хори-сенпай, и будь, что будет.
Я пожал его руку, и он улыбнулся уголками губ. Мы попрощались, а я страшно хотел пойти с ним. Он удалялся вверх по холму к школе Розария. Мне оставалось только гадать, что за дела ждут его там, и почему он идёт туда с таким тяжёлым сердцем.
Эрнст Клечек
Хори-сан был хорошим человеком. Пожалуй, я мог назвать его другом. И я был бы не против, если бы он шёл сейчас рядом и молчал в своей задумчивой и деловой манере. Но на некоторые сражения идти нам надо одним. Как сказал однажды Альберт Камю: “Мы рождаемся сами и умирать нам самим”. Это было тяжело признавать, но я и в самом деле не знал, что меня ждёт. Оставалось верить в лучшее.
Небо затягивали тучи, скоро должен был пойти дождь, а зонт я, как назло забыл дома. Эти огромные, тёмные бурдюки с водой, желавшей обрушиться на город, нависали над нами. Я шёл по пустынной улице, с которой пропали все люди. Конечно, они боялись дождя, но мне это казалось чем-то иным, более знаковым.
Знакомые ворота Академии Розария показались уже привычными и обыденными – так много раз я уже успел побывать тут. У ворот меня ждала Роза Баккара. Это она позвала меня сюда. Она сказала, что у неё есть ко мне важный разговор.
Я не мог не заметить, как она волнуется при моём посещении их дома, как она вздыхает в разговорах, когда мы одни. Она – сильная девушка, она достойна своего звания самой главной розы академии. Но даже сердца сильных иногда бывают хрупкими и слабыми.
– Добрый день, – поздоровался я, подойдя на расстояние трёх шагов. – Мы можем пройти куда-то, где нас не застанет дождь?
– Да, конечно, тут есть беседки, – растерянно проговорила девушка. Она не повела меня в Дом Роз или в здания школы. Она хотела, чтобы это был разговор только для двоих.
Мы молчали, идя по парку. Небо мрачнело всё больше, и уже раздавались первые раскаты грома. Беседка нашлась не так скоро, нам пришлось пройти почти весь парк насквозь. “Неужели она так волнуется перед этим разговором”. Мы зашли под деревянные своды, и я стал ждать её хода.
– Эрнст, – она собралась с силами и встала ровно напротив меня. – Я понимаю, что это может быть неожиданный разговор для нас обоих, но через это надо пройти. И в первую очередь мне, – я не стал нарушать её речи и дал продолжить. – Я знаю, что ты – молодой человек моей сестры. Она любит тебя, и ты, я думаю, любишь её. По крайней мере я на это надеюсь, – она сделала паузу, чтобы собрать все силы. Её трясло от волнения и это было заметно. – Но так вышло, что ты нравишься и мне. Да, это – то, что я хотела сказать сегодня. Ты мне нравишься, как юноша…как парень, – она захлебнулась глотком воздуха, а я понимал, что наступает мой черёд нарушить молчание. Мария пыталась что-то ещё сказать, но из её глаз текли слёзы, а сама она задыхалась от сдерживаемых эмоций. – Это…я понимаю…но…вот…
– Да, я понимаю, что это тяжело, – сказал я более равнодушно, чем хотел бы на самом деле. Но сейчас я не хотел давать ложных надежд лишней теплотой в голосе. Сейчас мне надо было собрать в голосе сталь и с её помощь рассечь этот узел внутренних противоречий и надежд девушки. – Я понимаю тебя. Но между нами ничего не будет. Потому что я люблю твою сестру и принадлежу только ей.
И в этот момент мелкие капельки, что накрапывали снаружи превратились в ливень, который был стеной воды.
– Прости… – едва выдавила из себя Мария. – Прости… – она бросилась ко мне, отчаявшись и потеряв силы, но я оттолкнул её.
– Нет, Роза Баккара, – от этого обращения она стала рыдать ещё громче, упав на скамейку. – Этого я не допущу. Чтобы Вам было не о чем сожалеть в дальнейшем.
– Прости меня, прошу, прости… – она была в слезах и в растрёпанных чувствах, а я понимал, что сейчас могу лишь стоять тут и смотреть на этот плач. Я не успокаивал её, не проявил жалости или сострадания. Я казнил её своим равнодушием и холодностью, но только так она могла понять, что шансов и надежд у неё нет. Я не уходил только от того, что дождь за стенами беседки даже не думал ослабевать. Хотя и оставлять её совсем уж одну в таком положении было бы преступной жестокостью. Я не знал, на что может быть способна отчаявшаяся девушка в такой критический момент.
