Loe raamatut: «Сон о принце», lehekülg 19
Глава XXVII
Глядя на остававшегося с нами на ночь сапожника, я невольно перекраивала Салтыкова-Щедрина, составляя сказочку «Как один мужик двух дур накормил». Принимать его заботу было в некоторой степени стыдно, но приятно. А у него, прямо как у Вика, все дела в руках спорились. И костерок разложить, и обувь в порядок привести, и постели из травы свить, и Тимку укачать-уложить, и кашу, кстати, вкусную, сварить, и ложки нормальные выстрогать… Правда, ложка номер три, ввиду отсутствия материала, несколько запаздывала к ужину. Однако терпежу ее дожидаться не было ну просто никакого. Пришлось мне снова браться за палочки. Запах удивления и восхищения идущий от сапожника стал приятной приправой к каше. Он откровенно пялился на меня, забывая доносить свою ложку до рта, возводя мой ужин в ранг циркового выступления. Его глаза не пропускали ни одного взмаха палочками, отслеживая их путешествие от котла, до рта. Против обыкновения, его внимание не вставало комом в горле, убивая аппетит, а скорей забавляло, заставляя думать о себе как об артистке, расплачивающейся своим умением за заботу о нас.
Хотя «нас» сказано громко, потому что в основном он опекал Йискырзу. Они прямо-таки нашли друг друга: он щедро дарил заботу, она благородно ее принимала. Наблюдая за ними сквозь сполохи огня, мне порой хотелось крикнуть глупой девчонке, чтоб не сильно задирала нос, поскольку ее просто жалеют, а не воздают должное ее красоте, титулу или родословной. Она ведь даже не была причиной, из-за которой мужик задержался. Он ведь как профи, не смог пройти равнодушно мимо «гибнущей» работы коллеги. Пожалел мокрую обувь, а уж потом его внимание «сползло» на их хозяйку…
«Ты ревнуешь или просто завидуешь?»
Я вздрогнула, но быстро разобралась, в чем дело:
«Валерка! Зараза такая! Обещал же сам не лезть ко мне».
«Кроме ситуаций требующих моего вмешательства».
«И кто сказал, что они требуются?»
«Ты. Я ж предупреждал, что как бы слышу, что ты говоришь. Вот и спрашиваю, ревнуешь или…»
«Я молчала и полслова не сказала»
«Значит, думала слишком громко. Поэтому я и переспрашиваю…»
«Ни то, ни другое», – я резко оборвала его помыслы.
«Тогда давай сама пойми, чего дергаешься!» – обиженно ответил Валерка и отключился.
Паладин по отношению ко мне проявлял недовольство редко, но метко. И обиделся в принципе за дело. Да только иногда лучший друг не панацея. Вот абсолютно не хотелось ни признаваться в подло-гаденьких чувствах, ни вести о них разговоры. Ведь я и так знаю, что он может сказать. Да только мне от слов легче не станет. Пусть уж зависть погрызет косточку моей души. А мудрое утро ее как-нибудь утихомирит. Только действительно не стоит слишком сильно примеривать происходящее на себя. Вот предложи мне этот сапожник свою заботу, как бы я себя вела? Как Йискырзу? Очень сомневаюсь. Слишком далека я от ее восприятия окружения. Так что сидим и смотрим мелодраму.
В первой серии герои, помнится, почти ругались, находясь по разные стороны баррикады. Во второй главный герой жалел башмачки, а сейчас… Я постаралась полней вдохнуть эмоции, бурлящие по ту сторону костра, и весь цинизм и язвительность облетели с меня пожухшей листвой. Там две души балансировали на грани любви. Да он просто пожалел девушку, но сейчас в нем расцветало желание оградить малышку от неприятностей, стать каменной стеной для нее, чтоб укрытая от жизненных неурядиц, она журчала и цвела для него. Ради него.
А она хотела симметричного: быть защищенной, восхищать собой и, вот главное-то, заботиться о душе своей «стены». Дарить тепло, радовать и устанавливать гармонию во внутреннем мире своего защитника. Вот только у такой гармонии взглядов нашлись враги в виде мелких и крупных обязательств, тянущих их прочь друг от друга. У каждого из них за спиной остались неизвестные мне привязки, которые ни один из них не готов порвать. Поэтому их тихая беседа полна волнующих всплесков и подавляющего эмоции контроля, чтоб ни словом, ни жестом не показать чуть больше дружеского отношения… и не оттолкнуть. Две души «опасно» раскачивающихся на остриях своих миров, в страхе обрести опору друг в друге.
И не поймешь пожалеть их или осудить.
Стараясь отстраниться от унюханного, я легла на свою травяную постель, сливаясь мыслями с настырно рвущимися в черноту ночного неба искорками костра.
***
– Валер, а как ты понял, что влюблен?
– Никак не понял.
– Ты не в настроении разговаривать?
– Я не в настроении запутывать тебя своими ответами. Человечество, понимаешь, чуть ли не со времен своего появления безрезультатно мается с вопросом «Что такое любовь?». А ты хочешь от меня определений.
– Мне обидеться или рассердиться? Ведь ты, зараза такая, распрекрасно понял мой вопрос. Но вместо ответа хочешь втравить меня в идиотскую демагогию.
– А мне извините не понятно, ты о моих ощущениях узнать хочешь или мой опыт на себя примерить пытаешься?
– Это, не извиняю, практически одно и то же.
– Ну, если одно и то же… С тобой поделится рассказом о том, как будоражит нутро девичье тело?
– Ну, знаешь!!!
– Тогда не делай идиотских заявлений! Я могу все рассказать о себе… Нет, почти все рассказать и обсудить с тобой. Но это только мое. И Ривкино. А ты… Ты можешь посмотреть, но не смей примеривать на себя. И чувства это наши, а не твои. И не сравнивай их с собой!
Стало стыдно.
– «Колея эта только моя…» – процитировала я, стараясь звучать примирительно.
– Вот именно!
– Извини…
– Замяли… Я тоже как-то разгорячился…
– Тема чувствительная.
– Чувства чувствительные… Но если осторожно… – мне послышался вздох, – Я действительно не понимаю, влюбился я или нет. Или произошло что-то другое. Меня даже вина порой грызла, что вот она меня любит, а я ее как-то недостаточно, что ли…
– Подожди, но ты же сделал ей предложение? С чего-то вдруг тебя озарило его сделать. Только с того что она в тебя влюбилась? Да за тобой вечно хвост девчонок увивался. Мне ли не знать. И ни одна из красавиц из тебя предложения не выбила.
– Да безыскусненько все получилось…
– То есть?
– Понимаешь, я буквально на третье свидание почувствовал, что рядом со мной идет та, с которой мог бы прожить всю жизнь. Простое и незатейливое осознание: она подходит. И все. У меня даже некоторое разочарование случилось: а где безумства, томление мозгов и прочее? Где вся та влюбленность, восторженность чувств о которой написано столько всего? Что я пропустил? Почему у меня вышло утилитарное «подходит» и все? Почему мне недодали остальное?
– Вот так сразу и понял? А до осознания вообще ничего?
– Мне просто нравилось с ней общаться. Нравилась красивая девчонка. Нравилось ощущать, что нравлюсь красивой девчонке. Нравилось, что ей нравиться мне нравиться…
– Притормози с этими «нравиться» пока я не запуталась. Ну а до этого?
– Так мы ж тебе рассказывали. Просто в очереди за кофе стояли. Она с подружкой, я с приятелем. Как-то совместный разговор завязался…
– И ничего не почувствовал?
– Слушай, вот ты цветок красивый видишь, ты к нему сразу любовью воспылаешь? Ведь нет же. Так и я с ней болтал, потому что приятно поболтать с красивой девчонкой.
– А на свидание чего позвал?
– Так у нее был знакомый, за которым нужно было лиис21 дожить. [lease– договор об аренде. В данном случае договор о жилье. Если съемщик хочет съехать раньше договорного срока, он может потерять залог. Обычная практика, найти кого-нибудь, согласного за свой счет дожить оставшееся по договору время]. Она меня с ним свела. Ну, мне что тебе по новой все рассказывать?