Она плакала ещё какое-то время, но медленно эмоции притуплялись, первая боль прошла, и слёзы закончились. Мы сидели в разных концах квадратной беседки, и я просто ждал, когда закончится дождь. Но этот ливень, как заговорённый, и не думал проходить.
– Что же делать теперь… – пробормотала девушка. – Всё просто так и закончится? Мы будем просто друзьями?
– Я не могу давать тебе шанс надежды. Даже призрачный. Но и бросать тебя в таком состоянии я не могу.
– Ты часто спасаешь дам в беде?
– Я не принц. Скорее просто случайный неравнодушный свидетель.
– Зачем ты со мной такой добрый?
– Мне больше ничего не остаётся. Я провожу тебя до дома, потому что хочу поговорить с Макото и с тобой вместе. Это гордиев узел надо разорвать.
– Ты жесток.
– Я просто не хочу недопонимания…
Мы говорили неловко, с заминками и очень коротко, за это время прошёл и дождь. Мы вышли из беседки и медленно побрели по саду. Больше мы ни о чём не говорили. роза Бакарра прятала взгляд, а я просто не знал, что ещё тут можно сказать.
“В самом деле, что тут ещё скажешь? Иногда жестокость необходима ради выживания, иногда она – признак агрессии, но сейчас я жесток только ради Марии и её будущего…Может ли это оправдать то, что я разбил ей сердце. И сможет ли она его восстановить?” Это были тяжёлые думы, о которых стоило позаботиться, пока было время.
Улицы были полны луж и мокроты, а в воздухе витал петрикор. Редкие прохожие не обращали на нас никакого внимания, а мы всё шли и шли. И вот знакомый дворик, знакомая дверь. И я впервые осознал, что мне предстоит снова быть холодным и жёстким. Что я скажу? Что стоит ответить на вопросы?
Мария открывает дверь своим ключом, щелчок замка и я делаю шаг туда.
Санада Макото
– С возвращением!
В коридорчике слышится какая-то возня, а затем в комнате предстаёт Мария и Эрнст. Он выглядит напряжённым и взволнованным, хотя старается это скрывать. Он просто кивает мне, пока я не встаю с дивана, а затем просит стакан воды.
Но даже не его странное присутствие, а вид сестры приводит меня в замешательство. Она вся заплакана, двигается нервно и очень неуверенно, пока наливает воду.
– Я сяду, – даже не спрашивает, а констатирует юноша и ставит себе стул во главе стола. Благодарит за воду и жестом приглашает нас начать беседу. Я не знаю, что и думать в такой ситуации, но сейчас явно будет серьёзный разговор. Мария садится как-то неуверенно и неловко и я чувствую себя единственной, кто не понимает ситуации.
– Итак, – Эрнст берёт первое слово. – Я бы хотел, чтобы сейчас мы поговорили только о нас троих. Потому что никого больше это не касается.
– Хорошо, – из уст Марии редко можно услышать такой приглушённый шёпот. Она собирается с силами и берёт себя под контроль. – Макото, только что я призналась Эрнсту, что он мне нравится. Я понимаю, что это может тебя задеть, но я не могу ничего поделать со своими чувствами. Он мне нравится, как парень, как любимый человек. Я понимаю, что это некрасиво по отношению к тебе, но и поделать с этим ничего не могу…
Меня словно обдают холодной водой. Я улавливаю слова, но их значение настолько шокирует меня, что я даже открыть рот не в силах.
– Да, – начал мой любимый. – Она сказала мне это, она не покривила душой, не соврала. Но я отказал ей. Однако, это ещё не конец. Я не уйду отсюда, пока между вами не возникнет понимание и вы двое не определитесь, как жить с этим.
– Вот оно как… – только и могу произнести я. Я пытаюсь осознать целый вал событий, которые успели произойти за эту минуту.
– Ты злишься на меня? – робко спрашивает она, потупив взгляд.
– Я…я просто не знаю…Ты и Эрнст, и я…Всё так внезапно и неожиданно…
Меня одолевало столько чувств за один раз, что выбрать какое-то одно было трудно. Я не злилась на Марию, я понимала, почему Эрнст отказал ей, но где же я сама? Где моё место? И как мне жить с тем, что моя сводная сестра любит того же человека, что и я? Неужели я забылась? Успокоила себя тем, что у меня есть парень, а теперь вот так не могу даже составить предложение для этого.
Отношения с Эрнстом всегда непросты и полны тревог, он бывает нелюдим, а бывает открыт, его мысли очень непонятны и запутаны, но я убедила себя, что никто не захочет посягнуть на наши отношения с ним. И ладно бы это был кто-то посторонний, человек, которого ты не увидишь больше никогда. Но это была моя сестра. Как я смогу смотреть ей в глаза после такого? Смотреть и знать, что она страдает от того, что я не хочу делить с ней парня. Делить чувства и эмоции, делить минуты радости и грусти.