– Нет, конечно… просто оно звучит у тебя так…
– Обыденно. Встретились-понравились-поженились. А любовь… Черт его знает, была она у нас или нет. Мне, даже в доблагословенное время, достаточно было знать, что у меня есть Ривка, чтоб ощущать себя счастливым. Вот только я никогда не спрашивал, как она все видела и воспринимала. Просто старался ей сделать приятное, и от этого сам ловил кайф.
– А может это и есть рецепт любви?
– Может быть и рецепт, да только при условии, если ты собираешься выйти замуж за Ривку.
– Не поняла.
– Богиня, к разным людям разный подход. Сама ж мне рассказывала, что запах одинаковых эмоций у разных людей различен. Так что мои чувства, только мои. И не подгоняй их под себя.
– Колея эта только моя…
– Exactly [Точно.]
***
В сполохах костра лицо Йискырзу выглядело почему-то еще более юным, а сапожника наоборот постаревшим. Прикрыв глаза, я еще раз просмаковала аромат чувств, бурлящих в нашем биваке…
Прав Владимир Семенович. Выбираться надо своей колеей.
… и улыбнувшись, заснула.
***
Утро радовало уже привычной зябкостью-росистостью, от чего простиранные с вечера Тимкины пеленки-одежонки стали скорее влажными, чем просохшими. И пока мамаша занималась кормлением сынишки, я развешивала отсыревшие тряпки вокруг возрожденного костерка. Наш «гость», пополнив запас дров, добровольно пришел мне на помощь, временами заглядываясь на Йискырзу. Причем ну очень по теплому заглядываясь. Однако, судя по кружащимся ароматам, несмотря на значительное сближение, впадение в глубокие чувства не произошло. Требовалось еще пара таких ночевок… Вот только жизнь растаскивала не сформировавшуюся пару, расталкивая их в направлении их привычных орбит. Тоскливо посмотрев в сторону деревни, мужик привлек голосом наше внимание. Правая рука на грудь, левая ко лбу поклон мне, Йискырзу. Меняет руки местами еще два поклона, после чего смотрит на нас в ожидании. Кошусь на попутчицу: стоит бледная, закусив губу, и терзает мою чуйку эмоциями. А мужик ждет. И что делать? Отзеркалить его жесты? А вдруг это не прощание, а предложение руки и сердца? Вон у девчонки какой сумбур в эмоциях, тоже не знает, что делать. Похоже «срочнее» языка надо как-то осваивать местную жестикуляцию. Я не выдерживаю первая, обозначив небольшой поклон. Принимается. Теперь все внимание на Йискырзу. Та вздрагивает, подносит обе руки к своим губам, как бы целуя кончики пальцев, подходит к гостю и дотрагивается руками поочередно до его головы, до груди и, присев, до обуви. Мужик разворачивается и уходит, унося один из эмоциональных ураганов прочь. Другой ураган, смотрит в противоположную сторону и оттирает слезки.
Определенно нужно осваивать язык жестов.
***
Дорога утомляла. Утомляла не физически, а морально. Утомляла отсутствием конкретной цели и определенности. Да еще серое небо давило на мозги, усиливая ощущение потерянности во времени и пространстве. Я уже сто раз пожалела о том, что не додумалась помучить сапожника вопросами на тему «Что там кроется в дали». Конечно, лексический запас изрядно бы выпил крови нам обоим, но мой энтузиазм, я думаю, пробил бы дорогу к пониманию. Оставалась небольшая надежда, что Йискырзу во время своих чувственных терзаний догадалась поспрашивать, где мы находимся, и что нас ждет. Но расспрос попутчицы вполне можно отложить до обеденного привала. Тем более что сейчас она, полная муторных переживаний, шагает позади тележки, следя за отдыхающим сыночком.
Стоило мысли коснуться пацаненка, как он сразу подал голос. Будучи очень послушной лошадкой, я сразу остановилась и оглянулась. Озвученное Йискырзу, означало, что Тимка привел еще одну салфетку в некондицию, требуя ее замены. Кажется, она еще поинтересовалась, не хочется ли мне перепеленать малыша… Нет, эту фразу я решительно не понимаю, а потому усаживаюсь на обочину, давая мамочке шанс пообщаться с ребенком.
Взгляд скользнул к горизонту. Мысли умчались следом. Однако в скорости унюханное беспокойство попутчицы, потянуло обратно. Радости оно мне, конечно, не прибавило, а вот негативизма в душу налило прямо до краев. Стараясь не расплескать паршивое настрой, я поднялась и подошла к девушке, напряженно рассматривающей животик малыша. На первый взгляд, мальчонка выглядел совершенно обычно. В ответ на мой вопросительный взгляд мамаша показала на небольшое покраснение, прожурчав комментарии, которые, естественно, остались без ответа. Во-первых, на мой непрофессиональный взгляд покраснение не выглядело серьезным. Может узелок от пеленок давил, вот и оставил отметину. Во-вторых, даже если б я умела определять всякую заразу на глаз, то с переводом точно не справилась. Мамаше моя реакция не шибко понравилось. Видимо желая усерьезнить отношение к проблеме, она взяла меня за руку, побуждая потрогать пятно самой.
Ее ладонь была заметно горячей моей. Мне как-то сразу стало не до маленького пятнышка, а негативизм очень захотел выразиться в устной форме. Но я его удержала, заставив себя внимательней вглядеться в попутчицу. Сухие губы, румянец какой-то неестественный, и глаза вроде как-то непоздоровому блестят. Без разговоров я потрогала ее лоб. Горячий.
– Great, – невольно вырвалась Валеркина присказка, – просто great.
– Грэийт? – переспросила Йискырзу и автоматически смахнула выползшую из носа капельку.
– Просто абсолютный и совершеннейший great, – подтвердила я, – давай уж присядь, горе луковое. Нам только простуд и прочих болезней для полного счастья не хватало. Еще ребенка заразишь своей гадостью.
– Просто грэийт, – рассеяно повторила девчонка, опускаясь на землю.
– И, как тебя только угораздило, – ворчала я, приступая к Тимкиному пеленанию, – а этого друга-карапуза теперь как кормить, спрашивается? А? И я без понятия…
– Просто грэийт, – снова повторила Йискырзу и чихнула.
***
Полдня мы с Валеркой обсуждали приемы народной медицины. Выяснили две вещи, во-первых, не понятно что лечить, а во-вторых, неясно как. Впрочем, я придерживалась мнения, что девчонка просто простыла. Ветер последние дни дует сильный и холодный, ноги, непутевая барышня, вчера промочила, так что не мудрено подхватить простуду. ОРЗ как стандартно пишут врачи в справках. У Валерки же мысль шагала шире. По его мнению, я вполне могла принести заразу из нашего мира. Сама-то я к ней адаптировалась чуть ли не с младенчества, а вот аборигенам знакомится с ней тяжко. Паладин тут же провел параллель с индейцами, для которых даже обыденный насморк, завезенный белыми, мог оказаться смертельным заболеванием. Особенно меня порадовало замечание, что вообще-то это двухсторонняя улица и в мамаше с ребенком вполне может обитать какая-то гадость, готовая вцепиться уже в мой неподготовленный организм.
– Ничего не скажешь, заманчивую перспективку ты мне нарисовал! – подвела я итог рассказ паладина о вирусах-инфекциях.
– Ленка, это все реально и серьезно.
– Да поняла я серьезность, вот только что ты предлагаешь сделать? Бросить больную мамашу с ребенком и сбежать?
– Ты в крайности не впадай. Просто постарайся продержаться пару дней, а я пока запас любви к тебе сделаю. Чую он потребуется скоро.
– «Запас любви»… звучит как полная бредятина. Можешь запасать, что угодно, только не заставляй меня в это верить.
– Не буду. Но продержаться сможешь?
– А то! – сарказм в моем голосе просто бил ключом, – Вот прямо не откладывая, как возьмусь, так и буду держаться.
– Good.
– Слушай, гудистый ты мой, а сейчас-то мне что делать?
– Не знаю.