– Я…я не знаю…я не понимаю…
– Я вижу из этой ситуации два выхода, – снова взял слово Эрнст-кун. – Я не хочу, чтобы хоть одна из вас страдала из-за меня – это для меня главное. Поэтому сейчас мы можем либо договориться, либо расстаться насовсем, чтобы не бередить душу и не давить на сердечные раны.
– Расстаться?! – Это прозвучало в голове, как взрыв атомной бомбы. Я не могла поверить, что Эрнст пойдёт на это, но понимала, что он делает это, чтобы избавить нас от бремени вражды и конкуренции за него.
– Либо договориться. Я отверг чувства Марии только потому, что в тот момент я не мог поговорить с тобой тоже. Но вы – две неродные сестры. Я знаю, что это очень важное чувство для вас обеих. Я не хочу ранить хоть одну из вас, поэтому вы можете договориться…
– Полиаморные отношения?
– Если вы не будете конкурировать, если вы не против любить и быть со мной в отношениях вместе, то я согласен на это. Я очень тепло отношусь и к тебе, Макото, и к Марии, но сможете ли договориться вы?
– Мы…мы можем любить тебя одновременно?
– Если это не будет вам во вред, – кивнул Эрнст. За это время он так и не притронулся к воде, что стояла перед ним. Он был всё также напряжён и собран. – Я не хочу секретничать с вами, не хочу разрываться между двумя огнями. Но, если вы, сводные сёстры сможете разделить чувства ко мне друг с другом, если это приведёт к миру и гармонии, то это – лучший из всех выходов.
– Макото, я не хочу отнимать у тебя Эрнста, но я ничего с собой не могу поделать. Я люблю его. Люблю также, как ты…И я не хочу, чтобы мы стали врагами из-за этих чувств, ведь так пострадаем все мы.
Я слушала это и справлялась с собой. “В самом деле,что со мной не так? Я люблю Марию, люблю Эрнста. Не хочу его потерять, но ещё большей потерей будет расставание. Как я посмотрю ей в глаза, если Эрнст просто расстанется с нами? Как пережить эту боль? Или же всё-таки есть выход? Против ли я полиамории? Наверное нет, это непривычно и сложно, но это может спасти всё, что сейчас стоит под угрозой. Неужели я позволю собственничеству и эгоизму навсегда разрушить то, что строилось с таким трудом…Я не понимаю. Не знаю…”
– Ответ надо дать прямо сейчас?
– Чем скорее, тем лучше, потому что с чувствами всё сложнее сладить со временем.
– Эрнст, я не хочу, чтобы ты уходил. Не хочу терять тебя. Но и сестра мне дорога, мы прошли с ней столько лет вместе, рука об руку. Если иного выхода нет, то я согласна быть в отношениях с тобой и Марией одновременно. Я не вынесу разрыва, если она случится.
Юноша взял со стола кружку с водой и впервые за весь разговор отпил из неё. И выдохнул. Я уже видела это не раз – он берёт себя в руки в тяжёлые моменты, он становится твёрд и недвижим, но потом отпускает себя и снова становится тем Эрнстом, которого я так люблю. И тут я поняла, что его не стало меньше для меня. Он всё ещё со мной, любим и любящий. И даже больше, теперь нас трое, и наша с сестрой любовь ничуть не уменьшилась, а лишь стала больше и крепче, благодаря доверию, которое мы оказали друг другу.
– Это было очень непросто, – скорее для себя заметил парень.
– Можно мы обнимемся все вместе, – со слезами на глазах проговорила Мария. – Мне сейчас этого очень не хватает.
Поднявшись со своих мест, мы сомкнули наши тройные объятья. И я ощутила нечто больше, чем просто близость. Два сердца, Эрнста и сестры, бились с моим в унисон, согревали меня и друг друга и дарили спокойствие. Мы стали большим, чем просто возлюбленные, мы стали одним целым на эти несколько секунд.
А когда объятия закончились, я ощутила такой прилив спокойствия и ласки, какого со мной никогда не было. Мари снова плакала, сидя рядом со мной, а напротив через стол был Эрнст. И, наверное, не было в жизни другого такого мига, полного гармонии и счастья. Моя любимая сестра, мой любимый юноша – все были рядом, вместе, переживали одно чувство на троих.
Наш союз родился из дождливого дня, когда, казалось, не будет и просвета солнца, но именно тогда в наше окно пролились первые лучи.