Мы помолчали. Потом еще помолчали. Потом я, уйдя своими думами в дорогу, почти забыла о разговоре, когда Валерка вдруг вспомнил про грог.
– Грог? – удивленно переспросила я, поскольку для меня этот напиток всегда казался какой-то ненастоящей книжной выдумкой.
– Горячее вино со специями, – пояснил паладин, словно сомневался в моей эрудиции.
– Со специями? – я постаралась вложить в свой вопрос изрядно ехидства.
– Ну, сделай его просто горячим, – почти раздраженно буркнул Валерка в ответ, – сама же говорила у девчонки озноб. А этот напиток предназначен для согревания.
Однако его слова мне не показались убедительными:
– Вино кормящей матери?
– А что больная кормящая мать лучше?
– А так больная мать накаченная вином.
– Ты мне что хочешь доказать? Что ничего делать не надо?
– Да нет… – как-то растерялась я, – просто сомневаюсь.
– Сомневайся побыстрей, потому что если делать то сейчас… то есть сразу, как лагерем встанешь, чтоб она в ночь ушла согретой. И навали на нее всю одежду – может, пропотеет.
– А вот это сильный аргумент «за», – поддержала я.
– Есть еще один. Часто рекомендуют пить побольше жидкости. Вино же какая-никакая, а жидкость.
– А у нее сушняк по утру не настанет?
– Тебе не нужно ее напоить вусмерть, а дать чуток, для сугреву. Тем более у тебя запас вина не шибко большой.
– Убедил. Как найдем место, так сразу и займусь
– Ты Ленка главное сама не заболей…
– Обязательно, – выдала я абсурдный ответ, на абсурдную просьбу.
На том мы и распрощались. Я стала активно оглядывать окрестности на предмет стоянки, а Валерка… понятия не имею, чем он занялся. Занят человек и ладно.
Глава XXVIII
Поначалу, после сдобренной «грогом» ночи, Йискырзу вроде как выглядела бодрячком. Но стоило только выйти в дорогу, то хворь тут же дала о себе знать. Болезнь, казалось, прогрессировала с каждым шагом. Ее нетвердо-плетущаяся походка создавала впечатление, что девчушка вот-вот упадет. Ближе же к полудню ее уже стало так сильно мотать из стороны в сторону, что стало страшно на нее смотреть и пришлось в срочном порядке объявлять привал. Крохи моих медицинских знаний в ужасе вопили о неправильности ОРЗ диагноза. С другой стороны, будь я даже крутым дипломированным специалистом, то никакой аптеки даже с весьма скромным ассортиментом лекарственных средств не наблюдалось. Жестокая действительность свела все лечение к дать попить, да дать поспать.
После «отдыха» несчастная девочка не смогла подняться на ноги. Она лежала на земле, глотала слезы и сопли, повторяя рефреном «Тим», «идти», «есть» и «Просто грэийт». Перевод других слов ее послания осуществлялся запахом ее эмоций через чуйку. Меня буквально трясло от вдыхаемой буйной смеси различных страхов в сочетании с вязкостью безысходности. Комбинация низводила мозг просто до какой-то животной тупизны. Очень хотелось все бросить и отбежать куда-нибудь подальше, чтоб отдышаться… чтоб больше не подходить. Только в душе, а может в сердце при взгляде замутненных болезнью глаз становилось больнее и сил сбежать не оставалось. Сразу вспоминался Валерка в гипсовой шкуре и собственные мысли: «А если не я, то кто?». И тут же не к месту мелькнул вопрос: «А для нее я что, тоже богиней стану?». Циничная веселость быстро смылась новым потоком сумбурных переживаний больной девушки. Надо было что-то делать. А что делать? В больнице хоть врача хоть какой-то медперсонал найти можно. А здесь как искать, если человек идти не может?.. Мой взгляд переместился на тележку… Конечно, не больничная каталка, но все же транспорт…
Минут двадцать творческо-титанических усилий поместили Йискырзу в полулежащем состоянии в небольшой низинкой тележке. Остатки невместившегося, в виде ног, торчали над бортиком, радуя глаз ядовитой зеленью моих носков. Такое случайное украшение придавало нашей медицинской карете некий нездешний шарм. Больная тоже оценила оригинальность повозки, значительно снизив уровень отчаянья в своих эмоциях. В ее запаховом диапазоне появилась даже немного свежести надежды.
Моим мозгам сразу полегчало, и в порыве их релаксации всплыла мысль сделать переноску для ребенка, как у женщин из когда-то виденных документалок о путешествиях. Идея показалось настолько здравой, что я даже не расстроилась, когда оказалось, что мастерить ее придется на основе бережно припрятанного от попутчицы халата.
Пацан, кстати, с утра вел себя весьма беспокойно, хныкал, не засыпал, постоянно вертелся. Толи жаловался, что не смог получить в достатке молока у больной мамы, то ли показывал, что болезнь достала и его. На предыдущем привале я, последовав вчерашнему Валеркиному совету, дала ему размоченного в воде хлеба, теперь же в ожидании, как организм справиться с непривычной ему пищей, потчевала его одной водой. Тимохе новое меню было не в радость, о чем он настойчиво сообщал целым спектром возмущений от жалобных поскуливаний до ярко громких плачей.
Последнее, кстати, било по мозгам не хуже эмоциональной беспросветности Йискырзу. Однако пока он ехал в тележке, я еще могла мужественно игнорировать его недовольство. После же его «переезда» в переноску мой слух подвергся нападению просто жутких децибелов. По сравнению с ними все слышанное мной ранее можно смело называть тихим шепотом.
И вот тогда во мне открылся талант к исполнению колыбельных. Точнее, сначала вспомнился Ривкин рассказ и, кстати, показ как можно успокоить малыша разговором. Потом же, пару-тройку сотен метров спустя, выяснилось, что бездумно петь гораздо проще, чем говорить.
Хотя, если честно, певица я абсолютно никудышная. Мое музыкальное образование ограничивается школьным хором, где Леночку просили петь потише и слушать остальных. Тогда слова учительницы жгли душу обидой. Насупившись, я замолкала и вскорости зарабатывала замечание за то, что не пою. Открывала рот и опять: «Потише. Слушай других». С ситуацией справился любительский ролик, показанный по телевизору, где мальчик, выступая вместе с хором, своим пением портил всю песню, выпадая из ритма, мелодии и даже слов. На следующий день я ушла из хора. И песни зареклась петь. Правда, в последнем все же сделала небольшое послабление, решив петь только для себя, когда никто не слышит.
И вот теперь оно… нет, не вырвалось, а робко показалось. Пение ради тихо-монотонного звука. Чтоб задать укачивающе-успокаивающий ритм и в тоже время поддержать равномерный шаг. Слова песен моего детства вместе со своими мелодиями укладывались в неторопливый размер «баю-бай» с расчетом, чтоб каждый «бай» попадал под ногу.
Помнится, в одном известном фильме девушка расстраивалась, что не знает нежных маршей22. Я же пошла дальше, создав разновидность колыбельных маршей. Может для кого-нибудь достижение покажется сомнительным, однако со своей задачей оно справлялось великолепно, поскольку размеренно-раскачивающее пение качественно отупляло как слушателей, так и исполнительницу.
Во всяком случае, ничем другим кроме отупения «внезапное» появление убегающего от меня с подвываниями мальчишки лет семи восьми объяснить сложно.
Обездвиженная растерянностью, я смотрела ему вслед. А по мозгам носилось обалдело-неприкаянное «А чой-то он?», временами спотыкаясь о недоуменное «Да откуда он взялся?!». Секунды бежали вслед за испуганным пареньком, успешно складываясь в минуты, но понимание не наступало, ответы не находились.
Когда же фигурка напуганного непонятно чем ребенка скрылась с глаз за поворотом дороги, наступил окончательный выход из транса в реальность. Первый вменяемый взгляд достался висящему в переноске Тимке. Малыш спал. Однако несколько настораживало его слегка затрудненное дыхание. Да и то, что он изрядно вспотел, хорошей новостью не казалось. С другой стороны я со времен работы на даче с дошколятами, твердо уверила в святость детского сна, дарящего мне немного времени для себя. Поэтому обращалась с халатом-переноской очень аккуратно, стараясь не разбудить «лихо».
Но один только взгляд на Йискырзу, находившуюся в болезненно-бессознательном состоянии, резко изменил мои, как оказалось, весьма скромные представления об этом самом «лихо».
И тут, ну как специально:
«Мадемуазель-сударыня богиня Ленка Червоточинка…» – послышался «приветик» от предполагаемого виновника моих злоключений.
Мое раздражение, приправленное негативизмом, пессимизмом и прочими отрицательными измами, почти самостоятельно вылетело ракетой в направлении пришедшего зова, смыв его начисто из мозгов.
Сразу как-то легче стало. Эйфория, конечно, не наступила, но вот некое пространство в голове для небольшого позитива образовалось. Как раз чтоб подбодрить себя, пусть даже искусственным, зарядом оптимизма, увиденного в довольно простой логической цепочке: мальчик – родители – возможная помощь. Возможная помощь в скором времени. Может даже в очень скором времени.
Вдохновленная я подхватила ручки тележки и бодро поползла… двинулась дальше по дороге.
***
Двигать пришлось порядочно. Если б не паренек, то я давно бы уже стала обустраиваться на привал. А может даже на ночевку. Так что он, как птичка у Колумба23, заслужил мою признательность. Хотя на месте родителей я всыпала б ему по первое число, чтоб не забредал в одиночку так далеко.
Но все же благодарности во мне было больше. Поэтому когда впереди замаячили крыши и заборы, я вслух пожелала мальцу всех благ.
Наверно в стародавние времена бурлаки, видя конечную точку путешествия, испытывали такое же воодушевление: усталость уходила на задний план, шаг убыстрялся, а мысли о возможных проблемах просто боялись появляться…
К сожалению, сами проблемы никакого страха не испытывали. Они просто взяли и начались. Сначала по-тихому, когда, попав на деревенскую улицу, где за высокими заборами прятались невысокие домишки, я не встретила ни одного человека. Потом продолжилось значительно громче, когда на перекрестке при виде меня с десяток малолеток с жуткими криками и плачами разлетелись в разные стороны. Разбуженный Тимка вторил им во всю мощь своих легких, моментально сделав мои мозги квадратными. На укачивания, «баю-баюшки» и прочие «люлюшки» пацан ответил решительным отказом. А вот на водичку будущая звезда оперной сцены согласился. Мои уши плакали от счастья.
Йискырзу находилась в полупрострации: вроде как смотрит осмыслено, но как-то сквозь. Словно я из прозрачного материала сделана. И журчит про «Просто грэйит». Кажется, она решила, что это название болезни. А может, переняла как ругательство… Стараясь не внюхиваться в эмоциональные ароматы подопечной, я дала ей напиться. Девчушка пила жадно и не отбрыкивалась, хотя попыток держать кувшинчик самостоятельно не делала. На мой взгляд, весьма адекватная реакция. Но лучше бы спросить у доктора или какого-нибудь местного знахаря…
Я огляделась – никого. Малышня разбежалась, взрослые не появились. Кругом одни заборы. Однообразно-сплошные, перекликающиеся своими оттенками темного с серым небом над головой… Ну, должен же кто-нибудь за ними быть! Взять хотя бы ближайший…
Сделав два шага, я подошла вплотную к широким плохо обработанным доскам, пропитанных чем-то темным. Возникало ощущение, словно их напилили из телеграфных столбов или шпал. В своей строительной конторе мне приходилось слышать, что народ в деревнях и дачных участках обливал основания домов отработанным машинным маслом для сохранности древесины. Может и тут та же история. Хотя не исключено, что хозяин работает сторожем на столбо-шпальной фабрике и у него такого материала ну, как гуталину у дяди кота по фамилии Матроскин. Калитки… я пробежалась взглядом по ряду довольно плотно подогнанных досок – не видно… Не страшно, вход дело наживное – забор всего сантиметров на двадцать меня выше. Главное только понять, где его организовывать. Заглянув в щель между досками, я моментально отпрыгнула назад. По ту сторону было что-то четвероногое, очень зубастое и внимательно принюхивающееся. Налаживать вход в этом месте резко расхотелось. К тому же другие заборы наличествуют.
У кандидата номер два калитка определялась невооруженным взглядом как более светлое пятно на грязно сером поле. Но заперто, а с другой стороны кто-то рычащий выхаживает.
За третьим забором, еще не подойдя к нему, чувствую страх и любопытство. Человек. Возможно, в щелку на меня сейчас глазеет. Я «поглубже» втянула в себя доносящиеся запахи. Вроде молодостью пахнет… Если не сказать детством. Может он следил по-тихой за той детворой, что стояла здесь… Да собственно без разницы какой возраст, мне сейчас любая помощь сгодится. Хоть мамку-папку крикнет уже дело. А уж от них человечности и помощи можно силой добиться, хотя лучше подкупом. А можно совместить. Так сказать, кнутом и пряником, то есть наганом и колечками-сережками. Если только соображу с чего начать разговор через забор. В принципе на безрыбье выбрать не приходится: поворачиваюсь к невидимому зрителю, показываю Тимку и прошу «есть-пить», стараясь придать своему голосу просительно-жалостливые интонации.
Наблюдатель пугается сильнее и убегает. То ли у меня акцент не тот, то ли кричу слишком злобно, то ли…
«Вот дура, а! – накатывает внезапно понимание, – за забором-то думали, что следят в тайне-безопасности, а я вся такая оборачиваюсь прямо туда, где засел ребятенок, да еще показываю, мол, его прятки для меня не прятки…»
В раздражении на себя любимую возвращаюсь к тележке, где журчащая себе под нос Йискырзу смотрит в серое небо безучастно-отрешенным взглядом.
Похоже, не судьба объясниться без живого общения.
Тимоха согласно агукнув, завозился, требуя внимания. По времени, так он вполне мог уже надуть в пеленки, а значит, нужен привал. Да я сама, кстати, чуток отдохнуть не отказалась бы. И желудок намекнул, что совершенно не возражает против кормежки. А совесть намекнула о больной подопечной…
И в тот момент, когда я вся в сомнениях берусь за оглоблю тележки, калитка забора, за которым сидел напуганный ребенок, резко распахивается, давая дорогу ЕЙ.
То, что Некрасовской Матрене Тимофеевне до ЭТОЙ еще расти и расти, мне стало понятно с первого полувзгляда. При виде такой особы взбесившиеся кони не только остановятся, но еще сами безропотно войдут в горящую избу. Чуйка любезно вопила о злобности и разъяренности вышедшей. Мои глаза, проскользив по монументальной фигуре, облаченной темно-синий фартук, буквально приклеились к сжимаемой сильными руками кочерге. В памяти, как назло, всплыл образ литературного героя, изувеченного именно таким предметом домашнего обихода24. Не шибко приободряющая ассоциация. Но другой-то нет. А тут еще мощь крупного, но совсем не жирного тела…
Мои тренера в таком случае в один голос рекомендовали довольно популярный к тому же довольно эффективный прием под названием «дать деру». И я бы его обязательно применила, если б не Тимка, да больная Йискырзу на тележке. Осознанная ответственность отодвинула первичные эмоции на задний план. В конце концов, у меня в планах драка не стояла. Так что наверняка можно спустить все на тормозах. К примеру, просьба о помощи должна слега снять напряжение, показав кочергоносице, что перед ней не враг. Осталась вся та же малость – объясниться… И надо бы как-то побыстрей, потому что меня уже окинули оценивающим взглядом и сейчас рванут в атаку, выпуская свою агрессивность…
Господи, в ножки ей упасть что ли?.. Хм может и не упасть, но…
Встав поровней, я изобразила подобие земного поклона: правой удерживала Тимку, а вот левой сделала отмашку чуть ли не до земли. Непривычный жест слегка сбил воинственный настрой бой-бабы. Не то чтоб она совсем отказалась от желания разобраться со мной по-свойски, а просто слегка притормозила. Привкус ее эмоций еще был весьма опасен, и я поспешила, показав Тимку, произнести сокровенные «есть-пить».
